Иран-Москва

К вечеру 8 октября мы прибыли в Керманшах - сравнительно большой город с населением около 100 тыс. человек, и разместились в советском консульстве. Наконец-то мы были опять среди своих людей и на клочке своей (по крайней мере, юридически) территории! Небольшая советская колония встретила нас здесь дружественно и просто (эту простоту мы особенно оценили), угостила нас вкусными русскими пирогами и даже развлекла нас своей художественной самодеятельностью. Сразу повеяло каким-то родным теплом, по которому мы изголодались, пересекая обширные пространства чужого нам британского и афро-азиатского мира.

Несмотря на поздний час, меня приехал приветствовать иранский губернатор Керманшаха, потом то же сделали английский консул в Керманшахе, английский полковник, командовавший британскими силами в районе Керманшаха, и некоторые другие официальные лица. Было уже около полуночи, когда я, наконец, оказался в постели.

9 октября мы тронулись дальше - в Хамадан, отстоявший от Керманшаха примерно в 200 км. Ярче всего на этом участке пути мне запомнился один памятник далекого прошлого. Около Бехистуна в узком горном ущелье на высокой скале выбита гордая надпись персидского шаха Дария I, царствовавшего в VI в. до н. э. Надпись очень длинна, иллюстрирована барельефами и рассказывает о том, как в течение одного года Дарию удалось подавить восстание многих народов, входивших две с половиной тысячи лет назад в состав Персидской империи. Приведу из Бехистунской надписи несколько наиболее характерных отрывков:

"Говорит Дарий царь: вот что я совершил в течение одного и того же года, после того, как я стал царем. Я дал девятнадцать сражений. Милостью Аурамазды я их (мятежников. - И. М.) разбил и захватил в плен девять царей. Один был маг Гаумата. Он обманывал, говорил так: "Я - Бардия, сын Кира". Он сделал мятежной Персию. Один - Лесина, эламитянин; он обманывал, говорил так: "Я - царь Элама". Он сделал мятежным Элам. Один - Мидинту-Бел, вавилонянин; он обманывал, говорил так: "Я - Навуходоносор, сын Набонида". Он возмутил Вавилон... Один - Фравартиш, мидиец; он обманывал, говорил так: "Я - Хшатрита из рода Киаксара". Он возмутил Мидию. Один - Фрада, маргианец, он обманывал, так говорил: "Я - царь в Сагартии, из рода Киаксара". Он возмутил Сагартию...".

Перечислив всех своих врагов, Дарий продолжал:

"Говорит Дарий царь: страны эти, которые стали мятежными, ложь сделала их мятежными. Они (мятежники. - И. М.) народ обманывали. Затем Аурамазда предал их в мои руки. Я поступил с ними так, как мне хотелось...

"Говорит Дарий царь: если скроешь этот манифест, не расскажешь народу, пусть Аурамазда поразит тебя и пусть не будет у тебя рода!..

"Говорит Дарий царь: если ты увидишь эту надпись и эти скульптурные изображения (и) разрушишь их, не будешь охранять по мере сил, пусть Аурамазда поразит тебя и уничтожит твой род и разрушит то, что ты делаешь!"^*

^* (Точный текст отрывков из Бехистунской надписи. - См. М. А. Дандамаев. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963, стр. 267-269.)

Мы вышли из машины и долго стояли перед этим изумительным образчиком человеческой суетности. Один из моих спутников с изумлением воскликнул:

- Посмотрите, какая это отвесная и высокая стена, а надпись выбита почти на середине между верхней и нижней линиями скалы!.. Как это было сделано?.. Должно быть, древние мастера месяцами висели на веревках над пропастью и долбили камень... И для чего?

Меня занимали другие мысли. Я невольно вспомнил сонет великого английского поэта Шелли "Озимандия":

  Я встретил путника. Он шел из стран далеких 
 И мне сказал: "Вдали, где вечность сторожит 
 Пустыни тишину, среди песков глубоких 
 Обломок статуи распавшейся лежит. 
  Из полустертых черт сквозит надменный пламень, 
 Желанье заставлять весь мир себе служить. 
 Ваятель опытный вложил в бездушный камень 
 Те страсти, что могли столетья пережить. 
  И сохранил слова обломок изваянья: 
 "Я - Озимандия, я мощный царь царей! 
 Взгляните на мои великие деянья, 
 Владыки всех времен, всех стран и всех морей!" 
 Кругом нет ничего. Глубокое молчанье. 
 Пустыня мертвая. И небеса над ней*. 

^* (Перевод К. Бальмонта.)

Ночевали мы в Хамадане. Здесь стояли американские части, и командовавший ими полковник вызвался проводить нас до Казвина, где находились уже советские войска. Дорога шла через горы, но шоссе было превосходно, и мы быстро продвигались вперед. В одном месте, уже недалеко от начала советской зоны, находился американский военный лагерь. Американский полковник настоял, чтобы мы там позавтракали. Встреча со стороны офицеров лагеря была самая радушная, пища - превосходная, столовая, где мы завтракали, - светлая и просторная. Все было бы хорошо, но... стены столовой были густо увешаны изображениями голых красавиц, вырезанных из американских бульварных журналов. Когда в столовую вместе со мной вошла моя жена, получилась неловкость.

Не доезжая 30 км до Казвина, мы пересекли границу советской зоны. У шлагбаума стоял женский патруль, который дружественно, но деловито проверил наши документы. Мы зашли в советский пропускной пункт, и меня поразила картина: молодая девушка в военной форме гладила утюгом свою гимнастерку. Впрочем, пограничную вахту несли не только женщины, но и мужчины. Мы провели здесь около получаса и в оживленной беседе обменялись самыми последними новостями.

В Казвине, который в то время являлся важным центром расположения советских войск, мы почти не останавливались. До Тегерана оставалось всего лишь каких-нибудь полтораста километров, и мы торопились до темноты прибыть в иранскую столицу. Местные военные власти дали нам необходимое сопровождение, и советский патруль на быстром "вездеходе" все время шел впереди наших автомобилей. В 60 км от Тегерана нас встретил советник посольства Максимов, бывший ввиду временного отсутствия посла А. А. Смирнова поверенным в делах. Вместе с ним мы прибыли в Тегеран, и здесь, в стенах советского посольства, сопровождавший нас от Каира английский полковник официально "передал" нас на попечение советских властей. Я искренне поблагодарил его за все его заботы и за прекрасную организацию нашего путешествия от Каира до Тегерана.

Итак, мы снова были среди своих и сразу же приступили к обсуждению нашего дальнейшего пути. Из Тегерана нам предстояло проехать по железной дороге до Миане, где она тогда кончалась, а остающиеся еще до Тавриза 180 км сделать на автомобилях. До прибытия багажа в Тавриз оставалось два дня, и мы могли использовать это время для отдыха и знакомства с городом.

Мы начали с советского посольства. Помещение, занимаемое им, напоминало пышное феодальное владение. Построенное еще царским правительством, оно полностью соответствовало духу своей эпохи и вкусам своих прежних хозяев. Здание посольства стояло в глубине большого парка, окруженного со всех сторон высокой каменной стеной. В парке имелись: пруд с проточной водой, фонтаны, клумбы, густая сеть широких и узких аллей. Кроме главного здания, где находились официальные помещения и квартира посла, в парке было еще несколько домов, где жили сотрудники посольства и размещались клуб и столовая. Против главного здания посольства возвышался памятник А. С. Грибоедову. Автор "Горя от ума", как известно, больше ста лет назад погиб в Тегеране на посту русского посла в Персии. Мне показалось только, что поставленный ему памятник слишком мал и невыразителен. Творец Чацкого и Фамусова заслуживал бы более внушительного монумента.

Потом мы поездили на машине по городу и его окрестностям. После Каира, Иерусалима, Дамаска он мало поражает. Тегеран - это причудливая смесь Востока и Запада, о которой в конце прошлого века один английский дипломат сказал, что столица Персии "родилась и выросла на Востоке, но начинает шить себе костюм у английского портного". Конечно, с тех пор кое-что изменилось, но все-таки старый Восток не умер и упорно цепляется за жизнь. Зачем ходить далеко за примером? Проезжая по городу, я видел, как по самым фешенебельным улицам Тегерана бежали шумные арыки, точно в иранской деревне.

Великолепен был только Демавенд. Над бесчисленными пиками и куполами горного хребта, нависшего над Тегераном, над густой сетью глубоких долин и ущелий, над шумящими под ветром лесами и стремительными потоками, над широким морем ярко-белых облаков, - над всем этим величаво поднимается гигантский конус. Он точно подпирает собой высокое голубое небо, а его склоны, покрытые льдом и снегом, ослепительно сияют на солнце. Этот древний потухший вулкан, чуть выше нашего Эльбруса, является предметом гордости, почти обожествления со стороны всего иранского народа...

13 октября утром мы выехали из Тегерана и на следующий день без каких-либо приключений прибыли в Тавриз. Здесь уже нас ждали два вагона с чудесным проводником, мастером на все руки, дедушкой Давыдом. Мы быстро погрузились и вечером в тот же день тронулись в дальнейший путь. В полночь с 14 на 15 октября, в районе Джульфы, наш поезд пересек советско-иранскую границу, и мы, наконец, оказались в пределах Советского государства. Однако потребовалось еще восемь дней, прежде чем мы прибыли в Москву. Война сильно расстроила нормальные условия жизни и, в частности, движение на железных дорогах. Поезда шли медленно. На остановках подолгу стояли. Обычные маршруты были нарушены. Связи между различными городами вместо прямых стали зигзагообразными. Мы испытали это на своем опыте: прибыв на станцию Тихорецкую, мы узнали, что прямой путь отсюда на Москву закрыт, и должны были добираться до столицы через Сталинград. Это удлинило наш путь, но зато дало нам возможность увидеть славный город в его бессмертном героическом облике после боя.

Поезд простоял в Сталинграде три часа. Нас гостеприимно встретили местные товарищи и повезли по городу. Мы собственными глазами видели места, столь знакомые нам и столь дорогие по недавним военным сообщениям: дом Павлова, Тракторный завод, Мамаев курган, переправа через Волгу... Весь город походил на какие-то сказочные руины с сорванными крышами, полуобвалившимися стенами, пустыми окнами без рам, сиротливо торчащими трубами. Весь город был какой-то сквозной. Его можно было просматривать из конца в конец. Только тут, на месте, лицом к лицу с этими остатками великой битвы, мы начали лучше понимать и чувствовать, что тут происходило всего лишь несколько месяцев назад, какое неизмеримое количество воли, сил, энергии, решимости, самоотвержения и самопожертвования нужно было иметь, чтобы все это пережить, выстоять и разгромить жестокого врага.

Мы уехали из Сталинграда, глубоко потрясенные его великой исторической драмой и вместе с тем глубоко вдохновленные той новой, бьющей ключом жизнью, которую мы наблюдали на каждом шагу среди этих священных руин.

Утром 23 октября наш поезд медленно подошел к московскому вокзалу. Был серый осенний день, но сквозь мутные, быстро несущиеся облака то и дело прорывались лучи солнца. Нас встречали представители Наркоминдела и родные.

Длинный, 40-дневный, сложный и трудный путь от Лондона до Москвы был окончен. Мы были дома. Начиналась совсем новая страница жизни.