В ожидании германского вторжения

Мысль о германском вторжении на Британские острова или, по крайней мере, о серьезной попытке такого вторжения после падения Франции пронизывала всю атмосферу Англии и, как ядовитая примесь, окрашивала все чувства и действия населения. Черчилль в своих военных мемуарах несколько приглушает этот момент. Он старается показать, что Гитлер никогда не имел шансов для успешного проведения операции "Морской лев" (кодовое наименование операции вторжения в Великобританию) и что будто бы руководящие круги Англии уже летом 1940 г. были в этом вполне уверены. Мне думается, что Черчилль здесь впадает в ошибку, свойственную многим мемуаристам, - задним числом показывать себя и своих ближайших коллег умнее, чем они были в момент самого совершения событий. Фактически дело обстояло несколько иначе.

Об этом свидетельствовали многие факты.

Прежде всего об этом свидетельствовала та острая борьба около судьбы французского флота, о которой я рассказывал выше. Чрезвычайно показателен был и мой разговор с Черчиллем 3 июля 1940 г., происходивший в его официальной резиденции на Даунинг Стрит, 10. Премьер был жизнерадостен и энергичен, выглядел очень бодро и свежо. Мне показалось, что он находится в каком-то приподнятом настроении. Только на следующий день я понял, чем это объяснялось.

Разговор наш был краток, но чрезвычайно многозначителен. Я спросил Черчилля, как он представляет себе дальнейшую судьбу французского военно-морского флота. Сидя лицом к лицу с премьером, я еще не знал, что как раз в этот самый день, 3 июля, решается судьба французских морских сил. Для меня была ясна огромная важность их судьбы и потому мне хотелось услышать, что думает по данному поводу столь авторитетный человек, как премьер-министр.

Черчилль затянулся сигарой, которая, как всегда, была у него в зубах, и, блеснув лукаво глазами из-за облака синеватого дыма, ответил казенно-бюрократической фразой, которую я хорошо знал из моей переписки с Форин оффис:

- This question is receiving attention (этому вопросу уделяется внимание).

Как раз в тот момент залпы британских военных судов гремели в Оране.

Потом я продолжал:

- Могу ли я спросить, в чем состоит сейчас, после падения Франции, ваша генеральная стратегия?

Черчилль еще раз затянулся сигарой и с усмешкой ответил:

- Моя генеральная стратегия сейчас состоит в том, чтобы выжить ближайшие три месяца.

Понять это надо было так: Черчилль опасается германского вторжения на Британские острова, но с конца сентября, т. е. примерно через три месяца после осеннего равноденствия, в Ла- Манше начинаются бури, и тогда высадка вражеской армии на английский берег становится невозможной.

12 июля я заехал к Идену, который в то время был военным министром. После краткого обмена мнениями о создавшейся ситуации Иден, между прочим, сказал:

- Сразу после Дюнкерка положение было ужасное: триста с лишним тысяч людей, вывезенных из Франции, представляли собой просто толпу патриотически настроенных, но совершенно дезорганизованных и невооруженных парней... Теперь стало немного легче: появились дивизии, имеется кое-какое оружие, но все-таки обстановка исключительно трудная. Ждем вторжения. ..Конечно, будем драться до последнего... Вот если бы у нас было больше вооружения! А его так мало!..

- Но разве нет возможности увеличить количество вооружения? - спросил я. - У вас самих имеется большая военная промышленность, из США можно немало получить...

- Принимаем меры! Самые энергичные меры! - воскликнул Иден, - но все это требует времени, а даст ли его нам Гитлер?

Я не считал удобным в разговоре с Иденом уточнять вопросы вооружения, но из других источников я знал, что как раз в те дни между Черчиллем и Рузвельтом шли переговоры о срочном получении Англией из США большого количества винтовок и орудий, а также нескольких десятков эсминцев. В момент моей беседы с Иденом переговоры еще не были закончены, однако здесь будет, пожалуй, уместно сказать, к чему они в конце концов привели.

Американцы дали англичанам полмиллиона винтовок, несколько сот орудий и 50 эсминцев - все это было вооружение, оставшееся от первой мировой войны. Никаких новых образцов из США получено не было. В том крайнем положении, в каком Англия находилась после падения Франции, даже и это вооружение являлось большой ценностью, и я хорошо помню, с какими волнением и тревогой министры ждали тех конвоев, которые везли через океан американский "подарок". Винтовки сразу по прибытии были розданы членам отрядов "Home guards", т. е. отрядов самообороны, призванным специально для защиты страны от вторжения; они заменили в ряде случаев охотничьи ружья, пики и дубины, которыми раньше за неимением лучшего были вооружены многие "гвардейцы". Прибывшая артиллерия вошла частью в регулярную армию, частью - в те же отряды самообороны. Эсминцы, поступившие в распоряжение английского правительства значительно позднее, сыграли свою роль в морской войне, которая все больше расширялась и углублялась.

Я не случайно поставил слово подарок в кавычки. Допускаю, что Рузвельт лично готов был предоставить американское вооружение без какой-либо компенсации, ибо, как человек крупного масштаба, он хорошо понимал, что Англия является первой линией обороны США против угрозы мирового господства Гитлера и что поэтому основной стратегический интерес США лежит во всемерном укреплении .этой первой линии. Однако Рузвельту приходилось считаться с засильем близоруко-жадных дельцов в руководящих кругах страны, которые даже собственное спасение хотели продавать за доллары. В результате англо-американская трансакция 1940 г. приняла гораздо менее благородный характер. Как-то, уже много позднее, Ллойд-Джордж мне сказал:

- Дядя Сэм остался дядей Сэмом... Не очень-то расщедрился!.. За это железное старье нам пришлось заплатить несколькими очень важными базами на нашей территории... Но что оставалось делать? Другого выхода не было.

Ллойд-Джордж имел в виду англо-американское соглашение, о котором Черчилль заявил в парламенте 5 сентября 1940 г.: в обмен на "железное старье" британское правительство сдавало США на 99 лет в аренду территорию, расположенную вдоль восточного берега Американского континента (в Ньюфаундленде, Бермудских и Багамских островах, на Ямайке, Антигуа, Сент-Люсиа, Тринидаде, Британской Гвиане), для устройства морских и воздушных баз.

Иден ждал вторжения немцев. Его ждали и на другом конце социальной лестницы. Как-то в июле я поехал с одним знакомым англичанином за город, и по дороге мы остановились, чтобы сменить проколотую шину. Поблизости находился домик скромного фермера. Хозяин его, человек лет шестидесяти с мускулистыми руками и загорелым лицом, подошел к нам и стал помогать прилаживать запасное колесо. Потом мы разговорились, и фермер пригласил нас к себе в дом. Он показал нам свои амбары, своих свиней, своих кур и под конец свое поле. Но странно: все поле было засорено какими-то корягами, обрубками деревьев, поломанными плугами, боронами и другими сельскохозяйственными машинами. Я невольно спросил:

- В чем дело?

Фермер лукаво улыбнулся и с хитринкой в глазах ответил:

- Чтобы германские самолеты не могли сесть на этом поле... В нашей округе многие так сделали.

В то время германское вторжение мыслилось в двух главных формах: с моря и с воздуха. Предполагалось, что основной зоной вторжения явится юго-восточный угол Англии, ближе всего расположенный к континенту Европы. Немцы с моря пойдут в атаку через Ла-Манш (особенно в наиболее узком месте Кале-Дувр) и на восточном побережье острова, от Дувра до залива Уош. Это было менее опасно, так как английский флот далеко превосходил по численности и мощи все, что Гитлер мог бы ему противопоставить на море. Гораздо серьезнее была опасность с воздуха, ибо германская авиация была сильнее британской и при известных условиях могла бы забросить парашютистов и осуществить даже воздушные десанты в тылу войск, обороняющих побережье, а также в глубине страны, в наиболее важных узловых пунктах. Именно поэтому все аэродромы были приведены в боевую готовность и усиленно охранялись от возможных попыток немцев использовать их для посадки своих самолетов, а все сколько-нибудь пригодные для приземления лужайки, поля, спортивные площадки изуродованы самыми причудливыми ямами, рвами, валами, заграждениями. Прелесть английского пейзажа от этого, конечно, пострадала, но зато безопасность от воздушного нашествия врага увеличилась. Одновременно правительство спешно формировало "мобильные резервы", которые в любой момент могли быть брошены в любой пункт страну для борьбы с германскими парашютистами или германскими воздушными десантами.

Параллельно шла лихорадочная подготовка страны и населения к борьбе не на жизнь, а на смерть. На южном и восточном берегу острова была создана "оборонная зона" в 20 миль глубиной, сильно укрепленная и снабженная большим количеством надежных убежищ. Большинство жителей из этой зоны эвакуировалось. Их место заняли войска и отряды самообороны. В Дувре были установлены тяжелые батареи, способные перекрывать пролив. Крупные морские силы были сосредоточены на близких подступах к районам возможного вторжения. Авиация дежурила днем и ночью, готовая по первому зову броситься в бой. В водах Ла-Манша на подходах к Англии были расставлены минные поля. Школьники из городов южной Англии вывозились на север. По-всюду вызывались добровольцы для постройки укреплений. Домашние хозяйки жертвовали чашки, сковородки, кастрюли и т. д. из алюминия, крайне необходимого для производства самолетов. Строители отказывались от употребления железа и стали ради увеличения выпуска оружия. В Лондоне и провинции спешно создавались тысячи общественных и частных бомбоубежищ. В небе над городами висели сотни заградительных аэростатов. В каждом местечке несли охрану отряды самообороны. Оружейные и авиационные заводы работали круглые сутки. Газеты, радио, церковь, кино звали всех и каждого к отражению опасности и напоминали о патриотических подвигах прошлых поколений. Были организованы так называемые колонны молчания, которые вели борьбу с пораженчеством. Шла широкая борьба с группами английских фашистов, и большая часть их лидеров (Мосли, адмирал Домвил и др.) была арестована. Все это вместе взятое и многое иное рождало среди широчайших масс населения подъем, напряжение, сосредоточенность, целеустремленность, которые не часто встречаются в истории. Все были глубоко проникнуты одной мыслью, одним чувством, одним стремлением - дать жестокий отпор грозному врагу и устоять, во что бы то ни стало устоять!

Со второй половины июля немцы начали сосредоточивать корабли, самоходные баржи, моторные катера в бельгийских и французских портах по ту сторону Ла-Манша. Одновременно они установили в районе Кале тяжелые батареи, способные бросать снаряды на английский берег. В различных городах северной Франции стали концентрироваться крупные германские силы. Английская воздушная разведка систематически регистрировала все эти факты. Опасность вторжения явно увеличивалась. Напряжение в стране все больше росло. Британское правительство принимало меры для ослабления германской угрозы: почти ежедневно английская авиация бомбила суда, которые немцы сосредоточивали в северных портах Франции; лихорадочно тренировало отряды самообороны, численность которых перевалила уже за миллион человек; в меру возможности правительство совершенствовало вооружение регулярной армии и особенное внимание уделяло ускорению производства самолетов, санкционируя все крутые меры, которые с этой целью принимал министр авиастроения лорд Бивербрук.

И все-таки полной уверенности в невозможности вторжения не было. Не было ни у членов правительства, ни у рядовых англичан.

Помню, как-то в эти дни я был в парламенте и спросил встретившегося мне в кулуарах лейбориста Гринвуда, бывшего в кабинете Черчилля министром без портфеля, что он думает о вероятности вторжения. Ответ Гринвуда был очень характерен:

- Вероятность? Нет! Возможность? Да! Однако при всяких условиях мы будем драться до конца!

Несколько минут спустя я столкнулся там же с Уолтером Эллиотом, многократным министром в прошлых консервативных правительствах, моим старым знакомым. Я задал Эллиоту тот же вопрос.

- Вторжение возможно, - ответил Эллиот, - но оно несомненно провалится.

Мое мнение в то время во многом совпадало с мнением Эллиота. Я допускал, что немцы сделают попытку высадиться в Англии с моря и с воздуха, допускал, что на известный срок им удастся захватить тот или иной кусок страны, но считал исключенным, что они смогут здесь прочно удержаться, а тем более завоевать все острова. В частности, я считался с возможностью временного появления немцев в Лондоне или, по крайней мере, в некоторых частях Лондона. Именно поэтому в те дни я даже запросил Москву, как мне держаться в случае, если немцы оккупируют тот район Лондона, в котором находится наше посольство, и получил от НКИД необходимые указания.

В сильнейшем напряжении, в крайней тревоге, в каждодневном ожидании нашествия врага Англия провела три месяца - июль, август, сентябрь - и только после осеннего равноденствия, когда в Ла-Манше начались обычные бури, и правительство, и широкие массы стали постепенно успокаиваться. Для всех стало ясно, что опасность германского вторжения, по крайней мере, на этот год, миновала.

Сейчас, много лет спустя, невольно хочется получить убедительный ответ на вопрос, почему так произошло? Почему немцы не рискнули атаковать Британские острова?

Историки, политики и публицисты, изучавшие в послевоенные годы данную проблему, так и не могли прийти к единому мнению о причинах, вынудивших Гитлера отказаться от заманчивой цели. Отчасти это объясняется политическими и национальными различиями между ними. Однако, суммируя все высказанные по данному поводу мысли и соображения, концепции и теории, а также вспоминая все то, что мне самому приходилось видеть и слышать в 1940 г., я склонен прийти к следующему выводу.

Несомненно, что сразу после падения Франции Гитлер всемерно стремился к скорейшей ликвидации войны с Англией. Если бы ему это удалось, он имел бы свободные руки для действий в других направлениях и прежде всего против СССР. Кроме того, выход Англии из войны при соотношении сил, существовавшем летом 1940 г., означал бы окончательную гегемонию Германии на Европейском континенте (не считая Советского Союза) со всеми его людскими, индустриальными и естественными ресурсами, которые могли бы быть поставлены на службу укреплению германского могущества. Это было бы решающим шагом на пути к созданию мирового господства гитлеризма. Временно оставленная в покое, Англия скоро почувствовала бы на себе тяжелую руку фюрера.

Но как закончить войну с Англией?

Гитлер, разумеется, предпочитал сделать это, заключив мир, выгодный для Германии. Есть много свидетельств, говорящих о том, что он ждал изъявления Англией покорности не позже, как через три недели после капитуляции Франции, т. е. примерно к середине июля. Когда этого не случилось, он заявил 21 июля своим начальникам штабов, что, поскольку Англия, рассчитывая на помощь США и надеясь в дальнейшем на изменение характера германо-советских отношений, не хочет признать себя побежденной, в порядок дня ставится осуществление плана "Морской лев", над которым немецкие военные штабы работали с самого начала войны. Выполнение данного плана требует переброски на Британские острова 40 дивизий и обеспечения их регулярного пополнения и снабжения.

Когда, таким образом, план "Морской лев" из кабинетного творения превратился в срочное оперативное задание, постепенно стали обнаруживаться огромные трудности в его осуществлении. Англия безусловно господствовала на море, а германский военный флот, всегда далеко уступавший британскому, был еще сильно ослаблен во время норвежской операции, потеряв около трети своих судов. Германская авиация была многочисленнее английской, но английская авиация все-таки была настолько сильна, что могла оказать противнику серьезное сопротивление. Во главе Англии стояло правительство, которое не допускало и мысли о капитуляции, а широкие массы населения были настроены решительно и готовились к упорной обороне. Все это делало нападение на Англию весьма опасной операцией, а память о неудачных попытках Наполеона и других завоевателей ступить на британский берег оказывала расхолаживающее влияние на Гитлера и особенно на его военных советников. Они долго спорили, колебались, меняли планы, а дни между тем бежали и удобное время для вторжения уходило. Гитлер в конце концов назначил день вторжения на 15 сентября, что по климатическим условиям было уже, в сущности, поздно, да и этой даты немцы выдержать не смогли. Налеты английской авиации все время выводили из строя собираемые немцами суда для транспортировки войск через пролив, и это вызывало неизбежные отсрочки и промедления в реализации плана "Морской лев". Когда же в Ла-Манше начались осенние бури, весь этот план пришлось отложить на неопределенное время. А потом, в связи с изменившимся ходом событий, немцам пришлось забыть о нем.

Мне кажется, что очень большую роль в свертывании плана "Морской лев" сыграл германский адмирал Редер, который все время настойчиво твердил, что он может обеспечить переброску германских войск на Британские острова лишь при непременном условии полного господства германской авиации над районом Дувр-Кале. Такого условия Геринг выполнить не мог, и в результате попытка вторжения в Англию не состоялась.