СССР и Египет

В то время между СССР и Египтом дипломатических отношений еще не существовало. Советского посольства в Каире не было. Поэтому всю заботу обо мне в столице Египта взяли на себя англичане. На военном аэродроме, где приземлился наш "Либерейтор", меня встречал один из секретарей британского посольства в Каире Вотсон, оказавшийся родственником Ванситарта, которого я хорошо знал по своей работе в Лондоне. Это сразу создало между нами более простые отношения. Вотсон привез меня и моего спутника-офицера в посольство, где нам отвели помещение для "почетных гостей" - целую квартиру из трех комнат. Мы приняли ванну, побрились, почистились и потом, по приглашению посла лорда Киллеарна, пошли к нему завтракать.

Лорд Киллеарн был очень высокий, широкоплечий мужчина, аристократического вида с заметным брюшком. За столом хозяйничала лэди Киллеарн - красивая брюнетка средних лет. Присутствовало еще несколько человек в форме и без формы. Посол любезно приветствовал меня и представил своей супруге и гостям. После того, как произошел неизменный обмен вопросами и ответами на тему о том, благополучен ли был мой путь, лорд Киллеарн вдруг сделал грустное лицо и соболезнующим голосом сказал:

- Только что получено печальное известие: погиб генерал Сикорский. Вчера рано утром он вылетел из Каира в Гибралтар, возвращаясь с Ближнего Востока в Англию. По дороге он сделал посадку в Кастель-Бенито. Оттуда он благополучно прилетел в Гибралтар. Но когда затем его самолет поднялся с гибралтарского аэродрома и уже набрал высоту, что-то случилось в самолете, и машина, как камень, упала в воду. Все погибли. Боюсь, что причина катастрофы так и останется тайной, ибо никто из пассажиров и команды самолета не спасся, а море в том месте очень глубоко, и поднять самолет едва ли удастся.

На мгновенье за столом воцарилось хмурое молчание. Теперь для меня стало ясно, почему мой самолет сделал посадку не в Кастель-Бенито, а на аэродроме в Ливийской пустыне. Так как Сикорский вылетел из Каира в Гибралтар в тот самый день, когда я вылетел из Гибралтара в Каир, то при соблюдении обычного маршрута мы должны были бы встретиться в Кастель-Бенито.

Англичане, очевидно, боялись, что в связи с разрывом дипломатических отношений между советским и польским правительствами (происшедшим месяца за два перед тем) такая встреча может дать повод для каких-либо "недоразумений" и потому решили "посадить" нас па разных аэродромах. Впрочем, сейчас это имело лишь академическое значение.

Когда разговор за столом возобновился, разгорелся большой спор о причинах катастрофы, который, однако, не привел, да и не мог привести ни к какому прояснению тайны, окружавшей гибель самолета Сикорского, ибо никто в сущности ничего не знал, кроме самого факта гибели.

Я невольно вспомнил свой вчерашний разговор с Мак-Фарланом и подумал: "Вероятнее всего, это рука немцев, - разве трудно им просунуть своего агента среди тех тысяч испанцев, которые ежедневно приходят в Гибралтар из Ла-Линеа"? Однако вслух я ничего не сказал: никаких фактов, подтверждающих мою мысль, в тот момент у меня не было.

Во время завтрака я сказал Вотсону, сидевшему рядом со мной, что леди Киллеарн не похожа на англичанку.

- Да она и в самом деле не англичанка, - ответил Вотсон, - она итальянка.

- Итальянка? - удивился я.

- Я понимаю ваше удивление, - откликнулся Вотсон, - Англия воюет с Италией, а жена английского посла в Египте итальянка... Хм... Пикантно? Не правда ли? ... Скажу вам прямо: не только пикантно, но и затруднительно... На этой почве здесь было немало сложностей... Но что поделаешь?.. Женился лорд Киллеарн на своей итальянке задолго до войны, - кто мог тогда предвидеть, что в 1940 г. мы станем воевать с итальянцами?..

Вотсон на мгновенье остановился и затем несколько философски закончил:

- Кто знает, может быть, на следующем этапе тот факт, что жена лорда Киллеарна итальянка, окажется для нас полезным.

По разным техническим причинам наш "Либерейтор" мог тронуться в дальнейший путь только через два дня. Я рад был этой остановке, ибо в Каире мне нужно было урегулировать одно важное дело, для чего требовалось известное время.

После Сталинградской битвы египетский посол в Лондоне Нашат-паша, который до того почти "не замечал" меня, внезапно изменил свое поведение, пригласил меня к себе в посольство на завтрак и при этом завел разговор о том, что хорошо было бы установить дипломатические отношения между нашими странами. Я ответил, что разделяю мнение посла, и порекомендовал египетскому правительству, во главе которого тогда стоял руководитель национально-буржуазной партии ВАФД Наххас-паша, сделать соответственное предложение Советскому правительству.

В течение четырех последующих месяцев разыгрывалась настоящая комедия. Египетский посол все время заявлял мне, что он прилагает все усилия к установлению дипломатических отношений между Каиром и Москвой, но каждый раз приезжал ко мне с какой-либо просьбой, способной только испортить это дело. Сначала он хотел, чтобы предложение о взаимном дипломатическом признании исходило от СССР, а не от Египта. Когда я это отверг, Нашат-паша, ссылаясь на инструкции своего правительства, стал настаивать на том, чтобы при установлении дипломатических отношений Советское правительство в особом документе взяло обязательство не вмешиваться во внутренние дела Египта. Я высмеял эту претензию египетского правительства, как совершенно непонятную, ибо Советское правительство вообще никогда не вмешивается в дела других стран. Спустя несколько дней Нашат-пашу вдруг озарила новая идея: пусть оба правительства при восстановлении дипломатических отношений обменяются письмами о том же в связи с только что происшедшим тогда роспуском Коминтерна. При этом египетский посол ссылался на англо-советское соглашение 1921 г., в котором советская сторона давала обязательства о невмешательстве во внутренние дела Великобритании. Я разъяснил Нашат-паше, в какой обстановке было заключено названное соглашение, и под конец с сердцем сказал:

- Египет опоздал с признанием СССР на четверть века и за то еще просит себе премии, - так не выйдет!

Вся эта волынка мне сильно надоела, - тем более, что в ней ощущались следы внутренней борьбы, происходившей в Египте. Нашат-паша был человеком тогдашнего короля Фарука, крайнего реакционера и большого поклонника Гитлера и Муссолини. Партия ВАФД находилась в оппозиции к королю, а между ее лидером Наххас-пашой и послом Египта в Лондоне Нашат-пашой отношения - политические и личные - были очень напряженные. Поэтому, когда я получил телеграмму о вызове в Москву, в голове у меня сразу мелькнула мысль: "Ага! Буду пролетать через Каир, - попробую договориться об установлении дипломатических отношений между СССР и Египтом непосредственно с премьер-министром Наххас-пашой".

Теперь, оказавшись в Каире, я позвонил Наххас-паше и попросил о свидании. Он встретил мой звонок очень радостно и сразу же пригласил меня встретиться с ним в шесть часов вечера. В назначенный час я был на месте. Меня ввели в красивую гостиную европейского, я бы даже сказал, парижского стиля. Не успел я оглядеть комнату, как вдруг справа, за дверью послышались шаги и в гостиную стремительно вошел или, скорее, вкатился Наххас-паша. Это был человек среднего роста, брюнет, с живым лицом и необыкновенно подвижными руками, с короткими, быстро перебирающими ножками. Одет Наххас-паша был в светлый, серо-голубой костюм, с пестрым галстуком и большой бриллиантовой булавкой. От всей фигуры египетского премьера веяло легкостью и блеском парижанина, что было, впрочем, неудивительно: Наххас-паша получил французское воспитание, прекрасно говорил по-французски и являлся поклонником французской культуры.

- Приветствую вас на египетской земле! - воскликнул Наххас-паша, раскрывая руки, точно он хотел заключить меня в объятия.

Я ответил соответственной любезностью. После обязательных вопросов о моем здоровье, путешествии и т. д. Наххас-паша рассыпался в выражениях наивысшего восхищения по адресу советского народа, Красной Армии и победы на Волге. Далее Наххас-паша сказал:

- Я рад, что счастливый случай привел вас в Каир. Я очень хочу скорейшего установления дипломатических отношений между Египтом и вашей великой страной, но в наших с вами переговорах по этому поводу имелись некоторые задержки и осложнения...

Наххас-паша многозначительно улыбнулся и прибавил:

- Не по моей вине... Нет, не по моей вине!

Это был явный намек на Фарука и Нашат-пашу. Затем Наххас-паша еще раз многозначительно улыбнулся и уже совсем прозрачно сказал:

- Теперь вы здесь, и я уверен, что без всякого средостения между нами мы очень быстро придем с вами к соглашению... Я это сделаю, что бы там ни думал король Фарук!

Затем мы перешли к обсуждению практических шагов. Я предложил египетскому премьеру такой модус: он обращается ко мне, как к послу СССР в Великобритании, с письмом, в котором заявляет о желании Египта установить дипломатические отношения с СССР; я беру это письмо с собой и по прибытии в Москву немедленно довожу его до сведения Советского правительства; Советское правительство отвечает на письмо Наххас-паши согласием; вслед за тем дипломатические отношения между обеими странами будут считаться установленными, о чем и будет опубликовано в Москве и Каире соответственное коммюнике.

Наххас-паша принял предложенный мной план, и далее мы перешли к обсуждению содержания письма египетского премьера. На прощанье я сказал Наххас-паше:

- Если позволите, хочу дать вам дружеский совет: сделайте свое письмо возможно более ясным и простым. Скажите в нем прямо, что желаете установить дипломатические отношения с СССР и не пытайтесь ставить, хотя бы в завуалированной форме, какие-либо дополнительные условия. Так мы скорее всего придем к цели.

- Вы правы, - отвечал Наххас-паша. - Завтра во второй половине дня мое письмо будет в ваших руках. Не откажите мне тогда дать знать, вполне ли оно вас удовлетворяет.

Когда я уже уходил, Наххас-паша вдруг забеспокоился:

- А имели ли вы возможность осмотреть наш прекрасный город?

- Не вполне, - отвечал я, - но я рассчитываю сделать это завтра.

- Хотите, я вам дам чичероне?

- Конечно, хочу.

Наххас-паша хлопнул в ладоши по-восточному, и из соседней двери вышел молодой человек лет 27, которого он отрекомендовал, как своего родственника.

- Он покажет все, что вы захотите увидеть, - резюмировал премьер, и мы расстались.

Когда я вернулся от Наххас-паши в посольство, лорд Киллеарн, встретив меня в коридоре, как бы небрежно спросил:

- Ну, что? Договорились?

Я понимал, что британскому послу очень хочется узнать, как протекают переговоры об установлении дипломатических отношений между Египтом и СССР, но я считал пока излишним знакомить его с происходящим. Поэтому я кратко ответил:

- Дело еще не закончено.

И затем сразу перешел на другие темы.

На следующий день, 6 июля, к вечеру мне было доставлено обещанное письмо премьер-министра - в огромном пакете за пятью большими печатями. Письмо было написано по-французски и по своему содержанию вполне удовлетворяло меня. Наххас-паша в нем заявлял, что "было бы нелогично", если бы два государства, находящиеся в одном и том же лагере борьбы за дело демократии, не поддерживали между собой дипломатических отношений, и выражал твердую надежду, что такие отношения, действительно, будут установлены между ними в самом срочном порядке. Никаких особых условий он при этом не ставил, лишь напоминал о том, что конвенция в Монтре^* об отмене капитуляций признала за Египтом новый международный статус, исключающий всякую политико-юридическую дискриминацию, и добавлял при этом, что СССР по собственной воле провозгласил принцип равноправия народов.

^* (В 1973 г. в Монтре (Швейцария) состоялось конференция с участием Египта и держав, пользовавшихся капитуляционными привилегиями в Египте (США, Англии, Франции, Италии, Бельгии, Голландии, Испании, Португалии, Норвегии, Дании, Швеции, и Греции), на которой было принято решение об отмене капитуляций в Египте.)

Итак, все было в порядке. В установлении дипломатических отношений между двумя странами был сделан решающий шаг. Я взял трубку и по телефону сказал Наххас-паше:

- Я вполне удовлетворен содержанием вашего письма. Не сомневаюсь, что оно произведет хорошее впечатление в Москве.