Первый полпред

Раннее утро 15 октября 1871 года. Плетешковский переулок в Москве. Лучи осеннего солнца освещают старый дом с верандой. Здесь, в небольшой квартире, в семье обрусевших поляков Вацлава Феофиловича и Августины Устиновны Воровских родился сын. Назвали его Вацлавом.

Потомственный дворянин, Вацлав Феофилович - высокого роста, с густой русой шевелюрой - был инженером-архитектором, служил на Курской железной дороге.

Однажды, осматривая железнодорожный мост, Вацлав Феофилович оступился, упал в ледяную воду, простудился и тяжело заболел. Вацику не было и двух лет, когда отец скончался. Мать, оставшись со скудными средствами, одна воспитывала сына. Восьми лет она отдала его в классическую гимназию при лютеранской церкви св. Петра и Павла. Там, в мрачных полутемных аудиториях, в обстановке строгости и муштры, гимназисты усердно учили закон божий, латинский и греческий языки. Вацику больше нравились уроки истории, географии, литературы, рисования. С увлечением читал он книги о жизни богов и героев Древней Эллады, о двенадцати подвигах Геракла, о семи чудесах древнего мира. В доме своего дедушки, очевидца восстания 1863 года в Польше, он слышал рассказы о повстанцах, сосланных царскими властями на каторгу в Сибирь. В его комнате стали появляться книжки, запрещенные царской цензурой. Хранились они в старом красном сундучке, вместе со словарем древностей Любкера, сочинениями Пушкина, Мицкевича, Гоголя, Тургенева, Льва Толстого, Кольцова, Плещеева, Андерсена, Жюля Верна, Дюма.

В 1890 году Вацлав, окончив гимназию, поступил на физико- математический факультет Московского университета. Через год, выдержав конкурсный экзамен, он перешел в Московское высшее техническое училище. Здесь Вацлав познакомился с Николаем Вашковым и Ильей Бабаджаном. Вместе с ними он путешествовал по Волге, по их рекомендации вступил в студенческий кружок польского землячества "Коло", начал распространять нелегальную литературу. В красном сундучке появились и сочинения Маркса, Энгельса, Герцена, Плеханова.

Но настоящей школой революционной борьбы для Воровского, как и для многих других студентов, явилась марксистская организация - московский "Рабочий союз".

Вацлав Вацлавович Воровский

В 1895 году Воровский женился на Юлии Адамовне Толочко, дочери отставного штабс-капитана. Совершив поездку в Австрию, Германию, Швейцарию под видом свадебного путешествия, он установил деловые связи с западноевропейскими социал-демократическими организациями и возвратился домой с новинками политической литературы.

Августина Устиновна знала, каким опасным делом занимается ее сын, но долгое время не говорила с ним об этом. Когда же полиция начала массовые облавы, налеты с обысками, она решила предостеречь его:

- Будь осторожен, сынок. Время очень трудное. Говорят, у студентов устраивают обыски. У нашего дома частенько бродит один подозрительный тип.

Секретное письмо вологодского губернатора о прибытии Вацлава Вацлавовича Воровского в Вологду. 1912 г.

Департамент полиции, получив секретные донесения от своих тайных агентов о политической неблагонадежности Воровского, сообщил об этом московскому обер-полицмейстеру в секретном письме от 27 марта 1896 года. Очищая Москву от "неблагонадежных и опасных для общественного спокойствия лиц" по случаю предстоящей коронации царя, власти приняли решение о высылке его в Вологду.

Вернувшись из ссылки, Воровский добился своего восстановления в Московском техническом училище. За год негласного наблюдения за ним в департаменте полиции накопилось много донесений тайных агентов о его революционной деятельности.

3 апреля 1897 года полицейское отделение по охране общественной безопасности и порядка Москвы направило срочное секретное предписание старшему помощнику пристава 1-го участка Лефортовской части, в котором предлагалось "произвести самый тщательный и всесторонний обыск у студента Московского . технического училища, дворянина Вацлава Вацлавовича Воровского".

Вацлав Вацлавович Воровский

Полиция перевернула в квартире Воровского все вверх дном. Были изъяты письма, фотографии, рукописи его статей на русском и польском языках, книги и брошюры на французском, английском, немецком языках, выписки из различных книг, отпечатанная на гектографе прокламация. Сразу же после окончания обыска в ночь на 4 апреля 1897 года Воровский был арестован. Сохранилась тюремная расписка: "Арестованного Вацлава Воровского с копией постановления в московскую губернскую тюрьму принял 4 апреля 1897 года. Начальник московского тюремного замка".

Таганская тюрьма была построена в конце XIX века по образцу американских тюрем. Одиночная камера с окном под самым потолком.

Следствие затягивалось. Допросы часто заканчивались предложением "при условии признания и раскаяния" смягчить наказание. Но иногда следователь, выведенный из терпения спокойствием Воровского, его стойкостью и отказом давать показания о своих товарищах, начинал угрожать суровыми карами.

В годы разгула реакции и репрессий против революционного движения на арене политического сыска появился Зубатов - жандармский офицер, выдававший себя за либерального реформатора полицейской службы. Невысокого роста, с бородкой и усиками, похожий на молодого юнкера, человек, на котором, как говорили тогда, "негде пробу ставить". Став начальником московской охранки, он пытался осуществить целую систему мер, направленных на отвлечение рабочих от участия в политической жизни. Зубатов, получив согласие царя на предоставление охранному отделению права "предварительного дознания", посещал заводы, фабрики, мастерские, бараки, беседовал с рабочими, появлялся в тюрьмах, пожимал руки заключенным, а иногда и отпускал их домой на престольные праздники "под честное слово".

Зубатов, пригласив на допрос Воровского, решил не отступать от своей тактики.

- Как, потомственный дворянин - в тюрьме? Прискорбно. Садитесь. Прошу, Вацлав Вацлавович, курите.

- Не курю.

-Чаю?

- Не откажусь.

- Ну-с, о чем же мы будем говорить? Из материалов следствия я вижу, что вы не признаете себя виновным.

- Да, не признаю.

- Значит, вы не хотите помочь следствию, которое в таком случае может затянуться. Это было бы не в наших с вами интересах. Речь идет о государственных преступниках. Думаю, что имена многих из них хорошо вам знакомы. Вот здесь в "деле" записано, что вы ездили за границу по заданию московской социал-демократической организации. Когда ездили? Куда? По какой надобности?

- Был в Германии и Швейцарии. С сентября 1895 года по февраль 1896 года в Мюнхене, Лейпциге, Дрездене, Берлине, Женеве. Об этом я уже говорил на допросе 17 апреля.

- Да-да, в "деле" написано, вижу. Прошу извинения, но здесь не сказано, с какой именно целью, а ведь это очень важно для следствия.

- Это было свадебное путешествие. В Лейпциге и Женеве мы с женой бывали в музеях, купили книги, отобранные при обыске.

- Свадебное путешествие, говорите. Так ли? Но почему же вы остановили свой выбор на книгах, запрещенных в России? У вас при обыске были изъяты сочинения Маркса, Герцена, Плеханова и, что весьма прискорбно, различные прокламации.

- Многие сочинения авторов, которых вы упомянули, были изданы в России, свободно продавались в книжных лавках. Книги и брошюры я привез лично для себя, поскольку интересуюсь социальными и политическими науками.

- А две прокламации с призывом к рабочим вести борьбу за улучшение своей жизни, обнаруженные при обыске в священном евангелии? - спросил Зубатов и погрозил пальцем.

- Возможно, эти прокламации я подобрал где-нибудь на улице ради любопытства. Нам, студентам, известно, что и сам генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович, собирает редкие издания политической литературы.

- Его высочество великий князь собирает картины, любит лошадей, а о прокламациях не слышал, но допускаю. В ранней молодости и я был грешен. И как грешен! Увлекался социалистической литературой, подбирал листовки, был исключен из гимназии за участие в нелегальных кружках. Потом прозрел, понял и осознал свои ошибки, заблуждения. Мне сообщили, что у вас были трения с тюремными властями из-за нарушения правил внутреннего распорядка.

- Не знаю, что имеется в виду. Иногда я вставал на табуретку и смотрел в окно, бросая крошки птицам. Надзиратель, наблюдавший за мной через "глазок", открывал дверь и делал замечание.

- Ну, это пустяки. Излишнее усердие бывает и у наших людей. - Зубатов сделал глубокомысленную паузу. - Вот здесь в одном донесении имеется весьма неприятное сообщение. Да-с, неприятное. Выступая на студенческой сходке императорского технического училища, вы позволили себе подвергнуть осмеянию закон государства Российского об ассигновании средств на расходы царской семьи.

- Этого не было.

- Дыма без огня не бывает. Ну-с, а что же было?

- Помню, я говорил о наших несовершенных традициях, согласно которым казна государства преподносит в дар один миллион рублей каждому сыну, родившемуся в семьях великих князей.

- Не будем говорить на эту тему.

Тщетно пытался Зубатов найти "общий язык" с Воровским.

С трудом сдерживая раздражение, он закончил беседу:

- Возможно, в среду я буду здесь. Подумайте.

В среду Воровский твердо заявил, что в дальнейшем будет давать показания только официальному представителю следствия.

Зубатов был жесток, коварен и мстителен. По его указанию Воровский был переведен в карцер.

Просьбы матери и жены об освобождении Воровского из тюрьмы в связи с болезнью не были удовлетворены.

24 февраля 1898 года исполняющий обязанности начальника жандармского управления Шрамм направил начальнику охранного отделения Зубатову секретное письмо:

"Милостивый государь Сергей Васильевич.

Известный Вам обвиняемый Вацлав Воровский, давая объяснения по относящимся к нему обстоятельствам, между прочим, признал, что действительно в сентябре 1896 года доставил в г. Москву транспорт нелегальных заграничных изданий, причем отказался дать подробные объяснения и назвать лиц, по поручению которых он это сделал"^*.

^*(ЦГАОР СССР, ф. 63, оп. 8, д. 209, л. 67.)

Зубатов ответил совершенно секретным письмом от 25 февраля, в котором, в частности, говорилось:

"Принимая по внимание вышеизложенное и то обстоятельство, что Воровский признал из своей деятельности лишь то, что вполне установлено уже дознанием, а от выяснения остального отказался, представлялось бы желательным принятую против него меру пресечения не изменять, тем более что Воровский, получивши свободу действий, может стать во главе польской социалистической организации в Москве..."

Письмо Зубатова сыграло основную роль при решении вопроса о месте ссылки Воровского.

Утром 8 января 1899 года начальник тюрьмы вызвал к себе Воровского и зачитал ему решение о высылке его "в Вятскую губернию под гласный надзор полиции, сроком на три года".

20 сентября 1901 года вятский губернатор писал орловскому исправнику, что по окончании срока гласного надзора за Воровским необходимо установить негласное наблюдение.

Воровский снял комнату в доме на Московской улице. В местной библиотеке он познакомился с Николаем Бауманом, ветеринарным врачом, сосланным в Орлов за участие в деятельности петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса". Они подружились.

Однажды октябрьским вечером Воровский и Бауман встретились на почте. Бауман, радостно возбужденный, посвятил своего друга в смелый план побега из ссылки. Все было продумано и взвешено. Получив разрешение губернатора на охоту, он уйдет в лес. Там в связке хвороста уже спрятан небольшой дорожный мешок с хлебом и салом. Приготовлена и лодка на берегу.

- Знаешь, - сказал Бауман, улыбнувшись, - бежал бы сегодня-завтра, да лошадка отца Владимира, сломавшая ногу на наших дорогах, еще не поправилась. Надо посмотреть, сделать жгутовые перевязки.

Прощаясь, друзья выразили надежду на скорую встречу.

На рассвете 15 октября Бауман вышел из дому с ружьем и сумкой на плече, медленно, не торопясь, как, бывало, раньше на охоту, пошел вдоль ограды Рождественской церкви...

В Орлове много говорили о побеге Баумана. Восхищались его смелостью, жалели, что теперь в уездном городе нет хорошего ветеринарного врача. Узнав, что побег прошел удачно, Боровский успокоился.

По поручению земской управы Боровский составлял различные сметы, проекты строительства мостов, шоссейных дорог. Это давало небольшой доход, позволявший сводить концы с концами.

По проектам Воровского были построены в Орлове мост через овраг, шоссейная дорога, колодец во дворе уездной библиотеки, большое здание женской гимназии^*.

^*(В этом красивом двухэтажном здании в настоящее время находится педагогическое училище имени В. В. Воровского.)

Все просьбы Воровского о переводе его в Вятку не имели успеха. Власти не приняли во внимание даже обострение у Воровского болезни легких.

В колонии политических ссыльных были разные люди. Революционеры, сосланные за участие в деятельности петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" и московского "Рабочего союза". Мужественные, волевые, они прошли суровую школу борьбы и лишений. Многие из них продолжали пополнять свои знания, читали, горячо обсуждали злободневные проблемы. Тяжелые условия жизни не поколебали их веру в успех великого дела. Но были среди них и слабые, неустойчивые. Не выдержав тяжелых испытаний, они постепенно превращались в обывателей, падали духом, шли на поклон к властям с просьбой освободить их, ссорились, растрачивали время на бесплодные споры, рассуждения о счастье и равенстве, о мирной жизни без борьбы. Под влияние этих настроений попала и Юлия Адамовна. Не смогла она привыкнуть к трудным условиям жизни ссыльных, все чаще раздражалась, рвалась на родину, в Краков. Уехала домой и не вернулась.

Ссоры, возникавшие на почве политических разногласий между ссыльными, и семейные неурядицы мешали жить и работать. Критикуя болтунов, Воровский изобразил их в своей карикатуре "Орловский омут".

Годы ссылки оставили глубокую душевную рану, но не были потеряны даром. Воровский работал инженером. Тогда же он активно выступал в печати за единство и сплочение социал-демократической партии на основе марксистских принципов. По его убеждению, "экономисты", стремившиеся отвлечь рабочий класс от политической борьбы, представляли величайшую опасность для революционного и демократического движения. Ознакомившись с "Протестом российских социал-демократов", написанным Лениным в августе 1899 года, он предложил своим товарищам, не теряя времени на долгие дискуссии, выступить с таким же по содержанию протестом от имени политических ссыльных. Товарищи поддержали его.

В день окончания ссылки, 23 декабря 1901 года, Воровский выехал в Вятку, а на следующий день он сообщил полицмейстеру о своем намерении поселиться в Перми. Но там он не задержался. Полицейские бумаги, хранящиеся в архивах под грифом "доверительно", "секретно", "совершенно секретно", разукрашены печатями, штемпелями, резолюциями и подписями. Это уникальное наследие полицейского сыска.

Архивные документы подтверждают, что полиция разыскивала Воровского в Орлове, Вятке, Перми, Петербурге, когда он скрывался в Москве. Друзья помогли ему получить в канцелярии генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича, заграничный паспорт 16 января 1902 года.

Прибыв в Женеву, Воровский купил свежие газеты, нанял извозчика и поехал на авеню дю Май, где в пансионе мадам Рене Морар жили его старые друзья: Бонч-Бруевич и Бауман.

Выполняя поручение редакции "Искры", Воровский возвратился в Россию и направился в Москву. Как только он пересек границу, жандармское управление Варшавы сообщило об этом московскому обер-полицмейстеру и вятскому жандармскому управлению в своих секретных письмах от 13 февраля 1903 года.

Из Москвы Воровский поехал в Одессу. Стараясь скрыть свои планы, он сразу же сообщил полиции, что приехал из Вятки. Осторожно восстанавливал связи, налаживал работу подпольной типографии, встречался с наборщиками, ездил в Екатеринослав и, когда получил новый паспорт, выехал в Германию, чтобы закончить там свое техническое образование.

Воровский возвратился в Женеву уже после тяжелой битвы, происшедшей на II съезде РСДРП, и заявил друзьям, что без колебаний становится на сторону большевиков. Ленин, беседуя с ним, пригласил его сотрудничать в "Искре".

- Смогу ли? Трудное дело.

- Не спорю, трудное. Я начал бы с изучения документов II съезда.

Между Лениным и Воровским установились дружеские отношения. Вместе они просматривали почту, редактировали статьи, заметки, обсуждали материалы для очередных номеров газеты, играли в шахматы, совершали прогулки.

Ленин, ознакомившись с первыми статьями Воровского, появившимися в "Искре", рекомендовал ему посвятить себя изучению международных отношений.

1903 год был богат политическими событиями. Начался он пышными торжествами по случаю восшествия Эдуарда VII на королевский престол Британской империи. Коронационный праздник, устроенный в Дели вице-королем лордом Керзоном, продолжался восемь дней, сверкал огнями, драгоценными камнями, золотом и серебром. В столицах великих держав Европы проходили сложные дипломатические переговоры. Эдуард VII, совершая путешествие на крейсере по Средиземному морю, посетил Гибралтар, Португалию, Испанию, Италию, Францию, Австро-Венгрию; президент Франции Эмиль Лубе нанес визиты в Италию и Великобританию; германский император Вильгельм II со сворой своих любимых собачек - такс гостил у короля Норвегии; Николай II, закончив семейное путешествие в Саровскую пустынь, посетил императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа; король Италии Эммануил III встретился с президентом Франции.

Визиты коронованных особ сопровождались шумной рекламой, помпезными завтраками и обедами, уверениями в верности и дружбе, охотой, рыбной ловлей, семейными вечерами и награждением орденами.

Свои записи об этих событиях Воровский использовал в статьях и фельетонах, разоблачающих империалистическую тайную дипломатию. Выступал он в печати и против раскольнической деятельности меньшевиков. Как раз тогда они, собравшись на тайное совещание в Женеве, создали бюро меньшинства, в состав которого вошли Мартов, Дан, Потресов, Аксельрод, Троцкий. По инициативе меньшевиков был созван II съезд Заграничной лиги русской революционной социал-демократии. Имея большинство в этой лиге, они превратили ее в оплот меньшевизма.

Несмотря на трудности, "Искра" регулярно выходила в свет. На ее страницах публиковались статьи Ленина, Плеханова, Воровского о жизни в России, о международных событиях, о положении в РСДРП.

Захватив ключевые позиции в "Искре" и Совете партии, меньшевики активизировали свою борьбу против большевиков и решений II съезда партии.

Нависшая над партией угроза развала вынудила большевиков принять срочные меры. 17 января 1904 года Ленин внес на заседании Совета партии предложение о созыве очередного, III съезда РСДРП, который мог бы положить конец создавшемуся положению. Это предложение не было принято.

В. И. Ленин, получив известие о создании Северного бюро ЦК РСДРП под руководством Баумана, пригласил к себе Воровского и предложил ему выехать в Россию для налаживания связей с местными партийными организациями и ведения разъяснительной работы. Наметили план нелегальной работы в Одессе, Николаеве, Севастополе.

- Помните, Вацлав Вацлавович, осторожность прежде всего, - напутствовал его Владимир Ильич.

В конце июля - начале августа 1904 года в окрестностях Женевы состоялось совещание большевиков, в котором приняли участие Ленин, Бонч-Бруевич, Величкина, Гусев, Крупская, Ольминский, Землячка, Лепешинский и другие. Известное в истории как "совещание 22-х большевиков", оно приняло обращение "К партии" с призывом развернуть борьбу за созыв III съезда.

Возвратившись в сентябре 1904 года в Женеву, Воровский присоединился к этому обращению. При встрече с товарищами он рассказал им о наиболее важных политических событиях в России. Сообщение о положении в партийных организациях южных районов страны, стачках, студенческих волнениях было сделано Воровским на основе достоверных материалов и личных наблюдений. Ленин с большим интересом слушал, многое записывал. По его рекомендации Воровский принял участие в подготовке к печати брошюры "Комментарий к протоколам II съезда Заграничной лиги русской революционной социал-демократии". Тогда же Воровский написал брошюру "Совет против партии", в которой подверг резкой критике раскольническую деятельность меньшевиков и решительно отстаивал ленинское положение о необходимости единства партии.

Дружеские шаржи Вацлава Вацлавовича Воровского на политических ссылках. 1901 г.

В. И. Ленин в своих работах ссылался на эту брошюру В. В. Воровского. Говоря о срыве Советом партии подготовки к созыву III съезда РСДРП, он в "Письме к товарищам" от 29 ноября 1904 года, в частности, писал: "Теперь яснее ясного уже стало, что почти вся деятельность перебежавшего к меньшинству ЦК посвящена отчаянной борьбе против съезда, что Совет идет на все самые невозможные и непозволительные проделки для оттягивания съезда. Совет прямо срывает съезд: кто не убедился еще в этом из чтения его последних постановлений в приложении к №№ 73 - 74 "Искры", тот увидит это из нашей (вышедшей на днях) брошюры Орловского^*: "Совет против партии"^**.

^*(Псевдоним В. В. Воровского.)

^**(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 103 - 104.)

III съезд РСДРП, собравшийся в Лондоне в период подъема русской революции, был съездом большевиков. Меньшевики, отказавшиеся от участия в нем, созвали свою конференцию в Женеве.

На съезде Воровский, делегат Николаевского комитета РСДРП, выступил с докладом об отношении к либералам.

Наметив план стратегии и тактики в грядущей революции, съезд указал и на заслуги газеты "Вперед" в сплочении партийных рядов и поручил ЦК основать новый центральный орган партии - "Пролетарий".

27 апреля 1905 года ЦК партии, выполняя решения съезда, назначил Ленина ответственным редактором газеты "Пролетарий" и представителем ЦК за границей. Соредакторами были назначены Воровский, Ольминский, Луначарский.

Бурное развитие революции в России, вынудившее царское правительство 17 октября 1905 года издать манифест о предоставлении "свобод", объявить амнистию политическим заключенным и разрешить эмигрантам возвратиться на родину, приковало к себе внимание всего мира. Ленин, беседуя с товарищами, рекомендовал им более широко освещать на страницах "Пролетария" стачечное движение в крупнейших промышленных районах страны и деятельность комитетов партии, вставших на сторону большевиков. Появление в редакции свежих русских газет всегда вызывало оживление. В газетах сообщалось, что народ возлагает на манифест большие надежды, что улицы и площади Петербурга заполнены ликующими толпами. Появлялись и сообщения о трагических событиях.

Все были потрясены гибелью Николая Эрнестовича Баумана.

- Надо ехать в Россию, - сказал Ленин, обращаясь к Воровскому и Ольминскому. - Не знаю, надолго ли. Конечно, ни в коем случае мы не бросим "Пролетарий", пока не начнем издавать новую газету в Петербурге.

Последний вечер в Женеве Ленин провел в сборах, беседах с друзьями, упаковывал книги, рукописи. По его рекомендации Воровский был назначен редактором "Пролетария".

Осталась в Женеве и Крупская. По поручению ЦК партии Воровский готовился к отъезду в Берлин. Там в конце октября 1905 года предстояла новая встреча с Бебелем, Каутским и Люксембург.

В сложный период первой российской революции Ленин поставил перед ЦК РСДРП вопрос о необходимости организации легальной газеты. Попытки получить разрешение на легальное издание газеты марксистского направления не имели успеха. Надо было найти общественного деятеля, писателя или адвоката, который не вызывал бы у властей подозрения в политической неблагонадежности и согласился на совместное издание газеты. Обещали помочь друзья - Горький и Мария Федоровна Андреева. Перебирая в памяти знакомых из литературного и артистического мира, они остановили выбор на Николае Максимовиче Минском, поэте-символисте.

Переговоры о совместном издании "Новой жизни" тянулись долго, несколько раз были на грани срыва, наконец, закончились подписанием договора. Основные пункты договора гласили, что материалы политического и экономического отдела будут иметь марксистское направление; все редакционные дела должны решаться на коллегиальных началах; подписывать газету будут представители двух сторон: Минский, как редактор-издатель, и Андреева, как издатель.

Подписав договор, Минский получил от Горького солидную сумму на приобретение ротационной машины и бумаги, на аренду квартиры под контору.

22 октября 1905 года в печати появилось объявление о начале подписки на большую ежедневную политическую и литературную газету, издающуюся при ближайшем участии Максима Горького. Упоминались имена Ленина, Воровского, Луначарского, Ольминского, Скворцова-Степанова, Минского, Бунина, Карла Либкнехта, Поля Лафарга, Розы Люксембург, Марселя Кашена, выразивших желание сотрудничать в ней. В объявлении было ясно сказано, что "газета ставит своей задачей быть выразительницей политических и экономических интересов рабочего класса". Эти строки определяли ее политическое направление.

27 октября вышел в свет первый номер "Новой жизни" с приложением: "Программа Российской социал-демократической рабочей партии, принятая на II съезде партии". На страницах газеты были опубликованы статьи "Свободные речи" Минского и "Заметки о мещанстве" Горького. Успех был огромный. Толпы осаждали киоски. Пользуясь спросом, дельцы перепродавали газету из-под полы вместо пятачка по 40-50 копеек.

Утром 8 ноября 1905 года Ленин приехал в Петербург. 9 ноября он провел на квартире Горького совещание с работниками редакции "Новой жизни", представлявшими ее большевистское крыло, и обсудил с ними проект своего плана деятельности газеты на ближайшее время. Уже первые статьи Ленина, опубликованные в "Новой жизни", превратили ее в неофициальный центральный орган партии большевиков. На ее страницах появились рассказы и информация о жизни русских рабочих, об их борьбе за свои гражданские права, письма и заметки, поступавшие из различных уголков России. Когда в "Новой жизни" появилась программная статья Ленина "Партийная организация и партийная литература", содержавшая острую критику декадентов, символистов, мистиков, нависла угроза расторжения договора: Минский воспринял эту статью как выступление против своей системы философских воззрений.

Ленин и Горький, рекомендуя пойти на любые жертвы финансового характера, настаивали на полном отстранении от работы в редакции человека, чуждого политике партии.

К работе в "Новой жизни" Ленин решил привлечь Воровского.

Воровский, проводив Надежду Константиновну на Родину, остался в Женеве, можно сказать, сиротой. Комнаты редакции "Пролетария", в которых недавно раздавались голоса товарищей, опустели. Задерживаясь вечерами, он писал, редактировал, сверял корректуру, отвечал на письма корреспондентов. Под его редакцией вышли в свет два номера "Пролетария" - 25-й и 26-й. На их страницах были опубликованы материалы о развитии революции в России, о положении в Российской социал-демократической рабочей партии, о первом конгрессе Французской объединенной социалистической партии.

Настал день возвращения на Родину. Воровский с грустью расставался с Д. М. Мамутовой, русской политической эмигранткой, с которой познакомился во время отдыха в горах, в санатории.

На пограничной станции Вержболово ротмистр жандармского отделения, посмотрев паспорт Воровского, бросился на телеграф. В департамент полиции пошла шифрованная телеграмма, а вслед за ней 15 ноября 1905 года и секретная бумага.

"Сего числа прибыл из-за границы указанный в циркуляре департамента полиции от 28 июня 1905 года за № 8100 потомственный дворянин Вацлав Вацлавов Воровский по паспорту, выданному одесским градоначальником 11 августа 1904 года за № 9072, и направился, судя по выписанному билету, в город С.-Петербург.

По тщательному обыску его и багажа ничего предосудительного обнаружено не было"^*.

^*(ЦГАОР СССР, ф. 102, оп. 2, д. 755, л. 66.)

В Петербурге Воровский снял комнату в доме № 3 на Верейской улице. Снова вместе с друзьями.

В редакции "Новой жизни", главном штабе революционной работы в тот период, почти ежедневно проводились деловые совещания представителей партийных комитетов.

Деятельность газеты "Новая жизнь" не могла остаться незамеченной. Уже с выходом в свет первого номера началась травля. В буржуазных газетах "Сын отечества" и "Наша жизнь" появились статьи с обвинениями в "насилии и нарушении спокойствия в стране". Враждебные выступления усилились, когда "Новая жизнь" начала выходить с подзаголовком "Российская социал-демократическая рабочая партия" и под лозунгом "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Начались погромы, аресты и конфискация отдельных номеров газеты. Из 27 номеров "Новой жизни", вышедших легально, 15 подверглись репрессиям. Когда вышел в свет 27-й номер, власти решили закрыть газету.

Нагрянувшие в типографию полицейские обнаружили в ней только заведующего наборным цехом, просидевшего целую ночь в своей конторке под замком, и конфисковали два рулона бумаги. Началось следствие.

Минский, потребовав встречи с Воровским, бурно протестовал.

- Если вы, Николай Максимович, - спокойно начал Воровский, - имеете в виду случай с заведующим наборным цехом, могу сказать, что это была вынужденная мера. Посоветовавшись с рабочими, я запер его за угрозу донести полиции. Не скрою, у рабочих было превеликое желание пустить в ход и кулаки.

Сожалею, что вы, так недавно восхвалявший свободу и равенство, не видите насилия со стороны властей.

- Это уже другой вопрос.

- Но вы, надеюсь, не возражаете против появления последнего, нелегального номера "Новой жизни", под которым по- прежнему стоит и ваше имя?

- Откровенно говоря, я ошибся. Я поэт, а не политик. Никогда в таком предприятии не участвовал. Обращаясь к Горькому с просьбой о помощи, я рассчитывал на его популярность, знания и поддержку. Дело, которое мы хотели совместно поставить, лопнуло. И слава богу.

Воровский не ошибался, когда говорил, что газета "Новая жизнь" оставит заметный след в истории русской периодической печати. Приковав к себе внимание читателей в России и за границей, первая легальная газета большевиков еще долго ходила по рукам, будила умы и вызывала возмущение царских властей.

В июне 1906 года Воровский принимал участие в работе V съезда Социал-демократии Польши и Литвы, состоявшегося в Закопане. В Петербург он возвратился счастливым и вдохновленным, устроил в редакции "Вестника жизни" ужин для товарищей. Там он представил им свою жену - Мамутову, вернувшуюся из Швейцарии.

Наблюдение за Воровским усилилось, когда он начал сотрудничать в нелегальной газете большевиков "Пролетарий"^* и часто встречаться с Лениным в Куоккала. Сведения о революционерах подбрасывали департаменту и агенты царской охранки за границей.

^*(1-20-й номера "Пролетария" выходили в Выборге, но в целях конспирации местом издания была указана Москва.)

В совершенно секретном письме главы заграничной агентуры в Париже от 1 марта 1907 года на имя директора департамента полиции сообщалось, что Орловский, настоящая фамилия коего Воровский, Вацлав Вацлавович, живет в Петербурге, на Верейской улице, состоит редактором "Вестника жизни" и легальной ежедневной газеты "Новый луч" , в которой сотрудничает и Ленин. По вечерам члены редакции этой газеты собираются в типографии "Дело", а днем - в редакции "Вестника жизни". По воскресным дням "вся редакция с сотрудниками от 5 до 10 1/2 часов вечера съезжается в Куоккалу, вилла Ваза, квартира Лейтейзена^*, где живет Ленин с женой..."

^*(Г. Д. Лейтейзен (Линдов) (1874-1919) - большевик, погиб на Уральском фронте в январе 1919 года.)

Письмо заканчивалось сообщением о ходе подготовки к созыву V съезда РСДРП и такими хвастливыми словами: "Есть надежда, что в съезде примет участие агентура, которая, возможно, что будет даже располагать двумя мандатами".

На этой бумаге, завизированной Зубатовым, имеется резолюция: "Это серьезное донесение. Надо срочно установить наблюдение так, чтобы оно дало все верхи социал-демократии..." И наблюдение усилилось.

Департамент полиции, усмотрев в статьях газеты "Новый луч" признаки "преступного деяния", рекомендовал властям закрыть ее.

В годы реакции, наступившей после поражения первой российской революции, царское правительство шире применяло такие меры наказания за революционную деятельность, как полицейский надзор, аресты, заключение в тюрьму без следствия и суда, ссылка на каторгу, казнь. В этих условиях нелегальные организации вынуждены были уйти в глубокое подполье, а многие политические деятели снова эмигрировать. Это были годы ожесточенной борьбы за единство партии.

Ленин, продолжая работать в Териоках над проектом своих выступлений на V съезде РСДРП, рекомендовал Воровскому остаться в России и поселиться в Одессе.

Одесса, находившаяся на перекрестке международных торговых путей, получила в народе название южной столицы. В особняках находились консульства многих государств Европы, Азии и Америки. Здесь строились новые заводы, фабрики, частные банки, шоссейные дороги в уездные города, развивалась кустарная промышленность. В порт заходили торговые суда из многих стран. Соперничая с другими приморскими городами, Одесса становилась одним из культурных очагов России. В центре и на окраинах открывались новые школы, гимназии, институты, музеи.

Воровский любил Одессу. А теперь этот город стал ему особенно близок: здесь у него родилась дочь, которую назвали Ниной.

В. В. Воровский с женой и дочерью, 1917 г. Стокгольм

Много времени Воровский проводил в библиотеке. Посещал музеи, оперный театр. Познакомившись с журналистом Тальниковым, он, по его рекомендации, начал выступать на страницах газеты "Одесское обозрение" со статьями и фельетонами под псевдонимом Фавн.

Получив нелегальным путем от Ленина материалы V съезда РСДРП, Воровский изучал их, обдумывал план своей партийной работы, постепенно и осторожно устанавливал связи с товарищами, выяснял, какими силами располагает партия, кто в тюрьме и кто на свободе. Перемены были большие. Наиболее испытанные руководители партийной организации находились в тюрьмах.

И в Одессе Воровский находился под пристальным наблюдением тайных агентов. Не имея возможности открыто выступать в легальной печати с критикой политики царского правительства, он делал это в своих фельетонах, рассказывал о различных событиях, будто бы происшедших в государствах, ,,не столь отдаленных от границ Российской империи", не щадил министров и сановников, членов Государственного совета и депутатов Государственной думы, клеймил мещанство, высмеивал и обличал деятелей "Союза русского народа", буржуазных политических партий, градоначальников, губернаторов. Привыкший к эзоповскому языку, читатель прекрасно понимал, о ком идет речь. Конечно, власти сразу же обратили внимание на Фавна. Градоначальник Толмачев приглашал к себе издателя "Одесского обозрения" и допытывался, кто такой Фавн, предупреждал, угрожал. Гневался и губернатор Каульбарс. Но Фавн, как и подобает легендарному богу лесов и полей, защитнику стад от волков, по-прежнему был недосягаем, дразнил и смеялся.

В июле 1908 года Воровский получил из Женевы письмо от Ленина. Шло оно, как и другие письма, нелегальным путем. Вскрыв конверт, он прочитал:

"Дорогой друг! Спасибо за письмо. Ваши "подозрения" оба неверны. Я не нервничал, но положение у нас трудное. Надвигается раскол с Богдановым. Истинная причина - обида на резкую критику на рефератах (отнюдь не в редакции) его философских взглядов"^*.

^*(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 159 - 160.)

В конце декабря 1908 года в квартире, где жил Воровский, был произведен обыск. Докладывая об этом, полицмейстер в секретном рапорте от 29 декабря 1908 года на имя градоначальника, в частности, сообщал:

"Имею честь донести Вашему превосходительству, что в ночь на 25 и 27 сего декабря, по распоряжению начальника одесского жандармского управления, чинами вверенной мне полиции были произведены следующие обыски:

В доме № 28 по Канатной улице, в кв. дворянина Вацлава Вацлавовича Воровского, где найдена разная переписка..."

Когда репрессии властей усилились и штрафы стали непосильны, издатель "Одесского обозрения" Исакович дал слово губернатору уволить Фавна. Однако он предоставил Воровскому право выступить в газете с прощальным письмом. Письмо, опубликованное под заголовком "В кривом зеркале", вызвало широкие отклики.

"Увы, прощайте, дорогой читатель, мы с вами больше не будем беседовать!

Не будем смеяться над человеческой глупостью и пошлостью, не будем валить в сорную кучу все поддельные добродетели, не будем разбивать насмешкой жалкое бутылочное стекло, выдающее себя по нашим временам за бриллиант.

Ибо я покидаю мой пост.

Дело было так..."

И автор поведал печальную историю. Бродил Фавн по улицам, светило солнце, плескалось море, радовались прохожие, но официальные здания почему-то хмурились и дулись, как мышь на крупу. Подошел он к знакомому городовому и спросил его, почему они так хмурятся. Не озорничай, не надсмехайся над старшими, уважай чин и звания, благоговей, восторгайся и молчи, ответил тот. Фавн искренне удивился: разве он не благоговеет? Ведь не жалуется, не ворчит, не плачет, а смеется, значит - радуется, значит - доволен.

Казалось, Воровский, попавший в поле зрения полиции, не станет выступать с фельетонами. Но, превосходно разыграв сцену прощания, Фавн превратился в Кентавра, перенявшего у своего предшественника всю силу обличающего юмора.

1 октября 1909 года "Одесское обозрение" опубликовало на первой странице обращение градоначальника к жителям города, в котором сообщалось о предстоящем прибытии в Одессу царя. Излагалась и программа торжественного представления ему начальников отдельных воинских частей, депутаций городской думы, сословий, различных обществ.

Наступила пора бурных предпраздничных приготовлений. Мели улицы и переулки, вывозили мусор, украшали дома флагами, а балконы - коврами и цветами, очищали базары от бездомных собак. Кипела работа и в порту, куда царь должен был прибыть из Ливадии на своей яхте "Штандарт". На крепостной стене Александровского сада висело белое полотнище с надписью золотом: "Боже, царя храни".

Утром 7 октября в редакции "Одесского обозрения" шло заседание. Началось оно сообщением молодого издателя Исаковича, недавно унаследовавшего место своего отца, о подготовке специального номера газеты по случаю прибытия его величества. В номере, сказал издатель, надо поместить портрет царя и обширную информацию о встрече. Если окажется мало места, можно снять часть рекламных объявлений.

На вопрос Тальникова, будут ли в специальном номере даны сообщения под рубрикой "Одесская жизнь", дававшейся ранее, издатель ответил одним словом: "Будут".

- Если так, - сказал Воровский, - нам следовало бы дать сообщения о прибытии царя именно в этой рубрике, разумеется, без портрета, в духе традиций демократической газеты.

Издатель покачал головой и еще раз повторил свое распоряжение. В ответ Воровский заявил:

- Господин Исакович, поскольку условия работы в редакции меняются, я должен подумать о дальнейшем сотрудничестве в ней и принять решение.

8 октября "Одесское обозрение" вышло в свет с большим портретом царя на второй полосе и с пространными сообщениями о восторженной встрече.

15 октября Воровский, Тальников и Миров опубликовали в газете "Одесские новости" письмо, в котором сообщалось:

"Милостивый государь, господин редактор.

Позвольте через посредство вашей уважаемой газеты за

явить, что с 11 сего октября мы, заведующий редакцией и все сотрудники - за исключением г. В. Ткачева, - вышли из состава редакции газеты "Одесское обозрение" и слагаем с себя ответственность за новое направление этой газеты, идущее вразрез с прошлой традицией.

Примите и пр.

Астров, Дель-Та, Кентавр, Лоренцо, П. Орловский, Псевдоним, Д. Тальников, Фавн".

Это заявление рассматривалось в демократических кругах как протест против угодничества перед царскими властями.

9 и 10 января 1910 года полиция произвела обыски и аресты среди большевиков. При обыске у Воровского, докладывал начальник жандармского управления департаменту полиции в секретном письме от 12 января, было "взято на просмотр два тюка рукописей и брошюр".

10 июня Воровский был арестован. А на следующий день жандармский ротмистр Ахвледиани вынес постановление, в котором указывалось: "...обвиняемого Вацлава Воровского заключить под стражу в отдельном помещении, при одесской тюрьме".

В одиночной камере Воровский обдумывал каждое свое слово на предстоящем допросе. В рукописях, отобранных у него при обыске, не было прямых высказываний, на основании которых власти могли обвинить его в заговоре против государства. На допросе он отверг все обвинения, спокойно и ясно отвечал на вопросы, давал разъяснения, просил предъявить ему в законном порядке прямые, а не косвенные доказательства его вины. Не добившись признания, ротмистр дал Воровскому протокол дознания и велел собственноручно изложить в нем свои показания. Здесь же, на краю стола, Воровский начал писать: "Я не признаю себя виновным... Вообще по поводу всех перечисленных рукописей моего авторства имею заявить следующее: работая в течение почти 10 лет на литературном поприще, я придерживаюсь взглядов марксизма, которые и развивал в ряде статей и до, и после 1905 года. В статьях этих меня интересовала, главным образом, теоретическая сторона марксизма, основные положения этого учения..."

Полицейские власти, не имея прямых доказательств виновности Воровского в посягательстве на изменение существующего строя, были вынуждены освободить его из тюрьмы.

По дороге домой Воровский зашел в кондитерскую лавку Фалькони и купил коробочку конфет, перевязанную синей ленточкой. Жена встретила его со слезами. Дочь вначале дичилась, но потом уже ни на шаг не отходила от отца.

Вацлав Вацлавович два дня не появлялся на улице, разбирал и расставлял книги, чтобы выяснить, какие из них уцелели после обыска.

29 ноября 1910 года одесская судебная палата вынесла решение о прекращении "дела" за недостаточностью улик.

Полицейские власти не сдавались. Продолжая изучать рукописи, жандармы нашли в них новые "доказательства" вины. На основе этих "доказательств" прокурор окружного суда 30 декабря 1910 года возбудил "уголовное преследование" против Воровского.

Снова нависла угроза суда.

Одесский комитет РСДРП, разгромленный полицией в январе 1909 года, постепенно восстанавливал свои ряды. Ленин, зная, что большевики продолжают работать в подполье, направил в Одессу Орджоникидзе с поручением встретиться с Воровским и обсудить с ним вопрос о подготовке к VI (Пражской) Всероссийской партийной конференции.

Находясь под следствием, Воровский не мог выехать в Прагу.

VI (Пражская) Всероссийская партийная конференция, состоявшаяся в январе 1912 года, сыграла огромную роль в борьбе большевиков с оппортунизмом. С целью укрепления партии конференция приняла решение об исключении из ее рядов ликвидаторов, отзовистов, меньшевиков. В резолюции "О современном моменте и задачах партии", принятой по докладу Ленина, было указано на необходимость повышения революционной активности народных масс и определены основные политические цели борьбы: свержение царизма и осуществление демократической революции.

Одесский комитет РСДРП, руководствуясь этими решениями, развернул активную работу по подготовке к созыву областной конференции партийных организаций юга страны. Выступая на собраниях членов РСДРП с политическими докладами, Воровский подверг резкой критике предложение Троцкого о созыве общероссийской конференции РСДРП с целью отмены решения Пражской конференции. Благодаря твердой позиции сторонников Ленина предложение не было принято.

Жандармское управление в своем совершенно секретном письме департаменту полиции от 17 мая 1912 года сообщало, что на собраниях социал-демократической организации было "решено выставить кандидатуру в члены Государственной думы от г. Одессы сотрудника газеты "Одесские новости" дворянина Вацлава Вацлавовича Воровского, газетный псевдоним - Орловский".

В ночь на 8 июня полиция вновь произвела аресты среди большевиков. Арестован был и Воровский. При обыске у него были изъяты "газета "Звезда" № 9 за 1911 год, 7 экз. брошюр разного наименования тенденциозного содержания...".

Постановлением особого совещания от 20 сентября 1912 года, утвержденным министром внутренних дел, Воровский высылался в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции на два года.

В теплое осеннее утро Воровский покинул ворота тюрьмы.

Власти разрешили ему провести перед отправкой в ссылку два дня дома под особым надзором.

Перед расставанием Вацлав Вацлавович вместе с женой и дочерью прогулялись по любимой Одессе. Шли по Малой Арнаутской, Канатной, Николаевскому бульвару, сидели на знакомой скамье у памятника Пушкину, спускались к морю. Легкий ветерок покачивал вершины деревьев, горевших в лучах вечернего солнца. Нина собирала каштаны...

В конце февраля 1913 года Воровскому было объявлено об окончании срока его ссылки и об освобождении из-под надзора полиции, в действительности слежка за ним продолжалась.

Прибыв в Москву, он сразу начал активно работать. Его статьи, проникнутые идеями социалистической революции, появились в газете "Наш путь". Широко освещавшая жизнь московского пролетариата, стачечное и профессиональное движение, газета жестоко преследовалась царскими властями, ее тиражи часто подвергались конфискации.

Напряженная борьба партии против наступления реакции нашла отражение и в полицейских бумагах. Охранное отделение, отвечая на запрос департамента полиции, в секретном письме от 3 декабря 1913 года сообщало, что в Москве и в Московской губернии наблюдается оживление деятельности Российской социал-демократической рабочей партии.

"Деятельность партийных работников была направлена, главным образом, к созданию хорошо законспирированной группы опытных и энергичных социал-демократов, кои бы могли восстановить подпольные партийные учреждения и наладить в них работу, однако своевременными ликвидациями и изъятием более активных партийных деятелей все эти попытки кончились для них неудачей.

Наибольший подъем в партийных кругах следует отнести к изданию в г. Москве легальной рабочей газеты "Наш путь", органа большевистской фракции РСДРП, вокруг которой начали сплачиваться местные социал-демократы..."

31 января 1914 года охранное отделение доложило департаменту полиции, что Воровский до 23 октября проживал в Москве, потом выехал в Вятку. В тот далекий край и пойдут полицейские бумаги с указанием установить за Воровским негласное наблюдение. И снова начнутся розыски. А тем временем Воровский продолжал работать в подполье.

Теперь, когда секретные документы царских властей перестали быть секретными, известно и о деятельности "Черного кабинета". Нет, это был не "тайный", не "теневой" кабинет, какие действуют в некоторых государствах в ожидании случая получить министерские портфели, а именно "черный". Находясь в Петербурге, он более столетия хранил в своих сейфах весьма секретные документы. Слухи, что есть такой кабинет, ходили, но чем занимался он, где находился, знали только чиновники, пользовавшиеся особым доверием, министр внутренних дел, царь и царица. Идея создания такого кабинета была занесена из Западной Европы.

"Черный кабинет", имевший свои отделения в губерниях, находился в главном здании почтамта столицы на третьем этаже. Вход в кабинет был искусно замаскирован большим желтым шкафом с черной дверцей, открывавшейся особым ключом. Нырнув в дверцу, чиновник попадал в комнату, в которой и происходили таинственные операции. Доставленная подъемной машиной в кабинет почта мгновенно сортировалась и раскладывалась по полкам. Письма, даже если они были с печатями, прошитые или заклеенные марками со всех сторон, вскрывались настолько совершенно, что не оставалось ни малейшего следа. В ход шли тонкие инструменты, поддельные печати. Чиновник, изобретший аппарат для вскрытия писем при помощи струи пара, был награжден по представлению премьер-министра Столыпина орденом св. Владимира 4-й степени "за полезные и применимые на деле открытия". Учет "особо важных" бумаг велся сугубо строго. К таким бумагам относились и письма русских политических эмигрантов. Просматривая заграничную почту, чиновники обращали особое внимание на газеты "Новая жизнь", "Звезда", "Вперед", "Правда", "Наш путь", издававшиеся большевиками. Имея опыт и "нюх", они почти безошибочно определяли степень важности письма по одному лишь почерку.

В лаборатории этого кабинета особо усердно работали над расшифровкой писем Ленина, Крупской, Воровского из Женевы и Лондона в Россию. Но даже опытные чиновники не смогли расшифровать некоторые письма о деятельности ЦК РСДРП и о подготовке к вооруженному восстанию. Так не были раскрыты условные названия подпольных типографий в Баку "Нина" и "Надя". Нередко, расшифровав отдельные строки писем Ленина и Воровского, они ломали голову над поисками нужного ключа к разгадке партийных кличек, под которыми скрывались русские революционеры.

Услугами "Черного кабинета" пользовался и Николай II. Охраняя свой трон, он панически боялся не только революции, но и возможных враждебных действий со стороны великих князей. Эти опасения усилились в 1915 году, когда царь сместил своего дядю, великого князя Николая Николаевича, с поста верховного главнокомандующего русской армией и сам занял его место.

Синий пакет с пятью сургучными печатями, поступавший в канцелярию дворца в Царском Селе, никто не смел вскрыть. В пакете находились особые бумаги: фотокопии писем, в которых допускались вольные суждения о действиях царя. Такие письма Николай II рассматривал как личное оскорбление. По его повелению подлежали перлюстрации письма всех членов семьи дома Романовых, министров, генерал-губернаторов, членов Государственного совета, Государственной думы.

Научная и литературная деятельность Воровского началась на заре нового, XX века, когда Ленин вел борьбу за создание в России партии рабочего класса и вооружение ее знаниями научного коммунизма.

Проба сил, первые литературные опыты оказались успешными. Воровский серьезно взялся за перо. Изучая жизнь России, он рассматривал литературу как одно из наиболее действенных средств влияния на широкие народные массы, отстаивал ленинский принцип партийности литературы.

В. И. Ленин в статье "О большевизме", опубликованной в 1913 году, назвал Воровского в числе главных писателей- большевиков.

В своих трудах Воровский затрагивал широкий круг вопросов : русская и мировая литература, история, международные отношения, различные актуальные, социальные, политические и философские проблемы. Много занимался он переводами художественной и политической литературы на русский язык с польского, итальянского, немецкого, английского. Его научные труды, появлявшиеся в печати в период бурного развития революционного движения в России и борьбы партии большевиков против попыток осуществить ревизию марксистского учения, были высоко оценены Лениным.

Воровский любил литературное творчество и, забывая о времени, с вдохновением отдавался ему. Материалист, всегда стоявший на позициях марксизма, он продолжал традиции русской прогрессивной литературной критики, рассматривал в своих статьях каждое художественное произведение с точки зрения отражения жизни общества, жизни того или иного класса. Писал Воровский убедительно, стиль его произведений изящен, язык простой и образный.

В Одессе Воровский работал вдохновенно и много. Там он написал такие работы, как "Отцы и дети", "В ночь после битвы", "И. С. Тургенев как общественный деятель", "Из истории новейшего романа", "Две матери", "Литературные наброски", статьи, посвященные творчеству Гоголя, Плещеева, Писарева, Кольцова, Чехова, Льва Толстого, Добролюбова, Пруса и других писателей. Сочетая литературную работу с революционной деятельностью в условиях подполья, он старался скрыть свое имя от департамента полиции и выступал в печати под псевдонимами П. Орловский, Павел О., Юл. Адамович, Фавн, Кентавр...

Воровский вел непримиримую борьбу с декадентством, получившим особенно широкое распространение после поражения революции 1905 - 1907 годов. Рассматривая декадентство как глубоко реакционное и чуждое народу явление, вызвавшее падение нравов в литературе и искусстве, он высмеивал "новый тип" литератора, продававшего свой "товар" ожиревшему и скучающему обывателю.

Воровский высоко ценил талант писателя. По его мнению, настоящий талант состоит в умении воссоздавать реальные картины жизни. Чем прогрессивнее класс, интересы которого отражает писатель, тем картина правдивее.

В своих работах о русской литературе Воровский поставил вопрос о задачах литературы на новом, освободительном этапе, когда откроются небывалые перспективы в развитии творческих способностей человека.

Осуществляя задачи, поставленные Лениным перед публицистами Российской социал-демократической рабочей партии, Воровский активно боролся с идейным упадком в литературной жизни в годы политической реакции. Зная силу тонкой иронии и сатиры, он смело вводил в свои работы литературные персонажи русской классической литературы.

Дарование Воровского проявилось и в фельетонах. В годы реакции, когда власти жестоко подавляли демократические свободы, лобовая атака политической сатиры в легальной печати была невозможна. Приходилось прибегать к весьма сложной маскировке повествования, чтобы найти путь к читателям.

В фельетонах "Думская переписка", "Жизнь замечательных людей", "В мире мерзости", "На Лысой горе", "В гостях у зверей" автор нарисовал живые портреты реакционеров, взяточников, казнокрадов, доносчиков.

Фельетоны Воровского, подвергавшие критике различные пороки общественной и социальной жизни царской России, имели ясную политическую направленность и пользовались у читателей большим успехом.

Наряду с Плехановым Воровский считается одним из создателей марксистской художественной критики в России.

В Швеции

Шел второй год мировой войны. Россия, ведя тяжелые бои на Восточном фронте, сковывала основные силы Германии. Царское правительство под давлением Франции направило экспедиционный корпус на Западный фронт.

Страны Антанты, оберегая свои войска от потерь, не предпринимали активных военных действий против Германии и ограничивались в основном экономической блокадой.

Россия испытывала нужду в промышленных товарах. Отделение фирмы "Сименс-Шуккерт" в Петербурге, ведя торговлю с различными странами, часто посылало своих представителей в Швецию, Данию, Норвегию для переговоров о закупке товаров. Осенью 1915 года оно направило в Стокгольм и своего инженера Вацлава Вацлавовича Воровского.

Швеция, не воевавшая сто лет, и на этот раз объявила о своем нейтралитете. Национальная буржуазия, ведя оживленную торговлю со странами обеих воюющих сторон, получала огромные барыши и оказывала влияние на политику королевского правительства. В столице открыто и тайно проходили международные переговоры, заключались сделки, собирались воротилы финансового мира на свои совещания, устраивались приемы, банкеты, давались званые обеды.

Сняв квартиру, Воровский нанес деловые визиты представителям различных фирм, начал принимать коммерсантов, предлагавших свои услуги. По воскресным дням он вместе с женой и дочерью отправлялся на прогулки.

Небольшая колония русских и польских социал-демократов, эмигрировавших в Швецию, Норвегию, Данию, состояла в основном из большевиков и меньшевиков. Отношения между ними были далеко не мирными. Меньшевики, к которым примыкали и эсеры, проводили политику раскола партии. Здесь, в Стокгольме, Воровского застала весть о Февральской революции в России. Никаких подробностей известно не было. Работая в Королевской библиотеке, Воровский встретил своего старого друга Ганецкого, польского социал-демократа. Вместе с ним он посетил редактора газеты левых социал-демократов "Политикен" Тюре Нермана.

Нерман, рослый, русоголовый, принял гостей у себя дома. Говорили по-шведски и по-немецки.

- Мы, господин Нерман, - сказал Воровский, - по - поручению ЦК РСДРП (б) обращаемся к вам, нашим друзьям, в столь ответственный момент с просьбой о помощи.

- Пожалуйста, буду рад.

- Возможно ли в ближайшие дни опубликовать в вашей уважаемой газете две или три важных для нас статьи, в которых ни в какой степени не будет затронута политика нейтральной Швеции?

- Возможно, - ответил Нерман не колеблясь.

- Еще один вопрос. Мы хотели бы знать, смогут ли лидеры социал-демократической партии и левые социалисты помочь русским политическим эмигрантам возвратиться на родину через территорию Швеции? Речь идет о встрече, об устройстве в гостиницах.

- Мы думали об этом, - ответил Нерман. - Готовы оказать гостеприимство. Не касаясь деталей, я могу сообщить, что мы окажем помощь в пределах наших сил. Скажите, пожалуйста, есть ли у вас средства на оплату расходов?

- Есть. Я взял взаймы у одного вашего фабриканта, моего знакомого, разумеется, на условиях уплаты процентов.

Узнав, что в скором времени Ленин проездом в Россию приедет в Швецию, Воровский снова посетил Нермана и попросил опубликовать свою статью "Ленин - вождь русской социал-демократии" и фотографическую карточку В. И. Ленина. 6 апреля фотография и статья появились на первой странице "Политикен".

"Человек, портрет которого помещен выше, один из самых замечательных вождей русской социал-демократии. Он вырос из массового движения русского пролетариата и рос вместе с ним; вся его жизнь, его мысли и деятельность неразрывно связаны с судьбами рабочего класса. В счастье и в несчастье, в момент бурного революционного подъема и в долгие годы бешеного разгула реакции он оставался верен интересам русского и международного пролетариата..."

Помимо служебных дел фирмы Воровский выполнял, соблюдая строгую конспирацию, различные поручения ЦК РСДРП (б).

Три долгих дня шел поезд по территории Германии. В порту Засниц он был транспортирован на пароход "Виктория". Оттуда Ленин отправил Ганецкому телеграмму:

"Мы приезжаем сегодня 6 часов Треллеборг.

Платтен, Ульянов"^*.

^*(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 49, с. 433.)

Утром 31 марта поезд, в котором ехали Ленин и его спутники, прибыл на Центральный вокзал шведской столицы.

Восемь с половиной часов русские революционеры находились в столице Швеции. За это время они провели несколько бесед и совещаний, просмотрели партийные документы, подготовили коммюнике для печати. На совещании большевиков, проходившем в гостинице, было создано Заграничное бюро ЦК РСДРП (б) во главе с Воровским.

Перед отъездом Ленин поблагодарил друзей за гостеприимство. Поезд тронулся под пение "Интернационала" и возгласы приветствия.

Весть о Великой Октябрьской социалистической революции в России быстро облетела весь мир. Всегда спокойный, Воровский пришел в редакцию газеты "Политикен" крайне взволнованным. Теперь он засиживался в редакции до глубокой ночи, читал телеграммы с сообщениями о выступлении Ленина на экстренном заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, о декретах о мире и о земле, принятых II Всероссийским съездом Советов. На вопросы шведских товарищей, прочны ли завоевания революции, он отвечал твердо и ясно: да, русский пролетариат прочно удерживает власть.

В те памятные дни пришла в движение и колония русских эмигрантов. Желая поскорее возвратиться на родину, они дневали и ночевали на пристани. Готовился к отъезду на Родину и Воровский.

Швеция, не признавая Страны Советов де-юре, признавала ее де-факто и не отзывала своего посланника Бендстрема. Выступив вместе с другими капиталистическими странами с демаршем против исторических актов о национализации частной собственности и об отказе от уплаты царских долгов, она в то же время не вмешивалась во внутренние дела молодой республики.

Правительство РСФСР назначило Воровского своим полномочным представителем в Швеции.

В ожидании верительных грамот Воровский, сдав дела как инженер фирмы, почти каждый вечер работал в библиотеке, написал еще один очерк о жизни Ленина и опубликовал его в "Вестнике русской революции".

12 декабря утром Воровский позвонил в протокольный отдел министерства иностранных дел и сообщил о своем желании нанести визит министру. -

Ожидая ответ, Воровский не выходил из дому. В полдень позвонил ему по телефону один из друзей, депутат риксдага, социал-демократ Линдблад, и попросил принять его. Беседа была полезной. Линдблад сообщил, что министр иностранных дел готов встретиться с господином Воровским у себя дома, в день и час, которые будут удобны.

Поблагодарив, Воровский сел за машинку. В письме, которое он напечатал по-французски, говорилось:

"Его Превосходительству господину Министру Иностранных Дел. Стокгольм.

Господин Министр,

Депутат первой палаты риксдага господин Линдблад дал мне знать о Вашем желании поговорить со мной по вопросу о практическом установлении отношений между Шведским Правительством и Советом Народных Комиссаров Российской Республики.

Итак, я позволю себе ввиду этого нанести Вам визит на квартиру завтра, 13 декабря 1917 года, в 10 часов утра.

Соблаговолите принять, господин Министр, выражение моей признательности. В. Воровский.

Стокгольм, 12 декабря 1917"^*.

^*(VD; S arhiv, dossiesyst, 1902, vol. 277. Ксерокопия этого письма была любезно предоставлена автору министерством иностранных дел Швеции в 1976 году.)

Министр иностранных дел Юханнес Хеллнер, высокого роста, худощавый, в черном костюме, принял Воровского в своем кабинете.

Говорили по-шведски и по-французски. Начал министр.

- Поскольку между нашими странами, - сказал он, - нет официальных отношений, я решил принять вас у себя дома. Нам с вами известно, что Швеция и Россия жили мирно и дружно, как и подобает хорошим соседям. Успешно развивались политические, торговые и культурные отношения.

- Господин министр, мое правительство, ведя переговоры о мире, намерено проводить политику дружественных отношений и со своими северными соседями. Свое обращение ко всем народам и правительствам воюющих стран с предложением о перемирии и демократическом мире оно направило и вашему посланнику в Петрограде.

- Я получил это обращение. Продвигаются ли ваши переговоры о мирном договоре с Германией?

- Эти переговоры сопряжены с большими трудностями. Угрозы германской делегации на переговорах вызывают глубокое сожаление. Стремясь найти новые пути к достижению мира, мое правительство поручило мне узнать, не будет ли с вашей стороны возражений, если здесь, в Стокгольме, начнутся неофициальные переговоры между мной и тайным советником германского посольства фон Рицлером. У меня имеются на это полномочия.

На лице министра появилась любезная улыбка.

- Королевское правительство заинтересовано в успехе мирных переговоров и готово оказать возможную помощь. Однако я хотел бы знать, каково отношение вашего правительства к обязательствам России по международным договорам?

- Обязательства России по договорам и конвенциям, подписанным на основе равенства, остаются в силе. Но все договорные акты, подписанные втайне от народов, будут аннулированы. Господин министр, позвольте мне ознакомить вас с письмом народного комиссара иностранных дел, в котором определены мои полномочия.

"Полномочие

Именем Российской Республики

Гражданин Вячеслав Вячеславович^* Воровский назначается Полномочным дипломатическим агентом Народного Комиссариата по иностранным делам в Стокгольме. Ему поручается право смещения всех членов миссий и консульств в Швеции, Дании и Норвегии и право их замещения другими лицами. Все члены скандинавских миссий и консульств обязаны сдавать гражданину Воровскому, по первому его требованию, все дела и государственные суммы, находящиеся как на руках, так и в банках на текущем счету. Всякое уклонение от выполнения означенных требований В. В. Воровского будет приравнено к тяжкому государственному преступлению, за которое виновный понесет кару как лично, так и путем конфискации его имущества, находящегося в России".

^*(Так в документе.)

- Да, - сказал Хеллнер, выслушав перевод письма, - ваши полномочия весьма и весьма обширны.

- Эти полномочия определены на основании постановления Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.

- Думаю, что на вашем пути встретятся трудности. Ведь послы и посланники, назначенные царским правительством, продолжают оставаться на своих постах. Впрочем, это вопрос будущего. Королевское правительство внимательно следило за развитием русской революции. Это естественно. У него нет оснований не принять у себя представителя ее правительства. Разумеется, при условии, что посланник Швеции по-прежнему будет оставаться в Петербурге.

- Господин министр, в настоящее время мое правительство не ставит вопрос о признании Российской республики де-юре. Но оно считает необходимым предоставление ее представителю таких дипломатических привилегий, как передача правительству и получение от него шифрованных телеграмм, неприкосновенность дипломатической почты, выдача паспортов гражданам своей страны.

- Мы решим этот вопрос на правах взаимности. При этом я должен предупредить, что никакая пропаганда русских большевиков не должна проводиться в королевстве. Если у вас будет желание снова побеседовать со мной, дайте знать об этом депутату Линдбладу. Будем поддерживать связи через него, чтобы не дразнить гусей.

Позже Юханнес Хеллнер, доктор юридических наук, в своей книге воспоминаний напишет о встречах с первым полпредом в Швеции. "...Воровский произвел на меня впечатление образованного и симпатичного человека, преисполненного любви к родине и убежденного в том, что те идеи, которые он проводит в жизнь, должны приумножать благополучие его родины. Между прочим, его глаза излучали фанатический жар, и в нем было что-то от апостола и аскета, что, вероятно, отмечается среди русских революционеров. Прошло немало времени, прежде чем он посетил меня в моем рабочем кабинете, но потом, когда втянулся в работу, он посещал меня чаще"^*.

^*(Hellner Joh. Minnen och dagbocker. Stockholm, 1960, p. 398, 399.)

Страна Советов находилась в крайне тяжелом положении. Ленин, лично поручивший Воровскому вести неофициальные переговоры о мире в Стокгольме, в своей телеграмме от 26 февраля запрашивал его:

"Получаете ли все наши телеграммы, знаете ли немецкие условия и то, что мы их приняли. Сообщайте ежедневно телеграфом, какие вести у Вас и из заграничной печати"^*.

^*(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 47.)

8 июня 1918 года Воровский прибыл в Москву по служебным делам, встретился со старыми друзьями.

- Э, батенька, - сказал Ленин, вставая из-за стола, - вижу, не поправляетесь на шведских хлебах.

Долго и подробно рассказывал Воровский о состоянии советско-шведских отношений. Шведы хотя и оглядываются на Германию и Англию, говорил он, готовы торговать с новой Россией, но на признание ее де-юре в ближайшее время не пойдут...

Внимательно выслушав, Ленин сказал:

- Сейчас на повестке дня стоит вопрос о переговорах с финнами о мире. Не сомневаюсь, переговоры будут трудными. Думаем назначить вас, Вацлав Вацлавович, главой правительственной делегации.

Положение молодой республики по-прежнему оставалось тяжелым. Контрреволюционные элементы готовились к восстанию. Правые эсеры, перейдя на нелегальное положение, разрабатывали план покушения на Ленина.

27 июля Ленин подписал два дипломатических документа на русском и французском языках. Это были верительные грамоты первого посла молодой республики.

"Совет Народных Комиссаров

Сим объявляет, что назначил Полномочным Представителем в Стокгольме гражданина Вацлава Вацлавовича Воровского.

Ввиду этого Совет Народных Комиссаров приглашает всех и каждого, кому о том ведать надлежит, признавать его в этом звании, а подлежащие власти оказывать ему зависящее содействие при исполнении возложенных на него обязанностей и предоставить ему пользоваться всеми правами, преимуществами и вольностями, каковые принадлежат его званию.

Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин)

Москва, июля 27 дня 1918 года"^*.

^*(Ленинский сборник XXXV. М., 1945, с. 30.)

В другой верительной грамоте сообщалось о назначении Воровского полномочным представителем РСФСР в Дании.

31 июля 1918 года делегация в составе Воровского, Ганецкого и Менжинского прибыла в Берлин. Здесь в обстановке крайне напряженных отношений между Советской Россией и Германией начались мирные советско-финляндские переговоры.

Первое заседание, начавшееся 3 августа, открыл товарищ статс-секретаря по иностранным делам Германии фон Штумм. Разногласия начались с первых шагов. Финляндская делегация во главе с Энкелем потребовала передачи Финляндии огромных территорий Советской России.

В своем письме от 13 августа 1918 года Воровский писал Ленину, что немцы ведут двойную игру.

Три недели бесплодных напряженных переговоров вынудили Воровского 25 августа направить Энкелю письмо с предложением прервать их, не определяя срока возобновления. Встретившись с Энкелем, Воровский вручил ему своей проект предварительного соглашения между Советской Россией и Финляндией, содержавший рекомендации сторонам поддерживать добрососедские отношения, возобновить пассажирское и торговое судоходство между Петроградом и Гельсингфорсом, предоставить друг другу право транзита через свои территории.

Снова Стокгольм. В жизни Швеции происходили заметные изменения. Нехватка угля, нефти, сырья привела к ухудшению ее экономического положения - останавливались промышленные предприятия, росла армия безработных. Были введены карточки на хлеб, мясо, молоко, ограничения на продукты для дипломатического корпуса.

Нетрудно было заметить и некоторые изменения в настроении министра иностранных дел. С его ведома 19 октября полицейские задержали в порту столицы дипкурьера, прибывшего из Петрограда, допросили его и потребовали вскрыть пакеты с дипломатической почтой.

20 октября Воровский направил министру иностранных дел ноту протеста против этой провокации. В ответной ноте, последовавшей на следующий день, сообщалось, что требования полиции были ответной мерой на "действия представителя морского комиссариата" РСФСР, который 15 октября проник в канцелярию шведской миссии в Петрограде и "подверг там самому тщательному осмотру подготовленную для отправки почту". Однако, пояснялось в ноте, "поскольку петроградские власти дали удовлетворение", полиция не вскрыла пакеты с дипломатической почтой.

Разговор с министром не рассеял опасений Воровского за жизнь дипкурьеров и сохранность дипломатической почты. 28 октября он направил ему ноту, в которой поставил вопрос о предоставлении шведским правительством правительству Российской республики гарантии - не прибегать к репрессивным мерам, прежде чем будут сделаны попытки устранить возможные недоразумения мирным путем.

Решительный тон этой ноты возымел действие. 30 октября Хеллнер прислал Воровскому ноту, в которой сообщалось о согласии королевского правительства с рекомендацией правительства РСФСР изыскивать пути "полюбовного соглашения" в случае возникновения недоразумений.

В осенние дни 1918 года шведы, раскрывая свежие газеты, могли прочесть на их страницах сообщения о путешествиях, кораблекрушениях, бегстве кайзера, бывшего императора Германии, в Голландию, об ограблении банков, о 200-летней годовщине со дня кончины Карла XII, об оживлении деятельности белогвардейских организаций.

Следя за прессой, Воровский почти ежедневно делал для себя выписки и заметки. Особое внимание он обращал на сообщения и статьи, в которых отражалась позиция Швеции по отношению к Стране Советов. Тогда эта позиция, к сожалению, была недружественной. Шведские власти, приютив в своей столице белогвардейцев, поощряли их деятельность. Выдавая себя за "жертвы насилия большевиков", белогвардейцы вели пропаганду, требуя восстановления монархии в России, издавали клеветническую газету "Эхо России", вербовали солдат и офицеров в "добровольческую армию" генерала Юденича, создали конспиративную организацию - "Лигу убийц". Пуская в ход шантаж и угрозы, лига готовила нападение на квартиры лиц, "симпатизировавших Советам".

Воровский тщательно анализировал сообщения печати, сопоставлял их с другими данными, не пропускал ни одной фальшивки, особенно если они касались русско-шведских отношений, и давал им отпор. Его внимание привлекли статьи, опубликованные в "Дагенс нюхетер", о попытках белогвардейцев создать свое "правительство" в эмиграции. Речь шла о прожектах формирования "правительства" из бывших царских министров и сановников, обосновавшихся в ряде столиц западных держав. Эта идея была подсказана Лондоном и Парижем. Ведь там еще действовали бывшие царские посольства. Дело, однако, осложнялось поисками кандидата на пост "премьер-министра". Великие князья отказались. Отказался и граф Коковцов, имевший при царе портфель председателя Совета министров. Когда же снова обратились к нему, он ответил: "Господа, куда мне, старой енотовой шубе. Да, говоря откровенно, было бы безнадежно думать о возрождении монархии в России". Наконец, уговорили Трепова, бывшего председателя Совета министров.

Переговоры о формировании эмигрантского "правительства" провалились. Бывшие царские министры один за другим отклоняли "заманчивые" предложения.

Полпред Воровский в своих донесениях и личных докладах Чичерину высказывал опасения, что в этой обстановке российские граждане, выразившие желание возвратиться на родину, могут "внезапно исчезнуть" и, если власти не примут надлежащих мер в ближайшее время, можно ждать нападения белогвардейцев и на полпредство. Позже он в своей статье "Жертвы стокгольмских бандитов" писал, что, может быть, об этих преступлениях впоследствии расскажет какой-нибудь агент шведской уголовной полиции в своих воспоминаниях.

"Человеку, жившему в Швеции, должно прежде всего показаться крайне странным, что в этой маленькой стране с хорошо организованном уголовной полицией такие преступления не только могут совершаться, но даже по месяцам остаются нераскрытыми. Это можно объяснить только тем, что уголовная полиция отдана там в распоряжение политической борьбы с большевизмом..."

6 декабря 1918 года министр Хеллнер пригласил к себе Воровского и заявил ему протест против ведения "коммунистической пропаганды". Указав выразительным взглядом на столик со стопкой книг, он сообщил, что они "случайно" выпали из багажа, прибывшего пароходом на имя представительства.

- Мое правительство, - продолжал министр, - приняло решение отозвать состав своей миссии из Петрограда и предложить полномочному представителю России покинуть пределы королевства.

- Господин министр, ваше правительство, приняв решение о разрыве отношений с нами, должно взять на себя и ответственность за его последствия. Считаю, однако, необходимым пояснить, что книги - произведения Герцена, Дарвина, Белинского, Чернышевского, Энгельса, Нансена, Льва Толстого и вашего соотечественника Августа Стриндберга - присланы по моей просьбе для библиотеки представительства. Не сомневаюсь, что книги этих авторов имеются и в библиотеке вашей миссии в Петрограде.

- Возможно, но я ничего не могу добавить к своему заявлению.

- Господин министр, я должен еще сообщить вам, что мое правительство, выполняя свои обязательства по торговому соглашению, дало указание отправить вам пароходом "Федоров" товары на три миллиона крон. Принимает ли шведская сторона ответственность за сохранность этих товаров?

- Разумеется. Заявление, которое я сделал вам, не сопряжено с условием немедленного отъезда.

О содержании беседы Воровский сообщил Чичерину, как обычно, шифрованной телеграммой. Чичерин ответил немедленно. Он рекомендовал возложить ответственность за разрыв отношений на правительство Швеции и продолжать отстаивать права неприкосновенности полпредства и его сотрудников.

8 декабря министр снова пригласил к себе Воровского.

- Я хочу, - сказал он, - сделать дополнение к своему заявлению. Во время нашей прошлой встречи я забыл сообщить вам, что одновременно с моим заявлением о разрыве наших отношений вы лишаетесь и права передачи шифрованных телеграмм.

Воровский встал и, отчеканивая каждое слово, произнес:

- Господин министр, не вдаваясь в анализ причин, побудивших ваше правительство принять такое решение, я позволю себе дать ответ на это заявление нотой.

9 декабря он направил министру ноту, в которой указывалось, что решение шведского правительства о лишении полномочного представителя РСФСР права посылать шифрованные телеграммы своему правительству есть не что иное, как неслыханная мера, не применяемая в цивилизованных странах даже в случае объявления войны. В ноте выражалось сомнение, сможет ли правительство Швеции решить вопрос о выезде из России членов своей миссии без участия полномочного представителя.

Серьезное предупреждение, ясно выраженное в этой ноте, заставило Хеллнера отступить. 13 декабря, пригласив к себе Воровского, он сказал, что господин полномочный представитель может покинуть территорию Швеции, когда закончит свои дела.

Выступая в риксдаге 16 декабря, министр иностранных дел, опасаясь, как видно, вызвать недовольство общественного мнения, не стал говорить о разрыве отношений, а ограничился замечанием о каком-то "дисциплинарном наказании".

19 декабря 1918 года в газете "Известия" появилось краткое сообщение о разрыве отношений между Россией и Швецией:

"Шведское правительство предложило Российскому дипломатическому представителю в Стокгольме тов. Воровскому покинуть пределы Швеции.

Предложение мотивировалось тем, что тов. Воровский злоупотреблял шифрами и посылкой дипкурьеров".

Хеллнер продолжал постепенно отступать, но так, чтобы это не было слишком заметно для Лондона и Берлина.

Дуэль в письмах, которыми обменивались министр иностранных дел и полномочный представитель, продолжалась.

21 января Хеллнер сообщил Воровскому, что шведское правительство просит его не откладывать свой отъезд, ибо уже назначен день отхода парохода: в субботу 25 января. Отмена отъезда миссии "могла бы иметь серьезные неблагоприятные последствия".

Это требование ультимативного характера было вызвано не иначе как давлением послов Великобритании, Франции, Германии. В тот же день Воровский направил министру ноту, имевшую важное политическое значение. Теперь, говорилось в ноте, когда между правительством Российской республики и правительствами Соединенных Штатов Америки и стран Согласия ведутся полуофициальные переговоры о прекращении враждебных действий, правительству РСФСР весьма важно иметь своего представителя за границей как в своих интересах, так и в интересах общего мира. Но именно в этот исторический момент шведское правительство "нашло нужным прервать все сношения с Российской Республикой и потребовать отъезда из Швеции ее представителя..."

22 января Воровский сообщил министру нотой, что завершает свои служебные дела, но выехать 25 января не может. Если министр иностранных дел не считает себя связанным обещаниями, он может заставить его уехать насильственным путем, так, "чтобы стали очевидными и смысл разрыва отношений и неоспоримый факт нашей высылки".

Наступил день отъезда. Утром 30 января Воровский нанес прощальный визит министру иностранных дел. Выразив надежду на восстановление советско-шведских отношений в недалеком будущем, он заявил, что правительство РСФСР не желает полного разрыва отношений между двумя соседними государствами и готово разрешить одному из подданных королевства остаться в Петрограде с правами шведского консула при условии, что одному из подданных королевства будут предоставлены права русского консула в Стокгольме.

- Пусть, господин министр, сохранятся хотя бы эти связи, если нет другого выхода. Я приготовил ноту. Депутат риксдага Фредрик Стрём, с которым я беседовал, согласен взять на себя миссию защиты интересов граждан Российской республики в Швеции.

Хеллнер внимательно прочитал ноту и после недолгого раздумья ответил, что правительство Швеции согласно поддерживать такие связи с правительством России^*.

^*(Эти связи сохранились до 15 - 18 марта 1924 года, когда были установлены дипломатические отношения между СССР и Швецией.)

Простившись с министром, Воровский скорым шагом направился к королевскому дворцу. Там, в открытом внутреннем дворе, его ждали жена и дочь. Ровно в полдень должна была начаться смена почетного караула. Одна из воинских частей в парадной форме с духовым оркестром впереди, пройдя строевым маршем по наиболее многолюдным улицам, уже приближалась к дворцовой площади. В толпе наступила тишина, когда раздалась команда и солдат с большим национальным флагом в правой руке стал "на караул". Столь шумная и красочная церемония с поочередным участием в ней воинских частей всех родов войск, в том числе и кавалерийских, - старая национальная традиция страны.

По дороге домой Воровский забежал в книжную лавку. Порывшись на знакомой полке среди русских книг, он нашел и интересную книжечку для дочери - "Новый путь обучения устному и письменному выражению мыслей" Борисова и Лаврова.

Став первым послом нового мира, Воровский с достоинством и честью защищал интересы своего Отечества. Он создал бюро дипломатических миссий в Дании и Норвегии, положил начало развитию с ними добрососедских отношений, оказывал бывшим русским военнопленным, бежавшим из германских лагерей, помощь в возвращении на родину, вел переговоры о закупках машин, станков, плугов, кос, продовольствия, семян, книг.

Прибыв в Москву, Воровский представил Ленину свой доклад о действительных причинах разрыва отношений между РСФСР и Скандинавскими странами.

На Малой Никитской

11 января 1918 года правительство РСФСР издало декрет о Государственном издательстве, который предусматривал широкое развитие в стране издательской деятельности. Особое значение придавалось выпуску произведений русской классики и школьных учебников. Однако острая борьба между частными издательствами, имевшими современное оборудование и запасы бумаги, и Государственным издательством осложняла идеологическую работу партии и правительства среди масс.

В теплый майский вечер, когда на деревьях уже появились первые молодые листья, Ленин и Воровский прогуливались по дорожке сада невдалеке от Боровицких ворот Кремля. Это был их любимый отдых после заседаний и совещаний.

- Вацлав Вацлавович, - сказал Ленин, замедлив шаг, - вернемся еще раз к нашей беседе о Государственном издательстве. Если бы мы сосредоточили в нем всю деятельность по изданию книг и журналов, не сомневаюсь, ускорили бы коренные преобразования в области просвещения и культуры. Думаю, что тогда было бы легче издавать и литературу на иностранных языках. Предложение о назначении вас, секретаря Коминтерна, заведующим Государственным издательством мы хорошенько обдумали.

- Боюсь, Владимир Ильич, что мои немощные плечи не выдержат этого груза. Дело важное.

- Архиважное, сказал бы я. Горький и Бонч-Бруевич, с которыми я беседовал, обещали помочь, а это, как ни говорите, сила немалая. Посоветуйтесь с ними.

Получив назначение на пост заведующего Государственным издательством, Воровский знакомился со всеми процессами "создания" книг. Беседуя с Горьким, он рассказал ему, что правительство считает возможным сохранить на некоторое время частные издательства.

- Речь идет об издательствах Сытина, Сойкина, Панафидиной, Гранат, "Просвещение", снискавших добрую славу на ниве просвещения.

- Это хорошо, - отметил Горький, проводя ладонью по усам, - коль желаете, познакомлю вас с Петром Петровичем Сойкиным. Это хороший человек. Не марксист, но лояльно относится к нам. Помню, рассказывал он, что как-то у него в доме матросы производили обыск. Найдя в шкатулке письма и корешки почтовых переводов денег, они начали рассматривать их. Обратив внимание на потертую квитанцию перевода 54 рублей В. И. Ульянову в Минусинск, матросы тут же прекратили обыск, извинились, а на следующий день принесли ему охранную бумагу и две буханки черного хлеба.

- Интересно. Не знал я этого, Алексей Максимович. Не был ли это гонорар?

- Конечно, гонорар. Но, Вацлав Вацлавович, согласитесь, в те времена не каждый издатель мог осмелиться публиковать у себя статьи политических ссыльных и почтой высылать им гонорары в места ссылки.

Невысокого роста, худенький, поседевший, Сойкин встретил гостей радушно. Проводив их в свой кабинет, он остановился у большого книжного шкафа красного дерева. Там, за зеркальными стеклами, пестрели корешки книг Жюля Верна, Конан Дойля, Майн Рида, Фенимора Купера, Луи Жаколио, Андре Лори, Стивенсона, Александра Дюма. На самой нижней полке в голубых, зеленых, синих переплетах стояли в два ряда, словно гренадеры, тома журналов "Природа и люди", "Научное обозрение", "Знание для всех".

- Позвольте, Петр Петрович, - начал Горький, - представить. Мой хороший знакомый, Вацлав Вацлавович Воровский, литератор и секретарь Коминтерна. Интересуется планом издания книг, хотел бы посоветоваться с вами, побывать в типографии, поговорить с рабочими.

- Это возможно, - сказал Сойкин, чуть поклонившись. - Желал бы господин комиссар ознакомиться и с бухгалтерскими книгами, счетами?

- Нет, не беспокойтесь, - ответил Воровский.

Изучая опыт работы частных издательств, Воровский побывал в издательских конторах и типографиях Сытина и братьев Гранат.

Деятельность Государственного издательства, объединившего издательства различных ведомств, в условиях гражданской войны и блокады была сопряжена с немалыми трудностями. Наметив большой план издания научной, художественной и политической литературы, плакатов, листовок, Госиздат не смог полностью осуществить его из-за нехватки квалифицированных кадров, бумаги, топлива. Часть редакторов, корректоров, наборщиков еще находилась под влиянием эсеров, меньшевиков, проводила политику бойкота.

Выступая на заседании редакционной коллегии с сообщением об итогах выполнения плана, Воровский обратил внимание на ошибки, опечатки, неряшливое издание книг и зачитал письмо Ленина от 24 октября 1919 года.

"Тов. В. В. Воровскому В Государственное издательство

Просмотрев брошюру "III Интернационал. 6-7 марта 1919", изд. "Государственное издательство", Москва, 1919 (цена 8 руб.), страниц 99, я объявляю строгий выговор за подобное издание и требую, чтобы все члены коллегии Государственного издательства прочли настоящее мое письмо и выработали серьезные меры гарантии, чтобы такое безобразие не могло повторяться.

Брошюра издана отвратительно. Это какая-то пачкотня. Нет оглавления. Какой-то идиот или неряха, очевидно, безграмотный, собрал, точно в пьяном виде, все "материалы", статейки, речи и в беспорядке напечатал.

Ни предисловия, ни протоколов, ни точного текста решений, ни выделения решений от речей, статей, заметок, ничего ровно! Неслыханный позор!

Великое историческое событие опозорено подобной брошюрой"^*.

^*(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 51, с. 70-71.)

Как бывало в Женеве, Ленин и Крупская приглашали к себе Воровского с супругой на вечерний чай. За самоваром, светившим угольками в поддувале, говорили о настоящем и будущем. Это были дружеские беседы, в которых затрагивались вопросы государственные, партийные, личные. Зная, с какими трудностями приходится сталкиваться Госиздату в его работе, Ленин рекомендовал Воровскому привлекать писателей, ученых, уделять особое внимание подготовке к изданию Собрания сочинений Маркса и Энгельса, сочинений русских писателей, бережно относиться к рукописям. Но на его просьбу о выделении издательству иностранной валюты или золота на приобретение новейшего типографского оборудования, печатной краски, бумаги он спокойно ответил:

- Дорогой мой Вацлав Вацлавович, вначале хлеб, паровозы, сеялки, косы, рыболовные сети.

Выполняя решения IX съезда партии о подготовке первого издания Сочинений В. И. Ленина в 20 томах, Воровский занимался тщательным поиском ленинских материалов и кропотливым их исследованием. Столь ответственная работа требовала большого напряжения сил. Надо было просмотреть тысячи различных изданий, установить авторство, сверить опубликованные тексты с оригиналом.

Поздним вечером, когда в бывшем особняке Рябушинского на Малой Никитской, где располагался Госиздат, наступило затишье, Воровский встретил Ольгу Константиновну Матюшину, своего старого друга. Вспомнили Петербург, как познакомились в книжном издательстве "Вперед". Говорили о плане выпуска книг, о работе над подготовкой издания Собрания сочинений Ленина.

- Для сочинений Ильича постараемся все найти. Если вы, Ольга Константиновна, обнаружите какое-нибудь издание ленинских произведений, присылайте мне отдельным пакетом. Надо собрать решительно все!

Вспоминая об этой беседе, Матюшина писала:

"Усталое лицо Вацлава Вацлавовича просияло. Исчезли черточки горечи, которые я заметила, когда вошла. Он точно уже видел перед собой Собрание сочинений Ленина, стоящее на полках".

Тяжелая болезнь легких и сердца сломила Вацлава Вацлавовича. Ленин дважды навещал его в больнице, сердечно беседовал с ним.

В Италии

История развития отношений между Россией и Италией уходит в далекое прошлое. В течение столетий итальянские зодчие, художники, скульпторы, инженеры, каменщики, учителя музыки и пения работали в России. Для многих она становилась родиной. Кваренги, Ринальди, Росси строили дворцы, соборы, арки, проводили каналы, разбивали сады и парки. Имена Данте, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Манцони, Эдмондо д'Амичиса известны в России со школьной скамьи.

Многие русские писатели, ученые, художники, композиторы, артисты учились и работали в академиях, научных и учебных заведениях Рима, Флоренции, Болоньи, Неаполя. Гоголь, Жуковский, Кипренский, Александр Иванов, Баратынский, Тургенев, Герцен, Верещагин, Чайковский, Григорович, Боборыкин, Горький жили и творили в Италии.

В России выступали с концертами Верди, Масканьи, Карузо; в Италии - Рахманинов, Павлова, Шаляпин...

Прогрессивные люди России активно поддерживали итальянский народ в его тяжелой борьбе за объединение родины в единое, независимое государство.

Одно из событий в жизни Италии оставило большой след в истории русско-итальянских отношений. В ночь на 28 декабря 1908 года в Мессине произошло сильное землетрясение. Катастрофа превратила древний город в руины. Почти одновременно произошло землетрясение на полуострове Калабрия, на другом берегу Мессинского залива. Это было национальное бедствие, унесшее более 120 тысяч человек. Об этом напоминают бесчисленные ряды могил с надписями: "28 dicembre 1908 anno", высеченными на камнях. Здесь же покоятся и русские моряки, погибшие при спасении итальянцев.

Корабли российского флота "Адмирал Макаров", "Слава", "Богатырь", "Цесаревич", находившиеся в Ионическом и Средиземном морях, сразу же, как только получили сигналы бедствия, повернули к берегам Сицилии. Прибыв первыми, русские моряки увидели руины и пепелище, над которыми стояли столбы пыли и дыма: горели хранилища газа. На набережной Виктора Эммануила с ее чудесным фонтаном Нептун и аллеями пальм громоздились изломанные баржи, яхты, рыбацкие лодки, бочки, выброшенные разъяренным морем. На месте причалов торчали железные столбы. Маяк, когда-то освещавший путь судам, был снесен волнами до самого основания. Всюду раздавались стоны, рыдания и вопли обезумевших от страха людей.

В течение пяти дней русские моряки, среди которых была сестра милосердия Елизавета Девира, спасали людей. Днем и ночью при свете фонарей они раскапывали и разгребали руками горы обломков, камня, мрамора, кирпича и вытаскивали из-под них людей, давали им воды, уносили в лазареты. Все запасы про-довольствия, пресной воды, одежды, медикаментов, хранившиеся на кораблях, были отданы детям и раненым.

За самоотверженность и мужество королевское правительство наградило многих русских моряков и сестру милосердия золотыми, серебряными и бронзовыми медалями. В память об этом подвиге в Мессине был воздвигнут обелиск и была выбита памятная медаль. Высоких наград за спасение людей были удостоены моряки Италии, Греции, Испании, Франции и других стран.

Между Россией и Италией издавна поддерживались экономические связи. После Октябрьской революции эти связи почти прервались.

Однако под давлением промышленных кругов в 1920 году в печати появились заявления министра иностранных дел Карло Сфорца о готовности его правительства возобновить торговые отношения с Советской Россией и принять в Риме ее экономическую делегацию.

Ленин рекомендовал Чичерину подумать, кого можно было бы направить в Италию в качестве главы экономической делегации. 15 мая 1920 года Политбюро ЦК РКП (б) рекомендовало назначить на этот пост Воровского.

Шли месяцы, но дело не трогалось с места. Чичерин, желая ускорить решение вопроса о восстановлении торговых отношений с Италией, передал по радио 1 февраля 1921 года ноту, адресованную министру иностранных дел Сфорца. В ноте он просил сообщить, считает ли итальянское правительство свое заявление о желательности установления торговых отношений с Советской Россией действительным.

5 февраля Сфорца ответил, что итальянскому посланнику в Эстонии поручено сообщить представителю России о согласии принять ее экономическую делегацию.

Пока велись переговоры, положение в Италии резко обострилось. Фашистские отряды, готовясь к захвату власти, все чаще совершали террористические акты, погромы в учреждениях демократических организаций, редакциях газет.

Итальянское правительство, рассматривая фашистскую партию как ударную силу в борьбе против забастовок и революционного движения в стране, не принимало серьезных мер.

14 марта 1921 года Воровский прибыл в Рим. На вокзале гостя встречали представители министерства иностранных дел, коммунистической и социалистической партий. В толпе, собравшейся на перроне, раздавались возгласы: "Вива Руссиа!"

На следующий день, когда представители экономической делегации явились в таможню за своим багажом, чиновники заявили им, что он может быть выдан только после досмотра. Соглашение о взаимном праве экономических делегаций провозить багаж без досмотра было нарушено. В печати появились сенсационные сообщения о "несметных богатствах", будто бы скрытых в этом багаже. Сообщалось, что там, в баулах и ящиках, золото, бриллианты, пропагандистская литература, оружие. 17 марта фашисты, одетые в черные рубашки, устроили перед таможней сборище. Толпились у таможни и журналисты, надеясь первыми увидеть среди этих "несметных богатств" корону последнего русского царя.

Поскольку дело с задержкой багажа приняло политический характер, Воровский обратился 18 марта в министерство иностранных дел с протестом.

Сфорца ответил, что он дал указание применить к багажу экономической делегации обычные дипломатические льготы. Однако чиновники таможни сорвали печати с багажа и осмотрели его.

Провокационная затея окончилась конфузом. Журналисты, ожидавшие новой сенсации, были разочарованы. Полицейские и таможенные чиновники не могли найти ничего "недозволенного". Об этом говорилось в официальном сообщении агентства Стефани.

Багаж был выдан без дальнейших проволочек. Воровский посетил Сфорца лишь после извинения за самовольное вскрытие багажа.

Министр и полпред внимательно рассматривали друг друга. Воровский попросил министерство иностранных дел дать письменное подтверждение прерогатив делегации, о которых уже было достигнуто соглашение на правах взаимности между правительствами обеих стран. Это подтверждение, пояснил он, должно предусматривать предоставление прав на обмен обычными и шифрованными телеграммами, прием и отправку дипломатической почты, личную неприкосновенность.

Выслушав Воровского, министр рекомендовал ему изложить содержание этих пунктов в ноте и направить ее лично ему.

- Я думаю, - продолжал он, - что, изучив ноту, королевское правительство примет решение в благожелательном духе. Мое правительство весьма сочувственно относится к предложению России сделать крупные заказы в Италии, в особенности теперь, когда наша промышленность находится в состоянии застоя.

- Эти заказы, господин министр, сократили бы безработицу. Заказы, в частности на различные суда для торгового флота, сократили бы и эмиграцию ваших рабочих в чужие и далекие края.

- Надеюсь, господин Воровский, что к этому вопросу мы еще вернемся. В нашей печати, как вы могли заметить, наблюдается повышенный интерес к России, особенно теперь, когда началась кампания по выборам в парламент.

- Вы правы, выборы всегда приводят в движение политические силы. Возможно, что эти выборы принесут какие-нибудь изменения в их расстановке.

Но Сфорца, хоть и знал хорошо положение в стране, уклонился от ответа на вопрос, ожидает ли он после парламентских выборов серьезных изменений во внешней политике правительства.

6 апреля 1921 года Воровский направил Сфорца ноту с изложением основных прерогатив экономической делегации в формулировках, согласованных в беседе с ним.

Первыми посетителями экономической делегации были русские солдаты, посланные царским правительством на Западный фронт, матросы русских пароходов, задержанных в итальянских портах, русские эмигранты. Оказавшись на чужбине, они кочевали из страны в страну в поисках заработка. Испытав голод, унижения и страх за свое будущее, многие из них обращались с просьбами о помощи и разрешении возвратиться на Родину. За каждой их просьбой стояла трагическая жизнь, глубокое осознание своих ошибок. Воровский, добиваясь возвращения этих людей на Родину, ссылался на тот или иной закон королевства, на различные положения международных конвенций, на обычаи и традиции.

3 мая министерство иностранных дел наконец ответило на ноту о письменном подтверждении прерогатив экономической делегации. Правительство отказалось признать за ней дипломатический статус.

Ответ вызвал у Воровского крайнее удивление, поскольку вопрос о прерогативах был согласован с министром. 7 мая он, напоминая об этом нотой, подчеркнул, что отказ фактически аннулирует право делегации на пользование шифром и ставит ее в положение частной торговой компании.

Условия пребывания экономической делегации в Риме ухудшились. Полиция установила слежку за сотрудниками, задерживала дипломатических курьеров на границе и пыталась подвергнуть их обыску. Задержан был и Максим Пешков, сын А. М. Горького, везший дипломатическую почту в Рим.

Парламентские выборы, состоявшиеся 15 мая 1921 года, вызвали дальнейший кризис политики буржуазных партий, входивших в Национальный блок во главе с Джолитти. На этот раз фашисты получили в парламенте 35 депутатских мест. Объединившись с другими реакционными силами, они стали еще активнее выступать против коммунистов и социалистов.

В этих условиях под давлением нараставшего движения общественности за развитие связей с Советской Россией правительство было вынуждено уступить.

19 мая в газетах появилось сообщение о беседе министра иностранных дел с корреспондентом газеты "Стампа", в котором говорилось, что Италия искренне стремится к экономическому сотрудничеству с Россией, что прибытие Воровского должно рассматриваться не как "акт коммунистической агитации", а как доказательство способности Советского правительства учитывать реальную обстановку.

21 мая Воровский получил ноту министерства иностранных дел с предложением начать подготовку проекта торгового договора. Этим предложением правительство Джолитти надеялось укрепить свои позиции, пошатнувшиеся после парламентских выборов, и привлечь на свою сторону большее число депутатов.

Не имея разрешения итальянского правительства на право пользоваться шифрованной перепиской, Воровский не мог в срочном порядке посоветоваться со своим правительством. 23 мая он направил министерству иностранных дел ноту, в которой излагалась история переговоров о подписании торгового соглашения, приводились факты враждебной деятельности полиции.

Экономическая делегация, говорилось в ноте, заявляла министерству устно и письменно, что она не имеет возможности спокойно обсуждать статьи проекта соглашения, что ее сотрудники являются жертвами безнаказанных оскорблений, а ее помещению и деловым бумагам не обеспечена неприкосновенность. Делегации не остается ничего другого, как довести до сведения министерства иностранных дел, что она покидает итальянскую территорию.

26 мая министр иностранных дел Сфорца, пригласив к себе Воровского, беседовал с ним уже за чашкой кофе.

- Господин Воровский, - начал он, - королевское правительство, внимательно изучив вашу последнюю ноту, решило принять предложение о предоставлении нашим экономическим делегациям дипломатического статуса. Принимая это решение, оно руководствовалось желанием установить с Советской Россией более тесное сотрудничество. Я давно выступаю за признание вашей страны и установление с ней хороших отношений. Думаю, что вопрос о признании встанет в недалеком будущем. Я хотел бы заверить вас в том, что мое правительство никакого отношения не имело к грубым действиям, совершенным безответственными лицами против вашей делегации.

- Это ваше сообщение я принимаю к сведению.

- Соглашение о предоставлении нашим экономическим делегациям дипломатического статуса, - продолжал министр, - могло бы вступить в силу дня через два, если вы соблаговолите пересмотреть свое решение покинуть территорию Италии.

- Господин министр, могу ли я сообщить своему правительству о вашей готовности подтвердить это заявление нотой или письмом на мое имя?

- Безусловно. Ноту или письмо, в которых будет изложено это мое заявление, вы получите в ближайшие дни. Итак, если с вашей стороны нет возражений, мы могли бы дать в печать сообщение о решении вашей делегации остаться в Италии и продолжать выполнение своих функций.

- Это возможно, но желательно указать в сообщении, что такое решение было принято мною после беседы с вами.

Немного подумав, министр молча кивнул. Затем сказал:

- Вы дважды весьма настойчиво ставили передо мной вопрос о возвращении вам виллы бывшего царского посольства на виа Гаэта. Не исключено, что до решения этого вопроса мы предоставим вам другую виллу.

- Речь идет о законном возвращении имущества моего государства, господин министр.

- Да, я понимаю.

Утром 29 мая 1921 года Воровский получил обещанное письмо министра иностранных дел.

"Уважаемый господин Воровский.

В последней официальной ноте № 37, Вами присланной 23 с. м., Вы выражаете уверенность, что экономическое сближение между нашими двумя странами представляет наибольший интерес. Эту уверенность я вполне разделяю. С другой стороны, Вы выразили мысль, что для того, чтобы поставить Российскую Экономическую делегацию в условия, дающие ей возможность спокойно продолжать переговоры с целью заключения торгового договора между Италией и Россией, надобно было бы обеспечить ей обращение, которое гарантирует личный иммунитет ее членов и неприкосновенность ее учреждений. Вы мне позволили надеяться, что в течение одного месяца договор мог бы быть окончательно заключен.

В силу Ваших разъяснений и воодушевленный аналогичными желаниями, извещаю Вас, что мы расположены отныне согласиться на предоставление желаемых привилегий, которые будут затем включены в договор, о котором идет речь".

Это была одна из крупных побед правительства РСФСР.

С дипломатической почтой Воровский получил официальное "Полномочие":

"Правительство Российской Социалистической Федеративной Советской Республики настоящим уполномочивает российского гражданина Вацлава Вацлавовича Воровского на ведение переговоров с представителями Итальянского Правительства о заключении между Россией и Италией торгового договора, а также на подписание такового.

Председатель Совета Народных Комиссаров

Ленин

Народный комиссар по иностранным делам

Чичерин

Москва, 28 мая 1921 года".

6 июня Воровский посетил министра и по поручению своего правительства представил ему свой проект соглашения. Поблагодарив, Сфорца обещал ознакомиться с ним без промедления.

Джованни Джолитти рассматривал социалистическую партию как наиболее опасного врага своей политики. Отбивая атаки оппозиции, он прибегал к помощи фашистов, предоставлял казармы для их вооруженных отрядов, надеялся толкнуть с их помощью рабочее движение на реформистский путь и расколоть социалистическую партию. Джолитти как премьер-министр, а Бономи как военный министр, идя на поводу у наиболее реакционной части буржуазии, содействовали превращению фашистского движения в опасную силу.

Накануне открытия сессии нового парламента фашисты устроили шествие по улицам Рима в честь приезда Муссолини. Полиция усилила свои посты, но препятствий не чинила. Фашисты решили дать бой. Муссолини, выступая в парламенте, заявил, что социалисты хотят развязать в стране гражданскую войну. Получив сигнал, фашисты набросились на социалистов. Один из телохранителей Муссолини вынул из кармана револьвер, поднял его над головой и, размахивая им, орал на весь зал: "Silenzio! Attenzione!"^*.

^*(Тише! Внимание! (итал.).)

Первые сообщения о рукопашном бое в парламенте появились в вечерних газетах. Утром следующего дня правительство Джолитти подало в отставку.

На смену пришло правительство Иваноэ Бономи, когда-то исключенного из социалистической партии за правый реформизм. Новое правительство, куда вошли реформисты, социалисты, католики, либералы, консерваторы и беспартийные, оказалось весьма пестрым. Учитывая, к каким тяжелым последствиям привела политика прежнего правительства, Бономи разрешил проведение мирных демонстраций и митингов.

Максим Алексеевич Пешков прибыл в Рим с дипломатической почтой, не встретив на этот раз препятствий на границе. Привез он и личное письмо Воровскому от своего отца.

Отвечая на это письмо, Воровский приглашал Горького приехать в Италию погостить и отдохнуть.

Колонна ди Чезаро, депутат парламента, обещал показать Воровскому и его гостю, Максиму Пешкову, достопримечательности Сорренто и познакомить их с герцогом Николо Серракаприолой.

На пути к Неаполю остановились один раз.

Показался Соррентинский полуостров, выступающий в Тирренское море. С вершины главного хребта Монте-Латтари открывался вид на Неаполитанский залив, Неаполь, Везувий. По склонам гор разбросаны оливковые и лимонные деревья, виноградники. Вот, наконец, и Сорренто, окутанный дымкой голубого тумана. Раскинувшись на скале, круто обрывающейся в море, этот небольшой город окружен апельсиновыми и оливковыми рощами.

Ди Чезаро пригласил Воровского и Пешкова в ресторанчик на площади св. Антония.

- Не удивляйтесь, друзья, - сказал он, - если вы будете встречать здесь имя Антонио чуть ли не на каждом шагу. Его дают по традиции в честь св. Антония, покровителя Сорренто.

Да, так оно и оказалось. Старый кузнец, подковывающий лошадей на стоянке извозчиков, - Антонио, владелец аптеки - Антонио, в церкви св. Антония два Антонио: священник и его садовник. 17 января - день св. Антония - отмечается народными гуляньями.

Прошли по Корсо, осмотрели памятник великому поэту Торквато Тассо, посетили дом, в котором он родился, фабрику изделий из оливкового дерева и, наконец, добрались до виллы герцога, одного из потомков посланника Неаполитанского королевства в Петербурге.

Воровский поблагодарил за теплый прием и сказал о намерении Алексея Максимовича Горького приехать в Италию на отдых и поселиться в Сорренто, если, конечно, итальянское правительство не откажет ему в разрешении на въезд.

- У меня есть тихий уголок, - ответил герцог, - но подойдет ли он для столь известного писателя?

- Мой отец, - сказал Максим Пешков, - как раз в таких уголках любит работать^*.

^*(А. М. Горький жил в Сорренто на вилле герцога Серракаприола с 1924 по 1933 год.)

Возвратились в Рим, когда на Капитолии пробило девять вечера. Ди Чезаро пригласил друзей к себе на чашку кофе.

В комнате с двумя окнами во двор, со шкафами, набитыми книгами, глобусом на письменном столе, портретом Гарибальди на стене Воровский и Пешков рассматривали этрусскую вазу на тумбочке в углу. Усадив гостей за столик, ди Чезаро слегка дотронулся до руки Воровского:

- Узнав, что вы автор интересного очерка об одной бурной манифестации, опубликованного, если не ошибаюсь, в "Искре", я решил показать вам кое-какие семейные реликвии. Нет, это не рукописи древних или средних веков. Но прежде я поведаю вам небольшую историю, наделавшую много шума. Итак, тогда в политических кругах распространился слух о предстоящем приезде в Рим Николая II с ответным визитом. Социалисты сделали запрос в парламенте. Получив подтверждение, они вместе с республиканцами начали действовать. В печати появились статьи, в которых говорилось о царе как о душителе свободы, по воле которого многие передовые люди России были казнены, сосланы на каторгу, замучены в тюрьмах. Портрет нелестный, но точный. Программа действий предусматривала проведение манифестаций, митингов, посылку царю письма с решительной рекомендацией не приезжать, иначе итальянцы освищут его на всем пути следования от Равенны до самого Квиринала...

Вынув из красной шкатулки трубочку размером с карандаш, ди Чезаро повертел ее в руке. Это был свисток, раскрашенный в три цвета национального флага Италии. Поднеся свисток к губам, он так громко свистнул, что из детской комнаты выскочили девочка и мальчик с растрепанными волосами.

- Не жалея денег, - рассказывал ди Чезаро, - социалисты и республиканцы заказали на фабрике тысячи вот таких свистков, чтобы освистать царя. Желающих принять в этом участие было так много, что свистки поднялись в цене и перепродавались втридорога. Купил свисток и мой отец вместе с книжечкой в пестрой обложке под названием "II Fischio"^*. И каждый воскресный день, захватив с собой свисток и книжицу, содержащую инструкции и наставления на тот случай, если нагрянет полиция, он отправлялся за Тибр на репетиции. Народу собиралось много: рабочие, ремесленники, студенты, чиновники. Свистели на все лады. Королевское правительство, поднявшее на ноги всю полицию и карабинеров, ничего не могло сделать. Народ победил. Царь, боясь оскандалиться на весь мир, не приехал.

^*("Свист" (итал.).)

Фашисты продолжали бесчинствовать.

Разгромив Палату труда в Гроссето, они совершали погромы и убийства в Генуе, Флоренции, Венеции. Местные гарнизоны королевских войск бездействовали.

Когда волна гневного протеста охватила всю страну, Муссолини выступил с инициативой заключить перемирие с руководителями рабочих организаций, прикрываясь разглагольствованиями о мирных целях фашизма.

3 августа 1921 года в Монтечитерио представители социалистической партии, Всеобщей конфедерации труда и фашистских отрядов подписали "Пакт умиротворения". Конечно, никакого умиротворения он не принес. Это была одна из политических акций, с помощью которой фашисты надеялись ослабить сопротивление народа и укрепить свое влияние в кругах крупной буржуазии.

Делла Торретта, получивший портфель министра иностранных дел в новом правительстве, откладывал со дня на день встречу с Воровским. Но он охотно принимал "дипломатических представителей" эмигрантских "правительств Закавказских республик". Его тактика проволочек подверглась критике в парламенте и в печати.

Наконец 3 августа делла Торретта принял Воровского. Извинившись, что не мог сделать этого раньше, он начал любезно расспрашивать его, нет ли каких-либо претензий, не было ли со стороны безответственных лиц недостойных действий.

- Вы, господин Воровский, в эти дни были в Риме или выезжали куда-нибудь?

- Я ждал встречи с вами, - ответил Воровский.

- В печати, - продолжал министр, никак не прореагировав на эту реплику, - появляются весьма тревожные сообщения о тяжелом положении в России вследствие голода и внутренних событий.

- Многие из этих сообщений, господин министр, не являются достоверными. Контрреволюционные мятежи, вспыхнувшие в отдельных районах страны, подавлены. Сообщения же иностранной и белоэмигрантской печати о "восстаниях" в Москве, Петрограде, Киеве нет нужды опровергать. Источник весьма грязный.

- Разумеется, к сообщениям такого рода надо относиться осторожно. Я хотел бы сообщить вам, господин Воровский, что готов в любое время подписать с вами торговое соглашение. Ваш проект приемлем, остается лишь еще раз взглянуть на него.

Делла Торретта согласился начать переговоры и заявил, что, по его мнению, трудностей не будет, поскольку имеются два проекта. Трудности, однако, возникали на каждом шагу. Министр, защищая свой проект, утверждал, что в проекте Воровского чувствуется "влияние политики монополии на внешнюю торговлю", и приводил доводы тех, кто пытался дискредитировать принцип этой монополии.

Воровский отверг нападки на этот незыблемый принцип.

- Господин министр, - сказал он, - я уполномочен вести переговоры и подписать торговое соглашение, но я не буду обсуждать вопрос о нашей монополии на внешнюю торговлю.

- Если нет возможности освободить проект от чрезмерного влияния этой политики, нельзя ли это влияние по крайней мере ослабить?

- К сожалению, ваш проект содержит в себе только те положения, которые итальянское правительство сочло наиболее приемлемыми для себя.

Переговоры затягивались. Условия работы экономической делегации стали крайне тяжелыми. Фашисты, нарушив ,,Пакт умиротворения", перешли в наступление на демократические силы. Полиция и королевская гвардия, как и раньше, не вмешивались. Антифашисты устраивали демонстрации и забастовки протеста, создавали отряды самообороны. Страна, ставшая ареной острой политической борьбы и вооруженных столкновений, была близка к гражданской войне.

Делла Торретта преднамеренно затягивал переговоры, чтобы отложить подписание соглашения на неопределенное время. 19 декабря, отвечая в палате депутатов на запрос, почему правительство отказывается направить в Москву своего официального представителя по делам военнопленных, он изложил дело так, будто правительство Советской России умышленно задерживает итальянских военнопленных.

Это явно враждебное выступление министра иностранных дел произвело на депутатов неблагоприятное впечатление.

20 декабря Воровский посетил премьер-министра Бономи.

- Господин председатель, мне поручено вручить вам ноту протеста против враждебных выступлений министра иностранных дел в парламенте. Не было оснований у него заявлять о преднамеренной задержке итальянских военнопленных в России. Вам известно, что еще в 1920 году мое правительство подготови-ло к отправке в Италию около тысячи военнопленных, итальянских подданных. Мы просили ваше правительство позаботиться о доставке их на родину. Это подтверждается документами, хранящимися в бумагах вашего министерства иностранных дел.

- Насколько я помню, наше правительство не отказывалось принять необходимые меры.

- Да, - ответил Воровский, - официально не отказывалось, но и не принимало надлежащих мер. Допускаю, что трудности экономического характера явились препятствием.

Бономи начал нервно барабанить пальцами по краю стола, обдумывая ответ.

- Вопрос о военнопленных, - сказал он, растягивая слова, - мы, конечно, не должны связывать с нашими переговорами о торговом соглашении.

Премьер-министр дал понять, что он не одобряет выступления своего министра. Воровский, продолжая наступательную тактику, сообщил о своем предстоящем отъезде в Москву.

- Я уезжаю, чтобы сделать доклад своему правительству о состоянии наших отношений. К сожалению, я еще не получил ответа на ноту, в которой ставился вопрос о деятельности бывшего царского посольства.

Бономи встал из-за стола, взял стул и сел рядом с Воровским:

- Вы, господин посол, правы. Трудности имеются. Мне известно, что деятельность бывшего царского посольства угасает с каждым днем.

- Да, угасает, но неизвестно, как долго будет она угасать в нынешних условиях. Чиновники министерства иностранных дел, к сожалению, еще поддерживают связи с господином Персиани, советником бывшего посольства, приглашают его на дипломатические приемы, на беседы, позволяют ему вывешивать флаг царской России.

Премьер-министр взял карандаш и сделал в блокноте какую-то запись.

- Как и вы, господин Воровский, я буду говорить откровенно. Деятельность бывшего царского посольства есть не что иное, как наследие той политики, которую проводили мои бывшие коллеги.

- К сожалению, итальянское правительство поддерживает отношения с посольством, не представляющим Россию с Октября 1917 года. Ставя перед вами вопрос о непризнании бывшего царского посольства, я не могу не напомнить вашего заявления о готовности итальянского правительства возобновить политические и экономические отношения с моей страной.

Бономи доверительным, тихим голосом сказал:

- Дело идет к тому, господин посол. В парламенте, несмотря на различие политических сил, многие депутаты высказываются за полное признание. Деловые круги весьма заинтересованы в развитии экономических отношений с вашей страной.

- Господин председатель, поскольку ваше правительство не дает ответа на предложение моего правительства о непризнании бывшего посольства, продолжает поддерживать с ним официальные отношения, я снимаю с себя всякую ответственность за срыв подписания торгового соглашения.

- Господин посол, - начал Бономи дружеским тоном, - мы так много трудились с вами на общей ниве, что было бы непростительно останавливаться на полпути. Не в наших это интересах. Следовало бы довести дело до конца. Думаю, что королевское правительство удовлетворит ваше требование о непризнании царского посольства.

Прощаясь, Бономи сказал, что он внимательно изучит ноту и даст ей ход.

Ход, как видно, был дан.

22 декабря 1921 года депутат парламента Колонна ди Чезаро, выступавший в парламенте и печати за более активное развитие отношений Италии с Советской Россией, посетил Воровского. Он сообщил о согласии своего правительства обсудить в благожелательном духе вопрос о непризнании посольства царского режима. Ди Чезаро хотел знать, какая форма решения этого вопроса была бы наиболее приемлемой.

Воровский ответил, что такой формой могло бы быть письмо министра иностранных дел или другого официального лица с осуждением старой политики, то есть признания старого режима.

Утром 23 декабря Воровский получил от ди Чезаро письмо, в котором сообщалось, что правительство Италии готово как можно скорее подписать предварительное соглашение, а также лишить агентов старого режима права на пользование шифром и дипломатической вализой. Что же касается дипломатических отношений между министерством иностранных дел и этими агентами, говорилось в письме, то "таковые уже не существуют".

Воровский оценил усилия ди Чезаро и послал ему благодарственное письмо.

26 декабря 1921 года делла Торретта и Воровский, встретившись в министерстве иностранных дел, подписали Предварительное соглашение о восстановлении отношений и торговли, заявление о признании претензий.

Предварительное соглашение, состоящее из 13 статей, предусматривало, в частности, взаимное обязательство воздерживаться от всякого акта или инициативы, враждебных другой стране, от прямой или косвенной пропаганды вне своих границ против учреждений Королевства Италии и Российской Республики; предоставление права итальянцам, проживающим в России, возвратиться в Италию, а русским гражданам, проживающим в Италии, - в Советскую Россию; предоставление официальным агентам права свободного сношения со своим правительством по почте, телеграфу и шифром, получать и отправлять курьерскую почту^*.

^*(Предварительное соглашение, в силу которого Италия фактически признала Советское государство, действовало до 7 февраля 1924 года, когда между СССР и Италией были установлены дипломатические отношения и подписан договор о торговле и мореплавании.)

Подписание Предварительного соглашения вызвало широкие отклики в итальянской печати. 27 декабря многие газеты напечатали текст соглашения и посвятили ему передовые статьи.

Рабочий день Воровского был уплотнен до отказа. Он продолжал встречаться с банкирами, промышленниками, журналистами, принимал ежедневно посетителей, смело и настойчиво защищал интересы своего государства, проявлял такт и терпение в долгих дискуссиях, пренебрегал угрозами и опасностью. В своем интервью газете "Трибуна" он выразил убеждение в необходимости направить в Москву итальянских коммерсантов и промышленников, а в Рим - представителей торговых организаций РСФСР, открыть постоянное пароходное движение между портами двух стран.

Готовясь к отъезду на родину, Воровский наметил план работы представительства.

Экономический кризис в Европе и Америке вызвал глубокие противоречия в капиталистическом мире. В международной политике обострилась борьба двух основных направлений: сторонников продолжения военной интервенции против Страны Советов и сторонников прекращения интервенции. Противоречия, возникшие между империалистическими державами после войны, ослабляли давление их политики на молодое социалистическое государство. "Это - объективное, не зависящее от наших побед политическое положение, которое показывает, что мы оценили глубину противоречий, связанных с империалистской войной, и мерим правильнее, чем когда бы то ни было, чем другие державы, у которых при всех их победах, при всей их силе выхода до сих пор не нашлось и не находится"^*.

^*(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 44, с. 296.)

Отвечая на предложение империалистических держав созвать международную конференцию с участием Советской России и Германии для обсуждения условий мира, Ленин заявил: "...наши условия ясны и отчетливы, мы их изложили, они опубликованы. Сколько вражды мы встретим? На этот счет нет заблуждений. Но мы знаем, что экономическое положение тех, кто нас блокировал, оказалось уязвимым. Есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из враждебных правительств или классов, эта сила - общие экономические всемирные отношения, которые заставляют их вступить на этот путь сношения с нами"^*.

^*(Там же, с. 304-305.)

Так говорил Ленин 23 декабря 1921 года на IX Всероссийском съезде Советов.

Международное положение Российской республики еще более окрепло после разгрома японских интервентов на Дальнем Востоке, петлюровцев, дашнаков и других бандитских групп.

Правительства Англии, Франции, Италии, Японии, США задерживали ответ на ноту правительства РСФСР от 28 октября 1921 года, отклонявшую рекомендации Брюссельской конференции о признании царских долгов.

В ноте содержалось предложение о созыве международной конференции, которая рассмотрела бы требования различных держав к Советской России и Советской России к этим державам, подготовила бы мирный договор.

Премьер-министры Великобритании и Франции, встретившись в Лондоне, рассмотрели предложение о созыве международной конференции и решили созвать заседание Верховного совета стран Антанты в Каннах, чтобы наметить план общих действий.

Воровский, прибыв в Москву, подробно доложил Чичерину о состоянии советско-итальянских отношений и о возможности установления отношений с Ватиканом. В Кремле он узнал о решении Политбюро ЦК РКП (б) предоставить Ленину 6-недельный отпуск с 1 января 1922 года с запрещением приезжать в Москву для работы без разрешения Секретариата ЦК.

Состояние здоровья Ленина улучшалось. Переехав в Горки, он гулял по парку, а когда чувствовал себя лучше, просматривал газеты, журналы, книжные новинки. Строгий режим предусматривал ограничение как посещений, так и поступления различной информации. Но Ленина нельзя было изолировать от жизни, от новостей. Узнав от Марии Ильиничны о выходе в Лондоне книги Герберта Уэллса "Россия во мгле", он попросил достать ее.

Ленин шел медленно по дорожке парка. В трех шагах от знакомой скамьи он вдруг остановился и воскликнул: "Батеньки!" Там сидели и беседовали старые друзья: Крупская и Воровский;

Сразу же разговор зашел о насущных проблемах мира, безопасности, положении в стране, голоде и разрухе.

В Генуе

Верховный совет стран Антанты, собравшись в Каннах, 6 января 1922 года принял на своем заседании проект резолюции британского премьер-министра Ллойд Джорджа о созыве международной конференции по экономическим и финансовым вопросам. На конференцию приглашались все европейские державы, в том числе Германия, Австрия, Венгрия, Болгария и Советская Россия.

8 января правительство РСФСР ответило на приглашение согласием участвовать в международной конференции, оговорив, что, если Ленин не сможет покинуть страну вследствие перегруженности работой, состав делегации и ее полномочия будут такими же, как и в случае участия в ней Ленина.

В Кремле, Наркоминделе, Академии наук, в государственных архивах началась работа по изучению и составлению документов и материалов.

В тот зимний день, когда Ленин и Воровский встретились в Горках, шел разговор и о Генуе.

Продолжая работать над проектом директив для делегации, Ленин в беседах с Чичериным, Воровским, Красиным рекомендовал членам делегации глубоко изучить важнейшие политические, финансовые проблемы, чтобы каждый из них мог ясно и кратко изложить позицию своего правительства, доказать и отстоять ее правильность.

Воровский, задержавшись в Москве, работал вместе с Чичериным над проектами выступлений членов делегации на конференции, изучал сообщения иностранной печати о ходе подготовки к конференции в столицах западных держав, следил за развитием событий в Италии, выступал с фельетонами на международные темы, волновавшие общественное мнение. Весьма остро высмеял он политику королевских правительств Италии, Великобритании, Дании в отношении послов бывшего царского режима. В фельетоне "Диалектика или чудеса в решете", в частности, говорилось: "Слова из песни не выкинешь. Был санкт-петербургский двор, связанный узами крови с другими дворами, в том числе и с итальянским, и с великобританским. А ныне нет санкт- петербургского двора, хоть шаром покати. При королевском дворе в Риме по усопшем санкт-петербургском дворе носили положенный траур, и придворные римские проповедники обрушивали по этому поводу на головы Советского правительства и Ленина, в частности и в особенности, положенное количество латинских проклятий. А вот 7 сего января 1922 г. королевское правительство, еще не истоптавшее траурных башмаков, уже на весь мир изъявляет "желание", чтобы Ленин "не преминул" принять участие в совещании с представителями римского королевского правительства. А премьер другого королевского правительства - г-н Ллойд Джордж обещает даже прислать на этот счет Ленину "дружеское" послание".

Возвратившись в Рим, Воровский 7 марта посетил генерального секретаря министерства иностранных дел Контарини. Темой беседы была подготовка к конференции. На следующий день Воровский направил в НКИД письмо. Единственную пользу от конференции, говорилось в письме, Контарини усматривает "в том, что, когда люди соберутся за общим столом, быть может, удастся хоть как-нибудь столковаться и, таким образом, начать работу по общему сближению".

В ноте от 15 марта, переданной по телеграфу правительствам Великобритании, Франции и Италии, Чичерин изложил позицию своего правительства по вопросу о созыве международной конференции. В ноте говорилось, что великие державы поняли наконец, до какой степени политическая и экономическая блокада России не только бесполезна, но и вредна, что они убедились в необходимости восстановления нормальных отношений с ней. Конференция должна радикально отличаться от прежних европейских конференций, победители и побежденные, великие и малые державы, советское и буржуазные правительства - все ее участники должны пользоваться равными правами.

На пути в Геную советская делегация остановилась в Берлине. Здесь Чичерин вел неофициальные переговоры с канцлером Виртом и с министром иностранных дел Ратенау о возможности подписания политического соглашения между Россией и Германией, включающего положения о возобновлении дипломатических отношений и об отказе от взаимных претензий. Вирт и Ратенау доброжелательно отнеслись к этому предложению, но конкретных шагов не предприняли.

Утром 6 апреля делегация прибыла в Геную. Ее встречали префект Генуи и другие официальные лица, а также Воровский.

Остановившись в Санта-Маргерита в отеле "Палаццо империале", делегация отдыхала в ожидании багажа. С прибытием в отель трех запломбированных контейнеров, "самый большой из которых носильщики несли с какой-то особой осторожностью", полицейские стали распространять самые нелепые слухи об их содержимом. На самом деле в контейнерах находились редкие издания дипломатических актов и договоров, заключенных во время царствования Екатерины II, Павла, Елизаветы, Петра I, различные документы, книги.

На следующий день члены делегации совершили прогулку по улицам Генуи, живописно расположенной по склонам холмов вдоль морского берега. У памятника Христофору Колумбу жители города, окружив Чичерина, Воровского, Красина, преподнесли им букеты красных гвоздик.

9 апреля премьер-министр Италии Луиджи Факта и министр иностранных дел Карло Шанцер, приняв Чичерина и Литвинова, ознакомили их с программой работы конференции, порядком первого пленарного заседания, согласовали и вопрос о составе различных комиссий.

Утром 10 апреля в 3 часа пополудни началась церемония торжественного открытия конференции. Премьер-министр Факта открыл первое пленарное заседание. Избранный председателем конференции, он произнес вступительную речь, в которой говорил о неизбежных последствиях войн, страданиях и нищете, о необходимости мирного сотрудничества.

Вслед за председателем выступили главы делегаций Великобритании, Франции, Бельгии, Германии.

Только потом председатель предоставил слово Чичерину. Он начал говорить по-французски. Делегация России, заявил нарком, прибыла на конференцию ради интересов мира, быстрейшего восстановления экономической жизни Европы.

Это была декларация, в которой излагалась ясная программа широкого сотрудничества между капиталистическими странами и социалистическим государством в политической, экономической и культурной областях на основе равноправия и взаимной выгоды, невмешательства во внутренние дела, ненападения, решения всех вопросов мирным путем.

Уже на первом пленарном заседании конференции, на заседаниях рабочих комиссий и подкомиссий возникли серьезные разногласия политического характера.

Более трехсот журналистов, представлявших крупнейшие газеты и агентства мира, шныряли по Генуе, особым чутьем угадывали, кто из глав делегаций находится у себя в резиденции, кто и где ведет неофициальные переговоры. Не выпуская из виду Чичерина и Воровского, они днем и ночью осаждали "Палаццо империале" в надежде узнать какую-нибудь новость и первыми сообщить о ней. Заметив Воровского на площади у парадного входа, журналисты начали задавать ему вопросы. И он, опираясь на трость, охотно давал ответы, с присущим ему юмором парировал недружелюбные выпады. На вопрос, правда ли, что господин Чичерин работает и по ночам во фраке, Воровский дважды кивнул:

- Да, это сущая правда. Этой ночью, например, нарком Чичерин, возвратившись от премьер-министра Ллойд Джорджа, как был во фраке, так и уселся за рояль. Играл долго, вначале Моцарта, потом Скрябина.

Уловив шутку, журналисты рассмеялись, но не отступили.

- Господин посол, не является ли свет, горевший этой ночью в окнах вашей резиденции, предвестником какой-нибудь важной новости? - спросил Марсель Кашен.

Воровский стоял молча в ожидании тишины.

- Дамы и господа, - начал он отвечать по-французски, - я должен принести извинения вам от имени господина Чичерина. Работая по ночам, он не дает спать ни вам, журналистам, ни нам. Да, свет в окнах может оказаться предвестником весьма хорошей новости.

На вопрос американского писателя Эрнеста Хемингуэя, встречался ли господин Чичерин с канцлером Германии Виртом и вел ли с ним официальные переговоры, Воровский ответил:

- Да, народный комиссар вел переговоры с канцлером и министром иностранных дел в Берлине. Переговоры закончились здесь подписанием важного документа. 16 апреля народный комиссар по иностранным делам Чичерин и министр иностранных дел Вальтер Ратенау подписали политический договор между РСФСР и Германией^*.

^*(Договор был подписан в "Палаццо империале", находившемся в большом парке недалеко от курортного городка Рапалло; отсюда и произошло название Рапалльский договор.)

Узнав столь интересную новость, журналисты помчались на телеграф. В соответствии с договором, между двумя странами устанавливались дипломатические и коммерческие отношения; стороны взаимно отказывались от государственных и частных претензий и обязались применять принципы наибольшего благоприятствования в экономических и торговых отношениях.

Утром 22 апреля король Виктор Эммануил III прибыл в порт Генуи на корабле "Данте Алигьери" под колокольный звон. Однако красочные манифестации и королевский визит не ослабили возникшей на конференции напряженности.

Несмотря на угрозу срыва конференции, Чичерин продолжал искать пути для достижения соглашения с капиталистическими странами. 24 апреля он представил комитету экспертов по "русскому вопросу" заявление, в котором, в частности, сообщалось, что при условии оказания Советской России немедленной и достаточной помощи, признания де-юре ее правительство было бы готово платить долги по финансовым обязательствам России, заключенным до 1 августа 1914 года, предоставить бывшим собственникам преимущественное право на получение в концессию или аренду их бывших имуществ, удовлетворить претензии иностранцев, бывших собственников, если эти претензии будут признаны справедливыми.

2 мая западные державы представили новый меморандум. Это была очередная попытка в ультимативной форме заставить правительство РСФСР принять кабальные условия. Советская делегация ответила меморандумом от 11 мая, в котором отвергла обвинение в нежелании России достичь экономического восстановления Европы. К общему соглашению, говорилось в меморандуме, может повести лишь такой тон переговоров, который обычно применяется среди держав, разговаривающих между собой на равных. Работа конференции подходила к концу. 19 мая на заключительном заседании выступили с краткими речами главы делегаций.

Чичерин, поблагодарив народ и правительство Италии за гостеприимство, заявил, что сам факт встречи представителей всех европейских государств, без различия победителей и побежденных, без различия систем собственности, является важным событием. Нельзя, однако, отрицать, продолжал он, "что непосредственные результаты конференции не оправдывают великих ожиданий, которые она возбудила среди народов всех стран. Чего желала бы Российская делегация и чего, к сожалению, не было на Генуэзской конференции - это смелого шага в направлении к новым экономическим и политическим методам, к творческой, конструктивной работе, к выработке нового общего подхода".

Конференция приняла решение о созыве в Гааге международной конференции с целью достичь с Советской республикой соглашения о долгах, частной собственности, кредитах и договоре о ненападении.

Делегаты готовились к отъезду. Последние встречи, завтраки, прогулки. Большие и малые контейнеры с архивами уже не вызывали любопытства у полицейских. В день отъезда Чичерин лично преподнес всем итальянцам, помогавшим делегации, памятные подарки.

Итак, вера в возможность международного сотрудничества с участием первого социалистического государства не угасла.

Председатель Совета Народных Комиссаров Ленин, беседуя с Чичериным о положении на Ближнем и Среднем Востоке, спросил его, не пришло ли время выступить с предложением о созыве международной конференции по Черноморским проливам. Вопрос весьма серьезный, требующий глубокого изучения исторических документов.

Возвратившись в Народный комиссариат иностранных дел, Чичерин пригласил к себе Воровского.

- Вацлав Вацлавович, не торопитесь с отъездом в Италию, - сказал он, - придется немного задержаться. Предстоит большая работа.

И снова Рим. Воровский продолжал следить за развитием политических событий в стране. Грозные тучи надвигались на древнюю столицу. Вооруженные фашистские отряды, наступая с севера и юга Италии, совершали убийства, громили здания демократических организаций, закладывали мины и бомбы на площадях, производили аресты среди членов муниципальных советов, снимали с постов мэров и префектов.

19 июля 1922 года премьер-министр Факта, выступая с речью на очередном заседании палаты депутатов, заявил, что правительство будет продолжать политику умиротворения. Речь, свидетельствовавшая о беспомощности правительства, была встречена весьма холодно. Зал заседаний оживился, когда Муссолини поднялся с места и направился к трибуне при возгласах приветствия справа и свисте слева. Начав с угрозы, он заявил, что фашисту должны будут решить, продолжать ли им борьбу в "законной" форме или перейти к открытым мятежным выступлениям.

- Господа, ни одно правительство не сможет управлять в Италии, если в его программе будут фигурировать пулеметы против фашистов...

Эта речь произвела тяжелое впечатление на депутатов. Большинством в 255 голосов против 89 они вынесли вотум недоверия правительству, поскольку оно своей деятельностью не добилось внутреннего умиротворения.

Правительственный кризис затягивался. Король искал верных слуг среди представителей старого парламента. Итальянская буржуазия видела два пути создания нового правительства. Оба пути вели к бывшим премьер-министрам. Один путь вел к Джованни Джолитти, опиравшемуся на королевский двор и крупную буржуазию, другой - к Франческо Нитти, пытавшемуся объединить демократические силы и правых социалистов. Джолитти отклонил предложение короля о формировании правительства. Отклонили королевское предложение Нитти и бывшие премьеры де Никола и Орландо. Серьезные колебания в политической жизни Италии, вызванные правительственным кризисом, создали благоприятные условия для деятельности Муссолини. Он настойчиво советовал королю включить в состав будущего правительства фашистов, распустить парламент и назначить новые выборы. Король колебался. Узнав об этом, фашисты подняли восстание в Равенне.

Итальянская социалистическая партия, представлявшая когда-то единую политическую организацию, постепенно теряла влияние на рабочий класс.

Предположения Воровского о неизбежности раскола социалистической партии, высказывавшиеся им в письмах и телеграммах, оказались верными. Раскол произошел на XVIII съезде партии, когда из ее рядов были исключены реформисты.

Новое правительство согласился сформировать бывший премьер-министр Факта. Слабое и безвольное, оно проводило политику попустительства фашистам. Не встречая организованного отпора, Муссолини дал приказ фашистским отрядам практически устанавливать свою власть на местах параллельно с королевской.

Добившись освобождения из-под незаконного ареста шести русских моряков с парохода "Тверь", прибывшего в Триест с грузом, Воровский начал борьбу в министерстве иностранных дел за отмену нового ареста. Речь шла о трех русских моряках бывшего экспедиционного корпуса. Сражаясь на чужбине, они были ранены. После окончания войны французские власти интернировали их в Тунис. Жили в бараках, землянках, работали в рудниках, ожидая разрешения на выезд в Россию. Измученные, оборванные, они совершили смелый побег из концентрационного лагеря в Тунисе и с трудом добрались на товарном пароходе до Неаполя. В Риме моряки случайно попали в бывшее царское посольство и там получили документы и наставление не возвращаться в Советскую Россию, где "их могут арестовать, сослать в Сибирь на каторгу". Узнав адрес полномочного представительства РСФСР, они направились туда. Теперь у них было одно желание: скорее бы возвратиться на Родину.

- Вы правильно решили, товарищи, - сказал Воровский, - возвращение на родину спасет вас от унижений и бедствий. Вот только с бумагами, которые вы получили в бывшем царском посольстве, не пустят вас на родной берег. Выдадим новые документы. И в таких нарядах лучше не появляться на улицах. Переночуете здесь, а завтра мы кое-что достанем. С первым пароходом отправитесь на Родину.

Моряки помылись, побрились, переоделись. В ожидании парохода они взяли подряд на выполнение земляных работ на участке строительства гидроэлектростанции в Тиволи. Работали несколько дней. Неожиданно появилась полиция и арестовала их. Узнав об этом, Воровский направил 15 июня 1922 года министерству иностранных дел ноту, в которой сообщалось, что бывшие моряки ничем не нарушили законов Италии. В ноте содержалось требование об освобождении моряков.

Не получив ответа на протест, Воровский направил генеральному секретарю министерства иностранных дел, сенатору Контарини, письмо с напоминанием

Оказалось, моряки без суда и следствия были высланы в Австрию.

Наконец 24 августа министерство иностранных дел прислало пространное "объяснение". Русские моряки были арестованы-де на том основании, что они незаконно проникли на территорию королевства, не имели постоянного места работы и достаточных средств на жизнь; в Австрию выехали будто бы по своей воле и на свой риск.

Воровский продолжал борьбу. В ответной ноте он писал, что итальянское правительство, открывшее двери бывшим великим князьям, придворным, высшим военным чинам, представителям крупной буржуазии, не может захлопнуть их перед лицом измученных солдат.

Такая упорная борьба шла за осуществление права каждого человека, выразившего желание вернуться на Родину.

В сентябре в Риме стояли жаркие дни. Многие депутаты парламента, министры и лидеры партий еще не возвратились с летних каникул. Воспользовавшись затишьем в политической жизни, Муссолини действовал активно, выступал с демагогическими речами на собраниях и митингах, требовал назначения новых выборов, угрожал применить силу.

В письме от 2 октября Воровский сообщал в Народный комиссариат иностранных дел, что внутреннее положение Италии достигло крайней степени анархии. "Правительства, собственно говоря, нет. Группа людей, лично совершенно ничтожных, которая здесь называется министерством, является беспомощной игрушкой в руках непомерно усилившейся партии фашистов. Эта партия является настоящим правительством. Она разгоняет вооруженной силой социалистические муниципалитеты, разрушает рабочие и социалистические учреждения, избивает, а нередко убивает видных деятелей социализма или коммунизма..."^*.

^*(Документы внешней политики СССР, т. 5, с. 606.)

Правительство РСФСР, желая предотвратить возникновение нового очага войны, еще 24 сентября 1922 года передало по телеграфу ноту правительствам Великобритании, Франции, Италии, Югославии, Болгарии, Румынии, Греции, Египта с предложением о немедленном созыве международной конференции по вопросу о Черноморских проливах. В ноте, в частности, указывалось:

"Европейские державы, и в особенности наиболее непримиримая из них Великобритания, отказываются вернуть Турции бесспорно принадлежащие ей земли и проливы якобы во имя защиты свободы проливов, а на самом деле во имя дальнейшего господства в них.

Свобода проливов необходима прежде всего черноморским державам, России с ее союзниками и Турции, как охватывающим большую часть Черноморского побережья".

Делая такое заявление, правительство РСФСР руководствовалось основными положениями Договора о дружбе и братстве между Россией и Турцией.

21 октября Воровский направил Шанцеру заявление Чичерина от 19 октября 1922 года, в котором говорилось, что месяц тому назад правительство РСФСР обратилось к ряду держав с предложением созвать международную конференцию. Однако предложение осталось без ответа. В заявлении содержалось предупреждение, что решения конференции, принятые без участия Советской России, не будут ею признаны.

Вацлав Вацлавович любил воскресные прогулки по Риму.

Утром, когда еще не было уличной толпы, а лишь мелькали черные, белые, коричневые фигуры священников, монахов и монахинь, он выходил из дома вместе с дочерью, и они отправлялись бродить по улицам и переулкам. На вилле Боргезе, в царстве цветов и вековых пиний, они любили сидеть на скамье под старым дубом. Это чудесный уголок со статуями, мостиками через ручьи и овраги, беседками, увитыми диким хмелем, с зелеными лужайками, водоемами. Невдалеке от широкой аллеи, излюбленного места гулянья римлян, плещется фонтан с двумя статуями, поддерживающими на руках ребенка над струйками воды. А вот статуя бородатого шутника с козлиными ногами и рожками, хорошо всем знакомая: Фавн, бог полей и лесов. Это под его именем выступал Воровский на страницах "Одесского обозрения" с фельетонами, обличавшими царский режим...

Правительство Факта отличалось крайней пассивностью. Откладывалось рассмотрение различных проектов законов, не принимались меры против вооруженных нападений фашистов на государственные учреждения. Король, вечно занятый путешествиями, охотой, приемами, семейными вечерами и поисками древних монет для своей коллекции, едва успевал принимать иностранных послов.

В закулисных переговорах о составе будущего правительства выплывала то одна, то другая фигура на пост премьер-министра. Снова знакомые имена: Саландра, Джолитти, Орландо, Бономи, Нитти. В ходе переговоров высказывалась мысль о возможном включении в правительство фашистов.

Получив поддержку финансовых и промышленных кругов, Муссолини начал действовать более активно. Утром 24 октября в Неаполе в театре Сан-Карло он выступил на конгрессе своей партии с пространной речью, в которой угрожал взять власть в свои руки вооруженным путем и требовал предоставления фашистам пяти портфелей в новом правительстве. Во второй половине дня, когда 40 тысяч фашистов выстроились перед трибуной на площади, Муссолини обратился к ним с речью. В речи, широко публиковавшейся в печати, эта угроза была сформулирована еще яснее. "Отныне речь идет о днях, а может быть, даже о часах: необходимо путем одновременных действий во всех концах Италии взять за горло жалкие правящие круги"^*.

^*(Алатри П. Происхождение фашизма. М., 1961, с. 301.)

Однако премьер-министр Факта вечером послал Виктору Эммануилу III телеграмму, в которой сообщалось, что фашистский слет проходит спокойно, что "марш на Рим", по его мнению, не состоится, но все же "необходима максимальная бдительность".

Поздно вечером Муссолини и его сподвижники де Боно, де Векки, Бальбо и Бьянки, входившие в квадрумвират, собрались в гостинице "Визувио" на тайное совещание. Уточнив детали плана "марша на Рим", они согласовали и различные формы боевой атаки на случай сопротивления правительственных войск, назначили день и час выступления. Оставив в Неаполе верных друзей, Муссолини выехал в Милан, чтобы оттуда продолжить переговоры с Джолитти и Факта о возможности создания нового правительства с участием фашистов. Ведя переговоры с Джолитти, Орландо, Саландрой, Факта, наиболее влиятельными парламентариями, он расставлял сети, готовился к мятежу.

В Милане, Венеции, Флоренции, Пьяченце, Кремоне произошли вооруженные столкновения между фашистскими отрядами и королевскими войсками. Правительство опубликовало обращение к народу, в котором сообщалось о серьезной опасности мятежных манифестаций. Но о каких именно манифестациях шла речь, в обращении не говорилось.

Правительство Факта, капитулировав перед фашистами, подало в отставку.

В ночь на 28 октября Муссолини дал приказ фашистским отрядам, стоявшим лагерем в Неаполе, начать "марш на Рим".

Много легенд создали фашисты об этом марше; они называли его "героическим" и "единственным в истории". В действительности ничего героического в нем не было. Марш начался в то время, когда организованные силы итальянского пролетариата были подорваны, а коммунистическая партия подвергалась жестоким репрессиям, когда королевская власть, боясь усиления демократических сил, попустительствовала фашистам. Двигаясь маршем на Рим, фашисты не встречали должного сопротивления королевской армии и полиции. По пути они совершали налеты, грабили мирное население, предавали своим полевым судам представителей местных властей, если те оказывали им сопротивление, обещали свергнуть короля, провозгласить республику и защищать всех обездоленных.

В поисках выхода правительство отдало приказ перекрыть все мосты и дороги, ведущие на Рим, и представило королю проект декрета об осадном положении. Король не подписал декрета, хотя и говорил раньше, что Вечный город надо защищать любой ценой. Главнокомандующий армией генерал Бадольо заявил, что войск достаточно для подавления мятежа и если фашисты преступят закон, то "пять минут огня, и все будет в порядке". Не принял король и рекомендацию об аресте фашистских вожаков. Дорога фашистам была открыта.

Утром 30 октября жители древней столицы, заполнив улицы и площади, наблюдали движение фашистских колонн. Марш закончился демонстрацией перед Квириналом - королевским дворцом. Муссолини еще находился в Милане и ждал исхода марша. Получив телеграмму с уведомлением о высочайшем назначении его премьер-министром, он возвратился в Рим и сразу же явился в королевский дворец. Притворно извинившись за появление в одежде рядового солдата, "прямо с поля боя", он сообщил о победе "революции" и выразил готовность взять на себя тяжелую миссию главы правительства "во имя освобождения родины от социальных бедствий", какими являются забастовки и мятежные демонстрации.

Фашистские отряды, превратившие столицу в свой полевой лагерь, жгли на кострах свои лозунги о республике. Таков был приказ Муссолини, бывшего ренегата-социалиста, демагогически выступавшего против монархии и господства крупной буржуазии, а теперь ставшего "дуче" - вождем фашистской партии.

Создав правительство, Муссолини взял себе портфели премьер-министра, министра иностранных дел и министра внутренних дел. На свои телеграммы, посланные в Лондон премьер-министру Бонар Лоу и в Париж премьер-министру Пуанкаре, об искреннем желании правительства Италии сохранить солидарность между союзными странами он получил ответные поздравительные послания.

Фашистский переворот вызвал в империалистических кругах Европы и Америки одобрение и поддержку. Муссолини, сосредоточив в своих руках все нити государственной власти, снимал и назначал министров, укреплял свои позиции в армии и на флоте, увольнял в отставку старых генералов, холодно встретивших его приход к власти, и назначал на их место юнцов, отличившихся в вооруженных налетах на демократические организации. Видимость власти короля сохранялась.

Преследования и репрессии вынудили многих государственных и политических деятелей эмигрировать или уйти в подполье. В стране были разгромлены рабочие организации, запрещены издания оппозиционных газет, не прекращался вооруженный террор. Жертвами нападений становились и дипломатические представители иностранных государств.

1 ноября 1922 года, когда Воровский был на дипломатическом приеме, фашисты ворвались в представительство РСФСР и учинили там погром. Угрожая оружием, они потребовали выдать им служащего, итальянского гражданина Гуаланди. Обыскав помещение, фашисты нашли его, выволокли на лестницу и несколько раз выстрелили в него.

В тот же день Воровский направил министерству иностранных дел ноту протеста, потребовав проведения строгого расследования, установления ответственности должностных лиц, допустивших грубое нарушение иммунитета помещения представительства, и тех лиц, которые совершили тяжкое преступление.

Вооруженное нападение на представительство вызвало в демократических кругах Италии беспокойство и осуждение.

Вечером 15 ноября Воровский посетил Муссолини в его резиденции.

- Мне сообщили, что вы, господин посол, желали бы встретиться со мной. Очень рад. Я сам хотел пригласить вас и обменяться мнениями по различным вопросам. Разумеется, в первую очередь я желал бы поговорить о перспективе развития итало-русских отношений.

- Я считаю нужным, - сказал Воровский, - изложить мнение моего правительства о состоянии отношений между нашими странами.

- Пожалуйста. Я в вашем распоряжении.

- На пути развития наших отношений имеются серьезные препятствия. Не берусь указывать на официальных лиц, несущих ответственность за состояние этих отношений, но с уверенностью могу заявить, что чинимые препятствия диктуются не национальными интересами. Препятствия, возникающие в наши дни, могут вызвать серьезные осложнения.

- Господин посол, я намерен проводить политику, которая позволит нам устранить препятствия в наших отношениях.

- Незаконные секвестры наших товаров, - продолжал Воровский, - преднамеренная задержка пароходов, судебные преследования, появление в печати статей, содержащих враждебные выпады против моей страны, наконец, вооруженное нападение на представительство - все это, несомненно, вызвано политическими соображениями.

- Простите, - сказал Муссолини, - не все из того, что вы сообщили, было известно мне.

- Власти возбудили судебные дела, - продолжал Воровский, - пускают в ход небылицы, лишь бы ввести в заблуждение общественное мнение. Столь неблагоприятные условия могут вынудить мое правительство приостановить подвоз в Италию товаров, в том числе и пшеницы, перевести свои денежные фонды в банки других государств и поставить под сомнение вопрос о возможности выполнения взаимных обязательств в дальнейшем.

Муссолини молчал. Его лицо выражало неудовольствие и даже растерянность. Откинувшись на спинку кресла, он театральным жестом приложил руку ко лбу.

- В эти минуты, - сказал он, - мои мысли направлены на другое. Я искренне заявляю вам, что Италия готова идти на сближение с Россией. Всякие сообщения о восстаниях, бунтах, стачках, всякое упование на Врангеля - сущий вздор. Газеты много пишут ерунды. Италия не желает вмешиваться во внутренние дела России, как не желает она и вмешательства России в свои внутренние дела. Мое правительство будет руководствоваться не пустыми разговорами, а реальными интересами и готово вести переговоры о полном признании Российской республики. Более того. Повторяю, более того: если Италия не добьется равноправия в своих отношениях со странами Антанты, мое правительство будет вынуждено рассмотреть вопрос о возможности политической ориентации Италии на Россию и Германию. Об этом я собираюсь заявить в парламенте. Признаюсь, что о секвестре ваших товаров я ничего не знал. Обещаю разобраться. Вы говорили о вооруженном нападении, об этом вы заявили нам протест. Вот вам мое мнение: я возмущен! Узнав о преступлении, я дал указание направить вам ноту с выражением сожаления.

- Мы получили ноту 4 ноября, в которой нас заверяют о принятии мер, гарантирующих неприкосновенность представительства, но об извинении в ноте ничего не говорится.

- Господин посол, я был возмущен. Мы начали следствие. Виновных привлечем к уголовной ответственности. Просматривая наши газеты, вы заметили, конечно, сообщения о привлечении к ответственности за неповиновение. Революция объединяет в своих рядах как людей, несущих идеи свободы и равенства, так и людей, склонных к различным авантюрам.

- Ваше заявление о готовности Италии идти на сближение с Россией я доведу до сведения моего правительства.

Прощаясь, Муссолини пригласил Воровского на открытие сессии парламента.

Воровский понимал, что Муссолини будет использовать вопрос об урегулировании отношений с Советской Россией как средство давления на страны Антанты. Восстанавливая в памяти содержание этой беседы, он долго думал над выводами своего письма в Народный комиссариат иностранных дел: "Правительство Муссолини, по моему убеждению, способно заключить с нами окончательный договор о признании де-юре, но оно этого не сделает даром".

Протест Воровского и его заявление о возможном прекращении поставок пшеницы и других товаров вынудили итальянское правительство принести извинения.

Министерство иностранных дел в ноте 21 ноября сообщило, что оно получило от компетентных властей подробный доклад об инциденте, из которого "явствует, что нападавшие, не желая нанести оскорбление Российской делегации, самим характером своего поступка нарушили право жилища делегации". В ноте выражалось "глубочайшее сожаление по поводу происшедшего инцидента" и сообщалось, что "королевскому прокурору было подано официальное требование о преследовании виновных".

16 ноября открылась сессия парламента, первая после фашистского переворота. Излагая правительственную программу, Муссолини часто делал вольные отступления и разражался угрозами.

- Я мог бы воспользоваться победой, мог бы превратить Монтечиторио, это темное и серое здание, в бивуак. Я мог бы разогнать парламент и образовать фашистское правительство. Я же создал коалиционное правительство, но создал не для того, чтобы получить парламентское большинство. Нет, в нем я не нуждаюсь...

Речь премьер-министра была прервана шумом и возгласами возмущения. Многие депутаты покинули зал заседания. Но на этот раз открытого протеста не было. Все знали, что за спиной оратора стояли вооруженные отряды, готовые на любое преступление.

Когда Муссолини начал говорить о международном положении и внешней политике своего правительства, в зале было относительно спокойно.

Италия, заявил он, учитывая политические и экономические соображения, не оставит своих союзников, но должна выяснить, существует ли в действительности Антанта, является ли она союзом равноправных стран? Если окажется, что этого нет и она на краю гибели, Италия будет считать себя свободной в своих действиях и в своих отношениях с Советской Россией будет исходить из национальных интересов. За доверие правительству голосовало 306 депутатов, против - 102.

Не трогая монархию, церковь, крупную буржуазию, Муссолини постепенно вносил серьезные изменения в методы управления государством, фактически сосредоточивая власть в своих руках. По его предложению были учреждены должности политических советников при руководителях государственных учреждений и префектах провинций, создан Большой фашистский совет.

В Лозанне

Военные победы кемалистской Турции заставили империалистов Антанты отказаться от планов ее расчленения. Ближневосточная политика Ллойд Джорджа терпела крах. Мировая печать сообщала о начале подготовки к открытию в Лозанне международной конференции по Ближнему Востоку с целью "окончательного восстановления мира на Востоке".

27 октября 1922 года исполняющий обязанности британского официального агента в РСФСР Питере посетил Чичерина и вручил ему ноту правительств Франции, Англии и Италии с приглашением правительству Советской России направить своих представителей в Лозанну для участия в обсуждении вопроса о проливах.

В. И. Ленин, ознакомившись с этой нотой, пришел к выводу, что западные державы постараются не допустить новую Россию к участию в обсуждении и решении всех проблем Ближнего Востока. Свои мысли по этому вопросу он изложил в интервью корреспонденту английских газет "Обсервер" и "Манчестер гардиан" Фарбману^*. Краткие и ясные, они представляли позицию правительства РСФСР в данном вопросе.

^*(Впервые это интервью было опубликовано в советской печати 10 ноября 1922 года.)

В. И. Ленин заявил, что правительство РСФСР выступает за удовлетворение национальных стремлений Турции, закрытие проливов для всех военных кораблей в мирное и военное время и полную свободу торгового мореплавания.

На заявление правительства РСФСР против отстранения России от участия в обсуждении всех вопросов на конференции ответил премьер-министр Франции Пуанкаре. В его ноте от 14 ноября сообщалось, что правительства трех держав пригласили на конференцию государства, не находящиеся в состоянии окончательного мира с Турцией, с целью заключения мирного договора, что представители Советской России, участвуя в переговорах и решениях при обсуждении вопросов о проливах, смогут, таким образом, изложить свою точку зрения.

20 ноября 1922 года в Лозанне открылась международная конференция. За столом президиума сидели Пуанкаре, Керзон, Муссолини и Гааб, президент Швейцарии. В зале присутствовали делегаты Японии, Греции, Румынии, Болгарии, Югославии, Турции, наблюдатель США - посол Чайлд, журналисты и фоторепортеры.

Утром 21 ноября началось пленарное заседание. По предложению Керзона было создано три комиссии: первая - по вопросам политическим и военным; вторая - по вопросам экономическим и финансовым; третья - по вопросам капитуляций и национальных меньшинств. Просьба министра иностранных дел Исмет-паши предоставить Турции пост председателя одной из комиссий и пост заместителя генерального секретаря конференции не была принята во внимание.

Правительство РСФСР, узнав об открытии конференции, дало указание Воровскому немедленно выехать в Лозанну.

22 ноября Воровский, прибыв в Лозанну, предъявил секретариату конференции свои полномочия. Вечером он нанес визит главе турецкой делегации Исмет-паше, другу и соратнику президента Кемаля Ататюрка.

- Мне приятно отметить, - начал Исмет-паша, - что дружественные отношения между нашими странами развиваются успешно. Эти отношения, установленные договором о дружбе и братстве, создают благоприятные условия и для решения международных проблем. По просьбе вашего правительства мы уведомили союзные страны о своем желании видеть на конференции представителей России.

- Я знаком с нотой вашего правительства, - сказал Воровский. - Думаю, что решение правительств стран Антанты не допустить нас в Лозанну на равных правах преследует единственную цель: лишить Турцию возможности получить поддержку со стороны Черноморских государств.

- Такого же мнения и мы. Но изолировать Турцию от России невозможно. Конечно, имеются и у нас с вами разногласия, но они не столь велики. Мы будем работать вместе, чтобы более успешно защищать наши интересы.

- В газетах было сообщение о вашем, господин Исмет-паша, визите к министру иностранных дел Керзону. Может быть, в беседе с ним обсуждались и вопросы, которые касаются отношений между нашими странами?

- Специально не обсуждались, но лорд Керзон, говоря об англо-турецких отношениях, выразил опасения, как бы на них не оказала влияния русская политика. Я ответил, что турецко- русские отношения развиваются на основе равенства и взаимной выгоды; ответил и на его вопрос, чем руководствовалось мое правительство, когда настаивало на участии России в Лозаннской конференции.

Вскоре встретились снова. Беседа была сердечной и откровенной.

- Появление в турецкой печати, - сказал Воровский, - статей, в которых настойчиво рекомендуется более активно развивать отношения Турции со странами Запада, невольно наталкивает на мысль, не являются ли они предвестником новых веяний в политике вашего правительства.

Молча налив кофе, Исмет-паша оперся подбородком на свою любимую кизиловую палку.

- Видите ли, - ответил он, - у нас еще имеются люди, которые представляют себе западный мир по джентльмену, одетому во фрак и лакированные штиблеты. Если принять во внимание именно этих людей, такие веяния имеются. В политике же моего правительства их нет. Это не значит, что Турция будет пренебрегать своими отношениями с другими странами, нет. Но развитие этих отношений не будет сопровождаться политикой отхода от России.

- Глубоко уверен, что решение вопроса о проливах будет в значительной степени зависеть от единства действий наших делегаций на конференции.

- Единство действий - прежде всего, - задумчиво ответил Исмет-паша. - Нам, туркам, оно необходимо для защиты своих национальных интересов.

- Кстати, Чичерин поручил мне спросить вас, какие еще труды по истории стран Востока хотел бы получить господин президент Кемаль.

- Сердечно благодарю. Труды русских ученых помогают нам лучше разбираться в сложных международных делах. Сегодня же запрошу Анкару.

1 декабря в Лозанну прибыла вся делегация во главе с Чичериным. Едва он вышел из вагона, как оказался в окружении журналистов. Многие из них были знакомы ему.

Условия работы в Лозанне были несравненно худшими, чем в Генуе. В газетах и журналах публиковались материалы, содержащие враждебные выпады против новой России. В резиденции Чичерина внезапно прекращалась подача воды, гас свет. С почтой приходили анонимные письма с угрозой физической расправы. Получив предупреждение о появлении в городе подозрительных лиц, Чичерин и Воровский редко появлялись на улице.

На заседаниях комиссии представители империалистических держав, творя произвол, пытались диктовать ультимативные условия. Керзон, бросая ледяные взгляды на делегатов Балканских государств, как бы напоминал им о предварительной договоренности в закулисных беседах.

Как-то после вечернего заседания Воровский встретился с Фритьофом Нансеном, знаменитым норвежским ученым, исследователем Арктики, почетным членом Российской Академии наук. Уединившись в зале секретариата конференции, они долго беседовали. Нансен рассказывал о трудностях при выполнении ответственных обязанностей одного из организаторов международной помощи голодающим Поволжья, вспоминал и о своих путешествиях по России.

Неожиданно появился Муссолини.

- Не собирается ли доктор Нансен в Россию? - спросил он. - Извините, доктор. Господин Воровский, читали вы мое заявление в "Журналь де Женев"? Ну вот. Я исполнил свое обещание. Как видите, выступаю за участие России в конференции на равных правах с другими державами. Надеюсь, что англичане пересмотрят свое решение, а с французами я договорюсь.

Это было хвастливое заявление. На самом деле Муссолини подпевал Керзону, хотя за спиной подвергал его политику резкой критике и даже однажды назвал его полицейским с дубинкой, стоящим на перекрестке дорог.

Утром 4 декабря открылось заседание комиссии по территориальным и военным вопросам. Выступая первым, Исмет-паша заявил, что вопрос о проливах не может быть обсужден и решен без участия РСФСР, Украины и Грузии. Безопасность Константинополя, столицы империи и резиденции халифата, как и безопасность Мраморного моря, должна быть гарантирована. Когда этот принцип будет признан, Турция подпишет любое соглашение.

Керзон предоставил слово Чичерину.

Чичерин изложил декларацию правительства РСФСР, основные положения которой были сформулированы Лениным. Позиция советской делегации, заявил он, базируется на двух основных принципах: равноправии Советской России и ее союзников с другими державами; обеспечении мира и безопасности территорий России и союзных с ней республик.

"Постоянная свобода торгового судоходства и мирных морских сообщений в Босфоре, Мраморном море и Дарданеллах, - продолжал Чичерин, - должна быть обеспечена безусловно и без каких-либо ограничений. Сохранение мира на Черном море и безопасность его побережья, равно как сохранение мира на Ближнем Востоке и безопасность Константинополя, должны быть ограждены прочными гарантиями; иными словами, Дарданеллы и Босфор как в мирное, так и в военное время должны быть всегда закрыты для военных и вооруженных судов, а также военной авиации всех стран, кроме Турции"^*.

^*(Документы внешней политики СССР. М., 1962, т. 6, с. 36.)

Декларация заканчивалась предупреждением, что любое решение, подсказанное наличием военных сил некоторых держав в проливах с целью создания там благоприятного положения для той или другой державы или группы держав, встретило бы решительное противодействие не только со стороны Советской России и ее союзников, но и со стороны общественного мнения всех стран.

После речей представителей Румынии, Болгарии, Греции снова выступил Исмет-паша и еще раз заявил, что Черноморские проливы должны быть открыты для мирной торговли и закрыты для военных судов.

- Выходит, что русские говорят здесь не только от имени России, но и от имени Турции, - не без иронии заметил Керзон.

- Русская делегация наиболее близка к позиции моего правительства по вопросу о проливах, - ответил Исмет-паша.

- В таком случае, - не отступал Керзон, - я хотел бы знать: являются ли предложения России и Турции идентичными?

- Правительство Турции охотно рассмотрело бы и другие предложения.

Этот ответ дал пищу для кривотолков. Будет ли Исмет- паша отстаивать свою позицию или, не выдержав давления, отступит от нее?

Журналисты, ожидавшие речи Керзона, были разочарованы, когда узнали, что он решил не выступать в этот день. Говорили в кулуарах, что лорд не готов дать ответ на декларацию Чичерина.

Встречаясь в перерывах между заседаниями конференции, члены делегаций обменивались мнениями по различным вопросам. Иногда две-три фразы в таких беседах вносили ясность в сложные дела, открывали путь к дальнейшим встречам. Прохаживаясь по залу, Чичерин и греческий министр Венизелос говорили о советско-греческих отношениях, а Воровский и Исмет-паша обсуждали все тот же вопрос о проливах.

- Ваше заявление, господин министр, о готовности рассмотреть и другие предложения, надо полагать, вызвало удовлетворение британской делегации, - начал Воровский.

Исмет-паша, замедлив шаг, остановился у окна. Не скрывая своих встреч с Керзоном, он сказал, что Турция, возможно, пойдет на уступки.

- Но эти уступки, - пояснил министр, - ни в какой степени не нанесут вреда интересам наших государств. Черноморские проливы - это наша национальная гордость. Мы свято бережем и охраняем их. Правда, англичане говорят, что мы, закрыв ворота в Черное море, охраняем больше Россию, чем проливы. Об этом говорил мне и лорд Керзон. Отвечая ему, я сказал, что мы охраняем Россию в такой же степени, в какой охраняем и Британскую империю.

- Мне кажется, - сказал Воровский, - что делегации Балканских государств, хотя и сочувственно относятся к предложениям Турции и Советской России о закрытии проливов для военных судов, не решатся открыто выступить против Великобритании.

- Похоже на это. Трудно предусмотреть в точности весь ход развития событий на Балканах. Недовольство политикой правительства Британской империи растет. Да, помню, вы просили меня переговорить с представителями Йемена, Геджаса и Египта о вашем желании встретиться с ними. Говорил. Будут рады принять вас.

- Благодарю вас.

На вечернем заседании комиссии по проливам Керзон огласил заявление для печати и передал его текст журналистам. В заявлении говорилось, что союзные державы удовлетворены принципиальным согласием турецкой делегации на свободный проход торговых судов через проливы в мирное и военное время. Обсуждение деталей проекта было поручено экспертам Англии, Франции, Италии и Турции.

На замечание Чичерина, что в практике работы международных конференций принято обсуждать все вопросы, в которых заинтересованы стороны, на пленарных заседаниях или в комиссиях, Керзон ответил, что вопрос, который намерены обсудить эксперты союзных держав с экспертами Турции, не касается России.

9 декабря Чичерин направил председателям конференции ноту, в которой содержалось предупреждение, что никакое предложение или решение о режиме проливов и Черного моря, независимо от того, будет ли оно касаться общих или частных вопросов, не может быть заслушано, обсуждено или принято на конференции без участия РСФСР, Украины, Грузии...

На встречах экспертов, принявших закулисный характер, происходил настоящий торг при рассмотрении вопроса о проливах. Уступая нажиму, Исмет-паша постепенно отступал от своей прежней позиции.

Заседание комиссии по проливам началось 18 декабря в 16 часов. Керзон, изложив содержание нового, третьего проекта, сообщил, что это заседание будет последним. Журналисты расценили выступление Керзона как новую попытку оказать давление на делегации и вынудить их принять проект конвенции о режиме проливов без широкого обсуждения. Не поддаваясь нажиму, Чичерин выступил с критикой проекта. Проект, заявил он, сохраняет в себе угрозу войны, поскольку предусматривает чрезвычайное требование об открытии проливов и Черного моря для иностранных военных судов.

19 декабря Керзон, открывший заседание комиссии, предупредил, что оно должно быть решающим и окончательным. Подверг тенденциозной критике проект правил прохождения судов через Дарданеллы, Мраморное море и Босфор, представленный накануне Чичериным.

Выступив на этом заседании, Чичерин заявил, что реальная власть над проливами принадлежит Турции, что новый проект союзных держав может создать условия для интервенции, поскольку он лишает возможности защищать проливы и Константинополь, ставит Россию под удар военного флота иностранных держав.

На последнем заседании комиссии по проливам, состоявшемся 20 декабря, Исмет-паша заявил, что его правительство решило принять новый проект союзных держав. Керзон не скрывал торжества.

С наступлением рождественских праздников Лозанна опустела. В работе конференции наступил перерыв.

Воровский, возвратившись в Рим в самый разгар рождественских праздников, повидал своих знакомых, разобрал почту, просмотрел в газетах и журналах статьи по вопросам внешней политики, встретился с политическими деятелями. 28 декабря он направил в Наркоминдел подробное письмо о политическом положении в Италии.

Восторг крупной буржуазии, вызванный приходом Муссолини к власти, говорилось в этом письме, как будто утихает. Многие ее представители, недавно так рьяно расчищавшие дорогу фашизму, теперь настороженно относятся к его политике. Вооруженные столкновения продолжаются. Фашисты, ломая все преграды на своем пути, создают органы власти, не предусмотренные конституцией, учредили Большой фашистский совет для предварительного рассмотрения наиболее важных государственных вопросов, отменили королевский декрет о порядке назначения префектов. В области внешней политики первые шаги Муссолини не достигли желаемого результата...

Вскоре Воровский возвратился в Лозанну.

Работа конференции возобновилась. Керзон, навязав Турции свой проект режима Черноморских проливов, передал его в комиссию экспертов союзных держав и Турции для согласования, уточнения деталей и редактирования. Заседания комиссии, к работе которой не были допущены эксперты советской делегации, проходили в условиях особой секретности.

Британское правительство, не добившись успеха в переговорах по репарациям, направило усилия на срыв Лозаннской конференции. Обсуждение нового проекта союзных держав на заседании комиссии в Лозанне, состоявшемся 1 февраля, не привело к соглашению. Выступая на этом заседании, Чичерин заявил, что вести переговоры - значит совместно обсуждать как основные вопросы, так и детали, анализировать разногласия, выяснять, в чем интересы одних противоречат интересам других, находить возможные компромиссы.

- Я позволю себе ответить, что точно так же царь Российской империи выслушивал пожелания представителей провинции и единолично принимал решения. Но, господа, отношения между суверенными государствами мы представляем себе иначе.

На реплику Керзона, что новый проект выражает и взгляды турецкого правительства, Чичерин ответил:

- Новый проект конвенции, навязанный Турции, угрожает безопасности и жизненным интересам России, Украины и Грузии. На этом основании мое правительство решительно отвергает его.

Вечером Керзон покинул Лозанну.

Слух о срыве конференции разнесся мгновенно.

5 февраля генеральный секретарь конференции Массигли пригласил к себе секретаря советской делегации Сабанина и сообщил ему о решении руководителей делегаций союзных держав прервать конференцию.

Правительства западных держав, прервав работу конференции, надеялись оборвать и деловые связи советской делегации с представителями Турции, Балканских и Арабских государств. Эти связи вызывали опасения колониальных держав.

По возвращении в Рим Воровский получил срочную телефонограмму сенатора Контарини, в которой сообщалось о желании Муссолини встретиться с полномочным представителем. Было указано и время встречи: 5 февраля в 11 часов.

Муссолини встретил Воровского весьма холодно:

- Я пригласил вас, господин посол, по весьма важному делу. Начну без предисловия. Вот вам два документа, свидетельствующих о коммунистической пропаганде вашего правительства. Пожалуйста, ознакомьтесь с оригиналом на русском языке и переводом на итальянский. Документы были изъяты, я этого не скрываю, при обысках у коммунистов.

Воровский начал спокойно рассматривать бумаги.

- Один из этих документов, - сказал он, - хорошо известен. Это обращение Коминтерна к пролетариату всего мира с призывом к борьбе против фашизма. Но другой документ вижу впервые.

- Верно, господин посол. Это письмо одного из лидеров итальянских коммунистов, адресованное редактору газеты "Лавораторе ди Триесте", с просьбой опубликовать обращение Коминтерна. Откровенно говоря, оно не пугает меня. Мы можем опубликовать его и у себя. Сомневаетесь? Напрасно. Вы ведь сомневались и в моем заявлении о намерении моего правительства наказывать всех, кто совершает акты насилия, не щадить и членов фашистской партии. Меня удивляет не обращение Коминтерна, повторяю, не обращение, а способ действий, к которому прибегает ваше правительство. Ведя переговоры со мной о развитии экономических отношений и о признании де-юре, оно в полном содружестве с Коминтерном направляет против Италии свои стрелы. Да, стрелы, отравленные ядом враждебной пропаганды. Если в Кремле не одумаются, я буду вынужден прервать переговоры о подписании торгового договора.

- Я могу дать разъяснение, - сказал Воровский. - В деятельности моего правительства нет ничего враждебного Италии. Оно проводит независимую внешнюю политику. Обращение исходит не от моего правительства, а от Коминтерна, международной политической организации, руководящий орган которого находится в Москве. Речь идет об общем призыве к борьбе против войны, насилия, подавления демократических свобод. Ваше намерение опубликовать это обращение в печати дает мне основание думать, что и лично вы, господин председатель, не усматриваете в нем враждебных действий именно против Италии.

- Хорошо, я принимаю к сведению ваше заявление Теперь относительно вашего демарша о незаконной деятельности бывшего царского посольства. Могу сообщить вам, что я уже дал указание прекратить с ним официальные отношения. Об этом вы можете информировать свое правительство.

- К сожалению, ваше распоряжение не выполняется. Ничего не изменилось. Как и раньше, чиновник бывшего посольства Персиани посещает министерство иностранных дел, ведет с ним переписку, получил даже приглашение на прием по случаю вашего национального праздника.

Нажав кнопку звонка, Муссолини попросил своего секретаря срочно вызвать к нему сенатора Контарини.

- Господин сенатор, на каком основании было послано приглашение советнику бывшего императорского посольства на наш прием?

- Ваше превосходительство, - начал Контарини, - министерство иностранных дел, строго выполняя обязательства Италии по отношению к России, не признает это посольство, не поддерживает с ним официальных отношений и не посылало приглашение. Кто именно послал, можно было бы выяснить.

- Не будем вести следствие, - сказал Муссолини. - Приглашение на прием было послано по ошибке. Теперь я хотел бы сделать одно сообщение, имеющее секретный характер.

Отпустив сенатора, Муссолини вынул из сейфа черную папку, раскрыл ее и начал рассматривать какие-то бумаги.

- Наши следственные органы, - продолжал он, положив руки на папку, - располагают очень важными документами о подготовке заговора против королевского правительства. Не разглашая тайны в полном объеме, я ограничусь кратким изложением плана заговора. На открытии парламента выступают депутаты левых партий с критикой моего правительства. Один из депутатов, имя которого я позволю себе не называть, поднимается на трибуну и во весь голос начинает читать обращение Коминтерна; чтение заканчивается нападением коммунистов и социалистов на министров; толпы рабочих, получив сигнал, врываются в зал заседания с красными знаменами и завершают переворот.

Воровский улыбнулся:

- Об этой тайне, господин председатель, я узнал из вашей печати. В сообщениях, имеющих ссылки и на заявление королевского прокурора, говорится, что многие лица, арестованные по "делу о заговоре", освобождены.

- Но, господин посол, - сказал Муссолини, подняв кверху указательный палец, - следствие еще не сказало своего последнего слова. Есть основание подозревать в причастности к заговору и немцев, поскольку Италия идет на сближение с Францией. Мое правительство не позволит безнаказанно оскорблять себя! Оскорбления в изобилии появляются на страницах различных манифестов и воззваний. Надо положить этому конец! Получив сведения о заговоре, я дал указание всем префектам и квесторам произвести обыски и аресты.

- Общественное мнение моей страны, - сказал Воровский, - весьма обеспокоено сообщениями о репрессиях в Италии.

- Эти сообщения преувеличены. Мы наводим порядок и продолжаем работать над проектом нового закона о печати. Думаем предусмотреть в нем строжайшую ответственность издателей газет и журналов за свои публикации.

Прошло несколько дней. Выступая в парламенте с программной речью, Муссолини отвел особое место Ватикану, делал перед ним реверансы и, говоря о свободе и равенстве религий, назвал католическую религию господствующей в Италии. По его указанию был восстановлен в школах старый порядок, когда в классах рядом с портретом короля висело и распятие. В игре на религиозных чувствах принимал участие и министр народного просвещения Джентиле.

Поддерживая эту игру, Муссолини явился на свадьбу своего друга, заместителя министра внутренних дел Финци, женившегося на племяннице кардинала Ваннутелли. Визит был неожиданным, но кардинал не растерялся и весьма любезно приветствовал гостя. На прогулке по дорожке сада кардинал и Муссолини говорили не только о теплых весенних днях и зеленых попугайчиках в клетках, висевших на ветках старого каштана, но и о парламентских дебатах. На обеде кардинал, взволнованный добрыми пожеланиями гостя святейшему отцу, заявил в своей речи, что был рад принять в своем доме премьер-министра, в котором вся надежда Италии... Эти слова, проникшие в печать, широко комментировались, поскольку, как говорили, кардинал произнес их с одобрения самого папы. Шум, поднятый в печати вокруг этих слов, утих только через несколько дней, когда в органе Ватикана газете "Оссерваторе романо" появилось сообщение, гласившее, что высказывание кардинала Ваннутелли не было известно ни святейшему отцу, ни государственному секретарю Гаспарри.

Воровский внимательно наблюдал за политикой Ватикана, встречался с некоторыми кардиналами и епископами. В беседах обсуждались различные вопросы правового положения католической церкви в Советской России, организации помощи голодающим Крыма и Поволжья. В одной из бесед речь зашла и о политике заигрывания Муссолини с Ватиканом.

- Святейший престол совершенно не верит авансам Муссолини, - говорил кардинал Пиццардо, - и прекрасно понимает, что за ними скрывается желание обезоружить католическую партию в парламенте, представить свое правительство способным удовлетворить все политические требования католиков.

- Читая сообщение в "Оссерваторе романо" о приеме папой Пием XI, недавно вступившим на престол, дипломатического корпуса при Ватикане, - сказал Воровский, - я обратил внимание на присутствие там и бывшего царского посла Лиссаковского.

- Да, был и он, - подтвердил кардинал. - Господин Лиссаковский просил дать ему личную аудиенцию у святейшего отца, но в этом было отказано. Отказать в приеме вместе с дипломатическим корпусом не сочли возможным.

- Итальянское правительство, - сказал Воровский, - уже не поддерживает официальных отношений с бывшим царским посольством. Об этом уведомил меня премьер-министр.

- Этот прием имел чисто протокольный характер и не должен вызывать беспокойство у вашего правительства. И потом, как будто господин бывший посол собирается покинуть Рим.

В заключение беседы Воровский сказал кардиналу:

- Ваше преосвященство, вы интересовались, публиковались ли в нашей печати сообщения о пожертвовании Ватиканом одного миллиона лир на закупку медикаментов для моей страны. Да, публиковались. Публиковались и сообщения о помощи Ватикана голодающим Крыма и Поволжья. Вот вырезки из наших газет.

Каждый раз, когда Воровский возвращался в Рим из Москвы, Лозанны, чиновники пограничной таможни учиняли ему допрос и требовали вскрыть багаж. Сотрудников представительства РСФСР они подвергали унизительным обыскам, пытались осмотреть и багаж дипломатических курьеров. Разумеется, никаких "враждебных материалов" ни разу не было обнаружено.

На акты насилия Воровский отвечал протестами и решительно требовал принять необходимые меры. В письме 15 февраля генеральному секретарю Контарини он сообщил, что если итальянское правительство не в состоянии обеспечить представительству "мирное и достойное пребывание без постоянных провокационных инцидентов, то лучше признать этот факт, и тогда наше Представительство могло бы временно приостановить свою деятельность в Италии и перенести дальнейшие переговоры в какую- либо третью страну, где можно было бы в спокойной обстановке установить основы будущих взаимоотношений между нашими странами".

25 февраля Контарини сообщил о желании премьер-министра видеть полномочного представителя.

- Я глубоко убежден, - сказал Муссолини напыщенно, когда вошел Воровский, - что в наших отношениях может наступить эпоха оледенения, если не будет прекращена враждебная пропаганда против королевства. Кремль и Коминтерн обстреливают Италию со всех сторон. Находясь в положении воина, защищающего свою крепость, я заявляю вам решительный протест против враждебной пропаганды и оскорблений.

Указав небрежным взмахом руки на газету, лежащую на столе, он спросил:

- Не могли бы вы, господин посол, объяснить мне, что это значит?

Воровский наклонился над газетой. Это была "Правда" от 17 февраля 1923 года. На газетной полосе, в углу, выделялась карикатура художника Дени: тучная фигура, стоящая перед дирижерским пультом. Левая рука опущена и чуть согнута, сжат крепкий кулак, правая рука с большой дубинкой застыла над головой и вот-вот опустится, чтобы нанести удар в левую сторону. Над карикатурой надпись: "Ария фашизма", ниже: "Модный дирижер". На пюпитре ноты с надписью: "Погромы". На широком поясе написано: ,Муссолини".

Рассматривая карикатуру, Воровский обдумывал ответ. Оторвавшись от газеты, он улыбнулся.

- Получив этот номер газеты раньше меня, вы, господин председатель, могли спокойно и внимательно рассмотреть его и даже сделать критический обзор. Художник, как мне кажется, хотел отразить одну из наиболее характерных сторон политической деятельности "сильного человека": его стремление подчинить своей власти всю государственную жизнь королевства. Не касаясь художественных достоинств рисунка, скажу, что он опубликован в партийном, а не государственном органе печати. Правда, надпись: "Погромы" имеет определенную политическую окраску, но ведь подобные карикатуры украшают страницы и ваших газет и журналов.

- Мне известно, - продолжал наступать Муссолини, - что германские коммунисты посылают на адрес вашего представительства кое-какие материалы с просьбой распространить их среди итальянских рабочих.

- Наше представительство, - решительным тоном возразил Воровский, - не занимается подобной деятельностью.

Эти слова, казалось, обезоружили Муссолини.

- А теперь, - неожиданно спросил он, - скажите откровенно: правда ли, что бывший британский премьер-министр собирается в Россию?

- Ллойд Джордж, встречаясь в Генуе с Чичериным, проявлял большой интерес к жизни новой России.

- Ничего не скажешь, хитры англичане! Нас толкают на разрыв, а сами пытаются завязать тесные связи. Господин Воровский, оставляя в стороне дела официальные, я хотел бы доверительно сообщить вам, что королевский двор Альбиона никогда не простит вам казнь императора Николая II, двоюродного брата Георга V. Повторяю, никогда!

Произнося эти слова, Муссолини был доволен собой. Политический шантаж, угрозы и в то же время игра в "искренность" - это было его коньком.

Сенатор Контарини в своем письме на имя Воровского от 24 февраля напомнил о желании Муссолини, отождествлявшего политику правительства СССР с деятельностью Коминтерна, "получить разъяснения". 27 февраля Воровский ответил Контарини нотой, в которой сообщалось, что в беседе с премьер-министром он уже имел случай ответить на этот вопрос и что, осведомив о содержании этой беседы свое правительство, "уполномочен официально заявить, что оно не занималось, не занимается и не намерено заниматься какой-либо пропагандой, враждебной учреждениям Королевства Италии...".

Провокации и слежка за советскими гражданами продолжались. Об этом Воровский сообщал в Народный комиссариат иностранных дел 25 февраля: "У нашего дома усилены наряды шпиков. Поставлены под надзор даже квартиры совершенно благонадежных лиц, имеющих с нами связь. Так, например, у квартиры княжны Пиньятелли, богатой аристократки, живущей при родителях в собственном палаццо, но имеющей неосторожность очень энергично заниматься помощью русским голодающим детям в Крыму, поставлен шпик..." Почта, которую получало представительство, тщательно проверялась полицией.

Проводя совещания с дипломатическими работниками представительства, Воровский рассказывал о ходе работы Лозаннской конференции, о беседах Чичерина с членами делегаций иностранных государств.

Когда первый секретарь Страуян, сделав обзор печати по вопросам внешней политики итальянского правительства, обратил внимание слушателей на намерение Муссолини рекомендовать западным державам допустить СССР к участию в обсуждении всех проблем на Лозаннской конференции, Воровский нашел нужным взять слово.

- Ваше сообщение, Ян Яковлевич, - сказал он, - содержит интересные данные. Анализируя статьи по вопросам внешней политики, вы сделали правильные выводы. К сожалению, не все материалы, опубликованные в итальянской печати, являются достоверным источником информации. Нередко в печати сообщается о желании Муссолини идти на сближение с нами. Стараясь извлечь из этой политики выгоды экономические, он не забывает и о выгодах политических. Уже не раз премьер-министр пытался добиться преимуществ для Италии, шантажируя правительства западных держав одним лишь намеком на возможность установления более тесных отношений с СССР. Муссолини кричит много, а сделал очень мало. В крупных международных делах он всегда выступал на стороне западных держав, а в отношениях с нами был неискренен, непостоянен; не принял во внимание наш протест против признания бывшего царского посольства; не выполнил обещания рекомендовать главам делегаций западных стран допустить СССР к участию в Лозаннской конференции на равных правах с другими государствами; встречался с посланцем "императора" Кирилла. Так что к статьям и сообщениям капиталистической прессы мы должны подходить весьма осторожно.

2 марта Контарини пригласил к себе Воровского и сообщил ему, что его нота от 27 февраля произвела в министерстве иностранных дел благоприятное впечатление. Муссолини дал указание опубликовать в печати заявление полномочного представителя о том, что политика правительства СССР не тождественна деятельности Коминтерна, и направить в парламент предварительное соглашение о торговых отношениях между Италией и СССР для регистрации.

Некоторые министры и сенаторы, беседуя с Воровским по вопросу о возможном признании Италией СССР де-юре, давали понять, что королевское правительство пошло бы на это, если бы Москва предоставила Италии крупные концессии. Итак, правительство Муссолини хотело бы извлечь из акта признания СССР де-юре все возможные выгоды.

Готовясь отметить годовщину своего прихода к власти, Муссолини часто выступал в парламенте, охотно позировал художникам и фотографам, выпрашивал у короля и дипломатов иностранных государств ордена, медали, дабы украсить свой мундир; фашистские газеты курили ему фимиам. Портреты и фотографии дуче невольно бросались в глаза в государственных и частных учреждениях, учебных заведениях, школах, витринах магазинов. В Рим доставлялись глыбы белого паросского мрамора для изготовления его бюстов. Так создавали миф о "великом человеке".

Выступая с пространными речами, Муссолини не скупился на обещания, устраивал сложные маневры в политике. Дважды он демагогически заявлял о своем намерении подать в отставку со всех постов. Но каждый раз фашистские отряды, превратив Рим в военный лагерь, направляли к нему свои делегации с мольбой остаться. Оставшись на своих постах, Муссолини заявлял, что уступил мольбам, поскольку еще не родился человек, который мог бы стать его преемником. Выступая перед толпой, он говорил: "Я повел вас на Рим... Я дал вам свободу... Я спас Италию..."

Не разоряя старого гнезда Савойской династии, Муссолини использовал его при необходимости как ширму для прикрытия своих действий. Спокойствие в стране, обещанное им, не наступило. Фашистские отряды террором и репрессиями пытались запугать население.

Вооруженное нападение было совершено и на посольство Германии. Об этом рассказал сам посол фон Нейрат, пригласивший Воровского на обед.

- В последние дни, - сказал он, когда они остались вдвоем, - мы начали замечать, что во дворе посольства появляются неизвестные лица. Я принял меры предосторожности: приказал сменить замки, спускать сторожевую собаку по ночам, установить наблюдение. Но неизвестные лица снова проникли на терри-торию посольства, отравили собаку, пытались открыть парадный вход. После этого случая я заявил протест министру иностранных дел.

Поправив на руке легкую повязку, посол продолжал:

- К нам в посольство явился посетитель. Не назвав своего имени, он предупредил о готовящемся вооруженном нападении. По его словам, у нас собираются похитить секретные документы. В случае успеха операции преступникам обещано вознаграждение - 50 тысяч лир. Больше нам ничего не удалось узнать. В ночь с 3 на 4 марта мы устроили засаду. У ворот посольства остановился автомобиль темного цвета. Три человека в штатской одежде, сбив цепь на калитке, подошли к парадному входу флигеля, открыли ключом дверь и поднялись на второй этаж. Один из них, легко проникнув в канцелярию, минут пятнадцать возился с сейфом. Вышел с двумя кожаными портфелями. Когда все трое спускались по лестнице, мой советник фон Шмиде приказал им остановиться, но преступники бросились бежать. Выстрелом из револьвера он ранил одного из них в ногу. Началась перестрелка, в которой был ранен и мой секретарь. Во время рукопашной схватки преступник с портфелем, разбив окно, выпрыгнул в сад и скрылся. Двоих задержали. Закрывая окно, я порезал себе руку.

Остановившись на этих словах, фон Нейрат задумался.

- Мы допросили преступников, - продолжал он. - Оказалось, что ключи от посольства они получили в квестуре. Это признание очень важно для нас. Когда в посольстве появились полицейский комиссар и квестор Рима, я отказался разговаривать с ними и заявил, что выдадим преступников только министерству иностранных дел по акту. Насколько мне известно, переполох в правительстве невероятный.

- Странно, - заметил Воровский, - что полицейские, охранявшие посольство, ничего не заметили.

- Не было их на посту у ворот, - ответил посол.

- Не замешана ли в этой провокации иностранная разведка? - спросил Воровский.

- Есть основание думать и так. Особый интерес к итало- германским отношениям проявляют французы. Возможно, что они хотели узнать, не ведутся ли какие-нибудь тайные переговоры о Руре.

- А портфели с документами возвратили?

Нейрат улыбнулся.

- Еще нет, - ответил он, - готовясь ко всяким неожиданностям, мы набили портфели фальшивыми документами с грифом "секретно". Пусть ломают головы...

Угроза вооруженного нападения нависла и над полномочным представительством СССР. Принимая меры по охране и безопасности сотрудников представительства, Воровский рекомендовал им стараться реже выходить на улицу. Жили, можно сказать, на осадном положении.

Сотрудники полномочного представительства жили и работали дружно, устраивали семейные вечера, лекции, вместе отмечали праздники.

В апреле в дипломатических кругах поползли слухи о возможности возобновления работы международной конференции.

Воровский начал готовиться к отъезду в Лозанну.

Получив визу швейцарского правительства как участник международной конференции, он прибыл в Лозанну в сопровождении секретаря полпредства Дивильковского и Аренса, специального корреспондента РОСТА. Номера сняли в гостинице "Сесиль" с видом на озеро.

Империалистические державы, несмотря на соперничество и разногласия, поставили перед собой единую цель: не допустить участия молодого социалистического государства в решении важных международных проблем.

Враждебная политика британского правительства сказывалась и на всем ходе работы конференции и на действиях правительства Швейцарии.

Воровский, продолжая защищать интересы своего государства, настаивал на удовлетворении требований о допуске его делегации к участию в работе конференции на заключительном этапе. Напряженность в международных отношениях усиливалась с каждым днем.

Лорд Керзон продолжал вести яростную антисоветскую кампанию. По его инициативе британское правительство 8 мая 1923 года направило правительству СССР свой меморандум, получивший в исторической литературе название "ультиматума Керзона".

В своем меморандуме британское правительство обвиняло правительство СССР во "враждебной пропаганде" против Великобритании и требовало уплатить компенсацию британским подданным за национализацию их бывшей собственности в СССР. Керзон угрожал разрывом отношений. Каждая фраза меморандума дышала открытой ненавистью.

На следующий день крупнейшие газеты мира, в том числе лондонская "Тайме", опубликовали пространные сообщения, в которых "ультиматум Керзона" комментировался как угроза новой войны.

Прокатилась волна враждебных выступлений против СССР и в Швейцарии. Делегации западных держав в Лозанне продолжали проводить политику изоляции СССР. Не осталось в стороне и правительство Швейцарии. Прекратив официальные отношения с советской делегацией, оно не приняло мер по охране и обеспечению ее безопасности на своей территории. Эти действия, противоречащие международному праву и международным обычаям, были восприняты белой эмиграцией как сигнал для активного наступления. В воскресенье 6 мая хулиганы ворвались в приемную резиденции делегации и, выдавая себя за представителей какой-то национальной лиги, в грубой форме потребовали встречи с Воровским.

В приемную вышел Арене, чтобы узнать, в чем дело. Неизвестные лица вновь потребовали, чтобы вышел Воровский и ответил на вопрос, каково его отношение к швейцарскому правительству. Спокойно выслушав, Арене рекомендовал им обратиться за разъяснениями к своему правительству.

Уходя из приемной, неизвестные лица вызывающим тоном заявили, что теперь они силой заставят советскую делегацию покинуть Швейцарию.

Полицейского на посту у резиденции не было.

"Принимает ли полиция какие-нибудь меры для нашей охраны, - писал Воровский 9 мая временному поверенному РСФСР в Берлине для сообщения Чичерину, - нам неизвестно. Внешне этого не видно. За этими хулиганящими мальчиками слишком ясно чувствуется чужая сознательная рука, возможно даже иностранная. Швейцарское правительство, хорошо об этом осведомленное, ибо все газеты полны этим, должно нести ответственность за нашу неприкосновенность. Поведение швейцарского правительства есть позорное нарушение данных в начале конференции гарантий, и всякое нападение на нас в этой архиблагоустроенной стране возможно только с ведома и попустительства властей. Пусть же и несут ответственность".

Утром 10 мая 1923 года в Лозанне появился бывший офицер врангелевской армии Морис Конрада. Швейцарский гражданин, он хорошо был знаком с местными порядками и без труда снял номер в гостинице "Европа". Спустившись со второго этажа, Конрада зашел в бар и уселся за стойку. Щедро расплачиваясь за коньяк с официантом, он; как бы между прочим, спросил его по- немецки, в котором часу ужинает здесь русская делегация. Официант, не задумываясь, ответил, что русские остановились в гостинице "Сесиль", там в ресторане они завтракают, обедают и ужинают.

Конрада зарядил браунинг нарезными пулями, вышел из гостиницы и направился на авеню Рушонне. Около восьми часов вечера он, усевшись за столик в ресторане гостиницы "Сесиль", пил коньяк, перелистывая страницы иллюстрированного журнала, изредка бросал возбужденные взгляды на посетителей. Беседуя с метрдотелем, Конрада представился майором французской армии и сказал, что говорит на шести языках.

Как раз в этот момент в зал ресторана вошли Воровский и Арене. Заняв столик у окна, они не торопились заказывать ужин. Заказали, когда подошел к ним Дивильковский с пачкой вечерних газет.

Конрада вел наблюдение. Выкуривая сигарету за сигаретой, он продолжал разговор с метрдотелем.

Постепенно зал ресторана пустел. Но музыканты, скрытые пальмами и цветами, еще играли, доносились и удары бильярдных шаров из соседней комнаты.

В 21 час 15 минут Конрада вдруг поднялся из-за своего стола, взглянул в окно и быстрым шагом направился к Воровскому. Остановившись позади него, он вынул из бокового кармана пиджака браунинг и выстрелил ему в голову, выкрикнув: "Вот вам, коммунисты!"

Вацлав Вацлавович Воровский мгновенно осел на стуле. Через несколько минут он скончался.

Конради выстрелил еще пять раз: три раза в Аренса и два в Дивильковского, пытавшегося обезоружить убийцу. Арене, придя в сознание, с трудом вынул из кармана револьвер, но рука ослабла и он не смог выстрелить.

Когда убийца перезаряжал браунинг, подбежал метрдотель и потребовал у него оружие. Тот, повертев в руке браунинг, бросил его на ковер, а сам направился к оркестру и приказал дирижеру играть траурный марш по русским большевикам. "Я - новый Вильгельм Телль, призванный спасти человечество!" - орал он на весь зал.

В нескольких метрах от оркестра лежали в луже крови Воровский, Арене, Дивильковский, прибывшие в Лозанну с мирной целью.

В первых сообщениях, появившихся в печати, швейцарские власти попытались снять с себя ответственность за убийство официального представителя иностранного государства и представить это преступление как совершенное не по политическим мотивам, а из личной мести.

12 мая Чичерин, выступая на пленуме Московского Совета, заявил от имени правительства СССР, что Воровский, ветеран революции, погиб на посту в Лозанне, что продолжается дипломатическая схватка, где республики Страны Советов выступают в своей мировой роли друга угнетенных народов.

"В первый период нашего существования капиталистический мир стремился свергнуть Советскую власть силой оружия, путем физической интервенции. Наступил затем второй период, когда капиталистический мир хотел на основании соглашения с нами постепенно лишать нас независимости путем мирного внедрения и экономического захвата".

В ноте Чичерина от 16 мая правительству Швейцарии, переданной по телеграфу, говорилось, что правительство СССР возлагает ответственность за преступление на правительство Швейцарии, по вине которого стало возможным убийство полномочного представителя Союза Советских Социалистических Республик.

"Итак, принимая во внимание все обстоятельства дела. Российское Правительство констатирует, что поведение швейцарских властей в этом деле безусловно должно быть квалифицировано как попустительство в одном из тягчайших преступлений - убийстве полномочного представителя другого государства. Все слои народов России, считая удар, нанесенный их представителю, направленным против них самих, охвачены глубочайшим негодованием по поводу этого злодеяния..."

В ноте выражалась уверенность, что правительство Швейцарии произведет строжайшее расследование преступления и виновные будут преданы суду.

Правительство СССР, не получив удовлетворительного ответа швейцарского правительства на свой протест, направило ему вторую ноту от 8 июня, в которой говорилось, что поведение правительства Швейцарии лишь подтверждает еще больше справедливость выдвинутых против него обвинений, что явные со-участники преступления, арестованные полицией, вскоре были освобождены.

Серьезно предупреждая правительство Швейцарии о возможных последствиях, правительство СССР оставило за собой право на получение полного удовлетворения.

Учитывая, что правительство Швейцарии заняло крайне враждебную позицию по отношению к союзным правительствам России, Украины, Грузии на второй сессии Лозаннской конференции и не дало удовлетворения на их протесты, ВЦИК и СНК 20 июня 1923 года приняли декрет о бойкоте Швейцарии.

На предварительном следствии Конради назвал и своего сообщника - швейцарского гражданина, белогвардейского офицера Аркадия Полунина. По его совету он и решил убить Воровского как наиболее видного красного посла.

5 ноября в кантоне Во в зале казино, набитом белогвардейцами и фашистами, начался суд над убийцей. Обвинение поддерживал генеральный прокурор Капт. На суде разыгрывалась комедия. Прокурор, защищая убийцу, обвинял русскую революцию. Адвокаты, получившие солидное вознаграждение из грязных источников, восхваляли убийцу.

16 ноября присяжные заседатели вынесли вердикт, на основании которого убийца и его сообщник были оправданы.

Злодейские выстрелы и оправдательный вердикт, опозоривший правосудие и демократические традиции Швейцарии, вызвали протесты и негодование во всем мире. Возмущение высказали коммунистические партии, профессиональные союзы, государственные и политические деятели многих стран. Правительства Италии, Швеции, Турции, Греции, Германии, Латвии, Литвы, Монголии, Болгарии, Эстонии, Персии и других государств выразили правительству СССР свои соболезнования. Выразил соболезнование и Ватикан.

Весть о трагической гибели посла нового мира, о котором Ленин говорил, что, спокойный и мягкий среди друзей, он был "тверд в стане врагов", вызвала глубокую скорбь. Максим Горький писал Ромену Роллану: "Конради убил человека огромной культуры и высокого ума, человека исключительной честности..."

Вацлав Вацлавович Воровский похоронен на Красной площади, у Кремлевской стены.

Жизнь многих русских революционеров проходила в тяжелой борьбе за свободу и счастье своего народа.

Среди этих прекрасных людей, смело прокладывавших пути к будущему, жил и работал Вацлав Вацлавович Воровский. Преданность социалистическому Отечеству, честность, широта познаний, простота и скромность, выдержка и спокойствие в самые опасные минуты жизни были его характерными чертами.

Народы Страны Советов, свято чтя память своего великого сына, воздвигли ему памятники, назвали его именем города, улицы, площади, школы, учебные заведения, библиотеки, пароходы.