Чрезвычайная миссия в Персии

Чрезвычайная миссия в Персии

Внешняя политика новой России по отношению к странам Востока коренным образом отличается от той политики, которую проводило царское правительство. Это была политика, основанная на принципах независимости и равенства государств.

Проводя в жизнь эти принципы, правительство РСФСР официально уведомило персидское правительство о своей готовности установить с Персией отношения на основе равенства и дружбы, и первым шагом явилось согласие правительства РСФСР на немедленное начало переговоров о выводе русских войск, введенных туда царским правительством в годы первой мировой войны с целью предотвращения возможного выступления Персии на стороне Германии. В ноте народного комиссара иностранных дел от 23 декабря 1917 года, направленной поверенному в делах Персии Асад хану, рекомендовалось совместно выработать общий план эвакуации русских войск в возможно короткий срок, назначить в русские части в Персии комиссаров с задачей разъяснять смысл новой политики, основанной на уважении прав каждого народа.

В декабре 1917 года персидское правительство, имевшее своего посланника в Петрограде, признало правительство РСФСР и продолжало обмениваться с ним нотами по различным вопросам.

Правительство РСФСР готовилось назначить на правах взаимности и своего посланника в Тегеране. До этого назначения оно сочло возможным поручить бывшему царскому дипломату Бравину временно исполнять обязанности дипломатического агента Наркоминдела. В январе 1918 года Бравин прибыл в Тегеран и вручил министру иностранных дел свои полномочия.

14 января народный комиссар иностранных дел официально уведомил персидского посланника, что правительство РСФСР считает англо-русское соглашение 1907 года, предусматривавшее разделение Персии на сферы влияния, "раз и навсегда расторгнутым".

Приняв к сведению сообщение об акте расторжения англорусского соглашения, персидское правительство поручило Асад хану довести до сведения правительства РСФСР, что оно "выражает свою полную готовность вступить в переговоры".

Итак, путь был открыт.

Работа предстояла трудная: сохранить организованность и боеспособность войск, уберечь солдат от пропаганды продавшихся англичанам офицеров, рассказать правду о революции, внешней политике Советского государства. Нужны были люди не просто преданные, но и знающие, обладающие организационным талантом. Бывший прапорщик, профессиональный революционер, большевик Иван Осипович Коломийцев был именно таким человеком.

Прапорщик Иван Осипович Коломийцев

Еще в апреле 1917 года прапорщик Коломийцев с частями Отдельной туркестанской стрелковой бригады попадает в Персию. Он изучает язык, историю этой страны, старается установить дружеские связи с местными жителями. Собирая сведения об исторических памятниках, традициях, обычаях, он хотел использовать их в очерке о русско-персидских отношениях.

Весной 1918 года краевой совет Кавказской армии назначает его комиссаром кавалерийского корпуса и секретарем ревкома в Энзели.

Энзели, один из древнейших городов на юге Каспийского моря, в течение столетий связывал торговые пути Персии и России. Эти пути проходили по морю и по суше. К теплым берегам Энзелийского залива, заросшего камышом и травой, прилетают лебеди, гуси, утки, бакланы, даже фламинго. По каналам между островами скользят лодки с поднятыми носами, напоминающие венецианские гондолы. Белые домики под красной и серой черепицей утопают в садах. Самое оживленное место - базар. Горы дынь, арбузов, яблок, груш, овощей; множество бакалейных, ковровых, мануфактурных лавчонок, кофеен и ресторанчиков, откуда доносятся звуки барабана, скрипки и зурны. Но жизнь в городе только с виду казалась спокойной.

Эвакуация войск была сопряжена с большими трудностями. Особого внимания требовала работа саперов по вывозу боеприпасов. Командующий корпусом князь Баратов и большинство офицеров отказывались возвращаться на родину, не подчинялись указаниям ревкома, представлявшего Советскую власть на территории Энзели, уклонялись от выполнения инструкций о выводе войск, проводили антисоветскую агитацию, ослабляя воинскую дисциплину. Особенно острое столкновение произошло с офицерами шахской казачьей дивизии и "добровольческого отряда" генерала Шкуро, которые требовали выдать им, как подлежащим эвакуации, денежное содержание на четыре месяца, седла, хомуты, кожу на подметки, предъявив ревкому ультиматум: комиссар должен явиться в казарму и сообщить, будут ли эти требования удовлетворены.

Комиссар Коломийцев, дав необходимые указания командиру военного патруля, пришел в казарму к 12 часам дня. Большое, насквозь прокуренное помещение казармы было переполнено. За длинным столом, покрытым двумя пестрыми коврами, восседали казачьи офицеры в сизых каракулевых шапках.

- Господа офицеры и казаки, - начал коренастый человек в чине есаула, - перед вами комиссар, именующий себя "верховной властью" в Энзели. Мы должны выяснить, имеет ли он право так себя называть. Самозваная власть - еще не власть...

Поднялся невообразимый шум, среди которого, однако, отчетливо слышались голоса: "Вон самозванца!", "Судить!", "В каталажку!"

Есаул вплотную подошел к Коломийцеву:

- Оружие на стол! Ну!

Коломийцев, чуть отодвинув плечом есаула, сделал шаг вперед:

- Товарищи, я шел к вам не как к врагам, а как к русским солдатам, землякам. Оружия с собой не взял. Документы, пожалуйста...

Наступила тишина. Есаул взял документы и положил их на стол.

- Ну так что же вы, господин комиссар, можете сказать нам? - спросил он.

Коломийцев начал говорить:

- Товарищи, те офицеры и солдаты, которые, угрожая расправой, требуют от ревкома довольствия и денег, введены в заблуждение. Ревком не имеет на это полномочий. Нет у него ваших личных дел, содержащих данные о прохождении военной службы, нет и специальных ассигнований. Все расчеты будут произведены на Родине. Об этом ясно говорится в приказе.

Послышались голоса: "Какой приказ?", "Мы ничего не знаем об этом приказе!"

- Приказ Народного комиссариата по военным и морским делам давно был разослан по войсковым частям. Кто желает, может ознакомиться с ним в ревкоме...

- А почему вы запретили выдавать обмундирование? - перебил его есаул, видя, что комиссар постепенно завоевывает доверие.

- Не было такого запрета, - ответил Коломийцев, - мне известно, что солдаты и офицеры получают новое обмундирование в сроки, установленные законом. К сожалению, наблюдаются случаи хищения и разбазаривания военного имущества. Ревком уже принял надлежащие меры. Мы с вами должны беречь это имущество и доставить его в полной сохранности на родную землю.

Казаки одобрительно зашумели. Стараясь перекрыть шум, есаул что-то кричал об оскорблении офицерской чести. Сидящие за столом офицеры повскакали со своих мест, схватились за оружие. Но военный патруль ревкома, охранявший порядок в городе, подоспел вовремя. Появился в казарме и председатель ревкома Челяпин. Очередная провокация, грозившая Коломийцеву расправой, была сорвана.

Эвакуация экспедиционного корпуса в основном была закончена весной 1918 года. Коломийцев получил указание сдать свои дела и срочно выехать в Баку.

Положение в Персии осложнялось с каждым днем. На юге страны находились английские войска, на западе - турецкие. Положение еще более ухудшилось, когда английские войска завершили оккупацию северо-восточной части страны. Англичане считали, что после эвакуации русских войск сложились благоприятные условия для осуществления плана окончательного закабаления Персии и захвата Закавказья. К середине 1918 года над всей ее территорией был установлен английский контроль. В середине августа в Тегеране было создано проанглийское правительство во главе с Восуг-эд-Доуле, которое сразу стало проводить двуличную политику в отношении РСФСР. С одной стороны, признавало правительство новой России, с другой - поддерживало официальные отношения с бывшим российским посланником фон Эттером, отвергая полномочия дипломатического агента Бравина, хотя правительство РСФСР еще в ноте от 13 апреля указало, что в Персии все дипломатические и консульские чины царского режима отрешены от должности, рассматриваются как государственные преступники. И любое официальное сношение с ними персидского правительства будет рассматриваться как "враждебный акт в отношении к Правительству Российской Республики".

Баку встретил Коломийцева суровой прифронтовой обстановкой. Турция развернула широкую интервенцию в Закавказье, сосредоточивая силы для захвата Баку. В городе активизировались эсеры, меньшевики, дашнаки, которым 25 июля на заседании Бакинского Совета удалось навязать принятие решения о приглашении в город английского отряда.

Председатель Бакинского Совнаркома С. Г. Шаумян встретил Коломийцева с искренней радостью. Последний раз они виделись в Тифлисе в декабре 1917 года, на II краевом съезде Кавказской армии. С тех пор Шаумян похудел, осунулся, в пышных волосах заблестела седина. Но в прекрасных черных глазах - все та же твердость и вера.

- Да, Иван Осипович, - сказал Шаумян, положив руку ему на плечо, - и вы маленько сдали. Ничего, поправимся. Не вечно же будем воевать. Настанут и мирные дни: Но для этих будущих мирных дней работать надо сегодня. И не кому-нибудь, а нам с вами. Наше правительство решило направить свою дипломатическую миссию в Персию. Решение правильное. Нам, соседям, надо поддерживать мирные, дружественные отношения. На пост главы этой миссии мы решили рекомендовать вас.

Коломийцев от удивления широко раскрыл глаза:

- Что вы, Степан Георгиевич! Ведь я никогда не был на такой работе.

- Верно, не были, но служили в армии, были комиссаром.

В политике разбираетесь, владеете персидским и английским языками.

- Нет, Степан Георгиевич, дело очень серьезное. Я готов вернуться в армию, готов пойти на завод, в деревню, но на дипломатическую службу - извините. Это неведомый мир для меня. Нет, не потяну.

- Конечно, вначале будет трудно. Обстановка сами знаете какая. Но дело это необходимое, важное. Завтра мы должны дать ответ Чичерину.

Шаумян, согласовывая с Лениным решение Бакинского Совнаркома о рекомендации правительству назначить Коломийцева главой дипломатической миссии в Персии, сообщил краткие биографические данные.

Коломийцев Иван Осипович родился 10 декабря 1896 года в селе Воронцово-Николаевское Медвеженского уезда Ставропольской губернии. Отец, Осип Карпович, и мать, Федосья Ивановна, - крестьяне.

Окончил начальную школу и экстерном гимназию в Ставрополе. Гимназистом принимал участие в демонстрациях, забастовках, студенческих сходках, распространял листовки, находился под надзором полиции как "неблагонадежный".

В 1914 году И. О. Коломийцев поступил в Московский коммерческий институт, но не окончил его. В 1916 году был призван на военную службу и направлен в школу прапорщиков. По окончании этой школы находился в распоряжении штаба Туркестанской стрелковой дивизии, а потом в штабе корпуса русских войск в Персии. Член партии большевиков с 1917 года. На посту комиссара кавалерийского корпуса и секретаря ревкома в Энзели твердо проводил в жизнь политику большевистской партии.

Владеет английским, французским, персидским языками; имеет склонность к изучению истории и культуры народов Востока. Скромен, правдив.

Кандидатура Коломийцева была одобрена Лениным.

Утром 30 июля 1918 года дипломатическая миссия в составе Коломийцева, его заместителя Караханяна, Богдана, курьера Кашкарова покинула Баку и на автомобилях направилась к русско-персидской границе. Первая остановка - в Реште, главном городе провинции Гилянь. Делая первый шаг на дипломатическом посту, Коломийцев нанес визит вежливости губернатору, который сообщил ему о падении Советской власти в Баку.

- Господин губернатор, наша власть в Баку, павшая из-за измены, будет восстановлена в ближайшее время. В этом не может быть сомнений. - Как ни старался Коломийцев говорить спокойно, голос невольно дрогнул.

Простившись с губернатором, он покинул особняк.

В гостинице Коломийцев пригласил к себе всех работников миссии и кратко рассказал им о своей беседе с губернатором.

Сообщения о положении в Баку, опубликованные на страницах буржуазных газет, были проникнуты духом вражды к новой России. Но в служебных бумагах, любезно предоставленных губернатором, картина трагических событий была нарисована в основном верно. В частности, сообщалось:

31 июля 1918 года Бакинский Совет народных комиссаров сложил свои полномочия. В тот же день началась подготовка к эвакуации революционных войск, артиллерии, боеприпасов в Астрахань;

1 августа эсеры, меньшевики, дашнаки, создав "правительство" в лице "диктатуры Центрокаспия и президиума Временного исполнительного комитета", обратились к английскому генералу Дестервилю с просьбой вступить со своими войсками в Баку;

4 августа английские войска вступили в город. Судьба руководителей Бакинской коммуны пока неизвестна...

Покинув Решт, миссия продолжала свой путь к Тегерану. Дорога то извивалась и терялась в горах, то шла через пустынную равнину, покрытую мелким колючим кустарником. Больше всех уставали женщины и дети. Солнце пекло немилосердно с утра до вечера. В радиаторах кипела вода. Раскаленная песчаная пыль обжигала лица и набивалась в глаза, рот, уши.

7 августа после полудня прибыли в Тегеран. Помещения сразу найти не удалось, пришлось пока остановиться в гостинице.

Вечером Коломийцев известил министра иностранных дел о своем прибытии и желании нанести ему официальный визит. Ответа пришлось ждать долго. Только в конце месяца к Коломийцеву явился молодой человек с черными усиками, назвавшийся чиновником протокольного отдела министерства иностранных дел.

- Господин Коломийцев, мне поручено сообщить вам о желании его превосходительства товарища министра иностранных дел видеть вас сегодня в 9 часов. Я заеду за вами...

Принц Фируза, исполнявший обязанности товарища министра иностранных дел, принял представителя РСФСР в доме одного из бахтиарских ханов.

- Я хотел бы, господин Коломийцев, прежде всего сообщить вам, что правительство его величества решило не придавать нашей встрече официальный характер. Учитывая крайне тяжелое положение в стране, оно не может пойти на установление отношений с вашим правительством. Если бы мы сделали такой шаг, то вызвали бы неудовольствие южных соседей, с которыми нам приходится считаться.

Коломийцев понял, что принц Фируза имел в виду англичан.

- Господин товарищ министра, - начал он, - вам, конечно, известны те основные принципы, на которых мое правительство строит свои отношения со странами Востока, в частности с Персией. Эти принципы предусматривают равноправные отношения между государствами, уважение национальной независимости и невмешательство во внутренние дела.

- Господин Коломийцев, наш народ, испытавший гнет политики неравноправия, высоко ценит эти принципы.

- Мое правительство, - продолжал Коломийцев, - признало полномочия вашего посланника Асад хана еще в 1917 году. Естественно, оно ждет такого же отношения и к своему представителю в вашей стране.

- Но, господин Коломийцев, правительство его величества не получило бумаг об аккредитовании вас. Бумаги же, подписанные господином Шаумяном, о судьбе которого нам ничего не известно, не могут быть признаны удовлетворительными.

- Позвольте, господин товарищ министра, верительные грамоты подписаны чрезвычайным комиссаром Шаумяном по поручению правительства РСФСР. Подписание документов именно чрезвычайным комиссаром было вызвано обстоятельствами, при которых связь между Москвой и Тегераном была затруднена военными действиями. Если правительство его величества сочло невозможным признать эти документы удовлетворительными, оно должно было уведомить об этом мое правительство. Надеюсь, что этот вопрос будет решен без промедления. Тогда мы могли бы начать переговоры об урегулировании отношений между нашими странами. Позвольте мне кратко изложить вам те предложения, которые могли бы послужить основой деловых переговоров между нашими правительствами:

миссия, которую я имею честь возглавлять, является дипломатическим представительством РСФСР в Персии;

миссия временно не будет настаивать на прекращении связей вашего правительства с бывшей царской миссией при условии, что по всем вопросам персидско-русских отношений оно будет сноситься только с миссией РСФСР;

вопросы об окончании эвакуации солдат и офицеров бывшей царской армии, как и вопросы о репатриации, подлежат исключительно ведению миссии РСФСР;

персидское правительство должно обеспечить неприкосновенность членов миссии РСФСР и предоставить миссии право на установление почтовых, телеграфных и курьерских связей со своим правительством.

Вручив товарищу министра памятную записку с записью этих предложений, Коломийцев выразил желание получить на них ответ.

Товарищ министра обещал доложить правительству и дать ответ в ближайшее время.

Наконец удалось найти подходящее помещение для представительства РСФСР. Небольшой двухэтажный дом, в котором находились служебные помещения и квартиры сотрудников, приводили в порядок своими руками. Починили фонтан в саду, проложили каменную дорожку от ворот до парадного входа.

Время шло, а ответа на предложения не было. Добившись при помощи друзей нового свидания с принцем Фирузой, уже получившим портфель министра иностранных дел, Коломийцев напомнил об этих предложениях.

В письме на имя Чичерина от 25 октября 1918 года Коломийцев изложил содержание этой беседы. Это интересный дипломатический документ, дающий объективную оценку политики правительства Восуг-эд-Доуле: "Персидское правительство, подчиняясь воле англичан, распоряжающихся в Персии с большей бесцеремонностью, чем у себя в Англии, отказалось принять нас, придравшись к тому, что выданные грамоты... подписаны Шаумяном... А также ссылаясь на отсутствие подтверждения на мое назначение от центрального правительства или хотя бы от персидского посланника в Москве Асад хана. На своем последнем свидании с министром иностранных дел я ему в ответ на его слова о невозможности признать меня по "чисто формальным соображениям" сказал следующее: "Хотя ваш ответ, г. министр, продиктованный волей английского посланника, и удручает меня, но все же я имею большое утешение в том, что персидский народ в лице целого ряда общественных деятелей меня признает. Доказательство чему я получаю ежедневно. На этом же свидании я заявил ему словесный протест по поводу того, что на глазах персидских властей в персидском городе Энзели были арестованы англичанами члены военно-революционного комитета тт. Челяпин, Бабух и Лазарев, а также задержан мой курьер Кашкаров. В ответ на это министр... премило улыбаясь, ответил: "Что же мы можем делать, если они и персов арестовывают"..."

Не получив права на отправку дипломатической почты, Коломийцев посылал свои письма окольными путями. Узнав от друзей о подготовке нападения на миссию, он написал письмо Чичерину, вручил его дипкурьеру Кашкарову и приказал срочно выехать в Москву. Верный служебному долгу, Кашкаров выехал ночью. К сожалению, в Энзели его задержали англичане, избили, отобрали почту и бросили его в подвал военной комендатуры. Но Кашкаров не сдавался. Рискуя жизнью, он сделал подкоп и сумел не только бежать, но и разыскать отобранную у него почту. Но его вновь задержали и убили.

Работать становилось все труднее. Полиция установила слежку за сотрудниками миссии, вела постоянное наблюдение за всеми посетителями. Участились случаи открыто хулиганских выходок.

26 октября возле миссии РСФСР был учинен настоящий дебош. Неизвестные лица бросали камни в окна, расшатывали решетку сада, выкрикивая: "Вон из Тегерана!" Коломийцев призвал всех сотрудников соблюдать спокойствие. Встав у входа с револьвером в руке, он стоял до тех пор, пока не разошлась толпа. Вот так же русский посланник в Персии Грибоедов 30 января 1829 года стоял у парадного входа своей миссии с обнаженной шпагой, готовясь отразить нападение.

Нота протеста, направленная Коломийцевым министру иностранных дел, осталась без ответа.

Не признавая полномочий Коломийцева, правительство Восуг-эд-Доуле продолжало сотрудничать с бывшей царской миссией. В справочнике дипломатического корпуса, изданном министерством иностранных дел, по-прежнему упоминался фон Эттер. Статьи фон Эттера, содержащие клевету на новую Россию, появлялись на страницах бюллетеня бывшей царской миссии, с его подачи персидские газеты и бюллетень британской миссии 27 октября опубликовали сообщение о создании в Уфе "нового правительства России". Этот выпад нельзя было оставить без ответа. Коломийцев подготовил декларацию и лично вручил ее редактору газеты "Иран".

В декларации, появившейся в газете 28 октября, сообщалось: "Республиканское посольство Федеративного Российского государства имеет честь довести до всеобщего сведения, что в Уфе, маленьком русском городе, собралось несколько человек карьеристов, убеждения коих резко противоречат устремлениям народа, и назвало себя именем "Российского правительства". Персидскому народу следует узнать, что в Москве представителями российской нации являются Правительство Советов и (местные) Советы рабочих и красногвардейских депутатов, каковое правительство до сего времени прекрасно справляется со своими задачами и обязанностями и подобных изменников карало и покарает.

Кроме того, указывается, что никакая сила в мире не в состоянии с успехом выступить против Российской Советской Республики.

Представитель Российской Республики И. Коломийцев".

Текст декларации Коломийцев направил премьер-министру и министру иностранных дел со своим письмом, в котором выражалась уверенность в том, что сообщение о создании "российского правительства" будет оставлено без внимания.

Опубликование декларации вызвало бешеную злобу антисоветского отребья, нашедшего приют в Тегеране. В адрес миссии стали приходить письма с угрозами расправы. Тайные доброжелатели предупреждали Коломийцева о готовящемся нападении.

В ночь на 3 ноября 1918 года вооруженный отряд офицеров бывшей казачьей дивизии, усиленный отрядом английских солдат под предводительством бывшего царского консула Гильде-бранта, подъехал на трех грузовиках к воротам миссии. Взломав двери парадного входа, ворвались в помещение. Не обращая внимания на крики и плач детей, угрожая расстрелом, согнали в одну комнату всех сотрудников и потребовали выдачи Коломийцева. Поставив Караханяна к стене, офицер приказал указать место хранения денег и секретных документов. За отказ он начал избивать его плетью.

Коломийцев, находившийся на втором этаже, успел выпрыгнуть в окно. При падении он сломал левую руку и сильно расшибся. Погромщики обшарили весь дом, но Коломийцева не нашли. Всех, кто находился в это время в помещении миссии, в том числе беременную жену Коломийцева, жену и четверых детей Караханяна, посадили в грузовик и увезли.

Краткое сообщение о вооруженном нападении на миссию появилось в печати только на четвертый день и было далеко от истины. Правдивый рассказ об этой бандитской акции читатель найдет в письме Коломийцева Чичерину от 23 февраля 1919 года:

"Тов. Караханян во время ареста был жестоко избит. "Консул Гильдебрант" своими руками отрывал от груди отца перепуганных насмерть детей. Прислуга была избита. От нее выпытывали, где хранятся деньги. Все имущество миссии было разграблено. Из нашего личного имущества осталось только грязное белье, книги и документы, забранные на второй день в "посольство", где и хранятся по сию пору. Всех мерзостей вандализма и насилия, происшедших в эту кошмарную ночь, не описать и на десяти страницах. Я спасся бегством через окно второго этажа. Все арестованные были отправлены в тот же день в Хамадан. Тов. Караханян и красноармеец Богдан отправлены в Багдад. А моя жена, имеющая под сердцем ребенка, жена тов. Караханяна и четверо его детей томятся в плену у англичан в Хамадане. Из детей Караханяна старшему мальчику 11 лет, а младшей дочурке 2 года. Утром для розыска меня была поднята на ноги вся персидская сыскная полиция. Несколько раз я был на краю гибели, но благодаря помощи верных товарищей мне удалось скрываться в Тегеране..."

С большим риском Коломийцев пробрался на окраину города. Долго бродил он у старой мечети. Вечером купил у нищего одежду и направился к дому своего знакомого, прогрессивно настроенного представителя духовенства шейха Мехди. "Несколько раз подходил к его дому и, лишь тщательно проверив, что поблизости никого нет, постучал в окно. На пороге появился хозяин".

- Знаю, мой друг, - сказал он тихо по-персидски, беря гостя за руку. - Думаю, что в моем доме будет безопасно. Живи. Подумаем, что делать.

- Спасибо. Хорошо бы узнать, что с товарищами, куда их повезли.

- Не беспокойся, попытаюсь разузнать через друзей. Ох варвары. Аллах покарает их черные души.

Мехди больше месяца укрывал Коломийцева в своем доме. Каждый день он приносил ему свежие газеты, рассказывал новости.

Коломийцев узнал, что нападение на миссию вызвало всеобщее возмущение. На стихийно возникавших митингах люди открыто выражали свои симпатии Советской стране, требовали призвать к ответу участников этой позорной расправы. Демонстрация протеста была разогнана полицией, больше ста демонстрантов арестовано.

Хотя Мехди и называл свой дом "крепостью, которую еще никогда не осаждал враг", Коломийцев решил тайком добраться до Хамадана. Еще была надежда на освобождение жены и товарищей. Друзья помогли достать паспорт на имя одного армянина из Астрахани.

Последняя ночь у гостеприимного очага была бессонной, ждали сигнала. Скрывая волнение, Мехди давал Коломийцеву последние советы:

- А теперь, сын мой, послушай старого человека. Говори только по-персидски, ходи спокойно, не торопясь, торгуйся на базарах, услышав музыку, не отбивай такт ногой: мусульмане не делают этого. Помни, что перед входом в мечеть надо совершить омовение рук, если же не окажется воды, достаточно сделать вот так.

И Мехди сделал движение руками, имитирующее омовение.

- Тут в узелке лепешки, кусок баранины, фляжка с водой и двести туманов. Деньги невелики, но нищему больше и не надо.

На рассвете, когда люди потянулись на базар, Коломийцев по условному сигналу вышел из дома, в одежде нищего, босой, с палкой в руке. В Казвине он присоединился к армянам, бежавшим от турок, и вместе с ними отправился в Сенне, главный город Курдистана. Там он нашел убежище в доме одного оппозиционно настроенного курдского хана и узнал о решении персидских властей передать сотрудников миссии в распоряжение командования британских войск. Действуя как дипломатический представитель своей страны, он направил премьер-министру пять нот, в которых требовал освобождения арестованных.

Каких-либо перемен во внешней политике правительства Восуг-эд-Доуле не предвиделось. Вопреки национальным интересам страны, оно шло на полный разрыв отношений с новой Россией.

Видя бесцельность своего дальнейшего пребывания в Персии, Коломийцев решил возвратиться на Родину. Присоединившись к беженцам, он добрался до Тебриза, но надолго в городе не задержался.

По совету друзей Коломийцев остановился в небольшом пограничном селении и нанялся пасти овец к зажиточному крестьянину, что давало ему возможность как следует изучить местность. На персидско-русской границе еще сохранились старые обычаи: пастухи свободно переходили границу, отправляясь на поиски заблудившихся овец. Дважды, утром и днем, переходил границу и Коломийцев. Однажды он ушел и не вернулся...

В конце февраля 1919 года Коломийцев добрался до Баку, оккупированного интервентами. Установил связь с большевиками и включился в подпольную работу.

Вспоминая об этом, А. Микоян писал, что Коломийцев "пробрался к нам в Баку из Персии, через Ленкорань, и явился в Бакинский комитет. Там мы с ним впервые и познакомились. Это был талантливый человек, бесстрашный, мужественный борец, бескорыстно преданный делу революции".

А вот строки из письма самого Ивана Осиповича комиссару водного транспорта Астрахани Веденяпину: "Всех нас арестовали 3 ноября прошлого года. Я бежал и после трех месяцев скитания по горам и ущельям добрался в Баку без денег, без платья, форменным образом "яко наг, яко благ". Если бы не бакинские товарищи, то, вероятно, околел бы с голоду. К моему счастью, в Баку я нашел довольно крепкую и сплоченную организацию коммунистов..."^*.

^*(Из семейного архива А. О. Коломийцева.)

Постоянное нервное напряжение, страх за судьбу жены и товарищей, весть о гибели отца подорвали здоровье Коломийцева: сильный сердечный приступ уложил его в постель.

Из Баку с верными людьми Коломийцев послал Чичерину два письма и письмо в Совет Народных Комиссаров:

"Совету Народных Комиссаров

Уважаемые товарищи!

В июле прошлого года я и т. Караханян были посланы т. Ст. Шаумяном в Персию в качестве дипломатических представителей Российской Советской Республики. Т. Шаумян имел на это специальные полномочия от центра Советской власти.

Падение Сов. власти в г. Баку и полная оторванность от России поставили нас в тяжелое положение. Мы очутились среди врагов и недоброжелателей одни, без малейшей поддержки...

Работа наша и официальные выступления вызвали целую бурю негодования английского посольства и бывшей царской миссии во главе с Эттером.

В конце октября мы получили предупреждение о готовящемся аресте. Предвидя близкую опасность, я рассчитал служащих и остался продолжать работать вдвоем с т. Караханяном.

3 ноября, поздней ночью, шайка персидских казаков во главе с б [ывшим] консулом Гильдебрантом ворвалась в здание советской миссии и арестовала всех находившихся в помещении... Обращение с ними было самое бесчеловечное. Из отобранных вещей и денег им не вернули ни одной нитки и ни одной копейки. (Арестовано было около 135 ООО рублей казенных денег.) В настоящий момент получено известие от английского штаба о том, что все арестованные недавно отправлены во Владивосток. Если это верно, то во Владивостоке их всех, обремененных больными детьми и предстоящими родами моей жены, ждет несомненная гибель.

Моя горячая просьба к вам немедленно сообщить обо всем происшедшем в Москву, т-щу Народному комиссару по иностранным делам, с просьбой принять все зависящие меры к освобождению несчастных женщин и детей и послать во Владивосток надежного человека с деньгами для арестованных. При первой же возможности я выеду в Москву через Астрахань сам для личного доклада.

С товарищеским приветом И. Коломийцев Баку. 28 марта 1919 г."^*.

^*(Из семейного архива А. О. Коломийцева.)

Народный комиссар иностранных дел Чичерин получил письма Коломийцева 5 апреля 1919 года и дал указание бакинским товарищам срочно отправить Коломийцева в Москву.

До Москвы тогда можно было добраться только через Каспийское море. Но и этот путь не был безопасен, поскольку Каспий находился под контролем британских кораблей и сторожевых судов белых.

С помощью работавших в порту большевиков удалось угнать быстроходный катер "Встреча", подобрать надежную команду. Ночью Коломийцев в форме матроса появился на пристани со связкой каната. Заметив сигнал, он спокойно прошел вдоль причала и прыгнул на борт катера, который сразу же отошел и взял курс на Астрахань.

Погоня началась на рассвете. Чтобы уйти от преследователей, капитан дал команду повернуть на юг, в порт Ленкорань. Пробыв в городе несколько дней, Коломийцев с чрезвычайным заданием местных властей продолжал путь к Астрахани.

Утром 8 июня 1919 года "Встреча" благополучно дошла до Астрахани. В тот же день Коломийцев встретился с Кировым, членом Реввоенсовета 11-й армии, вручил ему секретный пакет и рассказал о положении в Ленкорани, столице Муганской республики.

Муганская Советская республика, возникшая в глубоком тылу белых в апреле 1919 года, вела вооруженную борьбу с контрреволюцией. Коломийцев, изучивший сложившуюся там обстановку, теперь подробно докладывал обо всем Кирову.

- Иван Осипович, не могли бы вы написать об этом? Речь идет о большом государственном деле. Не теряя времени, садитесь за мой стол и пишите. Особо укажите, какую именно помощь мы должны оказать Ленкорани.

Коломийцев представил Кирову секретную записку, в которой рекомендовалось в срочном порядке направить в Ленкорань опытных партийных работников, оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты. В записке обращалось особое внимание на деловые качества людей, которым будет доверено руководство военными действиями, и в частности на деловые качества самого командующего:

"Командующий должен уметь руководить всей политической работой Мугани, но так, чтобы эта работа была контактирована с работой и планом бакинцев..."

Прочитав записку, Киров обещал завтра же доложить о ней Реввоенсовету армии.

- А что это у вас, Иван Осипович, с рукой? - спросил он, слегка дотронувшись до его левого плеча.

- Неудачно выпрыгнул из окна в Тегеране. Заживает как будто.

- Жаль, нет автомобиля, - сказал Киров, бросив взгляд на часы, - но мы успеем.

Вышли на Почтоьую улицу и остановились перед небольшим старым особняком.

- Вот и пришли, Иван Осипович, это госпиталь. Пусть врачи посмотрят руку. Не упрямьтесь, перелом - дело нешуточное.

В Москве

В Москве стояли теплые июньские дни, бульвары покрылись свежей зеленью. Иван Осипович ходил по улицам, думал о предстоящей встрече с Чичериным. На Тверском бульваре долго стоял у бронзового Пушкина, перебирая в памяти любимые строки поэта. Кажется, совсем недавно читали их вместе с женой... Тупой, ноющей болью отозвалось сердце. Коломийцев глубоко вздохнул, стараясь унять боль. Нет, нельзя расслабляться, нельзя. Быстро взглянул на часы - пора.

Точно в назначенное время Коломийцев перешагнул порог кабинета народного комиссара иностранных дел. Обстановка более чем. скромная: на левой стороне - письменный стол со стопками книг и лампой под зеленым абажуром, на правой - два книжных шкафа, несколько стульев, на стене между окнами, - фотография Ленина, читающего "Правду". Но где же нарком? Коломийцев удивленно оглядывался. Неожиданно откуда- то сбоку раздался голос:

- Здравствуйте, Иван Осипович, проходите!

Чичерин сидел на корточках перед шкафом, и Коломийцев не увидел его за открытой дверцей.

- Я как раз перед вашим приходом решил посмотреть кое- какие книги, а они, как на грех, оказались в самом низу. Пришлось доставать. Очень рад вас видеть! Знаю, что добирались с приключениями.

- Да, Георгий Васильевич, приключений было достаточно.

Дверь открылась, и в кабинет вошел красивый, смуглолицый человек.

- Позвольте познакомить вас, - сказал Чичерин, - мой заместитель Лев Михайлович Карахан, занимается у нас странами Востока.

Большие темные глаза Карахана смотрели на Коломийцева с доброжелательным интересом. Иван Осипович сразу же почувствовал к нему симпатию.

- Что ж, товарищи, приступим к делу, - сказал Чичерин после небольшой паузы.

- Вот, Иван Осипович, ваши письма. Получили мы их с большим опозданием, но все-таки получили. Эти письма оказались весьма полезны при оценке теперешнего положения в Персии. Мы передали по радио две ноты британскому правительству, 16 и 21 апреля, в которых не только выражаем протест против нападения на советскую миссию и ареста ее сотрудников, но и разоблачаем перед лицом трудящихся всего мира позорные деяния британских властей в Баку, их участие в расстреле бакинских комиссаров. С нотами и другими документами вы ознакомитесь. А сейчас Лев Михайлович и я хотели бы послушать вас. Пожалуйста, расскажите все подробно. Разумеется, нас интересует и ваше мнение о перспективе установления дружественных отношений с Персией.

Коломийцев понимал всю важность вопроса, сам не раз думал об этом и знал, что ответить.

- О своих странствиях распространяться не буду, все уже пережито, да и в письмах писал. Перспективы развития наших отношений с Персией оцениваю положительно. Персы - народ добрый, трудолюбивый, с большой симпатией относится к нам. После нападения на миссию многие общественные деятели, писатели, ученые, представители духовенства не побоялись выступить с публичным осуждением. Мулла Мехди, подвергая себя опасности, укрывал меня в своем доме. Конечно, тайных недоброжелателей и открытых врагов у нас тоже достаточно. Все теперешнее правительство - марионетка в руках англичан, а значит, противник хороших отношений с нами.

- Да, конечно, совсем по-иному развивались бы наши отношения с Персией, если бы там не было британских войск, - сказал Чичерин.

- Иван Осипович, - вступил в разговор Карахан, - я читал ваши письма с большим интересом. Это уникальные документы. Хорошо бы вы написали свои заметки о Персии. Постарайтесь для истории русско-персидских отношений.

Коломийцев улыбнулся:

- Когда-то, еще в армии, я начал собирать материал именно с этой целью - написать историю русско-персидских отношений. Да вот не написал, не до того было. А теперь и материал надо заново собирать...

Чичерин бросил взгляд на Карахана. Тот кивнул и тут же сделал какую-то пометку в блокноте.

- Иван Осипович, - продолжал Чичерин, - нам бы хотелось привлечь вас к работе над проектами кое-каких документов, не возражаете?

- Какие могут быть возражения, Георгий Васильевич, рад буду помочь.

- Вот и прекрасно.

- Извините, Георгий Васильевич. Меня просили бакинские товарищи узнать, как здоровье товарища Ленина. Поправился ли он после ранения?

- Да, Владимир Ильич уже приступил к работе. Мы доложили ему о вашем приезде.

В Наркоминделе работали днем и ночью. Засиживался и Коломийцев. Поздно вечером, возвратившись из Кремля, Чичерин пригласил к себе Карахана и Коломийцева.

- В ближайшие дни, - сказал он, - правительство предполагает рассмотреть вопрос о наших отношениях с Персией. Нам поручено подготовить проекты предложений. Основой должна служить наша последовательная дружественная политика по отношению к Персии, несмотря на отказ правительства Восуг-эд-Доуле от переговоров с нами. Спокойный и деловой тон - прежде всего, таково указание правительства.

Коломийцев, получив папки с документами, приступил к работе. Три дня ушло на ознакомление с обширной дипломатической перепиской в годы первой мировой войны, с нотами и другими дипломатическими документами, которыми обменивались Народный комиссариат иностранных дел и посланник Персии. По некоторым наиболее каверзным вопросам Коломийцев советовался с Караханом, рылся в архивах, еще раз проверяя правильность формулировок.

Проект документа, озаглавленный "Обращение Правительства, РСФСР к Правительству и народу Персии", был одобрен Чичериным.

В обращении, представлявшем собой программу развития отношений между РСФСР и Персией, излагались весьма важные положения политического и экономического характера. Правительство РСФСР, говорилось в нем, преисполненное по отношению к Персии самых доброжелательных чувств, готово возместить убытки, причиненные царскими войсками, и изыскать способы "возместить соответственные убытки с империалистического правительства Англии".

Правительство РСФСР провозгласило аннулирование платежей Персии по царским долгам; прекращение какого-либо вмешательства в доходы Персии; прекращение действия всех бывших русских казенных и частных концессий; отмену прежней консульской юрисдикции; отказ от участия в организации военных сил на территории Персии и др.

В обращении указывалось, что этот шаг открывает новую эру в отношениях между двумя соседними государствами^*.

^*(См.: Документы внешней политики СССР. М., 1958, т. 2, с. 198 - 200.)

Обращение было подписано 26 июня 1919 года, а утром 28 июня Коломийцев выехал в Персию с полномочиями главы чрезвычайной дипломатической миссии. Он вез с собой три документа: "Обращение Правительства РСФСР к Правительству и народу Персии", письмо Наркоминдела о своем назначении и ноту на имя премьер-министра, в которой, в частности, говорилось, что ему, полномочному представителю РСФСР, поручено вручить обращение своего правительства правительству и народу Персии и вести переговоры о заключении новых договоров и конвенций на основе принципов равенства и взаимного уважения. Вместе с Коломийцевым ехали член миссии Руманов-Асхабадский и секретарь Карапетян.

Через неделю прибыли в Астрахань, оттуда предполагалось через Каспий добраться до Ленкорани.

16 июля "Встреча" покинула Астрахань.

Уже далеко позади остались сторожевые белогвардейские суда, "Встреча" постепенно набирала ход. На третий день выяснилось, что горючего едва ли хватит. И помощи ждать неоткуда - кругом враги.

К Коломийцеву, стоявшему на палубе в глубокой задумчивости, подошел капитан "Встречи":

- Иван Осипович, прямо по курсу судно, если не ошибаюсь, транспорт "Тула", перевозит английских солдат из Энзели в Баку. Возможно, оснащен легкими пушками, а пулеметами - уж наверное. Делать большой крюк рискованно: уклонение от курса англичане могут принять за бегство и открыть огонь. Что будем делать?

Коломийцев понимал, что решать надо быстро. Пристально посмотрев в глаза капитану, сказал:

- Всем приготовиться к обороне! Идем навстречу.

Перебросив ящики и тюки с грузом с кормы на нос, команда набросила на них брезент, придав баркасу форму минного истребителя. Два пулемета по бокам, казалось, были готовы дать очередь в любую минуту.

С "Тулы" был подан сигнал: "Остановиться!" Ответ последовал сразу же: "Красный минный истребитель идет навстречу и требует отдать якорь. В случае неповиновения транспорт будет взорван!"

Риск был велик. Но капитан "Тулы", не рассмотрев маскировки, подал сигнал о готовности начать переговоры. На требование Коломийцева спустить в море три бочки бензина он ответил согласием и дал команду бросить якорь.

Погрузив бочки, катер развернулся и, быстро набирая ход, пошел на юг. Коломийцев, присев на ящик, тяжело дышал.

- Какое счастье, - сказал он, - какое чудо, хотя, говорят, нет чудес на свете. Один орудийный выстрел, и "красный минный истребитель" взлетел бы на воздух.

На шестой день пути появились чайки, потом песчаные берега Ленкорани. Выгрузка закончилась вечером, когда уже совсем стемнело.

Персидский консул в Ленкорани принял Коломийцева любезно. Ознакомившись с его документами, он выдал визы всем сотрудникам миссии, приложив личное письмо к персидским пограничным властям с просьбой оказывать русскому посланнику содействие. Но уехать в Тегеран не удалось.

В те дни в Ленкорани создалось крайне тяжелое положение. Мусаватистские и белогвардейские войска, вооруженные английскими пушками, наступали со всех сторон. Корабли британского флота обстреливали город с моря. В тяжелых боях был убит комиссар Ульянцев, командовавший обороной. После его гибели обороной Ленкорани стал руководить Коломийцев. Несмотря на присланные боеприпасы и продовольствие, город долго продержаться не мог - силы были слишком неравные. Войска молодой республики, неся большие потери, отступали.

26 июля, когда кончились боеприпасы, красногвардейские отряды покинули Ленкорань на своих судах, следуя к острову Ашур-Адэ, расположенному почти у самой границы с Персией. На острове давно была установлена русская радиостанция.

8 августа была перехвачена радиограмма командира 2-го полка персидской казачьей бригады полковника Филиппова, в которой сообщалось о месте нахождения Коломийцева и его товарищей, защитников Ленкорани. Два дня вражеские корабли обстреливали остров. Об этом доносил английский посланник в Тегеране министру иностранных дел Керзону в телеграмме от 19 августа:

"По просьбе персидского правительства британский коммодор, поддержанный с берега, разрушил большевистскую базу на Ашур-Адэ и захватил корабли, орудия и пленных".

Английские и белогвардейские войска, высадившись на острове, расстреливали всех, кто не сдавался в плен.

Премьер-министр Восуг-эд-Доуле, получив от командующего казачьей дивизией телеграмму с просьбой дать указание о дальнейшей судьбе арестованных, ответил на нее письмом от 22 августа 1919 года:

"Прикажите полковнику Филиппову, чтобы он, обезоружив арестованных большевиков, препроводил их в надежное место и держал бы их там под надзором впредь до получения окончательных распоряжений относительно их участи".

Коломийцев и его товарищи, выбросив часть оружия в море и закопав сейф, покинули остров одними из последних. Пробираясь вдоль Потемкинской косы, они перешли русско-персидскую границу и расстались, чтобы легче было в одиночку найти убежище. Оставшись без пищи и воды, Коломийцев несколько дней питался ягодами и диким луком. В глухих зарослях он сделал низкий шалаш и замаскировал его ветками. Однажды, пытаясь разведать местность, Коломийцев неожиданно наткнулся на молодого крестьянина с красной повязкой на голове. Крестьянин не испугался и не удивился, приветливо поздоровался:

- Меня зовут Багиром, - сказал он, поставив на землю большую корзину, - я азербайджанец из села Галюга, а ты кто?

- Русский солдат. Английские войска заняли Баку и преследуют нас. Много наших убито и ранено.

- Ты место плохое выбрал, солдат, - тихо сказал Багир. - Дорога рядом, люди идут на базар, овец гонят. Собаки бегают. Сразу найдут тебя.

- Спасибо, Багир. Нет ли случайно хлеба у тебя?

- Нет хлеба, солдат, - сокрушенно покачал головой Багир. - Жди меня вечером вон на той стороне большого рва, принесу хлеба...

Подняв корзину, Багир направился в сторону дороги.

Лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь ветви деревьев, освещали лес теплым светом. С наступлением сумерек постепенно стихала птичья разноголосица, только иногда встрепенется в ветвях чем-то перепуганная птаха, с тихим шорохом упадет на землю сухая ветка. Коломийцев подумал, что природа живет своей жизнью, отдельно от людских страданий, вражды, ненависти и любви. В памяти всплыло лицо жены, каким оно было в тот последний вечер в Тегеране, ее счастливые глаза... Знакомая тягучая боль сжала сердце...

Уже почти стемнело, когда послышался легкий свист. Коломийцев, ожидавший в условленном месте, осторожно выглянул из-за дерева. В густых зарослях мелькнула знакомая фигура. Багир принес лепешки, овечий сыр, молоко. Уходя, посоветовал:

- Не сиди, солдат, долго на одном месте.

Пришел он и на следующий день.

На третий день Багир пришел поздно ночью, когда Коломийцев уже перестал ждать его.

- Беда, большая беда, - сказал он, беспокойно оглядываясь, - ищут русского комиссара. Большие деньги обещают дать за его голову. Очень большие...

- Багир, сегодня кто-то распиливал дерево, лежавшее у дороги. Не из вашего ли села?

- Не знаю, солдат, не знаю. Вчера утром я шел к тебе, но вернулся. Какой-то человек крался за мной.

- Тогда не приходи ко мне дня два. Будь осторожен.

Ночью Коломийцев не спал. Слушал тишину леса, думал.

Задремал уже перед рассветом. Разбудили его чьи-то тихие шаги. Смуглые руки осторожно раздвинули ветки, показалось незнакомое бородатое лицо. Коломийцев невольно схватился за наган.

- Не надо стрелять! - сказал человек. - Не бойся. Я - перс Фарзали. Меня послал к тебе Багир, мой друг. Нет его. Солдаты увели. Жаль. Хороший был человек. Ай, какой хороший!

Вынув из-за пазухи сверток, он положил его на листья.

- Лепешки. Кушай...

Коломийцев молча смотрел на незнакомца. Доверия к нему не было. Как будто почувствовав это, Фарзали быстро заговорил:

- Я знаю дорогу на Тегеран, проведу...

- Это вы вчера распиливали дерево у дороги? - спросил Коломийцев, пряча наган в карман.

- Я, а что? Нам разрешают пилить и рубить сухие деревья на топливо. Не сомневайся, Багир просил помочь тебе.

Надежда вырваться из окружения и добраться до места назначения заглушала подозрения.

- У меня денег мало. Я не смогу отблагодарить вас.

- Не надо денег. Фарзали без денег поведет. Сегодня базар. Много людей. Никто не узнает. Собирайся.

Шли по дороге, вдоль озерца, заросшего по краям камышом, по тропинкам, едва заметным в высокой траве.

- Боюсь вести тебя дальше, - вдруг остановился Фарзали. - У тебя оружие, найдут его, плохо будет нам.

- Не бойтесь. Я должен сдать его властям.

Шли весь день. Вечером подошли к каменной ограде и, обогнув ее, оказались прямо у пограничного поста. Фарзали, схватив Коломийцева за руку, закричал:

- Это красный комиссар. Арестуйте его. У него в кармане оружие и деньги, много денег...

Два персидских солдата набросились на Коломийцева, втолкнули в помещение. Обыскав его с ног до головы, они выложили на стол наган, синий пакет, кошелек, перочинный ножик, небольшую книгу^*, карандаш, расческу.

^*(Это были "Басни" И. А. Крылова в иллюстрированном издании Панафидиной 1913 года.)

Офицер, бросив взгляд на вещи, взял пакет и хотел было вынуть из него бумаги, но Коломийцев остановил его:

- Господин офицер, - сказал он по-персидски, - я дам объяснения, но прежде прошу вас удалить из комнаты этого человека.

Презрительно посмотрев на Фарзали, офицер велел ему идти домой. Но тот не хотел уходить, не получив обещанной награды за поимку красного комиссара. Ушел только после обещания выдать награду через два дня.

Ознакомившись с бумагами и выслушав краткий рассказ Коломийцева, офицер решил помочь ему:

- Господин посланник, я - Манучер-хан, начальник пограничного поста. Пожалуйста, получите свои документы и вещи. Оружие рекомендую сдать мне. Мы возвратим его через министерство иностранных дел.

Развернув на столе географическую карту, он продолжал:

- Ехать в Тегеран лучше через Сари, минуя Бендер-Гез. Лучше и безопаснее. Во избежание неожиданностей я поручу нашему солдату сопровождать вас.

Эти слова, сказанные с симпатией и теплотой, Коломийцев воспринял как проявление внимания к дипломатическому представителю.

Но добраться удалось только до Ашрафе.

Фарзали, вернувшись домой, расхвастался, что получит много денег за пойманного комиссара. Эта весть быстро разнеслась по селу. Дошла и до осиного гнезда полковника Филиппова. Узнав о продвижении Коломийцева на Сари, Филиппов в сопровождении трех казаков поскакал ему навстречу.

24 августа около пяти часов вечера жители Бендер-Геза могли наблюдать такую картину: большая колонна пленных красноармейцев, связанных друг с другом канатом, измученных, со следами побоев, двигалась под конным конвоем к центру города. Впереди шел Коломийцев без шапки, с перевязанной рукой. Пленных гнали в Карасу, где были расквартированы казачьи части.

Полковник Филиппов лично допрашивал Коломийцева. Покачиваясь на кривых ногах, он в упор разглядывал его налитыми кровью глазами.

- Значит, это ты и есть красный комиссар и красный посланник?

- Я уже дал объяснение на пограничном посту, - ответил Коломийцев спокойно.

- Ничего, комиссар! - злорадно усмехнулся Филиппов. - Мне ты тоже все расскажешь, все, что я захочу, слышишь!

Коломийцев молчал.

- Где укрываются твои товарищи?

- Не знаю.

- Врешь, комиссар, знаешь. А где золото спрятал?

- Не было у меня золота.

- Опять врешь! Скажешь - помилую, не скажешь - прикажу расстрелять. Молчишь. Евлампиев, дай-ка красному комиссару по зубам.

Солдат посмотрел на Коломийцева, но ударить не решился.

- Кому говорят? Приказываю! - заорал Филиппов.

Евлампиев как-то неловко ткнул Коломийцева прикладом в плечо.

- Не так бьешь, стерва!..

Полковник размахнулся и резко ударил Коломийцева кулаком по лицу.

Коломийцев пошатнулся, но на ногах устоял. Это, видимо, еще больше взбесило Филиппова.

- Что, комиссар, хорошо? Но это все цветочки, погоди, петь будешь у меня.

Коломийцев, вытирая с разбитого лица кровь, молчал...

Два дня палач издевался. Утром 27 августа 1919 года в камеру Коломийцева вошли два конвоира.

- Вставай, комиссар, - хмуро сказал один из них, - приказано доставить тебя в Бендер-Гез, в тюрьму...

Перейдя мост через речку Бангу, конвоиры повернули направо, в сторону густых зарослей, где их уже ждали полковник Филиппов и офицер персидской армии Шазде.

- Молись богу, комиссар! - крикнул полковник. - Не хочешь? Тогда проси, последнее желание исполню.

- Нет, ни о чем просить я не буду, - тихо сказал Коломийцев.

Филиппов грязно выругался и, отойдя в сторону, встал рядом с офицером. Конвоиры, удерживая лошадей под уздцы, отвернулись.

Иван Осипович стоял молча и смотрел вдаль, на вершины деревьев, чуть покачивающиеся от ветра. В его черных глазах, казалось, еще жила надежда на спасение. О чем думал этот человек в свои последние минуты? О жене, о том, что он никогда не узнает, сын у него родился или дочь^*, о том, что он так и не добрался до Тегерана?..

^*(Евдокия Ивановна Коломийцева родила сына и назвала его Юрием.)

Коломийцев глубоко вздохнул, но выдохнуть уже не успел - два выстрела раздались одновременно...

Навьючив тело Коломийцева на лошадь, конвоиры тронулись по дороге на Бендер-Гез. Не доехав до города, они свернули с дороги, здесь, в зарослях, и зарыли тело.

Заметая следы этого преступления, командующий казачьей дивизией Старосельский официально сообщил премьер-министру, что комиссар Коломийцев был убит выстрелом из винтовки при второй попытке к бегству...

Правительство РСФСР заявило правительству Восуг-эд-Доуле решительный протест против расстрела полпреда, совершенного на территории Персии. В ноте от 20 Мая 1920 года, адресованной министру иностранных дел, в частности, говорилось, что посланник "Коломийцев был схвачен и расстрелян на персидской территории русскими контрреволюционерами при участии англичан. Персидское Правительство не нашло нужным в то время даже протестовать против такого неслыханного в истории насилия...".

Об этом преступлении Чичерин писал министру иностранных дел Персии и в ноте от 5 июня.

Иван Осипович Коломийцев, первый полпред социалистического государства в Персии, оставил большой след в истории советско-иранских отношений. Своей дипломатической деятельностью он проложил путь к установлению дружественных отношений между двумя соседними государствами и подготовил почву для переговоров о заключении договора. Переговоры, начавшиеся в Москве между Чичериным, Караханом и персидским послом Мошавер-оль-Мемалеком, завершились 26 февраля 1921 года подписанием договора, первого равноправного в истории Ирана.

Договор, состоящий из 26 статей, включает в себя и основные положения "Обращения Правительства РСФСР к Правительству и народу Персии", в составлении которого участвовал Коломийцев.

24 мая 1924 года были разысканы останки И. О. Коломийцева и погребены на территории консульства СССР в Астрабаде (ныне Горган).

В июне 1972 года по решению правительства СССР останки И. О. Коломийцева были перенесены на родную землю и торжественно захоронены в Сальске, бывшем селе Воронцово-Николаевском.

На доме, в котором жил Иван Осипович, установлена мемориальная доска с надписью:

"В этом доме в 1913-1917 годах жил Коломийцев Иван Осипович (1896-1919), первый полпред РСФСР в Иране".