Во власти моря

Вечером 14 сентября 1943 г. мы покинули Лондон. Наш отъезд по условиям военного времени был обставлен большой секретностью, - тем не менее вышло как-то так, что на вокзале оказалось много членов нашей советской колонии, гораздо больше, чем было намечено. С английской стороны присутствовали: представитель короля Монк и представитель Форин оффис Харвей. В полумраке перрона, созданном затемнением, мы с женой быстро пожали протянувшиеся к нам руки и сопровождаемые пожеланиями счастливого пути вошли в вагон. Спустя несколько минут поезд тронулся и стремительно понес нас на север.

На следующий день, 15 сентября, в 10.30 утра мы были уже в Глазго. Полчаса спустя нас доставили в Гурок, где на рейде стоял корабль, на котором нам предстояло продолжить наше путешествие. Мы сели на катер, куда уже были погружены наши вещи, и четверть часа спустя оказались на борту огромного лайнера, где нас поместили в роскошной каюте из трех комнат на самом верхнем этаже парохода. Потом мы вышли на палубу и стали осматриваться вокруг. Был типично осенний день в Шотландии: серое небо, серое море, сырой воздух и легкая туманная дымка, в которой как-то плывут и растекаются четкие линии и твердые очертания. Я стоял и думал: "Прощай Британия! Прощайте все эти одиннадцать лет, в течение которых я представлял здесь Советский Союз! Прощайте все мысли и чувства, все переживания и волнения, все радости и печали, все победы и неудачи, заполнившие на этот раз мое пребывание в Лондоне! Закрылась важная и большая страница в моей жизни, сейчас открывается новая страница, что-то она мне принесет?"

Отплыли мы в восемь часов вечера. Было уже темно, когда подняли якоря. Позднее в глубоком мраке мы вышли в океан. Было бурно, и Агния, которая всегда была плохим моряком, сразу же слегла. На следующее утро я вышел на палубу, и взору моему предстала величественная и грозная картина. Одиннадцать огромных пароходов шли кильватерной колонной с промежутками в 700-800 м между отдельными судами. Весь кортеж растянулся почти на десяток километров. Дюжина эсминцев и корветов с обеих сторон сопровождала кавалькаду судов, бежала впереди, как ищейка, и заключала армаду позади. Казалось, по морю движется какая-то мощная крепость, готовая в любой момент ответить огнем и металлом всякому, кто осмелится напасть на нее или помешать ее движению вперед.

Ко мне подошел помощник капитана и стал объяснять. Наш конвой везет около 30 тыс. войск для Африки и Индии. Он идет по маршруту: Атлантика, Средиземное море, Суэцкий канал, Бомбей. В составе его - крупные пассажирские лайнеры разных национальностей, реквизированные для военных целей. Наше судно "Мултан" - лайнер известной британской компании "Пенинсела энд Ориентал Ляйн" ("Линия полуострова и Востока") водоизмещением в 21 тыс. т с ходом 16 узлов в час. На "Мултане" находится около 4 тыс. солдат, направляющихся в Индию.

Помощник капитана на мгновение замолчал и затем, чуть понизив голос, хотя никого поблизости не было, прибавил:

- Вон на том судне, через одно от нас впереди, - оно называется "Королева Тихого океана" - находится югославский король Петр. Он направляется в Египет, чтобы быть поближе к своей стране.

- Мы с вами идем тоже только до Египта, - заметил я, - через сколько времени мы там будем?

- Как пойдем, - осторожно ответил помощник капитана, - если все будет благополучно, дней через 12-13 пришвартуемся в Порт-Саиде.

В течение следующих пяти дней мы шли Атлантикой, делая сильно вытянутую дугу вокруг берегов Франции, Испании и Португалии. Уходили даже до 14° западной долготы. Погода сильно колебалась. Первые два дня дул резкий ветер, небо грозно хмурилось, и огромные белогривые волны катились по широкому пространству океана, то и дело подбрасывая нашего "Мултана", как легкую щепку. Агния Александровна все время лежала в постели и жила на пище святого Антония. Я чувствовал себя относительно хорошо и проводил много времени на палубе: под свист ветра и под брызги волн чувствовалось как-то лучше и бодрее. Потом небо посветлело, сверкнуло солнце, ветер стих, и синий океан превратился в ровную, безграничную гладь, которая чаровала взгляд и влекла мысли в бесконечность. На "Мултане" все как-то сразу ожило. Жена тоже почувствовала себя хорошо, встала с постели, вышла на палубу. После невольного поста накинулась на еду. Мы стали обедать в кают-компании вместе с некоторыми другими пассажирами, также плывшими на "Мултане". Наиболее близкими из них были три советских дипломатических курьера, которые везли почту из Лондона в Москву. С одним из них - Ф. Г. Пархоменко - у меня в дальнейшем установились дружеские отношения. Плыла на "Мултане" еще миссис Бальфур, жена советника британского посольства в СССР, направлявшаяся к мужу по месту его работы. По вечерам мы все впятером садились за стол и подолгу играли в "девятку". Мы выучили нашу английскую спутницу этой несложной игре в карты, и она с большим увлечением составляла нам компанию. Потом опять подул сильный ветер, океан вновь покрылся белогривыми волнами, "Мултан" еще раз превратился в прыгающий по волнам мячик, но Агния Александровна уже больше не ложилась в постель. Она держалась молодцом, и горничная англичанка, убиравшая нашу каюту, одобрительно сказала:

- Madame has got her sea legs (буквально "мадам приобрела себе морские ноги", т. е. уже приспособилась к морской обстановке).

Жена была необычайно горда, услышав такую оценку своего поведения.

В конце пятых суток наш конвой подходил к Гибралтарскому проливу. Погода прояснилась, океан стал похож на спокойное озеро без конца и края. В ночь с 21 на 22 сентября мы прошли эти знаменитые ворота в Средиземное море. Погода была изумительная: тепло, тихо, в черном небе горят яркие звезды, за кормой чуть белеет слегка рокочущий след винта. Спать не хотелось, и мы с женой провели всю ночь на палубе, встретив здесь зарю нового дня. Когда мы проходили мимо крепости Гибралтар, мне бросилось в глаза, что скала, по которой я дважды ходил так недавно, горела яркими огнями. Никакого затемнения не было. Я спросил у знакомого помощника капитана, который тоже проводил ночь на палубе, чем это объясняется:

- Так безопаснее, - ответил он, - Гибралтарская крепость со всех сторон окружена Испанией, в которой нет затемнения. Если бы Гибралтар тушил огни, германским самолетам легче было бы его нащупать с воздуха... А сейчас, как с высоты отличить воюющий Гибралтар от нейтральной Испании?

Дальше наш путь проходил по Средиземному морю. Погода все время была чудесная: голубое небо, голубое море, горячее солнце, которое, однако, не палит, а только греет, греет настолько, что человек чувствует себя, точно в раю. Тело испытывает блаженство, дух полон радости и вдохновения. Невольно начинаешь понимать, почему именно здесь, на Средиземном море, зародилась и развилась античная культура и почему вся она пронизана чувством такого здорового оптимизма...

Целых шесть дней мы плыли этим волшебно-бирюзовым царством, отдаваясь во власть его чарующей атмосферы. Но реальная жизнь все-таки то и дело напоминала о себе. Менялся состав нашего конвоя: одни суда уходили в попутные порты Северной Африки, которая к этому времени уже целиком и прочно была в англо-американских руках, другие суда приходили и включались в ряды нашей армады. Менялся состав нашей охраны: ушла часть эсминцев и корветов, пришли фрегаты, авиакрейсеры и авиаматки. Миновали Алжир и Бизерту. Прошли мимо недавно захваченного союзниками скалистого итальянского островка Пантеллярия. Остались позади Сицилия и Мальта. Радио каждый день сообщало о событиях, совершавшихся в мире, и особенно подробно рассказывало, что происходит на различных фронтах. Было совершенно очевидно, что после битвы на Курской дуге хребет германской военной машины окончательно переломлен и что победа антигитлеровской коалиции вполне обеспечена. Весь вопрос был лишь в том, когда. И еще был вопрос, о котором тогда я все больше начинал беспокоиться: будет ли полностью разгромлена Германия или война закончится компромиссным миром с ней?

Сидя на палубе, я много думал о том, как будет выглядеть мир после окончания войны. Тем более, что такие мысли очень тесно увязывались с работой, которая мне предстояла в Москве. Хорошо помню, что в моих тогдашних размышлениях большое место занимала проблема Китая, где у власти еще стоял Чан Кай-ши, которого всемерно поддерживали США. И вот я невольно задавался вопросом, как будут развиваться события в этой части света, скажем, в течение последующих 25-30 лет?

Я много думал также о проблеме репараций, которыми должен буду специально заниматься по приезде в Москву. Со мной было несколько книг, касающихся этого вопроса, я их внимательно читал и делал из прочитанного собственные выводы.

Проблема репараций имела свою историю. Впервые она всерьез встала по окончании мировой войны 1914-1918 гг. Тогда Франция, особенно сильно пострадавшая от германского нашествия, настойчиво требовала возмещения понесенных ею материальных потерь, разрушений и т. д. за счет побежденного врага. Однако руководители Франции (да и других держав Антанты) в пылу разбуженных войной страстей не сумели проявить необходимого реализма и выдвинули совершенно фантастическую программу.

Сумма возмещений, которую Антанта требовала от Германии, была не так уж велика (30 млрд, долларов с рассрочкой на 58 лет), но беда состояла в том, что Антанта хотела получить репарации деньгами - и притом не в германских марках, а в какой-либо мировой валюте, то есть в долларах, фунтах, франках. Чтобы получить такую валюту, Германия вынуждена была бешено развивать свой экспорт. Тем самым она становилась опаснейшим конкурентом Франции, Англии, США на мировом рынке и даже на собственных рынках этих держав. Создавалось острое противоречие, из которого не было выхода, и Германия, ловко играя на нем, в конце концов фактически избавилась от репараций.

Имея перед глазами этот исторический опыт, я намечал совсем иные линии работы будущей репарационной комиссии, которой мне предстояло руководить в Москве. Я твердо решил начисто отвергнуть денежную форму выплаты репараций и вместо этого установить выплату возмещений натурой, т. е. фабриками, заводами, услугами, поставками товаров, продуктов и т. д. Затем я решил в определении суммы репараций оставаться на почве суровой реальности и, каковы бы ни были действительные размеры наших потерь, требовать с Германии только то, что при соблюдении необходимой строгости с нее действительно можно получить. Оба эти принципа в дальнейшем легли в основу советского репарационного плана, разработанного репарационной комиссией, позднее утвержденного Советским правительством и, наконец, принятого Крымской конференцией глав трех держав 1945 г.

28 сентября, на 14-й день после отплытия из Шотландии, мы, наконец, прибыли в Порт-Саид. Эта гавань, от которой начинался Суэцкий канал, поразила нас необычной пестротой своих красок, звуков, запахов, человеческих образов. Это был Восток, настоящий Восток, но попавший в цепкие лапы западного империализма. У нас, однако, было слишком мало времени для того, чтобы более близко познакомиться со столь замечательным перекрестком двух миров. На пристани в Порт-Саиде нас встречали представители британских властей в Египте, которые поспешили увезти нас на машинах в Каир. Здесь нас поместили в резиденции начальника Среднеазиатской команды генерала Вилсона, имевшего в армейском просторечии кличку "Джамбо".

Три дня, проведенные нами в столице Египта, были заполнены всякого рода осмотрами, посещениями, знакомствами и, конечно, неизбежными дипломатическими завтраками и обедами. Моя жена, естественно, хотела возможно больше видеть в Каире, о котором я ей так много рассказывал, и я, как уже "бывалый" в этих местах человек, всячески старался удовлетворить ее законный интерес. Мы видели пирамиды и Сфинкса, центральный базар и мечети, "город мертвых" и цитадель. Разумеется, не остались без внимания лавки и магазины, в которых мы накупили много различных сувениров. Жена, однако, допустила одну неосторожность: бегая с фотоаппаратом в районе фараоновых древностей, она плохо прикрывала голову и в результате получила легкий (к счастью, очень легкий) солнечный удар. Это заставило ее пролежать несколько часов с мокрыми повязками на голове и затем сократить намеченную ранее программу осмотров.