Вдали от родных берегов

Вдали от родных берегов

8 июня 1883 года в семье Фомы Петровича Симонова, крестьянина села Новая Яблонка Хвалынского уезда Саратовской губернии, родился сын. Отец и мать назвали первенца Петром, в честь деда.

У Симоновых было небольшое хозяйство: хатка под соломенной крышей, сарай, садик со старой шелковицей посредине, четыре десятины земли, корова и коза. Лошади не было, поэтому, чтобы вспахать землю, ее приходилось просить у более зажиточных соседей. Расплачивались частью и без того небольшого урожая. Позже, когда появились на свет еще два сына, Фома Петрович вынужден был каждую зиму уезжать на заработки в Саратов.

Детские годы Петра прошли в родном селе. Там началась и его трудовая жизнь. Окончив церковную школу, он начал зарабатывать: уходил на Волгу, помогал рыбакам развешивать сети для просушки, собирал хворост.

Петр Фомич Симонов

В 1896 году Петр, покинув родной дом, уехал на заработки в Баку. Работал на котельном заводе, потом - на нефтяных промыслах фирмы "Кварнстрем и К ". Очень хотелось учиться. Петр много читает, увлекается произведениями русской и мировой художественной литературы. Прочитанные книги, личные наблюдения давали богатую пищу для ума. Хотелось знать, почему же так плохо живет рабочий человек, как сделать жизнь одинаково счастливой для всех людей. Способному юноше удается сдать экзамены за шесть классов гимназии. Симонов сблизился с революционно настроенными рабочими и под их влиянием начал посещать тайные сходки, участвовать в демонстрациях. В 1904 году был призван в армию. Вот краткая запись Симонова в личной анкете: "В 1905 году был арестован в Баку за антивоенную пропаганду и выслан в Елисаветполь"^*.

^*(Ныне Кировабад)

Царское правительство старалось ссылать революционеров в наиболее отдаленные места Российской империи, подальше от активной политической жизни. Поэтому не редкостью были побеги. Рискуя жизнью, эти отважные люди бежали из тюрем и ссылок, скрывались в горах, лесах, тайге, а вырвавшись на волю, продолжали работать в подполье, меняя адреса и фамилии.

Совершил побег и Симонов. Не дождавшись предписания губернатора о назначении точного места жительства под надзором полиции как "политически неблагонадежный", он под покровом ночи покинул Елисаветполь и пустился в далекое путешествие с дорожным мешком за спиной.

Пробираясь на восток, Симонов добрался до Харбина. Денег у него не было, одежда от долгой дороги совсем истрепалась. Но надо было как-то устраиваться. Первый день он провел в порту на Сунгари. Помогал на разгрузке, подносил вещи пассажирам и заработал без малого два рубля. В старом городе снял угол в деревянной хибарке. Не бог весь что, но комфортом Петр с детства избалован не был. Теперь можно спокойно подумать, что делать дальше. С его паспортом, испорченным полицейским штампом о назначении места ссылки, никуда не сунешься, а без документов тоже на работу не возьмут. Симонов взял в руки прихваченную с собой книгу - Гоголь, "Вечера на хуторе близ Диканьки", - машинально перелистал, и вдруг из нее выпал листок - удостоверение о присвоении ему в 1904 году звания старшего унтер-офицера. Вот это удача! Да с такой бумажкой можно и без паспорта обойтись.

Вначале Петр Фомич устроился конторщиком в частную фирму "Бакалейные и колониальные товары", потом нашел место управляющего в небольшом частном издательстве. Здесь, в Харбине, Симонов начал выступать в русских демократических газетах со статьями, рассказывающими о жизни и борьбе рабочего класса. Из этих статей читатели узнали о массовой демонстрации рабочих и служащих железных дорог, состоявшейся в декабре 1905 года в Харбине, о забастовках рабочих в Петербурге, об эксплуатации детского труда на частных предприятиях. Посещая Главные мастерские железных дорог, Симонов установил связи с Харбинской рабочей группой РСДРП, местной подпольной организацией большевиков, и активно включился в работу. По ее заданию он тайно напечатал в типографии 50 экземпляров листовки, призывающей рабочих железных дорог объединиться в профессиональный союз.

В 1908 году Симонов, окончив курсы счетных работников, получил место бухгалтера в харбинском отделении Русско-Китайского банка.

Полиции все же удалось напасть на след беглеца. Заметив за собой слежку, Симонов был вынужден срочно покинуть Харбин.

Амур уже сковало льдом, когда Симонов прибыл в Хабаровск, большой город Приморской области. Харбинские товарищи дали ему надежную явку. По их рекомендации он был назначен управляющим товарищества "Приамурье", издававшего ежедневную политическую, общественную и литературную газету демократического направления. Петр Фомич писал и распространял листовки, на нелегальных собраниях на заводах, фабриках, в Народном доме рассказывал о положении рабочего класса в России, о цели и причинах поражения первой российской революции, о международном рабочем движении.

Пребывание Симонова в Хабаровске было прервано ночным налетом полиции на типографию товарищества "Приамурье", за которой велось негласное наблюдение. Хотя при обыске не были обнаружены "вещественные доказательства преступной деятельности", началось следствие. Снова нависла угроза ареста. В годы реакции, наступившие после поражения революции 1905 - 1907 годов, за побег из ссылки Симонову грозило длительное тюремное заключение.

В конце 1912 года Симонов вынужден был эмигрировать в Австралию.

В тяжелом положении находились русские эмигранты в Австралии. Не имея практически никаких политических и социальных прав, они вынуждены были идти на самую тяжелую работу в шахты и на рудники, как иронически говорили тогда, "заниматься литературным трудом с кайлом и лопатой в руках". Но и в тех условиях русские эмигранты, разбросанные по городам главным образом штата Квинсленд, поддерживали между собой постоянную связь и в 1911 году объединились в Союз русских эмигрантов для защиты своих гражданских прав. Съехавшись в Брисбен в конце декабря якобы для празднования рождества, они провели учредительное собрание Союза.

На собрании, открывшемся в присутствии генерального консула князя Абазы, обсуждался вопрос о судьбе Союза русских эмигрантов. Перевес в бурной дискуссии был на стороне царского консула.

Уже наступила полночь, когда на кафедру поднялся широкоплечий, черноволосый молодой человек в синей рабочей блузе. Это был Артем^*, делегат от строителей железной дороги в районе города Уорика. Его речь в защиту Союза, спокойная и убедительная, была встречена аплодисментами.

^*(Ф. А. Сергеев (Артем) (1883-1921) - видный революционер, большевик, находился в Австралии в качестве политического эмигранта с 1911 по 1917 год. После Октябрьской революции был на государственной и партийной работе.)

- Теперь, дорогие соотечественники, - продолжал Артем, доставая лист бумаги, - позвольте мне представить на ваш суд план работы нашего Союза на новый, будем надеяться, счастливый год.

И он начал излагать план, предусматривавший принятие устава Союза, оказание материальной помощи русским эмигрантам, оказавшимся в бедственном положении, устройство детей в местные школы, издание русской газеты, чтение лекций просветительного характера.

"План, представленный тов. Артемом, был принят без возражений, так как он удачно разрешал вопрос об организации Союза".

На этом же собрании Артем был избран председателем Союза русских эмигрантов.

Царский консул, не ожидавший такого решения, выразил сомнение, что "местные власти захотят признать председателем эмигранта, осужденного на родине за государственные преступления", и, не дождавшись конца собрания, покинул зал.

Но практическое объединение не принесло объединения политического. Постоянно возникавшие споры и дискуссии нередко приводили к ссоре и вражде. Одни одобряли деятельность Союза и рекомендовали подготовить проект его устава, другие выступали за ликвидацию Союза, иначе говоря, подпевали царскому консулу, стремившемуся уменьшить влияние политических эмигрантов на общественную жизнь русской колонии.

Как раз в те дни Симонов и познакомился с Артемом. Рассказал ему о своей жизни в России, аресте, побеге из ссылки.

- Надо устроиться на работу, да вот не знаю, оставаться тут или податься в другой город, - поделился своими сомнениями Симонов.

- К сожалению, Петр Фомич, выбор тут небольшой. Если здоровье позволяет, поезжай в Брокен-Хилл, на рудники. Там у меня есть товарищи. Помогут. Слов нет, работа тяжелая, но заработок верный. Нам, русским эмигрантам, нечего мечтать о сокровищах на золотых приисках. Надо кое-что заработать и при случае возвратиться на Родину.

Не раздумывая, Симонов выехал в Брокен-Хилл с письмом Артема к товарищам. Там, на рудниках по добыче свинца, олова, меди, он устроился на работу рудокопом.

Общественная жизнь колонии русских эмигрантов оживилась. В небольшом доме, снятом на окраине Брисбена, проводились собрания и заседания, устраивались семейные вечера. Крошечная комната была отведена для кабинета Артема, председателя Союза и редактора газеты на русском языке "Эхо Австралии". Этот невысокий человек с живыми глазами и черными усами обладал большой силой воли и был, казалось, неутомим. Популярность и влияние его были так велики, что даже князь Абаза вынужден был любезно раскланиваться при встрече с ним.

Союз русских эмигрантов, в котором видную роль играли большевики, уделял большое внимание просветительной работе в колонии. Артем, Симонов, Серешининов и другие выступали с лекциями, беседами о положении в России, о международных событиях. На страницах газеты "Эхо Австралии" публиковались статьи о жизни русской колонии, о путешествии знаменитого соотечественника Миклухо-Маклая, жившего много лет в Австралии, о переводах сочинений Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Льва Толстого, Чехова на английский язык, об условиях жизни аборигенов.

Шел третий год первой мировой войны. Австралия воевала на стороне Антанты. Развивая быстрыми темпами свою промышленность, она предоставляла метрополии войска, природные ресурсы и выражала готовность отдать под ее контроль военно-морской флот. Тогда военный кабинет Великобритании, в состав которого не входили представители Австралии, осуществлял руководство всеми своими военными действиями против Германии. Это ущемляло национальные чувства австралийцев. Уже первые известия о больших людских потерях в австралийском "добровольческом" корпусе вызвали беспокойство общественного мнения. В стране возникло движение против участия Австралии в войне, поступали запросы в парламент.

В годы войны положение русских эмигрантов в Австралии ухудшалось, можно сказать, с каждым днем. Попав под режим военного времени, они могли передвигаться по стране только с разрешения властей.

Во второй половине декабря 1916 года русские эмигранты съезжались в Брисбен на рождественские праздники. Многим из них с трудом удалось получить на это разрешение. Приехали Артем и Симонов вместе со своим другом Консидайном, рудокопом, выдвинутым кандидатом на выборы в парламент. Консидайн, высокий, широкоплечий, с удивительно добрыми глазами, уже однажды был гостем русской колонии и выступал с лекцией о государственном устройстве Австралии. Прибыли гости из колонии болгарских эмигрантов.

Как всегда, когда собиралось много народа на очередную лекцию, раздвинули "ходячую" перегородку между самой большой комнатой и кабинетом Артема.

Симонов вышел к столу, на котором был установлен "волшебный фонарь", проверил, все ли в порядке" и подошел к географической карте.

- Сегодня, друзья, я расскажу вам об Австралии, ее географии и истории, - начал он глуховатым от волнения голосом. - Австралия была "открыта" голландцем Янсзоном в 1606 году. Как видите, ее берега на севере и востоке омываются водами Тихого океана, а на западе и юге - Индийского океана. Горные массивы не представляют собой единой цепи. Отделенные один от другого впадинами и низменностями, они покрыты редкими лесами. Ущелья, по которым часто текут реки, глубокие и труднопроходимые. Самая полноводная река - Муррей, а самая длинная - Дарлинг. В пустынных районах много соленых озер: вот Эйр, вот Торренс. Много пустынь и полупустынь, переходящих "в саванны. Саванны же сменяются эвкалиптовыми лесами. Вдоль восточного побережья - пальмовые рощи. Западный берег имеет много бухт и гаваней...

Симонов включил "волшебный фонарь". На самодельном экране появились изображения животных, птиц, живописных мест, представителей различных племен, населяющих страну.

- Теперь мы с вами совершим небольшое путешествие в историю, - продолжал Симонов, когда оживление, вызванное показом картинок, несколько улеглось. - Австралия, ставшая в конце XVIII века колонией Британской империи, нередко использовалась как место ссылки. Чаще сюда ссылали ирландцев, боровшихся за национальную независимость своей родины. Колонизаторы захватывали плодородные земли и безжалостно изгоняли коренных жителей в пустыни и дикие леса. Если бы мы с вами пересекли Муррей вот здесь - Симонов показал место на карте, - то без особого труда добрались бы до Балл арата, города в штате Виктория, одного из самых крупных золотопромышленных центров. Там, на равнинах и по склонам холмов, появились первые поселения золотоискателей. Говорят, что лачуги, построенные ими из камня и досок, отвалы песка и каменные глыбы, поднятые из недр земли, кое-где сохранились до наших дней. Переселенцы из Ирландии, Англии, Шотландии, ставшие по воле судьбы золотоискателями, жили на приисках в крайне тяжелых условиях. Не было воды, не было продуктов, не было свободы. Доведенные до отчаяния эксплуатацией, болезнями, вечной долговой кабалой, они 3 декабря 1854 года подняли восстание. Построив баррикады, золотоискатели, вооруженные кирками, лопатами, камнями, целый день сражались с войсками и полицией. Были убитые и раненые. Восстание, получившее название Юрекского, оставило большой след в истории революционного движения в Австралии.

В тот вечер русские эмигранты, проводив гостей, долго не расходились. Одни рассматривали фотографии, читали вырезки из русских газет и журналов, рассказывающие о положении на фронтах, просматривали новые книги русских писателей, другие толпились у географической карты, разыскивали на ней названия родных мест, вспоминали Родину...

После Февральской революции в России правительство Хьюза, признав полномочия бывшего царского консула Абазы, начало постепенно ограничивать деятельность Союза русских эмигрантов. Вначале оно пригрозило запретом газеты "Эхо Австралии", если в ней по-прежнему будут публиковаться материалы антивоенного характера, потом наложило арест на два ее номера.

Многие русские эмигранты собирались ехать в Мельбурн на прием к генеральному консулу, чтобы узнать, когда же они получат разрешение на возвращение в Россию.

В колонии русских эмигрантов разгоралась борьба. "Бурные собрания, иногда вплоть до кулачной расправы, проходили по целым дням и даже по целым ночам, - писал Симонов в своих воспоминаниях. - Большинство членов Союза, отделения которого к этому времени были во всех крупных центрах всей страны, в начале Февральской революции приняло сторону Временного правительства и послало даже поздравительную телеграмму "дорогому товарищу социалисту Керенскому".

Симонов, как председатель отделения Союза на рудниках, высказался против посылки телеграммы Керенскому и послал телеграмму Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов с пожеланием полной победы.

Артем, готовясь нелегально покинуть Австралию и любыми путями добираться до родных берегов, настоял на созыве срочного заседания Союза с участием актива. По его предложению Симонов был назначен ответственным секретарем Союза и редактором газеты "Рабочая жизнь", которая стала выходить вместо "Эха Австралии".

И вот последний день Симонова на рудниках в Брокен-Хилл. Около четырех лет он работал здесь рудокопом, в полной мере испытав все тяготы жизни австралийских рабочих. Многие из них стали его друзьями, такие, как Брукфильд и Консидайн, избранные членами парламента Нового Южного Уэльса. После теплых, сердечных проводов Симонов выехал в Брисбен.

Артем уехал. Казалось, что с его отъездом русская колония осиротела. Работать стало труднее. Правительство Хьюза, проводя ту же политику, угрожало Союзу запрещением "Рабочей жизни", и Симонов понимал, что угроза могла быть осуществлена в любой момент.

Весть об Октябрьской революции в России дошла и до русских эмигрантов в Австралии. Многие из них восприняли это великое событие восторженно, начали готовиться к возвращению в Россию. Они спешно распродавали свое имущество, расплачивались с долгами, засыпали Абазу, все еще представлявшего Временное правительство Керенского в качестве генерального консула, просьбами ускорить выдачу паспортов. Колония, недавно насчитывавшая более 2 тысяч человек, таяла на глазах. Покидая Брисбен, эмигранты направлялись в Сидней и Мельбурн в надежде, что там они быстрее попадут на русские пароходы.

Готовился к отъезду и Симонов. Зная, что без русского паспорта местные власти не дадут ему разрешение на выезд из страны, он обратился к исполняющему обязанности консула в Брисбене с заявлением, в котором просил помочь ему возвратиться на Родину. Ответ, полученный в письме от 13 ноября 1917 года, был весьма недвусмысленный:

"Милостивый государь, г-н Симонов.

В ответ на Ваше заявление довожу до Вашего сведения, что я лишаю Вас правительственного билета, ибо лицам с убеждениями, подобными Вашим, я не имею права способствовать к их выезду на родину".

Этот ответ подтвердил бывший генеральный консул Абаза в своей телеграмме на имя Симонова от 19 ноября.

"Согласно докладу и. о. консула в Брисбене нахожу невозможным разрешить Вам выезд в Россию".

На этом Абаза не остановился. Уведомляя местные власти о чрезмерном влиянии Симонова на жизнь колонии русских эмигрантов, он рекомендовал запретить издание русской газеты и привлечь ее редактора к ответственности за пропаганду коммунистических идей. Приняв эту рекомендацию во внимание, власти своим предписанием от 15 декабря 1917 года запретили издание "Рабочей жизни" "в интересах общественной безопасности Австралии и защиты Британского Содружества Наций в целом.".

В колонии русских эмигрантов образовалось две группы: одна приветствовала первые шаги правительства молодой социалистической республики, направленные на прекращение войны и заключение всеобщего мира, другая - еще стояла на позициях Временного правительства.

Конечно, находясь долгое время вдали от Родины, трудно было верно оценить происходящие там события. Петр Фомич Симонов старался помочь людям разобраться в обстановке, сделать правильные выводы. Ведь от этого зависело, как поведут они себя, вернувшись в Россию: станут ли преданными революции людьми или пополнят ряды ее врагов.

Правительство Хьюза не замедлило отреагировать на деятельность Симонова, предъявив ему обвинение в связях с большевиками и в шпионаже в пользу Германии, сопровождавшееся угрозами ареста и предания суду. Специально приставленные шпики следили за каждым его шагом.

Но не все в Австралии склонны были враждебно относиться к новой России и ее правительству. В печати стали появляться статьи, в которых поднимался вопрос о восстановлении торговых отношений с ней. В частности, говорилось, что за годы войны Австралия понесла большие людские потери и подорвала свою экономику. Но теперь настало время залечивать старые раны, устанавливая торговые и экономические отношения с различными государствами, в том числе и с Россией, чтобы страна могла более успешно конкурировать на мировом рынке. Нередко такие мысли высказывались в деловых кругах и федеральном парламенте.

Правительство РСФСР, следившее за развитием политических событий в колониальных и зависимых странах, выражало готовность установить с ними консульские отношения на основе взаимности. Этим шагом оно подчеркивало уважение социалистического государства к народам этих стран.

В январе 1918 года Наркоминдел назначил Петра Фомича Симонова своим генеральным консулом в Австралии. Об этом назначении Литвинов, находясь в Лондоне, уведомил нотой министерство иностранных дел Великобритании, в ведении которого находились вопросы внешней политики британских колоний и доминионов.

Сообщение об этом назначении появилось на страницах английских и австралийских газет 30 января, когда официальные бумаги еще не были получены из Москвы. Сообщение вызвало настоящую сенсацию. Газеты буквально соперничали друг с другом в количестве карикатур и острот, броских заголовков: "Рудокоп заменяет князя в генеральском чине", "Русские революционеры", "Против Симонова", "Русские дела", "Большевистский представитель", "Симонов защищается". Правда, статьи, опубликованные под разными заголовками, были одинакового содержания: в них выражалось удивление назначением политического эмигранта, бывшего рудокопа, не имеющего ни титула, ни орденов, ни специального образования, на пост генерального консула. Публиковались и фальшивки о получении Симоновым от своего правительства нескольких миллионов фунтов стерлингов на ведение в Австралии коммунистической пропаганды. В разгар антисоветской кампании выступил в печати и бывший консул Абаза с заявлением о непризнании им правительства РСФСР. Отказавшись передать дела и архивы, он распродал имущество генерального консульства, забрал из банка казенные деньги и скрылся.

Симонов, получив официальные бумаги о назначении, выехал в Мельбурн, чтобы встретиться с премьер-министром. Не дождавшись свидания, он уведомил его письмом о своем назначении.

Премьер-министр Хьюз, готовясь к отъезду в Лондон, видимо, решил отложить ответ на письмо. Но его заместитель сэр Вот, имевший репутацию либерала, согласился на неофициальную встречу с генеральным консулом. Бросив любопытный взгляд на гостя, одетого в скромный серый костюм, он приветствовал его словами:

- Рад видеть вас, господин Симонов. Мой коллега Консидайн просил меня принять вас и выслушать. К вашим услугам.

- Благодарю. Ваше превосходительство, - начал Симонов, - позвольте мне вручить вам Консульский патент, удостоверяющий назначение меня генеральным консулом в вашей стране, и ознакомить вас с инструкциями моего правительства.

Сэр Вот молча положил бумаги на стол и открыл шкатулку с гаванскими сигарами.

- В этих инструкциях, - продолжал Симонов, - содержатся два важных указания, данных мне как консулу: содействовать экономической деятельности, торговле и навигации между нашими странами и оказывать помощь русским эмигрантам в удовлетворении их просьб о скорейшем возвращении на Родину. Как только ваше правительство соблаговолит выдать мне экзекватуру^*, я приступлю к выполнению этих инструкций. Пользуясь случаем, я позволю себе обратить ваше внимание на незаконную деятельность бывшего генерального консула Абазы, отстраненного, как вам известно, от этой должности моим правительством. Об этом было сообщение и в английских газетах.

^*(Документ о признании консула принимающей страной и о допущении его к исполнению консульских функций на территории его консульского округа. )

Сэр Вот затянулся, выпустил дым и, немного помедлив, сказал:

- Да, конечно, установление торговых отношений было бы весьма желательно. У Австралии и России имеются товары, которые они могли бы продавать с выгодой для себя. К сожалению, не имея своего министерства иностранных дел, мы не можем решить вопрос о признании вас консулом. Я должен запросить Лондон.

Сэр Вот тут же вызвал своего секретаря и продиктовал ему текст телеграммы на имя британского министра иностранных дел Бальфура. Поставив под ним свои инициалы, сказал:

- Будем ждать ответа.

- Ваше превосходительство, я буду ждать ответ с надеждой на благоприятное решение. Мне хотелось бы обговорить с вами еще один вопрос. Находясь в вашей стране более шести лет, я приобрел много друзей. Среди них и рудокопы, работавшие со мной на рудниках в Брокен-Хилл. Они просили меня выступить у них на собрании с лекцией о новой России. Это было бы нетрудно сделать, если бы я знал, что со стороны властей не встретится препятствий.

- Оснований для беспокойства нет.

- Благодарю. Я мог бы уведомлять вас о каждой своей предстоящей лекции.

Сэр Вот чуть наклонил голову в знак согласия...

Симонов возвратился к себе на квартиру, в которой находилась и резиденция генерального консульства, и сразу же сделал запись этой беседы. Это был первый документ, родившийся в условиях неофициальных отношений между РСФСР и Австралией.

Не имея штатных работников, генеральный консул сам печатал на машинке, сам открывал двери и сам принимал посетителей. Вскоре появился еще один документ. Это был план работы генерального консульства, включавший в себя такие важные вопросы, как выполнение заданий правительства, посещение, разумеется с ведома властей, учебных заведений, школ, промышленных предприятий, рудников, ферм, встречи с деятелями науки и культуры, деловыми людьми.

Консульский патент не дает консулу права осуществлять свою деятельность до получения экзекватуры, но так сложилось в практике международных отношений, что обычно еще до получения ее консул приступает к исполнению своих обязанностей.

8 июня, в субботу, пришел в гости Консидайн. Поздравив Петра Фомича с днем рождения, он сообщил хорошую новость: власти разрешили посетить Барринджакскую плотину оросительной системы.

На следующий день они выехали. Ехали по новой узкоколейной ветке, проложенной в горах.

- Природа этих мест, - начал рассказывать Консидайн, - можно сказать, еще не тронута цивилизацией. Здесь царство животного и растительного мира. Прежде чем приступить к строительству плотины, проложили эту дорогу. Трудности были очень большие. На крутых склонах пришлось срезать гору и делать выступы, и на них уже укладывать рельсы...

Симонов, не отрываясь, смотрел в окно, за которым проносились прекрасные ярко-зеленые леса, поляны, покрытые мелким кустарником и цветами. Перед железным мостом через большую реку паровоз дал длинный гудок.

- Вот и Муррей, - продолжал Консидайн, - как и Амазонка, он имеет много притоков на обширном плато. Его бассейн составляют главным образом пустынные, безводные равнины и редкие леса. Летом в этих местах бывают сильные грозы с градом необыкновенной величины, который калечит деревья и даже убивает ягнят в поле. Нередко дуют горячие ветры, поднимающие песчаные смерчи.

На место прибыли утром. Гостей уже ждали в дирекции. Консидайн представил Симонова инженеру Ричардсону как русского консула. Внимательный и любезный, Ричардсон сразу же пригласил гостей к себе в кабинет. Угощая чаем и фруктами, он сказал, что, прежде чем отправиться на плотину, хотел бы кое- что объяснить.

- На обоих берегах реки Маррамбиджи, протекающей по обширной равнине, - начал Ричардсон, раскрыв альбом с фотографиями, - в течение пяти лет днем и ночью кипела работа. Более трех тысяч человек, множество техники было брошено на борьбу с суровой природой. Капризная река после ливней часто выходила из берегов, безжалостно смывала мосты, уносила громадные глыбы камня, не щадила и людей. Ни одна инженерная работа не требует таких предварительных изысканий и точных вычислений, как сооружение плотин. Малейшая ошибка может привести к катастрофе. Но все-таки мы построили плотину, одну из величайших в мире, провели широкую сеть каналов, напоили полтора миллиона акров засушливых земель. На сооружение плотины и строительство каналов, ферм, мельниц, дорог израсходовано меньше той суммы, которую правительство Великобритании потратило только за два дня войны.

На вопрос Симонова, принимали ли участие в сооружении плотины эмигранты, он ответил:

- Да, работали ирландцы, итальянцы, русские, поляки.

Симонов знал, каким тяжелым трудом построена эта плотина. Сколько человеческих жизней положено в ее основание. А уж жизни эмигрантов вообще никто не щадил.

После осмотра плотины пошли вдоль большого оросительного канала, из которого подавалась вода в малые каналы. Ричардсон, увидев человека с палкой, медленно идущего им навстречу и пристально рассматривающего землю перед собой, обратил на него внимание Симонова.

- Может быть, - сказал он, - вам будет интересно поговорить с ним. Это Бонапарт, так он себя называет, а мы между собой зовем его Шерлоком Холмсом. Не удивляйтесь. Этот человек владеет необыкновенным даром: находит следы на земле, камнях, деревьях. Его глаза улавливают едва заметные приметы, по которым он безошибочно восстанавливает целую картину.

Подойдя совсем близко, старик снял шляпу и поклонился с готовностью выслушать приказания белых людей.

- Здравствуйте, господин Бонапарт, - обратился к нему Симонов, - что вы здесь делаете?

- Ищу следы муравьев различных видов, - спокойно ответил старик, - наш музей интересуется...

- Здесь недалеко есть овцеводческая ферма, - сказал Консидайн, когда старик ушел, - если хотите, можно завтра ее посетить.

- Охотно, - ответил Симонов, крепко пожимая ему руку.

Владельцем фермы оказался именно тот человек, к которому Ричардсон рекомендовал нанести визит.

Недалеко от дороги, ведущей к оросительному каналу, стояли два деревянных сарая. В одном жили сезонные рабочие, в другом, стоявшем ближе к овечьему загону, находилась стригальня, рядом с ней - бакалейная лавочка. Несколько в стороне виднелся белый домик, где жил сам фермер. На территории фермы находился артезианский колодец. Сначала заглянули в барак. Вдоль стен - два ряда нар, покрытых пестрыми одеялами, длинный голый стол и плетеные стулья, у дверей бочка с питьевой водой и два веника. Потом фермер повел гостей в стригальню. В низком, темном помещении в первые минуты было трудно дышать. Резкий запах овечьего жира и прелой шерсти, перемешиваясь с дымом от костра во дворе, нестерпимо бил в нос. Работало десять стригалей. Взяв подряд, они должны были остричь более 2 тысяч овец за несколько дней сезона. Работали с раннего утра до позднего вечера. Из-за блеяния овец, крика стригалей трудно было расслышать фермера, дававшего пояснения. Подойдя к нему, Симонов спросил:

- И сколько же овец стригаль может остричь за один день?

- И девяносто, и девяносто пять, и сто. А вон тот, в красной рубашке, стрижет и больше, если не задерживается в кабачке...

Консул на каторжных работах

Выступая с лекциями перед рабочими и студентами, Симонов рассказывал о жизни молодой Советской республики - коренных политических и социальных преобразованиях, политике мира нового государства. Его лекции и статьи, публиковавшиеся в демократической печати, вызывали недовольство властей, и это сразу уловила реакционная пресса. Газеты называли Симонова "самозваным консулом", "тайным агентом Москвы", обвиняли его в поддержке революционного движения в Австралии. Даже сумма денежного перевода, полученного Симоновым в счет обычных ассигнований генеральному консульству, под пером буржуазных писак увеличивалась до невероятных размеров.

На основании декрета австралийского правительства, дающего право военным властям запрещать иностранцам всякое участие в общественной жизни страны, Симонов был лишен права выступать с публичными лекциями. Об этом ему было сообщено 24 сентября 1918 года специальным предписанием.

Вот что писал об этом Симонов в своих воспоминаниях: "Я послал протест премьеру... указывая, что нет никакого законного основания ограничивать меня, как дипломатического представителя, подобными запрещениями и что поэтому я не намерен подчиняться декрету..." В письме выражалось сожаление по поводу искажения в австралийской печати действительного положения в России и сообщалось о праве консула рассказать правду о жизни своей страны. "Что бы я ни делал или ни говорил, - писал Симонов, - я делал это с полной ответственностью в отношении моей страны и ее правительства. И, согласно международным дипломатическим обычаям и практике, я нахожусь под юрисдикцией только моего правительства".

11 октября было получено ответное письмо за подписью секретаря премьер-министра, в котором сообщалось, что правительство Австралии "не имеет возможности" признать господина Симонова в качестве консула России до тех пор, пока правительство Великобритании не даст на это своего согласия.

Обычно по утрам Симонов знакомился со свежими газетами, журналами, потом просматривал почту. В письмах частных лиц, общественных организаций, учебных заведений содержались самые разнообразные просьбы - о высылке советских газет, журналов, марок, грамматики русского языка, открыток с видами Петрограда, Москвы и других городов, фотографий Льва Толстого в Ясной Поляне и даже знаменитых борцов Поддубного и Кащеева. Были и письма с приглашениями выступить с лекциями о России. Прочитав письма своих друзей с рудников в Брокен-Хилл и студентов Мельбурнского университета, Симонов решил повременить с ответом. Дозвонившись по телефону до секретаря премьер-министра, уже знакомого по переписке, он сообщил ему о просьбах выступить с лекциями и спросил, удобно ли генеральному консулу отказывать в удовлетворении этих просьб со ссылкой на запрет военных властей.

Секретарь ответил не сразу. Извинившись, он попросил подождать... Через некоторое время секретарь сообщил Симонову, что, насколько ему известно, в предписании военных властей речь идет лишь о запрете выступать на открытых собраниях и митингах с пропагандой против войны союзных государств...

Восприняв это разъяснение как желание правительства Хьюза сделать некоторое отступление или вовсе придать забвению предписание военных властей, он ответил согласием выступить с лекциями.

В сентябре и октябре 1918 года Симонов прочел 10 лекций - в Брисбене, в Сиднее и на рудниках в Брокен-Хилл.

Со стороны властей, осведомленных о выступлениях генерального консула, не было никаких возражений или замечаний. Но это продолжалось недолго.

Утром 3 ноября Симонов прибыл в Мельбурн, нанял извозчика и попросил ехать к университету.

Актовый зал, в котором часто выступали ученые, писатели, общественные деятели, уже был заполнен. Симонов поднялся на кафедру и хотел было открыть свою папку, но, почувствовав прикосновение чьей-то руки к плечу, оглянулся: перед ним стоял полицейский... В зале поднялся шум, вызванный, как видно, необычной сценой. Минуту или две полицейский что-то тихо говорил Симонову, а потом взял его под руку и увел с собой.

Известие об аресте русского консула дошло и до Консидайна. На запрос, сделанный им в парламенте, премьер-министр ответил, что господин Симонов арестован как частное лицо за нарушение приказа военных властей.

Итак, генеральный консул РСФСР в "счастливой стране" встретил 1-ю годовщину Октябрьской революции за тюремной решеткой. Началось следствие. Адвокат, посетивший Симонова в камере, сообщил, что премьер-министр, не желая доводить дело до суда, согласился бы рекомендовать военным властям снять с господина Симонова все обвинения, если бы тот написал заявление с просьбой отсрочки наказания до выезда из Австралии, не указывая никакого срока для выезда. Таким образом, он был бы освобожден от наказания на неопределенное время.

- Этого я не могу сделать, - ответил Симонов. - Ведь таким заявлением я бы признал законность суда. Благодарю вас за хлопоты...

Обдумывая каждый свой шаг, Симонов 13 января 1919 года 1 послал премьер-министру свое первое письмо из тюрьмы. Осуждая в нем затею суда, он отвергал предложение испросить помилование. Во втором своем письме из тюрьмы от 11 февраля он, в частности, писал:

"Симонов, как частный гражданин, может быть, и попросил бы у Вас "прощения", независимо от того - виноват он или нет, лишь бы добиться освобождения, но я, будучи представителем моего народа, не могу сделать этого.

Пользуясь тем, что я не могу связаться с моим правительством из-за отсутствия средств связи между обеими странами, Вы можете сделать со мной все, что угодно, но я не подпишу заявления с просьбой о помиловании...

Я очень хочу уехать в Россию, но не собираюсь просить на это Вашего разрешения. Если Вы настаиваете на нарушении международных обычаев и практики, я готов подвергнуться тюремному заключению. Но я считаю действия Вашего правительства по отношению ко мне возмутительными..."

Письмо заканчивалось требованием об освобождении из тюрьмы и о снятии всех обвинений без каких-либо условий.

На это письмо ответил секретарь премьер-министра письмом от 20 февраля. Правительство Австралии, сообщалось в письме, не может рассматривать господина Симонова иначе как частное лицо.

Симонов, конечно, понимал, что этот ответ отражал политику правительства и мог бы фигурировать в деле в качестве юридического основания. Отстаивая свои права, он в третьем письме премьер-министру от 25 февраля отверг все обвинения в пропаганде коммунизма.

"Признание или непризнание меня Вашим правительством зависит исключительно от Вашего правительства, и было бы смешно с моей стороны отрицать это, так же как смешно с Вашей стороны считать меня частным лицом. Независимо от того, признает или нет меня Ваше правительство, факт назначения меня моим правительством представлять мой народ здесь, в Австралии, остается фактом...

Меня судят только за то, что я являюсь представителем Советской России..."

18 марта Симонов написал письмо консулам Италии, Норвегии, Швеции, Франции, в которых он сообщал о своем незаконном аресте.

Следствие затягивалось. Власти, отказывая друзьям Симонова в свидании с ним, разрешили навестить его только Брукфильду, члену парламента, бывшему рудокопу. Свидание состоялось в камере. Осведомившись о состоянии здоровья своего товарища, он сообщил ему подробности о выступлениях рудокопов Брисбена с протестами против ареста советского консула и о сборе средств на тот случай, если они потребуются на оплату непредвиденных расходов. Консидайн и я, пояснил он, добиваемся вашего освобождения из тюрьмы законными путями. Снова сделали запрос в парламенте.

Сердечно поблагодарив Брукфильда за внимание, Симонов ознакомил его с содержанием своих писем консулам и заметил, что он не рискнул отправить их тюремной почтой. Брукфильд взял письма, обещал разослать их консулам вместе со своей сопроводительной запиской. Это обещание он выполнил.

В апреле суд вынес решение об условном освобождении господина Симонова из тюрьмы под залог в тысячу фунтов стерлингов и о наложении на него штрафа в сумме ста фунтов стерлингов "за нарушение приказа военных властей".

Ознакомившись с решением суда, Симонов сделал официальное заявление о своем отказе от условного освобождения и от уплаты штрафа на том основании, что австралийский суд неправомочен судить его как дипломатического представителя иностранного государства.

Не затягивая рассмотрение нового "дела", суд приговорил Симонова к одному году каторжных работ "за уклонение от выполнения судебного постановления". Этот приговор, конечно, был продиктован политическими причинами, а не "уклонением".

Суровая кара не сломила Симонова, защищавшего интересы своего Отечества на дипломатическом посту. Каждое утро под конвоем вместе с другими заключенными его доставляли на рудники. Работа продолжалась до позднего вечера. Дни каторжной работы сменялись изнурительными ночами на "дьявольских качелях". Это "изобретение" XX века, вытеснившее из тюремных камер кровати и нары, представляло собой простое устройство: кусок узкой парусины длиной в полтора метра с палками на двух концах прикреплялся цепью к противоположным стенам. Нет, это не гамак в саду, а орудие пытки. Так как парусина растягивалась, осужденный постепенно оседал, и, когда его туловище опускалось чуть не до самого пола, а голова и ноги повисали в воздухе, начинались адские муки. В этом положении нельзя было ни вытянуться, ни лечь на бок. "Дьявольские качели" вызывали кошмарные сны, головную боль и ломоту во всем теле. Симонов предпочитал спать на каменном полу.

Сообщение об осуждении советского консула вызвало волну протестов рабочих организаций, студентов и рудокопов Брокен-Хилл. Консидайн и Брукфильд не давали покоя правительству. Премьер-министр Хьюз, оказавшись под давлением общественного мнения, вынужден был отдать распоряжение об освобождении Симонова из тюрьмы.

В конце июля Петр Фомич вышел на свободу. Каторжные работы подорвали его здоровье. Болезнь легких настолько обострилась, что врачи положили его в больницу.

Поправившись, Симонов, соблюдая австралийские законы, снял квартиру в Сиднее и открыл Бюро представительства РСФСР.

В своем письме от 13 февраля 1920 года на имя премьер- министра он писал:

"Сэр,

Уведомляя Вас об учреждении мною вышеуказанного Бюро, имею честь приложить к этому письму меморандум по вопросу о положении в моей стране и целесообразности установления экономического обмена между нашими странами...

Я искренне надеюсь, сэр, что в весьма близком будущем наши страны возобновят торговые отношения к выгоде обеих сторон. Г-н Ллойд Джордж и многие другие государственные деятели поняли теперь, что мое Правительство было право, когда оно настаивало в течение последних двух лет на установлении торговых отношений, поскольку изоляция была в равной степени вредна как для моей страны, так и для всех остальных. Россия слишком велика и располагает слишком большими ресурсами, чтобы ее можно было задушить, она также слишком велика, чтобы без нее можно было обойтись..."

В письме напоминалось и об изъятии у него при аресте документов и чека на 1200 фунтов стерлингов.

Подтверждая получение письма с меморандумом, секретарь премьер-министра просил Симонова сообщить, кем и какие документы были изъяты у него.

На это письмо секретаря, пытавшегося затянуть рассмотрение дела, Симонов ответил колючими словами:

"Я не могу себе представить, что в ваших департаментах такой беспорядок, что трудно или невозможно найти мои документы без получения от меня их подробного описания".

Документы были возвращены, но чек на 1200 фунтов стерлингов, как видно, "затерялся" в полицейском ведомстве.

В такой обстановке особенно ценно было внимание друзей. Частенько посещали Симонова Консидайн с женой, а однажды привели с собой писательницу Катарину Сусанну Причард^*, автора романа "Пионеры", удостоенного премии на всебританском литературном конкурсе в 1915 году. Петр Фомич был очень рад знакомству. За чаем говорили о литературе, австралийской и русской, о парламентских дебатах в Мельбурне. Причард, высокого роста, со смуглым лицом и черными глазами, делилась своими впечатлениями о творчестве Генри Лоунса.

^*(Катарина Сусанна Причард (1884 - 1969) - австралийская писателеница, член Компартии Австралии с 1920 года.)

- Мы, австралийцы, - продолжала она, - любим его и восхищаемся им. Автор более двухсот новелл, он создал типичные образы простых людей, среди которых особенно интересны рабочие золотых приисков, отличавшиеся, несмотря на тяжелые условия жизни, добротой и отзывчивостью. Жаль, что Генри серьезно болен и живет в крайней бедности^*.

^*(Генри Лоусон (1867-1922) - австралийский писатель, похоронен с национальными почестями в Сиднее в парке Домейн.)

- Да, это так. К сожалению, талантливым людям чаще выпадает на долю тяжелая жизнь, - поддержал Консидайн.

Симонов поставил пластинку на старенький граммофон. Комната наполнилась могучим шаляпинским голосом. Хотя слова "Дубинушки" были понятны только одному Симонову, но и гостей захватила широта и красота русской песни.

- А я все мечтаю увидеть вашу страну, - сказала Причард после небольшой паузы.

- Не сомневаюсь, что эта мечта осуществится, - ответил Симонов^*.

^*(К. С. Причард посетила СССР в 1933 году.)

- Кстати, - радостно сказал Консидайн, - у меня есть новости. Среди журналистов прошел слух о намерении премьер-министра выступить в парламенте с заявлением о возможности развития торговых отношений с Советской Россией.

- Дай бог, пора бы одуматься, - заметила Причард.

- Новость хорошая, - сказал Симонов. - Будем ждать этого выступления...

После ухода гостей Петр Фомич особенно остро почувствовал свое одиночество, оторванность от Родины. Но такие минуты наступали крайне редко: работа занимала все время и все мысли.

Ответственная и кропотливая работа консула по отправке соотечественников на Родину требовала большого напряжения сил и выдержки. Многие, не дождавшись разрешения властей на выезд из страны, прибыли в Сидней и там, на окраине города, жили в палатках и землянках.

Принимая меры, Симонов 25 февраля направил министру обороны письмо, в котором сообщал о крайне тяжелом положении русских эмигрантов и просил его оказать возможную помощь. Ответ, последовавший письмом от 6 марта, гласил, что министерство обороны в настоящее время не видит "какого- либо приемлемого пути, по которому русские могли бы возвратиться в Россию". Однако, сообщалось в письме, если бы они смогли сами организовать свой отъезд, то со стороны властей не было бы препятствий.

В поисках выхода Симонов обратился к консулам Дании, Норвегии, Голландии, Японии, Швеции с просьбой разрешить проезд через территорию своих стран. Ответил только японский консул. Но и его ответ не был приемлем, поскольку содержал требование о предоставлении особых гарантий.

После долгих хлопот Симонов наконец получил разрешение властей и отправил на Родину первую партию граждан, живших в землянках. Это было радостное событие в жизни русской колонии.

Буржуазная пресса снова начала кампанию клеветы в Мельбурне и Сиднее. Так, газета "Сидней сан" опубликовала на своих страницах клеветнические сообщения о получении господином Симоновым, "германским шпионом", 75 тысяч фунтов стерлингов на "ведение коммунистической пропаганды" среди австралийских рабочих, призывая правительство установить источник этого финансирования. На статью такого характера, опубликованную в "Буллетин", Симонов дал ответ в письме редактору от 15 октября:

"Я считал своим долгом с самого первого дня моего назначения рассказать австралийскому народу как можно больше о России, но, выполняя этот свой долг, я не только подвергался оскорблениям со стороны прессы, но был арестован, содержался в тюрьме вместе с наиболее опасными преступниками, вплоть до убийц, в то время как единственным моим "преступлением" было желание сообщить правду о моей стране. Мою информацию и Вы считали в то время интересной, так как опубликовали мои статьи..."

Вспоминая события тех дней, Симонов писал, в частности: "Буржуазная пресса снова начала кричать, что я связан с лицом, оказавшимся германским шпионом... Но с начала 1921 года, по-видимому, даже буржуазия перестает придавать значение газетной травле против меня, и многие из деловых людей разыскали мое консульство и обращались со всевозможными деловыми предложениями... С правительством также были установлены регулярные сношения..."

В ночь на 9 сентября 1921 года снова было совершено нападение "неизвестных" лиц на Бюро представительства. Вначале они камнями разбили два окна, потом пытались взломать дверь черного хода. Это были белогвардейцы, давно замышлявшие расправиться с "красным" консулом. В ту же ночь Петр Фомич написал Чичерину служебное письмо, в котором, может быть, невольно прозвучали и грустные нотки:

"Я часто или почти каждый вечер сижу поздно в своей конторе один. Эти негодяи дошли до того, что в одну ночь пришли с целью убить меня. Но один из них поспешил прийти раньше других. Поэтому мне удалось окончить "битву" с одним только до прихода других, а других после этого я не пустил, конечно, в контору. Поэтому, как видите, мне приходится снова повторять, что без более определенных инструкций мне здесь чертовски трудно работать..."

Местные власти в Мельбурне и Сиднее, фактически не признавая консула, казалось, были готовы стать на путь возможного сотрудничества с ним. Ведь еще в мае 1920 года правительство Великобритании, не признавая правительство РСФСР де-юре, начало переговоры с Красиным о возможности заключения торгового соглашения.

После долгих ожиданий Симонов получил письмо Народного комиссариата иностранных дел от 16 сентября 1920 года, шедшее окольными путями более пяти месяцев. В письме, начинавшемся словами: "Дорогой товарищ Симонов", в частности, говорилось: "Комиссариат иностранных дел высоко оценивает работу, которую Вы делаете в чрезвычайно тяжелых условиях, и мы сожалеем, что отсутствие средств связи затрудняет выполнение Вами Вашей задачи. Комиссариат иностранных дел указал нашему представительству в Лондоне установить прямой контакт с Вами и снабдить Вас необходимыми средствами для содержания Вашего Бюро..."

Далее в письме говорилось, что, хотя в настоящее время Австралия вряд ли пойдет на развитие своих торговых отношений с Советской Россией, деятельность Бюро представительства имела моральный и практический интерес.

Однако из дальнейшего содержания письма стало ясно, что в создавшихся условиях Симонову было бы целесообразно вернуться на Родину.

Рим. Поздним ноябрьским вечером полицейский, стоявший на посту у ворот представительства РСФСР, внимательно рассматривал посетителя. Может быть, его смутила старая одежда на нем и потертый саквояж в руке.

Посетитель уверенно направился к парадному входу.

- Здравствуйте, - обратился он к коменданту, - доложите Вацлаву Вацлавовичу, что Симонов прибыл из Австралии и просит принять его.

Воровский, слыхавший об этом человеке чуть ли не легенды, радушно встретил Петра Фомича.

Симонов долго и обстоятельно рассказывал о своей дипломатической деятельности, о жизни русских эмигрантов, о каторжных работах.

Часы, стоявшие на камине, пробили 12 часов ночи.

- Ничего, ничего, Петр Фомич, - успокоил его Воровский. - Что же потом?

- Учитывая бесперспективность установления отношений с Австралией в ближайшее время, - продолжал Симонов, - наше правительство решило закрыть консульство. Об этом решении уведомил меня Красин из Лондона. Но сразу выехать на Родину я не мог. Мое обращение к консулам соседних государств с просьбой о выдаче мне визы осталось без ответа. Что делать? Я рискнул обратиться к итальянскому консулу. Скажу откровенно - без надежды. Однако консул принял меня любезно, выслушал, дал указание выдать визу и пожелал счастливого пути.

Проведя ладонью по седой шевелюре, Симонов продолжал:

- В порту я снова имел честь встретиться с полицейскими. Ровно час и пять минут они рылись в моем багаже. Ничего, конечно, интересного для себя не нашли. Видимо, искали документы, на основании которых власти могли бы обвинить нас во вмешательстве во внутренние дела Австралии. Это можно было понять из характера обыска.

- Да, - сказал Воровский, тяжело вздохнув, - к сожалению, рождение нашей дипломатической службы проходит в тяжких муках. Провокации, клевета, диверсии, угрозы. Но в мире крепнут силы, требующие установления отношений с нашей страной.

- Об этом и мне говорили члены парламента, писатели, мои друзья на рудниках, деловые люди, заинтересованные в торговле с нами.

- Петр Фомич, слушая вас, я невольно вспоминал Стокгольм. Шведы, конечно, поступили благороднее. Испытывая давление англичан, они пошли на разрыв с нами, но сохранили неофициальные отношения, не угрожали и не пытались довести дело до каторжных работ. Ладно, не буду утомлять вас. Отдыхайте. О вашем прибытии я сообщу Чичерину. Завтра побродим по Риму.

Бродили с утра до обеда. Были на пьяцца Навона, на императорском Форуме, в Колизее, соборе св. Петра, у фонтана Треви. На улице Кондотти зашли в старинное кафе "Greco". Осмотрели картины, украшавшие стены, с большим интересом Симонов разглядывал автографы знаменитостей, посещавших это кафе. Потом сели за мраморный столик.

- В этих двух комнатах, Петр Фомич, частенько проводили свой досуг Гете, Байрон, Верди, захаживали сюда и наши соотечественники - Брюллов, Гоголь, Чайковский...

На Piazza di Spagna Воровский и Симонов поднялись по лестнице и вышли на улицу Систина.

- А вот в этом доме, - сказал Воровский, - жил и творил великий Гоголь.

Симонов остановился, чтобы прочитать надпись на мемориальной доске, укрепленной на втором этаже здания...

2 ноября вечером Воровский послал Чичерину телеграмму: наш бывший генеральный консул в Австралии выехал в Россию...

Три с половиной года Петр Фомич Симонов, находясь на дипломатическом посту в Австралии, защищал интересы молодой социалистической республики. Возвратившись на Родину, он представил Чичерину доклад о своей консульской службе. В условиях непризнания британским правительством Страны Советов и враждебной пропаганды против нее это потребовало от него большого труда, выдержки, дипломатического такта.

Чичерин, приняв Симонова, сердечно поблагодарил его за самоотверженный труд.

Отдых в санатории, поездка по родным местам, встречи с друзьями восстановили здоровье Симонова. Работая в отделе печати Наркомиидела, он опубликовал ряд интересных статей о международном положении в Америке, Англии, Австралии, Турции.

В марте 1923 года Симонов, хорошо знавший жизнь рабочего класса колониальных стран, был назначен на ответственный пост в Профинтерн. Неоднократно выезжал на дипломатическую работу за границу, отдавал работе все силы, вплоть до своей смерти в 1934 году.

Петр Фомич Симонов - один из замечательных людей, первых советских дипломатов, чья жизнь - пример преданного служения Родине, революции, своему делу.