Москва-Лондон

Я вылетел из Москвы 22 августа. На этот раз в моем распоряжении не было одной машины, которая должна была пролететь все 10 тыс. км от Москвы до Лондона. Приходилось лететь "на перекладных". Летел я не один: со мной возвращался в Лондон начальник советской военной миссии в Англии адмирал Н. М. Харламов, незадолго перед тем вызванный для доклада в Москву. Я был доволен: во время длинных перелетов было с кем перекинуться словом. Советский самолет доставил нас в Тегеран. По дороге мы сделали две остановки. Первая была в Сталинграде, где я был просто потрясен гигантским кладбищем разбитых танков, броневиков, орудий, грузовых машин и всякого иного военного снаряжения, оставшегося от великой битвы. С высоты нескольких сот метров картина была жуткая и демоническая: казалось, широкая степь, насколько хватал глаз, ощерилась железными зубами, грозя смертью всякому, кто осмелится ступить на нее. Аэродром был расположен сравнительно далеко от города, самолет стоял недолго, и я не имел возможности осмотреть руины Сталинграда. Вторая остановка была в Баку, где мы провели ночь.

В Тегеране, вопреки ожиданию, нам пришлось задержаться на сутки: молодой шах, который осенью 1941 г. наследовал своему отцу Реза-шаху (находившемуся в изгнании), хотел быть безукоризненно вежливым и пригласил меня к себе на чашку чая. Я был в его загородном дворце и имел с ним беседу на чисто светские темы. 25 августа английский самолет доставил нас с Харламовым в Каир. На аэродроме меня встречал все тот же Вотсон, который, к моему огорчению, сообщил, что Наххас-паши сейчас нет в Каире: оказалось, что в самые жаркие месяцы года все египетское правительство переселяется на берег моря, в Александрию, оставляя в столице лишь сановников второго и третьего рангов. Тогда я решил отправиться в Александрию. Н. М. Харламов всячески приветствовал это мое намерение, так как хотел собственными глазами посмотреть знаменитую александрийскую гавань, которая для него, как для моряка, была особенно интересна. Каирские власти предоставили в наше распоряжение небольшой самолет, и 26 августа утром мы вылетели из Каира в Александрию.

Наш путь, занявший около часа, все время шел над долиной Нила. Картина была изумительная и, вероятно, единственная в своем роде. Я видел, как внизу, под нами, причудливо извивалась, точно исполинская змея, узкая лента воды. По обоим берегам реки, километров на 20-25 в каждую сторону, шла полоса ярко-зеленой растительности: поля, луга, нивы, сады, леса. А там дальше, за полосой зелени, справа и слева, до горизонта, лежала желтая, мертвая пустыня. Не было никакой постепенности в переходе от царства жизни, создаваемой нильской водой, к царству смерти, создаваемому желтыми песками. Линия между ними была проведена резко, грубо, точно по линейке.

Тем временем наш самолет вступил в район дельты Нила. Река внизу разбилась на множество рукавов и протоков, появился целый архипелаг больших и малых островов, зеленое царство пошло далеко вширь, до горизонта, желтая пустыня отступила и исчезла из глаз. Это была победа жизни над смертью. И на душе становилось как-то радостней и веселей...

На аэродроме в Александрии нас встречал личный адъютант Наххас-паши по имени Азис-Абеб. Это был высокий, отлично сложенный египтянин в красной феске и в сверкающей позументами форме военного образца. Он прекрасно говорил по-английски и по-французски и блистал светским лоском и любезным обращением. Азис-Абеба сразу же сдал Н. М. Харламова на попечение египетских моряков, а меня прямо с аэродрома повез к премьер-министру.

Резиденция Наххас-паши помещалась в роскошной гостинице, стоявшей на самом берегу моря. Меня ввели в большую комнату, служившую премьеру приемной. Спустя мгновение в нее не то вбежал, не то вкатился сам Наххас-паша. Он приветствовал меня, как старого друга, и рассыпался в самых изысканных комплиментах по адресу СССР, Красной Армии, Советского правительства и меня лично. Когда эта неизбежная часть восточного церемониала была закончена, я спросил Наххас-пашу:

- Вы получили мое ответное письмо?

- Да, получил, - ответил мой собеседник, - но только три дня назад.

- Как три дня назад? - изумился я. - Мое письмо было послано Вам месяц назад!

- Совершенно верно, - усмехнулся Наххас-паша, - но вы послали его через Лондон... Ну, а ведь вы знаете Нашат-пашу...

Наххас-паша не договорил, но по его жестам и выражению лица было ясно, что он хочет сказать. Затем Наххас-паша хлопнул в ладоши, и из соседней комнаты выбежал его секретарь. Он что-то сказал тому на своем языке, и минуту спустя на столе появилась папка с какими-то документами.

- Вот взгляните, - обратился ко мне Наххас-паша.

Это были шифровки, которыми Лондон и Каир обменивались на протяжении последнего месяца. Все они были на французском языке, так что я мог свободно читать. Я с недоумением взглянул на своего собеседника и спросил:

- Разве ваша шифрованная переписка ведется на французском языке?

- Да, по-французски, - ответил Наххас-паша, - наш собственный язык для этих целей мало приспособлен.

Вот как!.. Я невольно вспомнил, что французский язык был заменен русским во внутренней переписке российского министерства иностранных дел только при Александре III.

Шифровки, показанные мне Наххас-пашой, разрешили загадку, над которой я тщетно ломал голову в Москве. Оказалось, что Нашат-паша, желая насолить своему премьеру, разыграл следующий трюк: А. А. Соболев переслал мое ответное письмо Нашат-паше 27 июля, т. е. сразу же после его получения из Москвы. На следующий день, 28 июля, Нашат-паша отправил в Каир телеграмму с сообщением о получении письма, но вместо того, чтобы передать по телеграфу точный текст письма, он ограничился очень кратким изложением его содержания, присовокупив в конце: "Текст письма следует". Не имея подлинника письма, Наххас-паша считал неудобным ставить вопрос на окончательное решение правительства. А между тем письмо из Лондона "следовало" крайне медленно и попало в руки Наххас-паши только 23 августа, т. е. почти через месяц после его отправки из Москвы.

- Выходит таким образом, - заметил я, - что Нашат-паша послал вам мое письмо на волах.

- Вот именно, на волах! - расхохотался Наххас-паша.

Затем он продолжал:

- Но как только я получил текст вашего письма, я немедленно, в тот же день, 23 августа, ответил вам. Вот мой ответ.

И Наххас-паша протянул мне листок бумаги, который я быстро пробежал. В своем ответе египетский премьер с радостью констатировал "полное согласие между нашими двумя правительствами по вопросу об установлении нормальных дипломатических отношений между Египтом и СССР" и в конце письма заявлял, что "установление дипломатических отношений между нашими двумя странами... с этого момента должно считаться состоявшимся".

- Это копия моего письма, - пояснил Наххас-паша. - Оригинал отправлен три дня назад в Лондон воздушной почтой... Я не знал, что буду иметь удовольствие так скоро видеть вас в Египте... Иначе я задержал бы оригинал до вашего приезда... Прошу вас взять эту копию с собой.

Я выразил удовольствие по поводу счастливого окончания наших переговоров и спросил:

- С какого же числа мы будем считать дипломатические отношения между нашими странами установленными?

Наххас-паша на мгновенье задумался и затем с живостью воскликнул:

- Будем считать их установленными с сегодняшнего дня - с 26 августа 1943 г.! Сегодня мы закончили с вами переговоры... К тому же сегодня у нас большой праздник, который чтут все мусульмане, - Рамадан...

Наххас-паша подбежал к открытому окну и, обращаясь ко мне, продолжал:

- Вот, взгляните... Весь город расцвечен флагами... Все ходят по улицам веселые и довольные... Хорошая дата для начала отношений между нашими странами!

- Ну, что ж, - отвечал я, - пусть 26 августа 1943 г. станет датой установления дипломатических отношений между СССР и Египтом. Надеюсь, наши потомки будут вспоминать эту дату с удовлетворением.

- Да, да, - воскликнул Наххас-паша. - Я не сомневаюсь в этом!

- Теперь, - заметил я, - у нас остается последняя, уже совсем маленькая задача: согласовать текст коммюнике для печати, которое оповестит народы наших стран о происшедшем событии.

Наххас-паша в знак согласия кивнул головой. Затем мы принялись за работу, и через десять минут перед нами на столе лежал текст коммюнике. Наххас-паша тут же отдал его для переписки машинисткам. Было установлено, что коммюнике будет опубликовано одновременно в Москве и Каире 7 сентября 1943 года.

Когда все было сделано, Наххас-паша вдруг воскликнул:

- А не следует ли нам спрыснуть это счастливое событие?

- Прекрасная мысль! - откликнулся я.

Наххас-паша снова хлопнул в ладоши, и опять на сцене появился секретарь. Премьер обменялся с ним несколькими непонятными для меня словами. Спустя несколько минут приемная стала наполняться ближайшими сотрудниками Наххас-паши. Потом два лакея принесли на подносе бокалы и... бутылки с содовой водой!

- Извините меня, - кивнул Наххас-паша на бутылки, - я страдаю язвой желудка, и врачи категорически запретили мне употребление алкоголя...

Я вежливо пошутил:

- При хорошем деле содовая вода может быть не хуже шампанского.

Наххас-паша обрадовался и воскликнул:

- Вот именно!

Лакеи разлили содовую воду по бокалам. Наххас-паша поднял тост:

- За счастливое будущее советско-египетских отношений!

Я поддержал его тост. Мы чокнулись и выпили бокалы до дна.

Хотя в бокалах не было ни капли алкоголя, Наххас-паша внезапно оживился, точно он выпил кавказский рог вина, вскочил с места, схватил меня за руку и воскликнул:

- Пойдемте, я покажу вам, как я тут живу!

Премьер повел меня но занимаемым им апартаментам, то и дело приговаривая:

- Вот здесь мой кабинет... Вот здесь моя гостиная... Вот здесь моя столовая...

Наконец, мы оказались перед запертой дверью. Наххас-паша подбежал к ней с явным намерением распахнуть дверь предо мной.

- А вот здесь моя спальня! - воскликнул он.

Это было уж слишком. Я инстинктивно сделал оборонительный жест и проскользнул в соседний коридор.

Наххас-паша проводил меня до самой лестницы, крепко пожал мои руки и на прощанье пожелал всякого счастья и успеха...

Обедали мы с Харламовым в каком-то большом египетском ресторане. После обеда отправились на осмотр александрийской гавани. В наше распоряжение был предоставлен специальный катер. Английские и египетские моряки, сопровождавшие нас, давали необходимые пояснения. В течение двух часов мы знакомились с этим знаменитым портом, служившим морскими воротами в Египет на протяжении пяти тысяч лет - от фараона Джоссера до наших дней - и увидали здесь немало интересного, особенно для Н. М. Харламова.

Во время осмотра порта мне вдруг пришла в голову тревожная мысль. Наххас-паша говорил, что три дня назад отправил оригинал своего ответа на мое письмо от 26 июля Нашат-паше в Лондон. Мне он передал лишь неподписанную копию его. А что если Нашат-паша под разными предлогами начнет саботировать немедленную передачу мне оригинала письма? Я смогу пробыть в Лондоне лишь немногие считанные дни, и в течение этих немногих дней я должен довести вопрос об установлении советско-египетских отношений до конца! Коммюнике, согласованное между мной и Наххас-пашой, должно обязательно появиться 7 сентября! Нельзя допускать тут никаких несчастных случайностей! Что же делать?

Я решил попросить Наххас-пашу подписать ту копию его ответа на мое письмо, которую я получил от него утром, и приложить к ней надлежащую печать. Пусть будут два равноценных оригинала. Это свяжет Нашат-пашу и лишит его возможности устраивать какие-либо скверные штучки.

Наш самолет уходил из Александрии в Каир в 6 час. вечера. За час до того я подъехал к резиденции Наххас-паши. Меня встретил все тот же Азис-Абеб.

- Мне нужно видеть на несколько минут премьер-министра, - сказал я самым дружеским тоном.

Увы! - Наххас-паши не оказалось дома и было неизвестно, когда он вернется из какой-то инспекционной поездки. Что было делать?

Азис-Абеб начал осторожно выспрашивать у меня, что заставляет меня так неотложно видеть Наххас-пашу. Я рассказал ему, в чем было дело, сославшись на то, что сейчас время военное, самолет, который везет оригинал письма премьера может быть сбит немцами, документ пропадет, надо будет создавать его дубликат, и установление дипломатических отношений между СССР и Египтом снова задержится. Не лучше ли застраховаться от всех возможных неприятностей тем способом, который пришел мне в голову?

Азис-Абеб внезапно просиял:

- Так ведь все это устроить легче легкого! - воскликнул обрадованный адъютант. - Оставьте мне вашу копию, - как только премьер вернется, я доложу ему, он подпишет документ, и я пришлю его вам в Каир.

- Но завтра утром, - возразил я, - я вылетаю из Каира в Лондон... Документ мне нужно получить сегодня.

- Ничего не может быть проще! - откликнулся Азис-Абеб, - он будет в ваших руках через несколько часов.

- Наверное?

Азис-Абеб торжественно ответил:

- Клянусь Аллахом - да благословенно будет его имя! - я сдержу свое слово.

Не скажу, чтобы я был вполне успокоен, но другого выхода не было. Приходилось идти на риск. Я передал копию письма Наххас-паши его адъютанту и улетел в Каир.

В тот же день ровно в десять часов вечера в мою дверь постучал курьер премьер-министра. Он привез мне на специальном самолете пакет с пятью большими печатями. В нем лежал второй экземпляр ответного письма Наххас-паши с подписью и надлежащей печатью. Я вздохнул с облегчением.

На рассвете 27 августа мы с Н. М. Харламовым вылетели на английском "Либерейторе" из Каира в Гибралтар и дальше в Лондон. Весь путь прошел без каких-либо инцидентов. Утром 28 августа мы увидели под собой ярко-зеленые луга Англии. Самолет опустился на тот самый аэродром, с которого я поднялся почти два месяца назад. Здесь нас встретили наши жены и товарищи по работе.

Сразу же по прибытии в Лондон я сообщил Нашат-паше, что имею дубликат ответного письма Наххас-паши. Это отрезало египетскому послу путь для каких-либо проволочек. На следующий же день он прислал мне оригинал этого письма. Теперь можно было опубликовать согласованное между сторонами коммюнике об установлении дипломатических отношений. В последний момент из-за трудности коммуникаций в условиях военного времени вышла маленькая неувязка: полной синхронности в дате опубликования коммюнике не получилось. В Каире газеты его напечатали 7, а в Москве - 9 сентября. Но это была уже мелочь. Дело было сделано. Дипломатические отношения между СССР и Египтом после 26-летнего перерыва были возобновлены.