предыдущая главасодержаниеследующая глава

Глава II. На первом этапе политики "умиротворения"

На второй день после создания "национального правительства" Филипп Сноуден, один из соратников Макдональда, сказал ему, что он приобретет очень большую популярность в аристократических кругах. Макдональд, восторженно потирая руки, ответил: "Да, завтра все герцогини в Лондоне захотят расцеловать меня". Человек безмерного тщеславия, он всю жизнь добивался, чтобы эти круги признали и приняли его. Теперь, после перебежки Макдональда в их лагерь, эта мечта сбылась.

Макдональд был исключен из лейбористской партии как предатель и как таковой вошел в историю английского и международного рабочего движения. Зато правящие круги щедро оплатили оказанную Макдональдом услугу. Они сохранили за ним пост премьер-министра до 1935 го да, а затем до его кончины в 1937 году - министерский пост лорда-президента совета. Сыну Макдональда Малькольму в "национальном правительстве" в 1931 году был предоставлен портфель заместителя министра по делам доминионов. Через четыре года Малькольм Макдональд - уже министр по делам колоний и член кабине та. Сын лейбориста, сам лейборист - во главе ведомства, задача которого состоит в подавлении национально-освободительного движения и сохранении господства английского империализма над сотнями миллионов колониальных рабов!

Такова английская политическая традиция. Она не может не вызывать возмущения у тех, кто является искренним поборником интересов трудящихся. Но вызывать удивление она не должна. С тех пор как общество разделилось на антагонистические классы, существует практика использования господствующими кругами выходцев из угнетенных классов в государственном аппарате и в иных сферах для навязывания своей воли и проведения своей политики. Такие выходцы, как правило, действуют усерднее хозяина (им ведь нужно заслужить доверие, продемонстрировать благонадежность и выслужиться!) и с большим знанием дела, поскольку они лучше знают среду, из которой вышли. Еще в древнем Риме существо вала практика, когда бывшие рабы-вольноотпущенники достигали высоких государственных должностей и служили классу рабовладельцев.

Прошли десятилетия, а буржуазные мемуаристы и историки все еще восхваляют Макдональда. Кстати, Иден в 1962 году писал, что сформирование Макдональдом "национального правительства" представлялось ему "необходимым и мужественным актом". Да иначе и быть не могло: официальная английская пропаганда и идеология считают своей важной задачей облагораживать и превозносить любое классовое предательство в пользу буржуазии. Английским правящим кругам нужно, чтобы было как можно больше макдональдов, больших и маленьких. И в то же время правительственно-буржуазная пропаганда приходит в бешенство, если какой-либо выходец из буржуазии начинает (что бывает редко) искренне и благородно выступать в защиту трудящихся. Его будут по носить и травить до конца его дней. Примером может служить Хьюлет Джонсон, настоятель Кентерберийского собора.

В коалиционном, или "национальном"*, правительстве состав кабинета, то есть руководящего ядра правительства, состоящего из министров первого класса (у них даже жалованье больше, чем у обычных министров), был небольшим - десять человек. Четыре места были предоставлены Макдональду и его соратникам - бывшим лейбористам. Кроме Макдональда, сохранившего милостью консерваторов пост премьера, Филипп Сноуден остался министром финансов, Томас получил портфель министра по делам колоний и доминионов и лорд Сэнки - лорда- канцлера. Подобная щедрость к группе Макдональда со стороны консерваторов объяснялась просто: правительству предстояло провести ряд мер по преодолению экономического кризиса за счет трудящихся, мер крайне непопулярных, и Болдуин считал, что в интересах его партии сделать ответственными за эти меры в глазах народа Макдональда и компанию.

* (Употребляя это название, участники коалиции претендовали на то, что их правительство представляет интересы не какой-либо одной партии, а всей нации. В действительности же это было правительство, в котором господствовали и проводили свою политику консерваторы )

Консерваторы взяли себе также четыре портфеля. Болдуин стал лордом-президентом совета и заместителем премьера, Невиль Чемберлен (сводный брат Остина) по лучил пост министра здравоохранения, Сэмюэль Хор - министра по делам Индии и Канлиф Листер - министра торговли. Два либерала - Герберт Самуэль и лорд Ридинг возглавили министерства внутренних и иностранных дел соответственно.

Идену оказался на руку крах лейбористского правительства и замена его "национальным". Если бы этого не произошло, следующие выборы в парламент состоялись бы лишь в 1933 году (палата общин избирается на четы ре года), и Идену пришлось бы довольствоваться ролью "заднескамеечника" партии, находящейся в оппозиции, еще минимум два года. Теперь же перед ним досрочно от крылись большие возможности.

Антони Иден быстро обретал заметное положение в партии. Но человек так уж устроен, что, как бы энергично ни двигался он по пути успеха, ему и в голову не придет, что темп его продвижения вполне достаточен. Поэтому неудивительно, что в 1931 году, когда одно правительство сменялось другим, Иден мечтал о том, чтобы его не забыли. Он полагал, что может рассчитывать на пост младшего министра. Но, конечно, уверенности в этом не было и быть не могло. Ведь за министерские посты шла острейшая борьба между тремя партиями и внутри каждой из них. Да к тому же он был еще очень молод и в парламенте заседал лишь восемь лет.

27 августа 1931 г. Иден записывает в дневнике, что в этот день завтракал с Остином Чемберленом, который сказал, что у Антони есть шансы получить пост в министерстве иностранных дел и что он заручился согласием на это лорда Ридинга, назначенного министром иностранных дел. Болдуин тоже будет говорить с Ридингом в этом плане. Судя по всему, Болдуин с большим энтузиазмом относился к кандидатуре Идена, чем к любой другой. "Министерство иностранных дел, - записывает Иден,- да еще при условии, что министр находится в палате лордов,- это больше, чем то, на что я надеялся, и я не думал, что мне удастся получить этот пост".

На следующий день в дневнике появляется запись: "Предложение последовало должным образом. Нельзя быть более добрым, чем был ко мне Стэнли Болдуин. Он сказал, что хочет, чтобы я пошел в министерство иностранных дел. Он предполагал направить меня туда и в том случае, если бы наша партия одержала победу на вы борах. Болдуин добавил, что рассматривает меня как "потенциального министра иностранных дел" через десять лет и поэтому хочет, чтобы я как можно скорее при обрел опыт. К сожалению, существует препятствие. Макдональд желает, чтобы его сын получил пост в Форин оффис. Болдуин не намерен соглашаться на это. Ридинг, как и Болдуин, хочет, чтобы я был в министерстве иностранных дел... Сын Макдональда получит пост в министерстве доминионов. Во всяком случае "один из этих двух постов будет ваш...". Я сказал ему, что из этих двух пред почел бы Форин оффис. Болдуин заметил: "Еще бы, еще бы"".

Болдуину действительно не просто было обеспечить Идену пост заместителя министра. Поскольку правительство являлось коалиционным, каждая из трех партий добивалась для себя определенного количества портфелей, и всех нужно было по возможности удовлетворить. Да и в самой консервативной партии были молодые способные деятели, имевшие не меньше, чем Иден, права претендовать на пост заместителя министра иностранных дел, на пример Дафф Купер.

Решающую роль в этом назначении сыграло то, что Болдуин видел в Идене надежного человека, которому можно доверять и на которого можно положиться. Что касается объективных данных, то Иден ими обладал: он на протяжении ряда лет занимался в парламенте внешне политическими сюжетами, прошел выучку у Остина Чемберлена - видного представителя старой консервативной гвардии, знал внутреннюю жизнь министерства и был не плохо осведомлен о положении дел в Европе и на Ближнем и Среднем Востоке.

К 1 сентября вопрос решился, и Иден стал заместителем министра иностранных дел*. Тем самым было положено начало почти 24-летнему периоду, на протяжении которого Иден с небольшими перерывами находился у руля английской внешней политики.

* (Биографы Идена расходятся в освещении и изложении многих событий его жизни. Обстоятельства назначения Идена в Форин оффис даны по его собственным воспоминаниям. Ниже приводится версия из книги Льюиса Броада. "Назначение Идена было про изведено следующим образом. Фамилии ряда кандидатов, которых считали подходящими на этот пост, были написаны на листе бумаги. Лист был положен перед лордом Ридингом, чтобы он мог выбрать из списка одного в качестве своего заместителя... Решалась судьба значительно большего, чем пост заместителя, в то время, когда лорд Ридинг задержался, читая фамилии. Его выбор пал на Антони Идена". Нет сомнений в том, что версия самого Идена значительно ближе к истине).

Иден стал не просто заместителем министра, в его компетенцию входила ответственность за дела его министерства в палате общин. По английским традициям министр-лорд имеет право выступать только в палате лордов, но не в палате общин. Поскольку лорд Ридинг был в верхней палате, выступать по вопросам внешней политики в палате общин должен был Иден. Это придавало дополнительный и весьма значительный вес его назначению.

В этой связи у Идена возникали иногда неприятные ситуации. В Форин оффис после министра вторым лицом является постоянный заместитель министра. Партии могут сменять друг друга в правительстве, министры при ходят и уходят, а постоянный заместитель остается на своем посту, несмотря на все эти перемены. Он неограниченный руководитель аппарата МИД, всей его внутренней деятельности, он же готовит, используя аппарат, предложения для министра по вопросам компетенции министерства. Министр по традиции считается с мнением своего постоянного заместителя и, как правило, всегда следует его советам. Постоянный заместитель в те годы, пропуская все донесения из-за рубежа через свои руки, размечал их министру и некоторым другим членам кабинета. До Идена же такие материалы доходили только на обратном пути от министра. Можно себе представить его смущение, когда сидящие в парламенте на казначейской скамье, то есть в первом ряду, члены кабинета, прочтя, скажем, шифровку из Парижа, начинали обсуждать с Иденом донесение посла, которого он еще не видел.

Но все это были мелочи по сравнению с тем, что Антони Иден в 34 года стал уже заместителем министра иностранных дел.

Иден получил свой пост в трудное для Англии и для мира время. В 1931 году Япония напала на северо-восточные провинции Китая (Маньчжурию). Этим агрессивные силы зажгли первый очаг надвигавшейся второй мировой войны. В Германии поднимал голову и рвался к власти фашизм.

Английская экономика билась в тисках экономического кризиса. Охваченные паникой правящие круги пред принимали чрезвычайные меры, чтобы справиться с экономическими трудностями. "Национальное правительство" провело ряд мер по сокращению пособий безработным, снизило заработную плату государственным служащим, сократило жалованье личному составу вооруженных сил. Естественно, эти меры натолкнулись на энергичный отпор со стороны народных масс, хотя правительство лицемерно утверждало, что оно руководствуется "равенством жертв для всех". Английский король, чтобы продемонстрировать "равенство жертв", добровольно пошел на сокращение своего цивильного листа. Шум в прессе по этому поводу был поднят невероятный. Наглядным примером "равенства жертв" служит сокращение жалованья военным морякам: рядовым - на 25%, а старшим офицерам на 3,7%. В результате стихийно возникло восстание на судах эскадры, стоявшей на рейде базы Инвергордон. Отказала одна из главных опор империалистической Британии - флот. Зашаталась и вторая опора - фунт стерлингов. Пришлось пойти на крайние меры - отменить его золотой паритет.

Консерваторы считали, что в их интересах провести досрочные выборы в парламент и, воспользовавшись кризисом в лейбористской партии, получить в палате общин устойчивое большинство. Это дало бы им свободу рук на следующие четыре года. Выборы состоялись в октябре. Перебежка лидеров обернулась для лейбористов сокрушительным поражением. Они потеряли 236 мест, получив лишь 52. Зато консерваторы вместо 260 мандатов, которыми они располагали до выборов, теперь получили 473. Это обеспечило консерваторам абсолютное большинство в палате общин, позволявшее осуществлять любые их планы.

Иден без труда прошел в новый парламент. Он собрал на 29 тыс. голосов больше, чем его противник лейборист. После объявления итогов голосования Иден появился на балконе местного клуба консерваторов и заявил собравшейся толпе: "Я думаю, что сегодня мы поработали для Англии лучше, чем когда-либо ранее". Вероятно, он имел в виду не только собственный успех, но и победу своей партии.

Коалиция консерваторов, либералов и группы Макдональда просила у избирателей "докторский мандат" для лечения разбитой кризисом Англии. И получила его. Лечение состояло в новом туре снижения пособий безработным. Ответом были мощные демонстрации и митинги про теста, массовые рукопашные схватки с полицией. Консерваторы постепенно, поэтапно ввели протекционизм, защитив внутренний рынок Англии таможенными пошлинами и лицензиями. Следует признать это разумной мерой. Англия была слишком слаба, чтобы перед лицом своих мощных конкурентов позволить себе роскошь свободной торговли. Внутри консервативной партии десятилетиями шла острая борьба по этому вопросу. Она закончилась теперь победой сторонников протекционизма.

Иден не принимал в этой борьбе активного участия. На протяжении всей своей жизни он не имел интереса к финансовой и вообще к внутренней политике и плохо разбирался в этих вопросах. Для карьеры в области внешней политики это значения не имело. В выступлениях по проблемам свободы торговли и протекционизма Иден говорил: "Вероятно, было бы правильным сказать... о молодых членах нашей партии, что в фискальных вопросах мы просто оппортунисты. Я лично готов признать себя виновным в этом. Мне представляется, что эти фискальные противоречия могут быть правильно подвергнуты проверке лишь... результатами, которые в действительности будут достигнуты". Результаты проверки опытом были в пользу протекционизма.

Экономический кризис в Англии достиг апогея во втором квартале 1932 года. Затем медленно и трудно британская экономика стала выползать из кризиса. В 1934 году в значительной степени благодаря расширению военного производства начался период оживления. Но в 1938 году вновь наступила полоса кризиса, прерванного через год войной.

Сразу же после выборов произошли изменения в составе "национального правительства", делавшие его более консервативным. Невиль Чемберлен, набиравший силу в партии, заменил в министерстве финансов Филиппа Сноудена, которому была предоставлена синекура - пост лорда-хранителя печати; вскоре он был пожалован титулом виконта. Невиль Чемберлен, таким образом, не только получил возможность осуществить меры по введению протекционизма, но и вышел на финишную прямую, ведущую к креслу премьер-министра. По традиции премьер-министрами Англии становились, как правило, те, кто прошел через министерство финансов.

Лорд Ридинг, с которым Иден очень хорошо ладил, должен был уступить портфель министра иностранных дел Джону Саймону, с которым Иден, как скоро обнаружилось, был не в ладах. Крупнейший юрист, Саймон в 1913 году стал членом кабинета в либеральном правительстве Асквита. Он снискал немалую популярность на посту председателя комиссии, которая в конце 20-х годов разрабатывала предложения о внесении изменений в управление Индией. Хотя Саймон принадлежал к либеральной партии, убеждения у него были архиреакционные. Известный английский либеральный деятель Беренс однажды заявил: "Английский либерал - это хороший консерватор". По нашим же критериям, Саймон был крайне правым консерватором. Именно поэтому ему доверили столь ответственный пост.

Приход Саймона означал, что в палате общин функции Идена сократятся. Как замечает академик И. М. Майский, "...Иден был парламентским товарищем министра иностранных дел в палате общин, и так как Саймон то же был членом палаты общин и выступал там по всем наиболее важным внешнеполитическим вопросам, то Идену приходилось играть второстепенную роль". Но это не отодвинуло Идена в тень. Ему было поручено представлять Англию в Лиге Наций. Выступления в этой организации принесли Идену такую популярность в Англии и за ее пределами, какой он никогда не снискал бы в палате общин. Вскоре об Идене писали и говорили значительно больше, чем о Саймоне и Болдуине.

Английские историки достаточно единодушно утверждают, что Саймон не стал хорошим министром иностранных дел, поскольку имел юридический склад ума. Вы ступая по проблемам внешней политики, он детально аргументировал позиции различных сторон, и слушателям не всегда удавалось уяснить, какова же позиция Лондона, которую им преподносят как "объект поддержки". Болдуин в этой связи как-то заметил, что Форин оффис, кажется, ведет две политики: одну - профранцузскую, а другую - прогерманскую. Он же, Болдуин, предпочел бы, чтобы менее подробно демонстрировались аргументы британских оппонентов и более определенно делались собственные выводы и предложения.

Каждый человек имеет какие-то особенности характера. Имел их и Саймон, но не в них было дело. В Англии министров относят к числу плохих, хороших или вы дающихся в зависимости от степени успеха их политики. Что касается Саймона, то его имя стоит первым в ряду министров, которые в 30-е годы проводили политику "умиротворения" агрессивных держав, приведшую в 1938 году к Мюнхену, а в 1939 - к возникновению второй мировой войны. "Приход Саймона в Форин оффис, - пишет Рандольф Черчилль, - положил начало гибельной эпохе, когда при сменявших друг друга министрах иностранных дел - Саймоне, Хоре, Идене и Галифаксе... Англию глупо вели ко второй мировой войне". В этом заключении важно и то, что оно исходит от консерватора, крайнего реакционера и антисоветчика, и то, что оно возлагает прямую ответственность за английскую политику 30-х годов не только на Саймона, но и на Идена.

Оба они пришли в министерство иностранных дел, когда заканчивалась в английской политике "эра Локарно", а ей на смену шла "эра Мюнхена". Как на том, так и на другом этапах в основе лондонского курса лежало стремление канализировать экспансию и агрессию Германии на Восток, и прежде всего в направлении Советского Союза.

Как отмечает английский историк А. Дж. П. Тэйлор, "30-е годы XX в. называли черными годами, дьявольским десятилетием. Представление народа о них может быть выражено в следующих словах: "массовая безработица и умиротворение" *.

Международные отношения в период между двумя мировыми войнами изменялись быстро, значительно быстрее, чем в XIX веке и накануне первой мировой войны. Это было результатом ускорения темпов развития крупных держав и усилением неравномерности их развития. Жизнь опрокидывала многие тщательно продуманные и разработанные внешнеполитические концепции. Прошло десять лет, и история подтвердила прогноз В. И. Ленина относительно того, что противоречия, заложенные в версальско - вашингтонской системе, взорвут ее.

* (А. Дж. П. Тэйлор - один из ведущих современных английских историков, крупный специалист по международным отношениям. В по исках истины часто критикует английскую политику. В то же время игнорирует советские документальные публикации и монографическую литературу, чем, вероятно, объясняется непонимание им мотивов многих акций советской дипломатии).

Английская внешняя политика в начале 30-х годов определялась противоречием двух миров - капиталистического и социалистического, в данном случае британского империализма и Советского Союза. Успешное выполнение первого пятилетнего плана в СССР показало несостоятельность империалистических расчетов на "не устойчивость" Советской державы, ее "развал" вследствие внутренних трудностей. С другой стороны, налицо были межимпериалистические противоречия между Англией и побежденными в первой мировой войне либо "обделенными" странами: Германией, Японией и Италией.

Первое противоречие Лондон считал главным и во имя его разрешения готов был даже жертвовать некоторыми своими интересами в межимпериалистической сфере. В результате была рождена так называемая политика "умиротворения" агрессивных, хищных фашистских и милитаристских держав, которую английские правящие круги упорно проводили на всем протяжении 30-х годов. Смысл этой, как казалось ее авторам, хитроумной политики состоял в том, чтобы путем территориальных, военных, экономических и политических уступок Германии, Италии и Японии направить их экспансию прежде всего против СССР. В конечном итоге эта политика должна была привести, как мыслили ее творцы, к разгрому Советского Союза и насыщению фашистских держав в та кой степени, чтобы они перестали угрожать британским интересам. Коварство этого замысла вполне соответствовало традициям империалистической внешней политики. В нем слились и борьба против прогрессивных социальных движений народов во имя сохранения реакционных империалистических порядков, и натравливание одних стран на другие, и стремление откупиться от противника за чужой счет, и предательство в отношении своих союзников, и, конечно, прикрытие всего этого лицемерными фразами об интересах мира.

Английские политики своими действиями сумели видоизменить самый смысл термина "умиротворение". Первоначально это слово имело гуманное содержание и обозначало внесение мира и покоя в душу человека, в отношения между людьми. К концу 30-х годов оно стало грязным словом, покрытым позором и заслуживающим презрения, ибо символизировало теперь постыдный сговор с фашистскими хищниками, предательство целых стран и народов в эгоистических интересах империалистических политиков, вероломную сделку с преступными силами, принесшими человечеству неисчислимые жертвы и страдания.

Классовая ненависть английских правящих кругов к социализму трансформировалась в антисоветскую направленность политики "умиротворения". Теперь это при знают даже буржуазные ученые. Так, в 1965 году Маргарет Джордж опубликовала в США книгу, в которой убедительно доказала, что именно антикоммунизм помешал лондонскому правительству своевременно понять всю степень опасности, исходившей для Англии от фашистской Германии. Естественно, современные защитники политики "умиротворения" тут же бросились в спор с историком, назвавшим классовую причину позорной политики. Но английский автор Невиль Томпсон, обратившийся к этой теме в 1971 году и внимательно изучивший доводы М. Джордж и ее оппонентов, вынужден был прийти к выводу, что у нее "более сильная аргументация". Томпсон констатировал, что "нелюбовь и недоверие консерваторов к СССР в этот период являлись аксиомой" и что у английских правящих кругов "к русской системе не было никаких чувств, кроме плохо скрытого страха и ненависти". Таких признаний немало. На их основании А. Дж. П. Тэйлор сделал четкий вывод: "Большинство консерваторов предпочитали национал-социализм коммунизму".

Английская печать 30-х годов не скрывала, что фашистскую Германию "умиротворяют" против Советского Союза. Известный обозреватель газеты "Обсервер" Гарвин призывал к созданию "сильной Центральной Европы под гегемонией Германии в качестве бастиона против коммунистической России". Когда в 1935 году был заключен советско-французский пакт, целью которого являлась защита от германской агрессии, английские консерваторы, по свидетельству Остина Чемберлена, расценили это "почти как предательство западной цивилизации". Ненависть к Советскому государству неизбежно должна была сделать английское правительство союзником фашизма- наиболее злобного врага социализма.

Серьезное значение для осуществления политики "умиротворения" имело то обстоятельство, что не только консерваторы, но и либералы и правые лейбористы питали глубочайшую ненависть к коммунизму. В этом смысле в Англии в период генезиса "умиротворения" существовало своеобразное "национальное единство" (к 1939 г. ситуация несколько изменилась).

Однако политика "умиротворения" была враждебна не только Советскому Союзу. Она была направлена против освободительных устремлений человечества в целом, против его развития по пути прогресса. "Умиротворение"- архиреакционная концепция!

Самым непосредственным образом эта политика за девала и интересы многих стран Европы и Азии. Технология "умиротворения" была сравнительно проста: в пасть фашистским хищникам бросали куски территорий различных стран и целые страны. Так, японский милитаризм "умиротворяли" за счет Китая. Итальянский фашизм ублажали, продавая ему Эфиопию и Сомали. Ряд стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы был выдан "умиротворителями" германскому фашизму. В правящих кругах Англии не раз подробно обсуждалась ситуация в Центральной Европе, которую в связи с ее неустойчивым положением именовали "зоной землетрясений". Определенные страны признавались "не способными" самостоятельно решить свои проблемы; посему они под руководством Германии должны быть превращены в некое экономическое и политическое объединение, которое явится "стабилизирующим фактором" в этом бес покойном районе.

Подобный план, как считали его авторы, мог бы удовлетворить агрессивные устремления германского фашизма и настроить его благожелательно в отношении Англии и ее колоний. Помогая Германии создать колониальную империю в Европе, политики Англии надеялись побудить ее отказаться от претензий на ее колонии, захваченные после первой мировой войны. Главное же - этот замысел толкал Германию на Восток, в сторону СССР.

Новая линия во внешней политике Лондона начала осуществляться практически с 1931 года, когда Англия при содействии Франции и некоторых других стран не до пустила, чтобы Лига Наций помешала Японии осуществить ее агрессию в Северо-Восточном Китае.

Прошло некоторое время, прежде чем под политику "умиротворения" была подведена, так сказать, "научная, теоретическая" база. Наиболее "научно" это сделал Е. X. Карр, бывший работник Форин оффис, на протяжении многих лет выступающий в роли историка - международника и специалиста по СССР.

Карр утверждает, что международные отношения подвергаются постоянным изменениям в зависимости от изменений в балансе сил между отдельными странами. Империалистические государства, мощь которых растет, предъявляют определенные требования к тем, которые становятся относительно слабее. Обычно возникающие таким образом противоречия регулируются войной. Карр предлагает регулировать их мирным путем, за столом переговоров. "Поскольку неудовлетворенные державы, - пишет он, - поняли возможность устранения недовольства в ходе мирных переговоров (предваряемых, несомненно, вначале угрозой применить силу), постепенно может быть создана какая-то устойчивая процедура "мирного изменения"; она завоюет доверие неудовлетворенных держав. А когда такая система будет признана, примирение станут рассматривать как вполне естественную вещь". Поскольку Карр с одобрением цитирует Невиля Чемберлена, защищающего политику "умиротворения", ясно, что практической реализацией своей теории он считает курс английского правительства, который, как известно, вскоре привел к Мюнхену и мировой войне.

История показала, что "умиротворение" агрессоров не только не предотвратило, но значительно ускорило мировую войну. Это признают как историки-марксисты, так и их идейные противники. Произошло же это потому, что капитализм как социально-экономическая система неизбежно порождает противоречия, ведущие к войне. Лишь с появлением мировой социалистической системы создаются условия, при которых становится возможным навязать буржуазным государствам мирное решение спорных проблем.

Концепция Карра свидетельствует о непонимании им природы капитализма. Возможно, это добросовестное заблуждение. Но сюда ни в коем разе нельзя отнести то, что Карр "не заметил", как Англия и ее партнеры осуществляли "мирное изменение" карты Европы и Азии за счет третьих стран, как "умиротворители" подкармливали фашистского зверя плотью и кровью народов этих стран. К моменту выхода в свет книги Карра уже не существовало независимых Австрии, Чехословакии, Эфиопии, значительная часть Китая оказалась под управлением Японии.

Вспоминая об этом, трудно хладнокровно воспринимать рассуждения Карра о "критериях справедливости и несправедливости", о "роли морали" в международных отношениях. О какой справедливости и морали могут говорить творцы политики "умиротворения", организаторы мюнхенского сговора, превратившие судьбы народов и государств в предмет позорной сделки с самыми преступными силами в истории человечества - с фашизмом? Эти гуманные понятия органически чужды международным отношениям империализма.

Английские правящие круги всегда осуществляли политику "умиротворения" за счет третьих стран и народов и всегда с целью создать такую новую ситуацию, чтобы доминирующая роль в Европе принадлежала Англии. Поэтому они упорно добивались осуществления изменений только в результате переговоров между державами- агрессорами и Англией, то есть, по существу, с согласия Англии. Однако Германия и Италия, не желая зависеть от ее "благодеяний", чем больше убеждались в готовности английского правительства идти им на уступки, тем больше стремились ставить его перед свершившимся фактом. В таких случаях "умиротворение" осуществлялось в форме невмешательства в разбойные акции агрессоров: "умиротворители" не мешали фашизму творить его черные дела. Невмешательство, следовательно, являлось вариантом "умиротворения". Обычно оно сопровождалось двусмысленной и беззубой критикой в адрес агрессора; таким способом ему выражали неудовольствие за одно сторонние действия и "давали удовлетворение" народным массам, возмущавшимся актами агрессии.

Английское правительство "умиротворяло" агрессора даже за счет своих союзников - фактических или потенциальных. Член парламента Элеонора Ратбон определяла в то время "умиротворение" как "план продажи своих друзей с целью откупиться от своих врагов. Этот план чреват опасностью того, что наступит время, когда у вас уже не останется друзей; затем окажется, что они вам нужны, но уже поздно перекупить их обратно".

Жертвами "умиротворения" стали Чехословакия, Австрия, Польша и ряд других стран, включая даже Францию, поскольку "умиротворение" радикально подрывало ее безопасность. Правящие круги Франции, настроенные антикоммунистически хотя и шли в фарватере английской политики, но проявляли колебания, нерешительность, вызывавшие раздражение Лондона. Там слишком поздно поняли, что "умиротворение" создает смертельную угрозу и для самой Англии. Эта политика имела негативное международное значение, ибо подрывала безопасность многих стран, последовательно отдавая их под власть фашизма и открывая ему дорогу к мировому господству. Дорого пришлось платить народам за это преступление английского империализма, и прежде всего народам СССР, вынесшим основную тяжесть борьбы против фашизма.

История свидетельствует, что чем крупнее преступление империалистических сил, тем большие политико-пропагандистские усилия прилагаются ими, чтобы сделать его психологически приемлемым для народных масс. Так было и с политикой "умиротворения". Как замечает советский англовед А. Н. Красильников, "в 30-е годы, когда решались судьбы целых стран и народов, английские правящие круги всячески маскировали свои действия и намерения, а английская дипломатия оставалась верна своей основной традиционной черте - лицемерию, которое наиболее четко проявлялось в отношениях Англии с Советским Союзом".

"Умиротворители" говорили мировому общественному мнению: у Германии, Италии и Японии существует глубокое недовольство сложившейся ситуацией в Европе и Азии, они предъявляют определенные конкретные требования; отказать им в этих требованиях (которые, как давали понять, во многом обоснованны и справедливы) - значит вызвать войну (в которой Англия и Франция обязательно потерпят поражение). При такой постановке во проса политика "умиротворения" выглядела единственно разумной. Средние англичанин и француз, находясь в здравом уме и твердой памяти, но будучи введены в заблуждение лживой пропагандой, не могли требовать от своих правительств "авантюристической политики", которая привела бы к национальной катастрофе. Таким об разом, "умиротворители" обеспечивали возможность продолжать гибельный для человечества курс.

"Умиротворители" утверждали, что, поскольку Германия, Италия и Япония значительно усилились (тот факт, что этому содействовали в свое время опять-таки лондонские политики, тщательно замалчивался), баланс сил изменился в их пользу, то есть уменьшились силы, которые могли бы явиться преградой на пути агрессии. Отсюда безнадежность сопротивления требованиям Германии, Италии и Японии.

Александр Кадоган, ставший в конце 30-х годов постоянным заместителем министра иностранных дел, в своих мемуарах утверждал впоследствии, что Галифакс, Чемберлен и другие "умиротворители" будто бы "верили, что их долгом является приложить все усилия, чтобы предотвратить войну, которую мы почти наверняка должны были проиграть". Это ли не яркий пример того, как буржуазные политики стремятся облачить свои преступные замыслы в благородные одежды! Кадоган был далеко не глуп, он прекрасно знал суть тогдашней политики английского правительства, знал, к чему привела эта политика, знал, что фронт народов, образовавшийся против агрессоров, в состав которого входила и Англия, в конце концов выиграл войну против фашизма.

Английский народ обманывали, давая заведомо неверные прогнозы вооруженного сопротивления агрессору.

Действительно, баланс сил между Англией и Францией, с одной стороны, и Германией, Италией и Японией - с другой, изменился в пользу агрессоров. Кстати, каждый акт "умиротворения" все более оборачивался в ущерб Англии. Но было бы неверно считать, что соотношение сил между странами, рвавшимися к реваншу и агрессии, и государствами, готовыми им противодействовать, в 30-х годах было хуже, чем в годы, предшествовавшие периоду "умиротворения". Скорее наоборот. Осуществляя успешное строительство социалистического общества, Советский Союз превратился в мощную державу, способную оказать агрессорам решительное сопротивление.

СССР не только мог, но и стремился сыграть активную роль в предотвращении войны. В начале 30-х годов ЦК ВКП(б) принял решение о развертывании борьбы за коллективную безопасность. Эта борьба стала генеральной линией советской внешней политики, практическим осуществлением ленинского принципа мирного сосуществования государств с различным социальным строем.

Английские консерваторы не только всячески противодействовали советским усилиям организовать коллективный отпор агрессии в Европе, но и упорно не желали идти на двусторонние меры с СССР по укреплению мира. Причина здесь одна - классовая ненависть к социалистическому государству. Постоянный заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган свидетельство вал в 1938 году: "Мы все чувствовали ненависть и отвращение к русским". Не беря в расчет во всем объеме эти настроения правящих кругов Англии, нельзя ничего понять в их внешней политике.

Бешеная злоба английских империалистов к СССР не относится к категории чистых эмоций. Она порождена совершенно реальными материальными факторами. В революционных социалистических преобразованиях, осуществленных советским народом, английский империализм видел угрозу своим классовым позициям.

Даже непосредственная опасность возникновения мирового пожара не заставила в 1939 году английское правительство подчинить свою ненависть к Советскому Союзу необходимости объединиться с ним в совместных усилиях по предотвращению фашистской агрессии. Лишь совершенно очевидная истина, обнаружившаяся к середине 1941 года и состоявшая в неспособности Англии без по мощи СССР избежать поражения во второй мировой войне, заставила английские правящие круги на время от казаться от официального и открытого антисоветизма и пойти на военный союз с СССР. Как только стало ясно, что разгром Германии и ее союзников будет обеспечен, английская политика вновь стала определяться ненавистью к СССР, к социализму.

В свете этих бесспорных фактов становится ясной фальшь утверждений английских "умиротворителей", будто в мире не было сил, способных приостановить бесчинства агрессоров.

Следует добавить, что английские правящие круги отвергали пусть небольшие, но все же определенные возможности налаживания коллективной безопасности, которыми располагала Лига Наций. После вступления СССР в Лигу в 1934 году эти возможности возросли. Но не прошло и двух лет, как "умиротворители" подорвали Лигу Наций и практически свели на нет ее значение.

Соединенные Штаты Америки также несут свою долю ответственности за политику "умиротворения" и за Мюнхен. Однако это не должно заслонять того факта, что у США (и это хорошо понимал президент Рузвельт) были противоречия с Германией и особенно острые - с Японией. Английское правительство, за небольшими исключениями, совершенно не желало использовать этот фактор для организации сопротивления агрессору (вторая мировая война показала, что существовали большие потенциальные возможности в этой области). У Невиля Чемберлена, премьер-министра, по свидетельству Кадогана, существовало "почти инстинктивное презрение к американцам... Временами они нас раздражали". Разумеется, в действительности дело было совсем не в симпатиях или антипатиях премьер-министра. Чемберлена раздражали претензии США на руководящую роль в мировых делах, то есть на ту роль, которую - он был в этом абсолютно убежден - должна играть Англия. Сказывались, таким образом, англо-американские противоречия.

Возникает важный вопрос: существовало ли в Англии организованное противодействие политике "умиротворения" и если да, то каковы его результаты?

Единственной политической организацией в стране, занявшей безоговорочно отрицательную позицию в отношении политики "умиротворения" и неуклонно ее придерживавшейся, была Коммунистическая партия. В выступлениях Генерального секретаря Гарри Поллита и депутата парламента - коммуниста Уильяма Галлахера политика "умиротворения" разоблачалась как империалистическая, враждебная интересам английских трудящихся, профашистская политика. Печатные органы Ком партии, а также редактируемый Палмом Даттом журнал "Лейбормансли" много сделали для раскрытия классового характера политики "умиротворения". И сегодня передовые статьи, которые писал в те годы Палм Датт, звучат актуально, их выводы подтвердила история.

К сожалению, влияние Компартии в стране было невелико, и она не смогла в какой-либо степени помешать консерваторам "умиротворять" фашизм. Прежде всего это произошло потому, что руководство лейбористской партии проводило буржуазно-реформистскую политику. Время от времени правые лейбористы (а именно они составляли лейбористскую фракцию палаты общин) выступали с протестами против действий агрессивных держав и критикой политики "национального правительства". Но это была скорее парламентская политическая игра, чем принципиальная борьба. Оставаясь на позициях активно го антисоветизма, лейбористское руководство не могло, да и не стремилось организовать эффективное противодействие внешнеполитическому курсу правительства. Более того, лейбористы часто даже солидаризировались с политикой "умиротворителей". Например, Артур Гендерсон - младший заявил в феврале 1938 года в палате общин: "На этой стороне палаты нет депутатов, у которых были бы какие-либо возражения против политики всеобщего умиротворения, на которую ссылался премьер- министр" *.

Что касается либералов, то они уже давно утратили свои позиции в политической жизни страны. Национал - либералы, входившие в состав правительства, ничем не отличались от твердолобых тори. Так, министр иностранных дел Джон Саймон выступал с безоговорочно - умиротворительских позиций.

Как ни парадоксально, буржуазные исследователи, занимающиеся изучением "антиумиротворительских" тенденций в Англии, сосредоточивают внимание прежде все го на позиции и выступлениях отдельных деятелей консервативной партии. Объяснение этому отыскать нетрудно. Теперь, когда английская консервативная партия пытается задним числом оправдать свои неблаговидные деяния, содействовавшие немецкому фашизму в развязывании второй мировой войны, она стремится к умышлен ному раздуванию и непомерному преувеличению роли тех элементов в партии, которые в той или иной степени были не согласны с внешнеполитическими акциями Невиля Чемберлена и других "умиротворителей". Цель здесь од на - затушевать вину английских консерваторов в возникновении второй мировой войны. Неискушенный читатель подводится таким образом к следующему рассуждению: ну что ж, были среди консерваторов люди неумные, непринципиальные, проводившие позорно провалившуюся политику; но были среди них и люди большой храбрости, принципиальности и политической чистоты, отвергавшие политику сговора с фашизмом и смело клеймившие наглых фашистских лидеров. Для консерваторов очень важно именно такое "дифференцированное" отношение к ним, ибо они и ныне активно действуют на английской политической сцене и нуждаются в голосах избирателей на, парламентских выборах.

Английский консерватизм не оригинален в своем стремлении преуменьшить ответственность за пособничество фашизму. После победы народов над гитлеровской Германией это стало в буржуазных странах своеобразной модой. Поскольку фашизм запятнал себя чудовищными преступлениями, все те организации и деятели, которые с ним сотрудничали, на протяжении вот уже более чет верти века стараются преуменьшить степень сотрудничества и, следовательно, свою ответственность. Те же, кто в свое время занимал нейтральную позицию, нередко пытаются сейчас выдавать себя за антифашистов и борцов. Преувеличение или изобретение "заслуг" в сопротивлении фашизму характерно не только для тори и их апологетов. Это своеобразная реакция буржуазных политиков на исторический крах фашизма.

* (В палате общин депутаты партии, стоящей у власти, сидят с одной стороны зала, а оппозиция - с другой)

Изучение источников по этому вопросу привело американского историка Томпсона к следующему выводу: "При ближайшем рассмотрении консервативная оппозиция умиротворению похожа на мираж: чем больше ее изучаешь, тем менее существенной она представляется; но в каждом данном случае она никогда не исчезает полностью. Остается картина спорадического, время от времени появляющегося несогласия со стороны отдельных критиков и небольших группок, но не со стороны организованной группы... Трудно провести четкое различие между умиротворителями и их оппонентами даже в конце 30-х годов. И попытка установить такое различие вводила бы в заблуждение, ибо практически в то или иное время все были за умиротворение если не Германии, то Италии и уж, конечно, Японии".

Как известно, английская консервативная партия существует на средства, передаваемые ей крупными банка ми и фирмами. Рядовая членская масса и среднее звено активистов, от которых во многом зависит успех партии на выборах, никакой роли в определении политики партии не играют. Политику формулирует лидер партии и его ближайшие коллеги и советники, и вся партия должна ее поддерживать. Если партия находится в оппозиции, ее депутаты в палате общин пользуются полной свободой критики правительства - ведь это правительство другой партии. Если же партия стоит у власти, то обязанность ее депутатов - целиком и полностью поддерживать свое правительство.

В Англии существует традиционный способ глушить критику в адрес правительства, исходящую из рядов собственной партии. Наиболее способных и энергичных критиков подкупают назначением на те или иные правительственные посты. После этого в силу коллективной ответственности членов правительства они превращаются из критиков в защитников правительства. В 30-х годах к этому способу не прибегали, ибо в нем не было нужды.

Имеется много и других средств, при помощи которых партийные организаторы заставляют недисциплинированных депутатов идти в ногу с партийным руководством. Однако в 30-х годах существовали необычайно благоприятные условия у депутатов-консерваторов для критики "национального правительства". Это было не консервативное, а коалиционное правительство. Выступление против него могло выглядеть как защита истинно консервативных принципов и осуждение линии, проводимой не консервативными членами коалиции - либералами и национал-лейбористами, тем более что им принадлежали портфели премьера и министра иностранных дел. Когда же в 1935 году Макдональда сменил на посту премьера Болдуин, ситуация несколько ухудшилась, но все равно его можно было критиковать, ибо он пошел на коалицию с другими партиями и старая консервативная гвардия далеко не во всем его поддерживала. Лишь в 1937 году, с приходом на пост премьер-министра Невиля Чемберлена, человека автократических замашек, возможности для выражения официального несогласия с линией правительства у консерваторов - членов парламента резко сократились. И несмотря на все эти благоприятные условия для выступлений против политики "умиротворения" в 30-х годах, критика "национального правительства" была незначительной, по существу, оно беспрепятственно проводило свою линию.

До мюнхенской сделки с фашистскими державами в рядах консерваторов практически не существовало деятелей, которые выступали бы против политики "умиротворения". Это относится и к Антони Идену, которого английская историография сделала самым эффективным "антиумиротворителем", соответствующим образом интерпретируя его разногласия с Чемберленом и уход в от ставку в начале 1938 года. В действительности дело об стояло иначе.

Иден всегда считал необходимым пересмотр Версальского мирного договора в пользу Германии. И говорил об этом публично, хотя в несколько завуалированной форме. На одном из официальных обедов в 1932 году он за явил, что в Европе действует тенденция придавать слишком большое значение "механизму поддержания мира и уделять мало внимания основам мира". Под механизмом подразумевалось версальское урегулирование, которое, по мнению Идена, следовало пересмотреть, чтобы создать взаимопонимание и доверие между странами. Без этого нельзя будет договориться о разоружении и сохранить мир. Такая идея сквозит в выступлениях Идена и после прихода фашизма к власти в Германии. В конце 1933 го да Иден утверждал, что "для восстановления доверия в Европе (удивительное заявление: разве доверие в Европе когда-либо существовало? - В. Т.) необходимо устранить причины беспокойства". Это означало, что нужно ликвидировать причины недовольства Германии и Италии.

В частных заявлениях Иден был более определенен. За три недели до ремилитаризации немцами Рейнской области он говорил Гарольду Никольсону, что "готов пойти на огромные уступки аппетитам немцев при условии, что они подпишут договор о разоружении и присоединятся к Лиге Наций", и "намерен работать во имя этого на протяжении следующих трех лет".

Конкретное перечисление этих уступок можно найти в составленном Иденом 11 февраля 1936 г. меморандуме для правительства: "Готовы ли мы, например, - писал он, - признать, что Германия должна иметь особые торговые привилегии в определенных районах, скажем, в бассейне Дуная? Готовы ли мы отказаться от нашего положения наиболее благоприятствуемой державы для того, чтобы это можно было осуществить? Готовы ли мы при определенных условиях рассмотреть вопрос о предоставлении Германии гарантированного займа? Готовы ли мы рассмотреть вопрос о возвращении Германии по мандату или другим путем хотя бы одной колонии, отнятой у нее во время войны? Готовы ли мы, в частности, если германское правительство девальвирует марку, противодействовать вероятному нажиму заинтересованных английских кругов, требующих дальнейшего устранения германских товаров с английского рынка? Готовы ли мы рассмотреть с Францией и Бельгией вопрос о ликвидации демилитаризованной зоны? Готовы ли мы действительно обратиться к Германии с предложениями, направленны ми на возможно более длительное сотрудничество в новом периоде европейского спокойствия и экономической реконструкции, вместо того чтобы, как это было до сих пор, ожидать с ее стороны различных "требований" и "отказов от обязательств"?" Знаменательно, что именно этот перечень уступок в пользу нацистской Германии с весьма небольшими модификациями был предложен английским правительством фашистам во время секретных переговоров летом 1939 года.

Помимо Идена в списке "антиумиротворителей" фигурируют Роберт Ванситтарт, Леопольд Эмери, Уинстон Черчилль.

Роберт Ванситтарт известен как человек антигерманских убеждений. Действительно, он весьма недоверчиво относился к акциям и заверениям нацистского правительства. Но именно Ванситтарт с самого начала 30-х годов настаивал на пересмотре условий Версальского мирного договора, хотя, по понятным соображениям, не выступал публично с этим предложением. К 1936 году он уже говорил о необходимости вернуть Германии отнятые у нее колонии, "если мы хотим длительного мира".

Леопольд Эмери, представлявший имперское крыло в партии тори, то есть тех консерваторов, которые непосредственно были связаны с эксплуатацией народов и богатств колониальной империи, естественно, категорически возражал против возвращения Германии колоний. Но он был согласен на ее "умиротворение" за счет стран Центральной и Восточной Европы. Эмери громогласно требовал также удовлетворения претензий Италии.

Бесспорно, Уинстон Черчилль накануне второй миро вой войны был наиболее ярким критиком внешней политики "национального правительства". Некоторые авторы утверждают, что ему принадлежал "единственный голос здравомыслия" в период осуществления политики "умиротворения". И все же даже Черчилль не может считаться последовательным противником "умиротворения". За два месяца до прихода Гитлера к власти он утверждал: "Устранение справедливого недовольства потерпевших поражение стран должно предшествовать разоружению победителей". Лишь после ремилитаризации Рейнской области Черчилль решительно выступил против "умиротворения" Германии. "Но и после этого, - заме чает Томпсон, - он продолжал надеяться, что Гитлер успокоится и превратится в доброго европейца".

Слабость "антиумиротворителей" проявлялась в том, что их выступления не были последовательными и носили спорадический характер. У них не было продуманной позиции по вопросам, в которых они расходились с правительством, не было позитивной программы. Более того, их стремления временами оказывались крайне противоречивыми и зачастую исключали друг друга. Придерживаясь древнего для английской политики принципа, со стоящего в том, что Англия должна поддерживать баланс сил в Европе как гарантию своей безопасности, они в то же время не возражали против германской экспансии в Восточной Европе. Но ведь эта экспансия неизбежно укрепляла позиции Германии, ее военный потенциал и, следовательно, взрывала баланс сил.

Серьезно ослаблялись позиции "антиумиротворителей" их враждебностью к СССР. Среди них не было ни одно го человека, который относился бы к Советскому Союзу без ненависти и предубеждения и был бы готов сотрудничать с ним на основе равноправия и взаимного уважения. Это радикальным образом подрывало возможности противодействия политике "умиротворения" агрессоров.

Несогласные с теми или иными акциями "умиротворения" находились на одинаковых классовых позициях с "умиротворителями". И тех и других объединяли империалистические интересы Англии. Поэтому пойти на радикальную конфронтацию они не могли.

Слабость "антиумиротворителей" выражалась не только в их крайней малочисленности (число депутатов- консерваторов, официально выступавших с критикой действий правительства во внешнеполитической сфере, не превысит десяти), но и в том, что палата общин всегда и неизменно поддерживала правительство. Даже в самый позорный и опасный момент, когда речь шла о мюнхенском соглашении, правительство пользовалось полной поддержкой парламента.

Политику "умиротворения" можно периодизировать довольно точно. Ее начало следует отнести к 1931 году, когда Англия, Франция и другие державы не использовали Лигу Наций и не приняли других мер для пресечения японской агрессии в Маньчжурии. Клемент Эттли говорил в 1937 году в парламенте: "Политика этого правительства начиная с 1931 года всегда состояла в попытках умиротворить агрессора принесением в жертву более слабых стран. Но чем больше вы уступаете агрессору, тем огромнее становятся его аппетиты". Концом первого периода можно считать 1935 год, когда Англия и Франция (план Хора -Лаваля) взорвали робкие попытки Лиги Наций выступить против войны Италии с целью захвата Абиссинии. Начавшийся в конце 1935 года после провала плана Хора - Лаваля второй этап продолжался примерно три года. Мюнхенское соглашение (осень 1938 г.) можно считать завершением второго этапа в политике "умиротворения". Третий этап продолжался от Мюнхена до начала сентября 1939 года, то есть до возникновения второй мировой войны. Наконец, время "странной войны" (по май 1940 г.) следует считать четвертым периодом политики "умиротворения", которая осуществлялась уже в новых, своеобразных условиях, когда Англия юридически находилась в состоянии войны с Германией.

Первые акции по "умиротворению" фашистских агрессоров были осуществлены, когда Иден еще не занимал крупных государственных постов, позволявших влиять на внешнюю политику правительства.

В сентябре 1931 года японские войска спровоцировали (агрессоры никогда не стеснялись в выборе предлогов для нападения на свои жертвы) военные действия против китайских войск в Северо-Восточном Китае. Английские интересы на Дальнем Востоке были весьма значительны. Александр Кадоган в записке для кабинета, формулировавшей интересы Англии в различных районах земного шара и намечавшей линии внешней политики с учетом международной обстановки, писал в октябре 1938 года: "Английские интересы в Китае... значительны и концентрируются в основном в руках немногочисленной группы английских предпринимателей и концернов". Но дальше он подчеркивал: "Защита их не является жизнен но важной". Чем же объяснялась такая индифферентность? Прежде всего тем, что Япония предполагала, выражаясь словами официального японского документа, "овладев всеми ресурсами Китая" и ряда других азиатских стран, "вновь скрестить мечи с Россией". А это, как полагали английские политики, было достаточным основанием для "умиротворения" Японии за счет Китая, да же если английские интересы там будут несколько ущемлены. И потому начиная с 1931 года Япония при попустительстве Англии и ряда других держав осуществляла захват китайской территории.

Консерваторы считали Японию "гарантом стабильности и порядка на Дальнем Востоке", сотрудничество с которым необходимо для сохранения Британской империи. Япония, писал консервативный журнал "Сатэрдэй ревью", является "силой против большевизма в Китае и революционного национализма в Индии". "Необходимо отметить, - подчеркивал журнал, - что за спиной Китая стоит Россия.., минимальный здравый смысл и прозорливость должны бы научить Лигу Наций не совать пальцы между японским молотом и китайской наковальней". Неудивительно, что после этого журнал пришел к такому заключению: "Каждому школьнику известно, что единственной частью Китайской Республики, где жизнь и собственность находятся в безопасности, является та часть, где они охраняются японскими штыками".

Уинстон Черчилль выразил свою позицию не менее определенно. "В интересах всего мира, - заявил он, - чтобы закон и порядок были установлены в Северном Китае. Анархия и коммунизм принесли огромные страдания многомиллионному китайскому народу... Северная провинция Китая, которой Япония обеспечивает весьма значительную меру упорядоченного управления, является самой счастливой из всех провинций Китая в настоящее время".

В марте 1932 года Джон Саймон выступил по этому вопросу в палате общин с декларацией, которая, по словам лейбориста К. Зиллиакуса, "по существу заверяла японцев, что они могут делать все, что им угодно, ибо, что бы они ни предприняли и что бы ни говорил Устав Лиги Наций, Англия не пошевелит и пальцем. Японцы так и истолковали английскую политику, и события по казали, что они были правы".

"Умиротворением" агрессивных сил необходимо считать и разностороннее содействие английских (равно как и американских) правящих кругов приходу к власти Гитлера в январе 1933 года. Английская пресса, и прежде всего консервативные газеты лорда Ротермира, вела пропаганду в пользу передачи власти в Германии нацистам. Еще осенью 1930 года Ротермир говорил: "Переход политической власти к национал-социалистам... порождает многие преимущества, а именно - создает прочную плотину против большевизма... Для существования запад ной цивилизации было бы наиболее полезно, если бы в Германии к власти пришло правительство, воодушевляемое теми же здравыми принципами, при помощи которых Муссолини за восемь лет возродил Италию". "Нью-Йорк тайме", отражая настроения американских реакционных кругов, выразила восхищение "великой целью, которой добивается Ротермир, - спасением Европы от большевизма благодаря новой Германии, управляемой военной диктатурой".

Именно поэтому английские правящие круги вкупе со своими единомышленниками в США и Франции оказали гитлеровцам поддержку при захвате ими власти в Германии. Антисоветизм помешал этим кругам свое временно понять, что враждебность фашизма большевизму не исключает угрозы с его стороны интересам и безопасности других государств.

За этим шагом "умиротворителей" последовал следующий, и к нему уже прямое отношение имел Антони Иден. Речь идет о работе Женевской конференции по разоружению, в ходе которой Англия, США, Франция и Италия санкционировали так называемое "довооружение" Германии.

Хотя ни одно империалистическое правительство в 20 - начале 30-х годов не помышляло о разоружении, стремление народов предотвратить новую войну было столь велико, что тогда никто не посмел выступить против разоружения официально. Этим обстоятельством и объясняется огромная пропагандистская шумиха в прессе тех лет, призванная изобразить буржуазные правительства активными борцами за мир.

Идену было поручено представлять Англию в Лиге Наций. Его выступления в Женеве широко рекламировались прессой. Газеты были заполнены фотографиями молодого, элегантного министра. Популяризируя Идена как "поборника разоружения" и "миротворца", английская буржуазная печать тем самым ежедневно и ежечасно внушала своему читателю и мировому общественному мнению далекую от действительности мысль, будто политика Англии направлена на разоружение и обеспечение мира.

С этого времени и начало постепенно создаваться устойчивое, но совершенно неверное представление об Идене как о пацифисте или даже стороннике коллектив ной безопасности. Шли годы, и искусственно созданный пропагандой и рекламой образ все меньше и меньше по ходил на истинного Идена - верного и надежного исполнителя империалистической политики английских консерваторов.

Партнеры английского правительства в Женеве преследовали аналогичные цели, и потому вскоре выработалась устойчивая, единая для всей технология. Представители различных стран произносили на заседаниях Лиги и ее комитетов бесконечные речи, которые казались обывателю пацифистскими, а в действительности были рассчитаны на то, чтобы в море слов утопить суть дела. Очень скоро во многих странах стали ссылаться на Лигу Наций как на "женевскую говорильню".

Один из современников Идена - Дафф Купер в конце 20-х годов, будучи заместителем военного министра, посетил Женеву в составе английской делегации. В своих воспоминаниях он так рассказывает об атмосфере, царившей в Лиге Наций: "Бесчисленные комитеты с бесконечными речами, комитеты, в которых ничего не делается и которые в действительности никогда не надеются чего- либо достичь. Сплетни, распространяемые политиками- космополитами, бесконечные нудные официальные обеды и приемы производили впечатление неразберихи и уныния".

Зато контакты в кулуарах Лиги, в спокойных уютных отелях и ресторанах Женевы и ее живописных окрестностях использовались для дипломатических зондажей и империалистических сделок. Первые шаги английской политики "умиротворения" были сделаны или в Лиге Наций, или в непосредственной связи с ее деятельностью.

В 1932-1933 годах в центре внимания мировой общественности находилась Международная конференция по разоружению, после длительных оттяжек открывшаяся 2 февраля 1932 г. в Женеве. Народы возлагали на нее большие надежды. Их стремление к разоружению и к укреплению мира достигло во время конференции своего апогея. В то же время в международных отношениях развивались процессы, делавшие перспективу разоружения нереальной.

Мировой экономический кризис в значительной степе ни обострил противоречия между империалистическими государствами и приблизил опасность возникновения войны между ними. На Дальнем Востоке развертывалась японская агрессия против Китая. Приход к власти в Германии нацистской партии резко усилил опасность возникновения войны в Европе.

В марте 1932 года английское правительство отменило правило (которым оно руководствовалось на протяжении ряда лет), гласившее, что не следует ожидать в ближайшие десять лет возникновения большой войны. Начальники штабов трех родов войск получили указание представить предложения об устранении наиболее существенных недостатков в английских вооруженных силах.

И все же некоторая возможность конструктивного решения проблемы разоружения даже в этих сложных условиях была. Очень многое зависело от позиции Англии, бесспорно игравшей ведущую роль в Лиге Наций.

Не может быть никаких сомнений в том, что английский народ в подавляющем большинстве был настроен в пользу разоружения. Ни один историк, затрагивая проблему разоружения, не может обойти молчанием волну пацифизма, захлестнувшую в первой половине 30-х годов Англию.

Проблемы мира и разоружения активно обсуждались на многочисленных митингах, созываемых обществами мира, Союзом Лиги Наций, студенческими организация ми, на профсоюзных и лейбористских конференциях, на собраниях в избирательных округах, в многочисленных книгах и брошюрах. Национальный совет мира объединял 40 различных организаций. Настроения в пользу разоружения и укрепления мира захватили и многочисленных студентов Оксфордского университета. Их основная масса входит в студенческую общественную организацию, именуемую Оксфордский союз и пользующуюся большим авторитетом. 9 февраля 1933 г. Оксфордский союз принял резолюцию, в которой заявлял, что он "ни при каких обстоятельствах не будет воевать за своего короля и страну". Это решение отнюдь не было антипатриотичным. Наоборот, оно было принято людьми, которые заботились о благе своего короля и страны и считали, что для этого необходимо избежать в будущем войны. Решение Оксфордского союза получило большой международный резонанс.

Английская общественность выдвинула идею одностороннего сокращения вооружений Англией. Филипп Ноэль Бейкер, лейбористский публицист, удостоенный после второй мировой войны Нобелевской премии мира, в то время опубликовал книгу под названием "Частное производство оружия", в которой утверждал, что действительное разоружение Англии "вполне может оказаться решающим в том, чтобы обеспечить принятие новой политики всем миром в целом".

Отражая эти настроения, лейбористская и либеральная партии официально требовали от правительства реальных шагов в направлении разоружения на конференции в Женеве, одновременно голосуя в парламенте против увеличения военных ассигнований. Антивоенное движение в Англии во всех его формах, включая и успех кандидатов в палату общин, выступавших на дополни тельных выборах под знаменем разоружения, достигло наибольшего подъема в 1933 году.

В основе выступлений английской общественности лежали не только пацифистские настроения, желание до биться разоружения в международном плане, но и пони мание того факта, что вооружение, находящееся в руках английского империализма, всегда используется в агрессивных, реакционных целях. Пример первой мировой войны был еще свеж в памяти рядового англичанина.

Как только открылась Конференция по разоружению, в адрес английской делегации в Женеве из Англии потоком хлынули тысячи телеграмм, требующих, чтобы она обеспечила соглашение о разоружении. Но в Англии действовали и другие силы; именно они и определяли политику правительства в вопросе о разоружении. Историк Медликотт назвал их "консервативными элементами общества", включив в их состав "бизнесменов, владельцев предприятий, производящих оружие, империалистов, всех профессиональных военных в ранге выше капитана, членов палаты лордов, имеющих племянников в Кении" (то есть связанных с эксплуатацией колоний. - В. Т.).

Именно они определяли истинную позицию английского правительства в вопросе о разоружении. Официальная английская пропаганда, учитывая настроения английского народа и мирового общественного мнения, провозглашала "национальное правительство" сторонником всеобщего разоружения, стремящимся всеми возможными средствами добиваться успеха Женевской конференции. В действительности правящие круги Англии отнюдь не были заинтересованы в позитивных результатах конференции и несут главную ответственность за ее срыв.

Английское правительство использовало конференцию в Женеве для своей дипломатической игры, состоявшей в противопоставлении одних держав другим (Германии- Франции) с целью усиления своей руководящей роли в европейских делах. Генерал Темперлей, член английской делегации, вспоминал впоследствии: "Мы испытывали дети чувство стыда из-за участия в колоссальном притворстве, из-за того, что народу не говорили правду".

Лицемерием со стороны лондонского правительства было уже то, что, вовсе не стремясь к успеху конференции, оно направило в Женеву огромную и весьма представительную делегацию. Возглавлял ее премьер-министр Макдональд, которого сопровождали министр иностранных дел Саймон, министр по делам доминионов Томас, военный министр Хэйлшем, а также министры военно -морского флота и авиации. Членам делегации помогали генеральный секретарь, 30 экспертов и другие чиновники различных учреждений, а также 12 клерков, шифровальщиков и машинисток и пять курьеров. В делегацию входили представители 10 министерств и департаментов. Иден был заместителем главы делегации и по существу фактическим ее руководителем.

Несмотря на внушительный состав, английская делегация явилась в Женеву без каких-либо определенных предложений. На протяжении более чем года работы конференции она не представила на ее рассмотрение ни чего хотя бы отдаленно напоминавшего план мероприятий по разоружению. Месяц за месяцем заседала конференция, а Лондон был не в состоянии выработать какие- либо конструктивные идеи. Вспоминая тот период, Иден впоследствии запишет: "Я считал, что правительство его величества сознательно тянет время".

Советский Союз, хотя тогда еще и не был членом Лиги Наций, также был приглашен на Конференцию по разоружению. Советская делегация прибыла в Женеву с твердым намерением добиваться соглашения о разоружении и с определенным конкретным планом его достижения. Она предложила программу всеобщего и полно го разоружения. На случай, если бы такие радикальные меры оказались неприемлемыми для других участников конференции, советская делегация заявила о своей готовности обсуждать любые другие предложения о разоружении. В этой связи она внесла проект конвенции о пропорциональном сокращении вооружений. Это была четкая и ясная позиция, свидетельствовавшая о том, что Советский Союз относится к идее разоружения по-деловому.

Английская делегация начала свою деятельность с того, что предотвратила принятие советских предложений. Это ей удалось сравнительно легко, поскольку Англия играла ведущую роль в Лиге Наций и на конференции (англичанин Гендерсон был председателем конференции), а также потому, что многие делегации империалистических держав поддержали англичан, будучи незаинтересованными в действительном разоружении.

В октябре 1932 года Саймон, Иден и Ванситтарт, тогдашний постоянный заместитель министра иностранных дел, работали над запиской для правительства, формулирующей английскую позицию в отношении требований Германии предоставить ей "равные права и в области вооружений". Этот документ не получил определенной реакции со стороны кабинета, и в начале ноября 1932 года Идену пришлось возвратиться в Женеву, как он записал тогда в дневнике, "не располагая ни единым словом директив или указаний".

Вскоре, однако, указания последовали. На их основе и было налажено империалистическое соглашение о при знании за Германией права на равенство в области вооружений. Германия потребовала снятия ограничений, наложенных на ее вооружения Версальским договором. Англия была за удовлетворение этого требования, Франция - против. Французские деятели понимали, что рост германских вооружений будет автоматически уменьшать безопасность Франции. Берлинское правительство угро жало, что уйдет с конференции, если его требование не будет удовлетворено. В конце концов германский и английский нажим, поддержанный Соединенными Штатами и Италией, вынудил Францию уступить, и 11 декабря 1932 г. была опубликована декларация этих пяти держав, признавшая за Германией право на равенство в вооружениях. Поскольку это решение не сопровождалось соглашением об общем разоружении, оно неизбежно должно было подхлестнуть всеобщую гонку вооружений. Так усилиями Англии и ряда других буржуазных стран Женевская конференция превращалась из конференции по разоружению в конференцию по вооружению.

Английское правительство проводило в Женеве совершенно определенную линию. Она состояла, во-первых, в том, чтобы срывать принятие советских предложений. Отвергнув советские планы разоружения, Англия и ее империалистические партнеры не допустили и принятия представленного СССР проекта декларации об определении нападающей стороны. Иден требовал "эластичности" при установлении фактов агрессии и заявлял, что вопрос о том, кто первый перешел границу, имеет "второстепенное значение".

Во-вторых, английская позиция сводилась к тому, чтобы добиться ограничения вооружений партнеров, сохранив в полном объеме свои собственные. Делалось это достаточно просто и цинично. Адмирал Паунд настаивал на сохранении линкоров (наиболее важный элемент британского военно-морского флота) и требовал упразднения подводных лодок, которые представляли серьезную угрозу для английских надводных военных судов. Британские генералы готовы были согласиться на запрещение тяжелой артиллерии и тяжелых танков (их у Англии не было) и охотно шли на некоторое ограничение воен ной авиации. "Я писал Болдуину, - вспоминает Иден, - что, поскольку мы слабы в отношении авиации, любые международные ограничения должны быть нам только на пользу". В то же время английская делегация возражала против полного запрещения бомбардировочной авиации, которая нужна была Лондону для подавления национально -освободительного движения в колониях.

Позицию английского правительства и его империалистических партнеров в Женеве за пять лет до этого очень удачно в сатирической форме изобразил Уинстон Черчилль в одной из речей под названием "Басня о разоружении": "Однажды все звери в зоологическом саду ре шили разоружиться и организовали конференцию, которая должна была осуществить это. Открывая конференцию, носорог заявил, что употребление зубов-варварство, которое следует строжайше запретить; рога же, являющиеся в основном оборонительным оружием, конечно, должны быть разрешены. Буйвол, олень, дикобраз за явили, что они будут голосовать вместе с носорогом. Но лев и тигр заняли иную позицию, защищая зубы и даже когти, служащие почетным оружием с незапамятных времен. Льва и тигра поддержали пантера, леопард, пума и племя малых кошек. Затем слово взял медведь. Он предложил, чтобы ни зубы, ни рога никогда более не использовались в драке ни одним зверем; совершенно достаточно, если зверям будет позволено в случае ссоры хорошенько сжать друг друга в объятиях. Кто может возражать против этого? Это так по-братски; это будет великим шагом на пути к миру. Однако всех других зверей очень задело предложение медведя, а индюшка впала даже в панику. Дискуссия стала такой накаленной, и все звери, споря относительно мирных намерений, которые свели их вместе, настолько сосредоточились на мыслях о рогах, зубах и зажимах, что стали поглядывать друг на друга с крайним озлоблением. К счастью, служители сумели успокоить их и развели по клеткам". Женевская конференция по разоружению удивительно точно воспроизвела в жизни басню Черчилля с той только разницей, что в мире не оказалось сил, способных сыграть роль служителей.

Письма Идена в Лондон отражали его нараставшую тревогу по поводу того, что в Женеве очень плохое впечатление производила тактика английской делегации, критиковавшей и отвергавшей чужие предложения, но не предлагавшей со своей стороны ничего позитивного. Это длилось уже год. Даже самым наивным людям стало ясно, что Англия не желает разоружения и умышленно тянет время в расчете на то, что в конце концов конференция тихо скончается. Иден видел, что все это причиняет ущерб престижу Англии, и хотел как-то поправить дело. Он предложил выработать детальную конвенцию о разоружении и положить ее на стол конференции с тем, что бы снять с Англии ответственность за ее провал. "Мне представляется единственной оставшейся у нас возможностью, - писал Иден Саймону, - в случае провала конференции четко продемонстрировать перед всем ми ром, что мы сделали все возможное для обеспечения ее успеха". В Лондоне поняли обоснованность его тревоги. Так родилась идея, вскоре вылившаяся в документ, известный в литературе как "план Макдональда" и почему- то получивший незаслуженно широкую рекламу.

Реализовывалась эта идея с непостижимой быстротой. То, что Форин оффис и другие министерства не смогли сделать за многие годы подготовки к Конференции по разоружению и за первые 13 месяцев ее работы, Иден и два сотрудника его аппарата - Александр Кадоган и Уильям Малкин выполнили в Женеве за один уикенд. Для выработки такого документа, как международная конвенция о разоружении, - срок невероятный.

Подготовленный документ был быстро перепечатан, и 2 марта 1933 г. Иден с Кадоганом повезли его в Лон дон. Макдональд, Болдуин, Саймон, Ванситтарт, а также комитет кабинета по внешней политике дружно одобрили проект конвенции. Было решено, что Макдональд и Саймон отправятся в Женеву, чтобы поторжественнее внести проект на рассмотрение конференции.

11 марта Макдональд и Саймон прибыли в Женеву. И здесь все предприятие чуть не рухнуло. Итальянский представитель на конференции Алоизи передал Макдональду приглашение Муссолини встретиться с ним. 14 марта Иден записал в дневнике: "Премьер-министр в полном восхищении от идеи визита в Рим и отказывается от всей идеи конвенции (о разоружении. - В. Т.). После ухода Алоизи мы беседовали с премьер-министром вдвоем. Я сказал ему, что, если он, пробыв неделю, покинет Женеву, даже не попытавшись что-либо предпринять, это произведет в высшей степени неприятное впечатление. В конце концов он согласился и признал, что конференции нужно "кинуть что-то в клюв"".

16 марта 1933 г. Макдональд выступил на Конференции по разоружению и изложил свой план решения проблемы, представив английский проект конвенции. Речь, по словам Идена, "критиковали за сумбурность и напыщенность, но она сделала свое дело". Так называемый "план Макдональда", а точнее план Идена - Кадогана - Малкина, представлял собой винегрет из различных приемлемых для Англии предложений, внесенных ранее на конференции. Отсюда - быстрота и легкость его изготовления. В то же время его авторы провели четкую тенденцию: план содержал аргументацию в пользу перевооружения Германии и предусматривал определенные преимущества для Англии в области вооружений по сравнению с другими странами.

Перед Иденом стояла неблагодарная задача: он дол жен был всерьез обсуждать со своими партнерами доку мент, который был состряпан и помпезно внесен на рас смотрение конференции не с целью решения проблемы разоружения, а как дезинформационно -пропагандистский ход, призванный замаскировать негативную позицию Англии и снять с нее ответственность за грядущий близ кий провал конференции. Сложность заключалась в том, что партнеры Идена прекрасно понимали смысл английской "инициативы". Идену приходилось делать хорошую мину при плохой игре.

Его партнерами в Женеве были крупные буржуазные деятели и дипломаты тех лет, такие как француз Бонкур, немец Нейрат, австриец Дольфус, итальянец Алоизи, чех Бенеш, румын Титулеску и американский наблюдатель Дэвис. От них Иден многому научился в области буржуазной дипломатии и техники ведения переговоров. И если впоследствии его считали мастером дипломатических переговоров, то именно Женеве 1932-1933 годов принадлежит первостепенная роль в шлифовке этого умения. За прошедшие долгие месяцы работы Конференции по разоружению Иден привык к Женеве, проводил там много времени и чувствовал себя как дома в викторианского стиля гостиной своего номера в отеле "Бо риваж".

Сразу же после внесения на рассмотрение конференции английского проекта Макдональд поспешно выехал в Рим, на встречу с Муссолини. Его отъезд лишний раз продемонстрировал отрицательное отношение Лондона к конференции и показал, что, как бы ни тужилась английская печать, рекламируя "план Макдональда", сами англичане не принимают его всерьез. Переговоры в Риме сразу же переключили внимание дипломатии европейских стран с Женевы на Италию, и "план Макдональда" был оставлен без особого внимания. Встреча же английского премьера с итальянским фашистским диктатором выявила действительное направление английской политики, состоявшее в достижении соглашения с фашистскими державами. Конкретно Макдональд надеялся достичь этого в рамках "пакта четырех", включавшего Англию (для нее, конечно, предназначалась руководящая роль), Францию, Италию и Германию. "Ирония заключается в том, - замечает биограф Идена Д. Барденс, - что не ус пел еще Гитлер уничтожить демократию в Германии, а мы уже бежали за ним, умоляя его объединиться вместе с Муссолини в пакте четырех держав".

Французский министр иностранных дел Поль Бонкур говорил о замыслах английского правительства, связанных с "пактом четырех": "Идея состоит в том, чтобы до биться объединения внутри Лиги Наций нескольких крупных держав, предоставляя Лондону роль арбитра". Из-за сопротивления Франции пакт, подписанный в июле 1933 года, не был ратифицирован. Потребовалось всего пять лет, чтобы прямая дорога от "пакта четырех" привела Англию и других членов пакта к мюнхенскому сговору.

Когда печально знаменитое паломничество английского премьера к Муссолини и "план Макдональда", предложенный Конференции по разоружению, обсуждались в палате общин, эти акции кабинета вызвали резкую отповедь со стороны Уинстона Черчилля. Он напрямую выступил против идеи разоружения, заявив, что конференции по разоружению приносят больше вреда, чем пользы. Во всяком случае одна такая конференция уже обошлась английским налогоплательщикам в 40 тыс. ф. ст. Лучше бы Макдональд сидел дома и занимался внутренними проблемами, а не брался за дела, в которых не разбирается. Внешнеполитические заботы должны быть оставлены на попечение послов, имеющих необходимую подготовку и понимающих суть дела. Заявление это было сделано в присущем Черчиллю агрессивном тоне, усиливавшемся из-за личной неприязни, которую тот питал к Макдональду.

И здесь на выручку премьеру бросился Иден. Для не го уже стало правилом выручать старших, невзирая на то, нравятся ему их поступки или нет. Это качество в Идене очень ценила старая консервативная гвардия, и прежде всего Болдуин. Надежность и безотказность - необходимые качества для политика, делающего карьеру. Бледный и напряженный, рассказывает один из биографов, поднялся Антони Иден, чтобы защитить Макдональда. Глядя на Черчилля, он заявил, что обвинения в адрес премьер-министра являются "злобным абсурдом". Новые времена требуют новых методов. Поездка в Рим - это и есть новый метод. Она может содействовать сближению Франции и Германии и т. д.

В общем Иден еще раз продемонстрировал свою благонадежность. Интересно, что это резкое по форме выступление не испортило в будущем его отношений с Черчиллем, ведь английские парламентские баталии - это зачастую, по существу, игра.

По мере того как международная обстановка ухудшалась, акции Идена быстро поднимались. К 1 января 1934 г. он получил великолепный новогодний подарок: осуществилась его голубая мечта, он стал полным министром, членом правительства. Вечером накануне рождества Макдональд пригласил Идена и предложил ему назначение на пост лорда-хранителя печати. По существу, это пост министра без портфеля; лицо, его занимающее, обычно входит в состав кабинета, но не возглавляет определенное министерство, а выполняет те или иные специальные поручения. Макдональд предложил этот пост Идену без включения его в состав кабинета. Его обязанности оставались прежними - представительство в Лиге Наций и проблема разоружения.

Иден попросил несколько часов на размышления, что бы посоветоваться со своим ангелом-хранителем Стэнли Болдуином. Болдуин объяснил своему протеже, что ему с большим трудом удалось устроить это назначение и что оно представляется чрезвычайно перспективным: если Иден не сможет продвинуться еще выше в составе нынешнего правительства, пост лорда-хранителя печати даст ему возможность претендовать на большее в будущем правительстве.

В новом звании Иден был как бы прикомандирован к Форин оффис в качестве его второго руководителя. "В результате, - пишет И. М. Майский, - на известный срок в Англии оказалось два министра иностранных дел - "старший" в лице Саймона и "младший" в лице Идена... Отношения между ними были натянутые... В британском ведомстве иностранных дел все время шла внутренняя борьба".

К этому времени Антони Идену было всего 36 лет - по английским стандартам совсем немного. С годами Иден приобретал солидность. Его безукоризненная элегантность привлекала широкое внимание журналистов. Бесчисленные фотографии молодого министра заполняли газеты в Англии и за рубежом. Весь мир оповещался о том, как изящно умеет Иден одеваться, в каких магазинах покупает шляпы и галстуки. В глазах обывателей он был воплощением аристократизма, ему старательно подражали мелкие чиновники, делающие карьеру.

Noblesse oblige, и Иден меняет свою лондонскую резиденцию. Он переезжает в более респектабельный дом, расположенный в районе Мэйфэр, примыкающем к Гайд- парку, - здесь традиционно обитает лондонская знать. Дом хорошо обставлен и обслуживается прислугой, оде той в красные с синим ливреи.

Более просторным и солидным стал и кабинет Идена в Форин оффис. Система английской государственной службы имеет строгие, хотя и неписаные, правила, фиксирующие продвижение человека вверх по служебной лестнице. Это подчеркивается оформлением его кабине та за счет имеющихся в распоряжении учреждения мебели и других предметов: более массивным чернильным прибором, большего размера ковром на полу и даже более изящными каминными щипцами. Все это является барометром, определяющим положение хозяина кабинета. Барометр Идена устойчиво показывал "ясно".

Наблюдая за рекламой Антони Идена в печати, некоторые публицисты попытались уже тогда всерьез оценить личность бурно восходящей политической звезды. Молодой политический комментатор Рандольф Черчилль, сын Уинстона Черчилля, опубликовал в 1934 году большую статью об Идене. "Самое последнее политическое увлечение,- пишет Рандольф,- это культ Антони Идена, который впервые обрел международную славу прошлым летом, когда французские газеты решили, что он одевается лучше всех в Англии. С тех пор политические прорицатели льстят ему, пророча, что он будет следующим лидером консервативной партии. У Антони Идена прекрасная осанка, почтительные манеры, у него всегда есть вежливое слово для каждого, он обладает безграничным терпением и послушанием в отношении старших. Сверх того, через жену он связан с влиятельной семьей Бекеттов, играющей важную роль не только в Вестминстерском банке, но также и в руководстве газетой "Йоркшир пост", этой опоры ортодоксального консерватизма. Многие сильные лица и группы объединяются сейчас в хоре похвал. Нам говорят: как это замечательно, что такой молодой человек достиг столь высокого поста. Если принять в рас чет его ограниченные способности, то это действительно замечательно... Антони Иден не обладает ни одним качеством, присущим молодости. Именно поэтому ему сопутствовал успех, успех с благожелательного соизволения старших. Его успех будет продолжаться только до тех пор, пока он будет служить им. Старики могут дурачить молодых людей с обещающими задатками, заявляя им: "Посмотрите на блестящее продвижение, которое мы обеспечили этому молодому человеку, Антони Идену". При этом они знают, что он не представляет для них ни какой угрозы... Антони Иден всегда будет выигрывать, ибо старая шайка всегда будет поощрять скорее посредственность, чем яркие способности. Истинные же способности всегда будут подавляться".

Качества Идена, столь безжалостно охарактеризованные Рандольфом Черчиллем, были безусловно очень важны для старой гвардии консерваторов, державших в своих руках правительство. Не менее важна была для них уверенность, что Иден разделяет их взгляды, согласен с их политической линией и будет ее усердно осуществлять. Было ясно, что в недалеком будущем предстоит принять важные решения. И Иден оправдал их доверие.

Еще в декабре 1933 года английское правительство начало готовиться к новому туру переговоров с Германией. К этому времени у "умиротворителей" имелся уже солидный "задел". Продвинулось вперед дело с "пактом четырех". В Женеве юридически было оформлено право Германии на довооружение. В "плане Макдональда" Ан глия официально предложила санкционировать для Германии 200-тысячную армию, отменив соответствующую статью Версальского мирного договора, разрешавшую Германии иметь не более 100 тыс. солдат и офицеров в вооруженных силах. Но как только уступки были сделаны, гитлеровцы тут же заявили, что им нужна 300-тысячная армия. В Париже забеспокоились, и было от чего.

Уже к этому времени там хорошо поняли, чего можно ожидать, когда в Лондоне заговаривают о переговорах с Берлином. Французское правительство, как замечает Иден, "опасалось, что любые переговоры с германским правительством будут иметь своим результатом новые уступки". Французские правящие круги сознавали, что перевооружение Германии, которой управляют люди, официально поднявшие знамя реванша, представляет серьезную опасность для Франции. Отсюда и возражения из Парижа против некоторых английских предложений, возражения робкие и непоследовательные, но вызывавшие раздражение у английских министров и газет.

На протяжении многих лет английские политики пытались играть к выгоде Англии, сталкивая Германию и Францию. Эта игра активно велась и после первой мировой войны. Иден пишет об "английской тенденции поддерживать слабого против сильного, что может быть просто инстинктивным стремлением к балансу сил" - одному из важнейших принципов в английской внешней политике. Англия стремилась придерживаться этого принципа, чтобы самой выступать в качестве арбитра и господствующей силы в Европе.

В первой половине 30-х годов во Франции имелись реалистически мыслящие политики, понимающие, что английская игра в "баланс сил" может привести Францию к катастрофе. Особенно хорошо понимал это Барту, министр иностранных дел. Он выступал за франко-советский пакт против нацистской агрессии и за вступление СССР в Лигу Наций.

Чтобы оказать нажим на французов и подчеркнуть пе ред нацистами свою твердую решимость договориться с ними об уровне вооружений, в Лондоне был опубликован по этому вопросу меморандум, признавший, как пишет Иден, "неизбежность определенного перевооружения Германии". Еще раз английское правительство заявило, что Германия должна иметь 200-тысячную армию; предлагалось разрешить ей иметь и танки. Чтобы сделать приемлемыми для общественного мнения эти уступки, в меморандуме говорилось, что они необходимы для достижения соглашения о конвенции, ограничивающей вооружение сроком на десять лет. Разоружение через гонку вооружений - такова логика английской позиции!

Палата общин обсуждала меморандум. Это опять был нажим на Францию, реверанс в сторону Берлина и дезориентация английского народа. Содержащиеся в меморандуме предложения разумны, заявил министр иностранных дел Саймон, Германии должно быть обеспечено право на "равенство в вооружениях". Он сообщил, что Иден вскоре отправится в Париж, Рим и Берлин с целью обсудить там эти английские предложения. "Саймон изображал дело так,- замечает Барденс,- будто большой подарок преподносится англичанам, когда Гитлер и Муссолини любезно соглашаются беседовать о разоружении, - это невзирая на известный факт, что Германия и Италия вооружаются до зубов".

Выступивший в дебатах Иден безоговорочно защищал меморандум. "Мы верим,- говорил он,- что в общем и целом этот документ справедлив, поэтому он должен быть поддержан и от него нельзя отступать". В своих мемуарах Иден не вспомнил об этой речи. И не случайно. "Комментарии представителей лейбористской оппозиции, - пишет Барденс, - явились предупреждением для палаты общин, что "умиротворение" уже началось, как это в действительности и было".

Возникает законный вопрос: может быть, в Лондоне не имели представления о замыслах нацистской Германии и в неведении содействовали ей в подготовке к их реализации? Документы дают на этот вопрос отрицательный ответ. Именно к моменту опубликования упомяну того меморандума, в январе 1934 года, английское правительство получило от своего посла в Германии Эри ка Фиппса важное донесение. Посол сообщал, что новый германский режим, пришедший на смену Веймарской республике, может в будущем развязать международный конфликт, ибо "нацистская Германия не верит ни в Лигу

Наций, ни в переговоры". Гитлеровская политика, писал Фиппс, преследует четыре цели: присоединение Австрии, восстановление восточных границ, экспансия на Юг и на Восток и возвращение ряда колоний. Что же можно сделать в этих условиях? Если Гитлер обнаружит, что ему не оказывают сопротивления, темп его продвижения увеличится; с другой стороны, если он встретит энергичный отпор, то на данной стадии не рискнет пойти на разрыв. Как признает сам Иден, Фиппс "считал, что Германия все еще вполне сознает свою слабость и изоляцию и ее можно остановить объединенным фронтом зарубежных стран".

Таким образом, английское правительство было прекрасно осведомлено об агрессивных замыслах Германии, о том, что эти замыслы непосредственно угрожают самой Англии, что Гитлера можно остановить, прекратив оказывать ему поддержку и создав единый фронт государств против агрессии. Знаменательно, что советская дипломатия аналогичным образом расценивала положение дел в Европе и предлагала те же меры борьбы с агрессией.

Английское правительство скрыло от парламента и общественного мнения соображения своего посла и продолжало действовать в прямом противоречии с ними. Иден упаковывал чемодан, чтобы нанести визит Гитлеру и Муссолини. Почему же Лондон действовал вразрез со здравым смыслом? Потому, что британских лидеров слепила ненависть к СССР, а в планы Гитлера входила канализация германской агрессии на Восток.

16 февраля 1934 г. министр английского правительства Антони Иден отправился в свое первое турне по столицам Европы. Его сопровождали главный советник Форин оффис Уильям Стрэнг, способный, энергичный, тогда еще молодой чиновник, мастерски готовивший проекты любых документов и речей, сделавший впоследствии большую дипломатическую карьеру; парламентский секретарь лорд Крэнборн, наследник титула маркизов Солсбери, од ной из самых влиятельных и до сих пор семей в Англии; личный секретарь Роберт Хэнки, сын известного государственного деятеля. Были устроены торжественные проводы: на вокзал явились Джон Саймон, французский, германский и итальянский послы и личный представитель премьер-министра. Таким образом подчеркивалось значение, придаваемое предстоящему визиту.

В нацистской столице Идена встретили демонстративно торжественно и тепло. В его беседе с Гитлером обсуждались детали, касающиеся уровней вооружений различных стран. Настаивая на 300-тысячной армии для Германии, фюрер настойчиво пугал английского министра "советской опасностью": "Россию никогда нельзя забывать, ибо, если Россия не является угрозой сегодня, она будет представлять страшную опасность завтра". В раз личных вариациях фашисты долго станут внушать эту мысль лондонским, парижским, вашингтонским политикам, и те охотно будут глубоко заглатывать антисоветскую наживку.

Ни о чем конкретно не условились, но дружеский кон такт был установлен. Гитлер Идену понравился. На обед в английское посольство он явился в сопровождении Нейрата, Гесса и Геббельса. Иден наслаждался подчеркнутым вниманием нацистских лидеров к его персоне.

Внимание это объяснялось просто. Иден был первым членом правительства великой державы, который явился в Берлин для встречи с фюрером. Этот акт поднимал престиж фашистского главаря в глазах немецкого народа и мирового общественного мнения. Морально-политический выигрыш для гитлеровского режима был бесспорным. А именно в первые годы своего существования этот режим особенно нуждался в такой поддержке, и подчеркнутое гостеприимство не было высокой платой за нее. Вскоре нацисты обнаглеют и станут отказывать эмиссарам из Лондона и Парижа даже в элементарной вежливости. Но пока это было делом будущего.

В политике все в конечном итоге балансируется. Со действие поднятию престижа фашистских диктаторов оборачивалось против Лондона. Издержки "умиротворения"! На это обратил внимание Идена французский министр иностранных дел Даладье, заметив, что английская привычка забираться ко льву в его пещеру влечет за собой потерю престижа.

Из Берлина Иден направился в Рим. То была его первая встреча с Муссолини. Итальянский дуче поддержал требования Гитлера в области вооружения Германии. В отличие от Берлина в Риме Идена встретили прохладно. Муссолини не пришел на обед в его честь, и Иден на день сократил свое пребывание в итальянской столице.

В целом собеседования Идена в Берлине и Риме никаких практических результатов не дали. Но они показали готовность английского правительства следовать по пути "умиротворения" фашизма.

17 сентября 1934 г. Советский Союз вступил в Лигу Наций. "Инициатива (в организации его приема в Лигу.- В. Т.),- пишет Иден,- безусловно принадлежала Франции, она персонифицировалась в лице ее министра иностранных дел". Англия не возражала против вступления СССР в Лигу Наций. По случаю принятия Советско го Союза Иден произнес речь, в которой заявил, что этот шаг ведет к большей универсальности организации.

Со стороны английского правительства это не было актом лишь формальной вежливости. С каждым годом Советский Союз становился все более мощной державой. И хотя, как замечает Иден, в Лондоне "советская военная мощь в огромной степени недооценивалась до самого момента немецкого вторжения", английские политики не могли в своей дипломатической игре совершенно выбросить "советскую карту". Наблюдая с раздражением и недовольством за франко-советским сближением, лондонские деятели сочли необходимым не оставлять германское правительство в абсолютной уверенности, что никакое соглашение между Англией и СССР невозможно. Они рассудили, что немцев при случае можно было бы припугнуть возможностью соглашения с СССР, чтобы они стали более сговорчивыми. Отсюда и поддержка Англией вступления СССР в Лигу Наций, и некоторые другие акции, речь о которых пойдет ниже.

1935 год был насыщен крупными международными событиями. Он был очень важным годом и для Антони Идена. Его имя повседневно и привычно мелькало не только в английской, но и в мировой печати. Удивитель но, как росла его популярность. Он никогда не выдвигал никаких спорных идей, не создавал своими действиями никаких прецедентов, в его речах не было остроты. По образному выражению Барденса, если Черчилль называл лопату лопатой, то Иден, вероятно, определил бы ее как "инструмент, с которым мы все несомненно знакомы". И между тем, как ни странно, замечает Барденс, мир смотрел на него "как на человека молодого, свежего, не ленивца, не разочарованного, как на желаемый контраст с неискренним академизмом Джона Саймона, самодовольным благодушием Болдуина, интригами смуглолицего Лаваля, хвастливым неистовством Муссолини и угрозами Гитлера".

Нужно, однако, отдать должное молодому министру- он был очень трудолюбив и всю свою жизнь подчинил интересам дела, как он его понимал. Иден работал до пере утомления и почти не отдыхал. Постоянные разъезды вставляли мало времени, когда он мог бы остаться с семьей. Его жена называла себя "вдовой дипломата". Подрастали два сына: Симон, родившийся в 1925 году, и Николас - в 1930. Иногда Идены вместе с детьми наезжали в замок Уорвик или в Виндлистоун к родственникам. Но былого великолепия там уже не было. В усадьбе не поддерживался, как прежде, образцовый порядок. Отец скончался. Мать постарела и по английской традиции занялась благотворительностью.

Когда Идену случалось задержаться в Лондоне, он по вечерам уединялся в своем кабинете, пытался отдохнуть, почитать. Но часто из министерства приносили красный ящик, в котором были срочные документы, и книгу приходилось откладывать в сторону. В редкие свободные вечера Иден заходил в свой клуб. Это, конечно, был Карл- тон-клуб, членами которого состоят консерваторы - члены парламента и кандидаты в парламент. Там велись непременные разговоры с коллегами о политике. Если удавалось пойти в кино, Иден выбирал комедию, но чаще всего Беатрис приходилось идти в кино без мужа. По воскресеньям семья Иденов отправлялась в церковь. Антони внимательно прислушивался к словам молитвы, которую знал на память.

Иден любил спорт, особенно теннис по уикендам. В Женеве он поднимал своих секретарей в 7 часов утра, чтобы до заседаний сыграть партию в теннис. Однако твердого режима дня не существовало. Внешнеполитическая деятельность связана с постоянными разъездами, и значительную часть времени Иден проводил в международных вагонах; самолетами тогда еще пользовались мало.

В начале 1935 года Иден вновь курсировал по столицам европейских держав. Эти поездки были вызваны решением английского правительства добиться в самое ближайшее время общего соглашения с фашистской Германией. В ходе осуществления политики "умиротворения" установилась следующая закономерность: за каждой уступкой агрессивной державе следовали все новые и быстро увеличивавшиеся требования с ее стороны; "умиротворение" давало обратный результат.

В январе 1935 года Саарская область, находившаяся под управлением Лиги Наций, по плебисциту отошла к Германии. Как представитель Англии в Лиге Иден имел непосредственное отношение к этому акту. Выступая в Женеве по радио 18 января, он заявил, что "Лига Наций может вполне обоснованно поздравить себя с решением вопроса о Сааре". Странные это были восторги. Не связаны ли они были с воспоминаниями о том, что писал посол Фиппс годом ранее: "После того как Саар будет возвращен рейху, целью Гитлера станет исправление восточных границ и экспансия в южном и восточном направлениях".

Не прошло и двух недель после присоединения Саара к Германии, а Эрик Фиппс уже доносил в Лондон: "Считаю своим долгом предупредить, что результаты саарского плебисцита сделали Гитлера более независимым, а предзнаменование успеха любых переговоров с Германией - менее благоприятным". Английское правительство реагировало на это сообщение ускорением мер по достижению договоренности с Германией.

3 февраля 1935 г. было опубликовано совместное англо-французское коммюнике, в котором оба правительства не признавали за Германией права односторонне отходить от Версальского договора, то есть права вооружаться без их разрешения, и одновременно предлагали ей до говориться о "всеобщем урегулировании". Это было предложение заменить Версаль новым широким соглашением.

Германское правительство уведомило англичан, что оно предпочло бы вести переговоры с ними один на один - традиционная тактика нацистов разъединять своих противников, чтобы ослабить их позиции. Однако двусторонние переговоры вполне устраивали английское правительство, ибо оно мечтало об англо-германской сделке, которую следовало лишь замаскировать участием в ней некоторых других стран. Было условлено, что Саймон и Иден отправятся 11 марта в Берлин.

Одновременно английское правительство решило оказать на германское правительство некоторый нажим, что бы сделать его более сговорчивым. Это - тактический прием, часто применяемый в дипломатических переговорах. Нажим должен был выразиться в подчеркнутом установлении контактов (не более) с Советским Союзом. Было объявлено, что из Берлина Иден поедет в Москву, что не вызвало острой реакции в Берлине, где хорошо знали истинное отношение английских консерваторов к СССР.

4 марта лондонское правительство опубликовало "Белую книгу", в которой предлагалось дополнительно из расходовать 10 млн. ф. ст. (сумма ничтожная) на укрепление вооруженных сил Англии. Необходимость такой меры мотивировалась перевооружением Германии, которое могло создать угрозу миру. Из Берлина ответили уведомлением, что визит английских эмиссаров откладывается, поскольку Гитлер простудился. Классический случай дипломатической болезни!

Но худшее было впереди. 9 марта берлинское правительство объявило, что в Германии существует военная авиация, а 16 марта - что вводится обязательная воинская повинность и создается регулярная армия из 36 дивизий общей численностью в 550 тыс. человек. Гитлер дерзко, в одностороннем порядке рвал в клочки Версальский договор. Нацисты сами брали то, что им готовились в результате "общего соглашения" преподнести лондонские политики. Эти акции они осуществляли, будучи уверены в полной безнаказанности - Гитлер извлекал уроки из политики "умиротворения". Даже если бы у него были какие-то опасения на сей счет, английские правящие круги постарались бы заранее их рассеять. Газета "Тайме" опубликовала письмо известного "умиротворителя" лорда Лотиана, в котором осуждалась "Белая книга" и оправдывались действия германского правительства. Стэнли Болдуин заявил в палате общин, что не следует на одну Германию возлагать вину за гонку вооружений. Мысль сама по себе правильная, но высказана она так, что послужила нацистам поддержкой.

Вскоре встал вопрос: как быть с отложенным визитом Саймона и Идена к Гитлеру? Следовало бы, писал позднее Иден, заявить Берлину, что поскольку немцы разорвали односторонне свои обязательства накануне визита, то он утратил всякий смысл и откладывается на неопределенное время. Но "умиротворители" были упрямыми людьми - им плевали в лицо, а они делали вид, что не замечают этого. И английский кабинет принял решение: заявить протест в Берлине против нарушения договорных обязательств и... осуществить визит Саймона и Идена.

Льюис Броад пишет по этому поводу: "Французы бы ли ошеломлены. Люди на континенте, симпатизирующие Англии,- глубоко огорчены. Неужели министр иностранных дел не понимает, какой ущерб он причиняет убывающему престижу Англии? Сама логика создавшейся ситуации явно требует, чтобы Англия перестала добиваться нового соглашения с главой государства, который не при знает подписи своих предшественников... Нет нужды спрашивать, хочет ли все еще Гитлер, чтобы визит состоялся. О чем другом он мог еще мечтать в такой момент? Визит английских деятелей в Берлин в сложившихся обстоятельствах заключал в себе молчаливое согласие с нарушением Германией ее договорных обязательств. Уже самого факта визита было достаточно для целей Гитлера. Он вежливо согласился принять визитеров".

Но прием был далеко не вежливым. Гитлер отказался принять английское предложение, чтобы Германия возвратилась в Лигу Наций, подтвердил свое намерение создать полумиллионную армию, военную авиацию и военно- морской флот, преподнес визитерам в сдержанно угрожающем тоне территориальные претензии, касавшиеся Австрии, Чехословакии, Мемеля. Кроме того, он потребовал возвращения Германии бывших колоний. Всякие раз говоры о центральноевропейском или восточноевропейском пакте были отклонены: нацисты не желали связывать себе руки. При этом фюрер настойчиво твердил о "советской угрозе".

Требования Гитлера привели Саймона и Идена в замешательство. Они готовы были "умиротворять" агрессивные аппетиты нацистов, но не в такой степени и уж, безусловно, не за счет английских интересов. Подводя итоги берлинским переговорам, Иден записал в дневнике: "Результаты плохие... Весь тон и характер радикально отличаются от того, что было год назад. Перевооружились и перевооружаются в старом прусском духе".

На официальном обеде в честь английских эмиссаров разговор зашел о первой мировой войне. Обнаружилось, что Иден и Гитлер в марте 1918 года находились на од ном и том же участке фронта друг против друга. Оба принялись рисовать схему на обратной стороне меню и затем расписались на ней. "Она все еще хранится у меня, под писанная нами обоими",- сообщал Иден в 1962 году. Французский посол Понсэ после обеда спросил Идена: "Вы действительно находились напротив Гитлера? И не воспользовались случаем? Вас надо расстрелять!"

Из Берлина Саймон вернулся в Лондон, а Иден от правился в Москву - устанавливать контакты.

С точки зрения дипломатического протокола, было далеко не безразлично, кто из английских министров поедет в Москву. Даже Макдональд, по словам Идена, "считал неправильным, что два министра поедут в германскую столицу и только один - в Москву... Кое-что в этом действительно было, но русские не создавали затруднений". Да, Советское правительство в стремлении к коллектив ной безопасности пренебрегало мелкими провокациями со стороны своих недругов.

Во время заседания кабинета, на котором шла речь о поездке в Москву, Стэнли Болдуин прислал Идену записку, в шутливой форме рекомендуя ему необходимое снаряжение для Москвы. Перечень включал: две дюжины бутылок виски, две дюжины сифонов содовой воды, ящик полусухого шампанского, консервированные сардины, мясо, овощи...

Жизнь неоднократно подтверждала, что пропаганда порой формирует взгляды и понятия не только тех, на кого она рассчитана, но и тех, кто ее ведет. В политике это весьма опасно, ибо создает превратное впечатление о противнике. Конечно, если консерваторы считали, что в Москву нужно ехать со своей морковью и содовой водой, это не имело серьезного значения. Но когда они внушили себе неверное представление о мощи СССР, это повлекло за собой ряд крупнейших просчетов.

27 марта 1935 г. Иден специальным поездом выехал из Берлина в свою, употребляя его же слова, "прокаженную поездку". Он устал, пытался в поезде читать учебник русского языка, которым снабдила его жена на дорогу, но вскоре оставил это занятие. На границе его ожидал специальный советский поезд. Много позже Иден вспоминал комфорт, с которым он ехал по советской территории, и стол в салон-вагоне, полностью опровергавший прогнозы Стэнли Болдуина.

Зато вспоминая свое первое посещение Москвы, Иден брюзжит по любому поводу. Его не устраивает встреча на вокзале, ему не нравится, как сделаны английские флаги, он сетует даже на московское небо. "Мрачный двухмильный путь от вокзала до посольства,- пишет Иден,- на долго запомнился мне. Огромные серые толпы... Погода, улицы, люди - все казалось серым, печальным и бес конечным". Предвзятость и недоброжелательность английского министра к СССР помешали ему увидеть нашу столицу и ее жителей в истинном свете. Только Кремль, хорошо видный из здания английского посольства на Софийской набережной, понравился Идену: "элегантный,живого, мягкого розового цвета; мало найдется более красивых видов в мире".

В переговорах кроме Идена участвовали главный советник Форин оффис Стрэнг, подробно записывавший беседы, и посол в СССР Чилстон. С советской стороны переговоры вели И. В. Сталин и М. М. Литвинов. На пере говорах присутствовали Председатель Совнаркома В. М. Молотов и советский посол в Англии И. М. Майский.

Переговоры сразу приняли деловой характер. Иден доносил своему правительству, что советские представители прекрасно разбираются в международных делах. Позднее ему пришлось признать, что высказанные ими прогнозы о перспективах развития международных отношений оказались значительно более точными, чем оценки, дававшиеся английским правительством.

Иден поставил вопрос о возможности "санкционировать на известном уровне вооружения Германии". В ответ ему было сказано, что Советский Союз не считает возможным пойти на легализацию германских вооружений. Идену было разъяснено, что речь идет не об исправлении несправедливостей Версальского мира, а о подготовке Германии к агрессии. Это совершенно различные вещи. "Мы не можем закрывать глаза на то, - заявили советские руководители, - что Германия вооружается для на падения. Стало быть, в настоящий момент нам нужно принять меры к тому, чтобы помешать Германии вооружаться!"

Иден пытался убедить оппонентов в том, что они преувеличивают стремление Германии к агрессии. В ответ ему было заявлено, что у Советского правительства нет ни малейших сомнений в германской агрессивности, ибо германская внешняя политика вдохновляется двумя основными идеями - идеей реванша и идеей господства в Европе. Прошло менее пяти лет, и жизнь показала всю правильность этой оценки.

В Москве прекрасно понимали, что английские политики стремятся подтолкнуть Германию к нападению на Советский Союз. Поэтому Идена предупредили, что, де лая ставку на это, можно сильно обжечь руки. "Сейчас, - заявили ему, - было бы еще преждевременно сказать, в какую именно сторону Германия в первую очередь направит свой удар. В частности, вполне допустимо и даже более вероятно, что первый удар будет направлен и не против СССР... Вообще Гитлер, выдвигая в настоящее время на первый план восточную экспансию, хочет поймать на удочку западные государства и добиться от них санкции его вооружений. Когда эти вооружения достигнут желательного для Гитлера уровня, пушки могут начать стрелять совсем в другом направлении". История показала, насколько точным был и этот прогноз.

Иден не был оставлен в неведении относительно того, как в СССР понимают английскую политику "умиротворения". С одной стороны, Германия с ее явно агрессивны ми намерениями. С другой стороны, есть ряд государств, которые пытаются остановить Германию. Англия, не же лая поддержать эти попытки, оказывает тем самым поддержку Германии.

В беседах с советскими руководителями Иден держался очень осторожно. Когда ему предстояло встретиться со Сталиным один на один, он был озабочен тем, чтобы иметь своего свидетеля при этом разговоре. И вот почему: "Я знал, что ряд моих коллег в Англии были против этого визита и, следовательно, против меня. На этом основании я хотел, чтобы Чилстон был авторитетным свидетелем и слышал все, что я скажу".

Во время беседы И. В. Сталин спросил Идена, считает ли он нынешнее положение в Европе более тревожным, чем в 1913 году. Иден ответил: "Я скорее употребил бы слово "беспокойным", чем "тревожным". Существование Лиги Наций, членами которой являются все европейские страны, за исключением Германии, представляет собой преимущество, которое отсутствовало накануне пер вой мировой войны". На это Сталин заметил: "Я согласен относительно ценности Лиги, но я думаю, что между народное положение тем не менее значительно хуже. В 1913 году был только один потенциальный агрессор. Сегодня их два: Германия и Япония". Позднее Иден резюмировал: "Будущие события вскоре должны были подтвердить эти слова".

В заключение визита было согласовано совместное коммюнике. У английских дипломатов есть правило всегда, где это возможно, представлять свой документ и добиваться принятия его за основу для последующего обсуждения. Это, как считают, имеет известные преимущества. Так было и на этот раз. Иден привез с собой проект коммюнике. Советская сторона предложила свои по правки, и обсуждение затянулось. Оно продолжалось даже в антрактах в Большом театре, где в день отъезда Иден смотрел балет "Три толстяка", и практически до самого отхода специального поезда, увозившего из Москвы английского представителя. Затянувшееся обсуждение текста коммюнике было вполне естественным. Подобные документы всегда являются результатом компромисса, и стороны должны определить для себя его пределы.

Историки и публицисты констатировали содержательность итогового коммюнике, что выгодно отличало его от большинства аналогичных документов. В коммюнике отмечалось, что в настоящее время нет противоречий между интересами Англии и Советского Союза по каким-либо крупным проблемам международной политики и это создает прочную основу для развития полезного сотрудничества между ними в борьбе за сохранение мира. Обе стороны обещали руководствоваться в своих взаимных отношениях духом сотрудничества, в частности в общих усилиях двух стран по созданию организации для под держания коллективной безопасности и мира.

Дипломатические коммюнике по-разному отражают действительные позиции договаривающихся сторон. Они способны точно выражать их настоящие интересы и устремления, но могут и многое недоговаривать, то есть не раскрывать полностью намерения сторон в определенных вопросах. Наконец, коммюнике говорят по тактическим соображениям иногда значительно больше, чем в действительности имеют в виду подписывающие их правительства. Критерием соответствия положений коммюнике реальности являются практические внешнеполитические акции соответствующих правительств.

Если подходить с этой позиции к оценке коммюнике о пребывании Идена в СССР в марте 1935 года, то следует признать, что оно точно отражало позицию Москвы и со всем не соответствовало истинной позиции Лондона.

Советский Союз действительно считал, что у него нет радикальных противоречий с Англией, а английские правящие круги полагали, что само существование социалистического государства противоречит жизненным интересам их страны. Советское правительство желало сотрудничать с английским в деле создания системы коллективной безопасности, а английское правительство своей политикой "умиротворения" агрессоров взрывало усилия СССР и других стран, стремившихся коллективными усилиями сохранить мир. Кульминацией этой политики "умиротворения" был Мюнхен. Если Москва стремилась в двусторонних отношениях с Англией руководствоваться духом сотрудничества, то для политики Лондона была характерна последовательная враждебность в отношении СССР, приведшая Англию в начале 1940 года к решению начать вместе с Францией войну против Советской страны (этому помешали события, не зависевшие от английского правительства).

Пусть Лондон преследовал визитом Идена ограниченные цели - выяснить, какие настроения в Москве, и по казать немцам, что Англия может пойти и на улучшение отношений с СССР. Тем не менее визит имел немалое значение. Он продемонстрировал, что международная роль Советского государства выросла настолько, что да же английские консерваторы вынуждены признать это. Переговоры с Иденом дали возможность еще раз изложить английскому правительству, а в известной мере и всему мировому общественному мнению концепцию советской миролюбивой внешней политики. Первый приезд Идена в Москву был полезен и для будущего, когда в годы второй мировой войны англо-советские отношения развивались на новой основе и Советскому правительству вновь пришлось иметь дело с Иденом как представителем одного из ведущих членов антигитлеровской коалиции.

Беседы с советскими руководителями произвели на Идена сильное впечатление. Вернувшись из Москвы, он говорил: "Что бы мы ни думали об эксперименте, который сейчас проводится в Советской России, но я никогда не был в стране, которая... была бы больше занята на многие годы вперед своей внутренней работой... Наблюдатель действительно придет к выводу, что Россия во имя своих собственных интересов будет против всего, что может расстроить механизм, который она так трудолюбиво создает. И ничто так сильно не может нарушить его, как война".

Визит Идена характеризовал собой положительный сдвиг в советско-английских отношениях. Но настроения, существовавшие в английском правительстве по отношению к СССР, помешали тогда же реализовать возможности, которые открывал этот визит. Как сообщает Иден, некоторые члены кабинета, придерживавшиеся религиозных взглядов, считали коммунизм движением антихриста. Другие были достаточно храбры, чтобы подумать о том, не следует ли "сесть за стол с дьяволом", но они сомневались, много ли он может предложить. В Англии существовало почти всеобщее мнение, что "военная мощь Сове тов расстроена и низкого качества". Это как раз тот случай, когда самоодурманивание собственной пропагандой возымело серьезные политические последствия. Предостережения, которые были сделаны Идену в Москве относительно опасности внешнеполитического курса английского правительства, пали, как говорят в Англии, "на глухое ухо". Политика "умиротворения" продолжалась.

С июня 1935 года несколько изменился состав английского кабинета. "Национальное правительство" было ре организовано. Лейбориста Макдональда и либерала Саймона заменили консерваторы: Болдуин стал премьер-министром не только по существу, но и официально, а Сэмюэль Хор - министром иностранных дел.

Идена эта перетасовка затронула весьма значительно. Когда пошли разговоры о переформировании правительства, он не сомневался, что портфель министра иностранных дел будет отдан ему. Выждав некоторое время - не последует ли такое предложение, - он решил сам поста вить этот вопрос. Иден пошел к Болдуину и просил не оставлять его в Форин оффис на вторых ролях при новом министре, заметив, между прочим, что в крайнем случае он готов возглавить военно-морское министерство. Болдуин обещал подумать. Через некоторое время Идену позвонил секретарь кабинета Морис Хэнки и поздравил его с портфелем министра иностранных дел, заявив, что это дело решенное. Когда в парламенте в тот же день Болдуин тронул Идена за плечо и сказал, что им нужно переговорить, Иден был уверен, что знает, о чем пойдет речь. Однако можно себе представить его разочарование, когда он услышал, что министром иностранных дел назначают Хора, а Идена просят остаться в Форин оффис в качестве министра по делам Лиги Наций и члена кабине та. Иден стал возражать, и, как он сам рассказывает, "несмотря на нашу дружбу, Болдуин счел мое поведение несколько неразумным - ведь не всякий имеет шансы стать членом кабинета, когда ему еще нет 38 лет". Идену ничего не оставалось, как согласиться.

Впрочем, Болдуин был не виноват в том, что мечта Идена пока не осуществилась. Невиль Чемберлен, пользовавшийся все возрастающим весом в руководстве партии, настоял, чтобы Хор, хорошо зарекомендовавший себя в министерстве по делам Индии, получил министерство иностранных дел. Другая весьма влиятельная личность - редактор "Тайме" Джефри Даусон тоже замолил слово за Хора. Верхушка консерваторов сочла, что Хор лучше будет осуществлять политику "умиротворения", чем Иден.

Через десять дней после образования нового кабине та Англия, не уведомив заранее Францию, подписала с Германией соглашение, по которому последняя могла строить флот, равный 35% общего тоннажа флота Британского содружества наций, иметь тоннаж подводных лодок, равный общему тоннажу подводного флота Британского содружества. Одновременно Германия обязалась содержать подводный флот, не превышающий 45% подводного флота Содружества. Тем самым отменялись соответствующие положения Версальского договора. Если раньше Германия в одиночку нарушала этот договор, то теперь она делала это совместно с Англией.

Хотя Иден и не принимал участия в переговорах о военно-морском соглашении с Германией, ему было поручено поехать в Париж и успокоить озабоченное французское правительство. Иден пытался убедить министра иностранных дел Лаваля, что все действия англичан ведутся в интересах не только Англии, но и Франции, но не преуспел. 21 июня он телеграфировал в Лондон, что англо-германское военно-морское соглашение рассматривается в Париже "как наносящее удар по коммюнике от 3 февраля. Что бы мы ни говорили, это мнение не изменится".

В это время Иден совершает второе паломничество к Муссолини, открывшее очередной этап в английской политике "умиротворения" итальянского агрессора. На протяжении ряда лет итальянский фашизм готовился к за хвату Эфиопии (Абиссинии) - независимого государства в Северо-Восточной Африке. После спровоцированного им вооруженного столкновения на границе между Эфиопией и Итальянским Сомали мировому общественному мнению стало ясно, что вскоре Италия развяжет войну против Эфиопии. Обе страны были членами Лиги Наций. Поэтому разрешение возникшего конфликта являлось ее прямым делом. Было ясно, что, если Лига и теперь не примет эффективных мер против агрессора, она тем самым подпишет себе смертный приговор и утратит какой бы то ни было международный авторитет. Тем не менее, стремясь развить и упрочить сотрудничество с Муссолини правящие круги Англии сразу же выступили на стороне Италии, невзирая на то, что захват ею Эфиопии явно ослабил бы английские позиции в этом районе.

Английская печать оказала замыслам Муссолини существенную поддержку, всячески понося Эфиопию и за ранее оправдывая фашистский разбой. Лейбористский еженедельник "Ныостейтсмеи" утверждал, что Эфиопия - это "варварская" страна. Консервативный журнал "Нэшнлревью" писал, что Англия "имеет огромные интересы в Европе, и для нас... важно, чтобы Италия не была ослаблена колониальными затруднениями". Владелица другого консервативного журнала - "Сатэрдэйревью" - леди Хастон телеграфировала Муссолини: "Английские патриоты свидетельствуют свое почтение Муссолини - величайшему патриоту мира в связи с тем, что он намерен создать и достигнуть для Италии... Английские патриоты надеются, что Муссолини будет стоять твердо и пошлет к черту Лигу Наций, которая только для того и существует, чтобы дать возможность русскому большевизму уничтожить цивилизацию". Томпсон отмечает, что "многие правые консерваторы разделяли чувства леди Хастон, хотя не решались излагать их в таких категоричных выражениях".

А позиция самого правительства? На совещании в го роде Стреза в апреле 1935 года Макдональд и Саймон выразили Муссолини молчаливое согласие на агрессию против Эфиопии. Вторым поощрением дуче была речь в парламенте нового министра иностранных дел Хора. Он просил членов палаты общин не верить не имеющим основания слухам, будто Англия намерена предпринять против Италии - "страны, которая была нашим другом со времени Рисорджименто", определенные недружественные меры вместе с французским правительством.

Стремясь удовлетворить Муссолини, но без войны, которая могла ослабить фашистский режим, английское правительство изобрело следующий план: Эфиопия уступает Италии часть своей территории, а за это Англия дает ей доступ к Красному морю, выделив коридор через территорию Британского Сомали. Такой план Идену и поручено было обсудить с Муссолини.

23 июня 1935 г. Иден прибыл в Рим. Как он ни старался, но не смог убедить дуче согласиться на английское предложение. Фашистам нужна была вся Эфиопия, а не ее часть. Намерения их были ясны и определенны. "Если мне придется прибегнуть к войне для достижения своих целей, - заявил Идену Муссолини, - моей задачей будет стереть название "Эфиопия" с географической карты".

Огорченный неудачей своей миссии, Иден обсудил итоги встречи с английским послом в Риме Эриком Друммондом, и они пришли к выводу, что об этом следует доложить в Лондон, а уж там "пусть выбирают между поддержкой Лиги, ведущей к потере союзника (в лице Италии), и подрывом основ мира в Европе". Коллеги Идена по кабинету, не раздумывая, избрали вторую линию.

Когда же Иден выступил с публичным отчетом о ран деву с Муссолини в палате общин, он изложил в общих чертах предложения английского правительства Италии, но, по его собственному признанию, "ничего не сказал о требованиях Муссолини". Снова - в который уже раз - обман общественного мнения! Парламенту сообщили о предложениях, утративших уже всякий смысл, и умолчали о сути дела.

Так правящим кругам Англии удается дезинформировать и дезориентировать английский народ относительно характера их внешней политики. Однако наступают такие моменты, когда дезориентирующая пропаганда не в силах скрыть истинный смысл действий правительства, и тогда в народных массах растет глубокое недовольство.

Как же поступает в подобных случаях английское правительство? Меняет внешнеполитический курс? Ни в коем случае! Оно делает вид, что уступает настроениям масс, а затем, когда они успокоятся, пройдут парламентские выборы, правительство продолжает идти своим путем, постаравшись "доказать" общественному мнению, что иначе поступить нельзя. Этот традиционный английский (а может быть, и не только английский) прием в широком масштабе был применен в 1935 году.

Нарастание угрозы миру, японская агрессия в Китае, приход нацистов к власти в Германии, крах фарса с разоружением и шумно рекламируемая подготовка итальянского нападения на Эфиопию вызвали глубокую тревогу в английском общественном мнении. Рядом пацифистских организаций был проведен "плебисцит мира". Его результаты стали известны 27 июня 1935 г.: 11 млн. англичан проголосовали за участие Англии в Лиге Наций, за сокращение вооружений. Подавляющее большинство из них высказались за то, чтобы против агрессоров были применены экономические, а в случае необходимости и военные санкции. Это было внушительное требование английского народа к своему правительству поддержать Лигу Наций, эффективно бороться против агрессии и коллективными мерами поддержать международную без опасность. Тем самым английский народ безоговорочно осудил политику "умиротворения".

Настроения широких масс были особенно опасны для консерваторов потому, что вскоре предстояли очередные выборы в парламент. Тогда правительство, чтобы удержаться у власти, организовало грандиозный политический обман.

Уезжая в Женеву, где должно состояться обсуждение итало-эфиопского конфликта, Иден не получил никаких определенных директив. Он оказался в трудном положении: по важнейшей проблеме, занимавшей тогда Лигу Наций, нужно было отделываться туманными, двусмысленными заявлениями.

А в Женеве ожидали, что Лондон четко сформулирует свою позицию. "Авеноль, генеральный секретарь Лиги Наций, - пишет Иден, - сообщил мне, что почти все де легаты имеют директивы последовать примеру Англии. Литвинов, в то время председательствовавший в Совете Лиги, неофициально предложил мне, чтобы Совет объявил, что он готов выполнить обязанности, возложенные на него Уставом". Идену оставалось только уклоняться от прямых ответов на подобные обращения. "Я просто боюсь этих разговоров", - откровенно писал он своему коллеге по кабинету Ормсби-Гору.

Туманные декларации англичан весьма удивили итальянского представителя в Лиге Наций Алоизи. Как он заявил Идену, в Риме никак не ожидали, что Лондон займет такую позицию. И для того имелись веские основания, которые подкреплялись совсем недавними факта ми. Когда безоружная Эфиопия, которой угрожала вооруженная до зубов Италия (англичане ей в свое время поставляли вооружение), обратилась в Лондон с просьбой продать хотя бы легкое стрелковое оружие, она по лучила отказ.

Затем произошло событие, поразившее многих. В Женеву для выступления в Лиге Наций прибыл Сэмюэль Хор. Когда Иден предварительно ознакомился с текстом его речи, он был поражен: Хор намеревался занять радикальную антйитальянскую позицию. Иден хотел было предложить некоторые поправки, чтобы сделать речь министра менее определенной, но Хор решительно отвел их, заявив, что Болдуин и Невиль Чемберлен внимательно изучили текст и одобрили его.

11 сентября Хор торжественно провозгласил в Ассамблее Лиги Наций, что "Лига и Англия вместе с ней стоят за коллективное обеспечение полного соблюдения Устава Лиги, и в особенности за твердое коллективное сопротивление всем актам не спровоцированной агрессии". Итало-эфиопский конфликт, сказал он, в этом от ношении не является исключением. "Недавняя реакция общественного мнения, - возвестил далее британский министр, - показывает, насколько дружно народ поддерживает правительство в его полном принятии обязательств, вытекающих из членства Англии в Лиге Наций".

Таким образом, голосование в "плебисците мира" против политики правительства было превращено в голо сование за эту политику. Но то была еще не главная ложь, содержавшаяся в речи Хора. Главное обнаружилось позже.

Томпсон пишет: "Абсолютно ясно, что решение "национального правительства" заявить о безоговорочной поддержке Лиги Наций было вынужденным в связи с настроениями народа, нашедшими выражение в плебисците мира, и с тем фактом, что всеобщие выборы должны были состояться не позднее ноября 1935 года". Эту оценку разделяют многие буржуазные историки как в Англии, так и за ее пределами. Ее подтверждает и доверительная беседа между Невилем Чемберленом и Леопольдом Эмери, которую последний следующим образом записал в своем дневнике: "Мы должны были попытаться использовать Лигу Наций (в которую Чемберлен не очень-то верит) в целях внутренней политики. Речь не идет о том, что мы пойдем дальше самых мягких экономических санкций, таких как эмбарго на закупку итальянских товаров или продажу Италии военного снаряжения... Если дело обернется серьезно, французы откажутся первыми, а мы покажем, что сделали все, что могли". Чтобы Муссолини паче чаяния не принял речь Хора за чистую монету, то есть за изменение внешнеполитического курса Англии, Хор, как сообщает Иден, направил дуче "дружеское личное послание". В свете этих фактов неудивительно, что Тэйлор определил действия английского правительства в Лиге Наций в сентябре - октябре 1935 года как "триумф лицемерия".

Речь Хора изменила настроение английских избирателей в пользу консерваторов, выборы в парламент были назначены на 14 ноября 1935 г. В своей изобретательной программе тори клялись в верности Лиге Наций и заверяли всех и вся, что в "нынешнем несчастном споре между Италией и Эфиопией не будет колебаний в осуществлении линии, которую мы проводили до сих пор". Таким образом избирателю внушалось, что до сих пор проводилась линия на обуздание агрессора.

Грандиозный обман удался. Консерваторы получили в палате общин 387 мест. Это давало им вместе с примыкающими абсолютное большинство в 247 голосов. Лейбо ристы смогли провести лишь 154 депутата. Выборы 1935 года дали власть консерваторам практически на десять лет.

Иден был "героем дня" и в своих выступлениях вся чески рекламировал упования консерваторов на Лигу Наций. В глазах общественного мнения он символизировал активную позицию английского правительства в Лиге Наций, направленную против агрессора. Консерваторов это вполне устраивало: ведь Иден был их человеком, и его заслуги ставились в актив тори.

Когда состоялась церемония вручения Идену доку мента об избрании его почетным гражданином города Лимингтона, на торжестве присутствовал Стэнли Болдуин. В речи по этому случаю Иден говорил: "Среди политических деятелей стало модным думать об отставке - о разведении свиней, домашней птицы, о кружке эля у ка мина (здесь последовал любезный жест в сторону Болдуина). Я обещаю не доставлять себе этого удовольствия. Мы все живем в эпоху, когда народы будут стараться понять друг друга. Только через Лигу мы можем надеяться создать в новом мире новый порядок, при котором ни од на страна никогда, даже на минуту, не подумает прибегнуть к войне как к инструменту национальной политики. Мы готовы во все времена сыграть свою роль в поддержании мира..." Политическая жизнь в Англии имеет свои правила. И Иден говорил то, что, как он знал, хотелось услышать его избирателям.

Речь Хора, естественно, не остановила, да и не имела целью остановить Муссолини. 3 октября 1935 г. Италия напала на Эфиопию. В Лондоне в тот же день была получена телеграмма от английского посланника в Аддис-Абебе, в которой сообщалось, что первые бомбы итальянцы сбросили на здание с медицинским оборудованием и медикаментами, над которым развевался флаг Красного Креста. Лига Наций при активном участии советской делегации приняла решение, устанавливающее нарушение Италией ее обязательств по Уставу Лиги и рекомендовавшее членам Лиги применить к Италии экономические санкции. Иден участвовал в принятии этого решения.

Поскольку до выборов в парламент оставался тогда еще месяц, английское правительство действовало по трем линиям: во-первых, оно стремилось всячески оттянуть срок вступления в силу объявленных санкций, и в частности препятствовало установлению эмбарго на ввоз нефти в Италию; во-вторых, сохраняло и развивало возможности для прямых переговоров с Муссолини; в-треть их, готовило компромисс, который удовлетворил бы итальянский фашизм за счет Эфиопии. Именно для этой цели в конце октября в Париж был послан руководитель эфиопского отдела Форин оффис Морис Петерсон, который вместе с французским коллегой разрабатывал условия компромисса. То была подготовка будущего соглашения Хора - Лаваля. Основная часть работы осуществлялась в Женеве, где активно действовал Иден.

После того как прошли выборы в парламент, поиски мирных путей "умиротворения" итальянского фашизма усилились. Иден провел в министерстве иностранных дел совещание по выработке инструкций Петерсону. Петерсон, ведя в Париже переговоры с Лавалем, время от времени запрашивал указаний из Лондона и получал их от Идена. План, выработанный Петерсоном и его французским коллегой Сен-Квентином, получил предварительное одобрение английского правительства.

В начале декабря Сэмюэль Хор, направляясь на отдых в Швейцарию, заехал по пути в Париж и вместе с Лавалем принял этот план, предусматривавший расчленение Эфиопии и фактически передачу ее под контроль Италии.

Но вслед за тем произошли события, не предусмотренные английским кабинетом. Лаваль, старавшийся пере усердствовать своих английских партнеров по части налаживания сотрудничества с Муссолини, допускает "утечку" информации, и содержание плана Хора - Лаваля появляется в газетах.

Французский министр хотел лишь застраховаться и лишить английское правительство возможности дать задний ход. Результат, однако, был совсем иной. Международное общественное мнение пришло в возмущение. Только что англичане радовались по поводу твердой позиции своего правительства в отношении итальянской агрессии, менее месяца назад они проголосовали за это правительство на выборах потому, что считали его сторонником Лиги Наций и опорой любой жертвы агрессии, а сейчас они узнали, что это же правительство продает несчастную Эфиопию итальянскому фашизму. Значит, речи английских представителей в Лиге и речи лидеров консерваторов на выборах были гнусным вероломством? Значит, консерваторы надули избирателей, а английское правительство обмануло мировое общественное мнение? Эти вопросы вставали перед каждым англичанином. На консервативных депутатов палаты общин обрушились тысячи возмущенных писем и запросов из их избирательных округов. Не менее глубокое возмущение охватило представителей различных стран в Лиге Наций. Наконец, британские доминионы недвусмысленно выразили свое неудовольствие. Правительство Болдуина оказалось в со стоянии кризиса.

Лидеры консерваторов опасались, что многие консерваторы-"заднескамеечники" под воздействием возмущения, охватившего их избирательные округа, проголосуют в палате общин против правительства. Это грозило ему отставкой. Болдуин сознавал, что для выступления против правительства "заднескамеечники" нуждаются толь ко в авторитетном лидере. Было два таких потенциальных деятеля - Уинстон Черчилль и Остин Чемберлен. На счастье Болдуина Черчилля не было в те дни в Англии: он-то уж явно не упустил бы момент и попытался бы свергнуть Болдуина. Чтобы нейтрализовать Остина Чемберлена, Болдуин предупредил его: "Остин, когда Сэм (имеется в виду Хор. - В. Т.) уйдет, я должен буду поговорить с тобой относительно Форин оффис". Эта по пытка подкупа Остина Чемберлена оказалась успешной.

Хору (который ухитрился в Швейцарии сильно раз бить нос, катаясь на коньках, и сейчас, срочно вызванный в Англию, отлеживался в постели) было предложено уйти в отставку. Его делали козлом отпущения.

19 декабря состоялись бурные дебаты в палате общин. Эттли предложил вотум недоверия правительству и заявил, что речь идет не только о чести Англии, но и о чести премьер-министра. И здесь вмешался Остин Чемберлен. Он заявил, что, каковы бы ни были расхождения во мнениях у консерваторов относительно тех или иных действий правительства, вызов, брошенный чести премьер- министра, должен быть всеми ими единодушно отверг нут. Таким образом, Остин Чемберлен заглотнул подброшенную ему Болдуином приманку и поспешил на выручку правительству, членом которого надеялся не сегодня, так завтра стать. Закончились дебаты принятием резолюции, отвергавшей план Хора - Лаваля и подтверждавшей верность парламента избирательной программе консерваторов.

На следующий день Болдуин, как и обещал, пригласил Остина Чемберлена для разговора о министерстве иностранных дел. Но как же тот был изумлен, когда премьер объяснил ему, что, поскольку министерство иностранных дел "сломило таких людей, как Хор и Ванситтарт", требуется, чтобы у его главы были "железные нервы". Нет ничего страшнее для человека, уверял Болдуин собеседника, чем оказаться неспособным выполнять свои обязанности и притом самому не догадываться об этом. Сомнительно, что Остин Чемберлен сможет вынести тяж кий груз обязанностей министра иностранных дел, и по тому "никто не поверит, что его назначение может быть более чем временным".

После столь обнадеживающей преамбулы Болдуин спросил, что думает на сей счет сам Чемберлен. Ответом было: "Если таково ваше мнение, то это решает дело".

Остин Чемберлен чувствовал себя нагло обманутым. Тем более бестактным показался ему вопрос Болдуина относительно его мнения о кандидатуре Идена на этот пост. Вместо ответа Чемберлен ехидно поинтересовался, уверен ли Болдуин, что здоровье Идена выдержит такое напряжение.

А Иден в это время ехал поездом из Женевы в Лондон. В Кале, на французском берегу Ла-Манша, английский консул передал ему просьбу Болдуина немедленно по прибытии в Лондон явиться на Даунинг-стрит и ни с кем не встречаться до беседы с ним.

Когда Иден явился, Болдуин спросил у него, кого он может порекомендовать на пост министра. Иден назвал Остина Чемберлена - что бы там он ни думал в тот момент про себя, но приличие приходилось соблюдать. Болдуин ответил, что Остин не подходит, он стар. Тогда Иден предложил Галифакса. Болдуин отвел и его - по той причине, что он заседает в палате лордов, а министр иностранных дел должен выступать в палате общин. В конце концов Болдуин объявил Идену: "Выходит так, что это будете вы". Иден признается, что такой оборот не доставил ему удовольствия, - получалось, что этот пост ему предложили как бы потому, что не нашлось ни кого лучше.

Болдуин сказал лишь часть правды в отношении Гали факса. Дело заключалось в том, что Галифакс был известен как последовательный "умиротворитель". А в этот кризисный час правительству Болдуина нужно было про демонстрировать стране свою мнимую веру в Лигу Наций, в коллективную безопасность, готовность (тоже мнимую) выступить против агрессора. Репутация Идена целиком и полностью отвечала этой цели. Она и обеспечила ему портфель министра иностранных дел.

Лейбористский журнал "Ныо стейтсмен" определил это назначение как "рождественский подарок Болдуина народу". Это означало, что Иден является деятелем, который отвечает чаяниям народных масс и в отличие от других будет проводить политику, которую хочет народ. Именно такая реакция на назначение Идена и нужна была правительству, которое стремилось к тому, чтобы общественное мнение поскорее успокоилось после сделки Хора - Лаваля и забыло ее.

Газеты наперебой уверяли своих читателей, что теперь все пойдет по-другому, по-новому. "Тайме" утверждала, что "назначение Идена точно отвечает требованиям как общественного мнения, так и дебатов в палате общин и палате лордов... Иначе говоря, желания, четко выраженные в палате общин, приводятся в исполнение. С на значением Идена правительство опять двинется вперед..." Ему вторил официоз консервативной партии "Дейли телеграф": "Сами обстоятельства, из которых возникла несчастным образом вакансия, определили Идена как самый подходящий и обнадеживающий выбор. Он твердый сторонник Лиги Наций... Поэтому его назначение... должно успокоить всех тех, чье доверие к правительству было подорвано Парижским соглашением".

Между тем действительность была очень далека от этих восторгов. И состояла она в том, что за политику правительства, включая сделку за счет Эфиопии, Иден несет ответственность не меньшую, чем любой другой член кабинета. Ныне точно известно, что по вопросу обпало-эфиопской войне никаких расхождений у Идена с его коллегами по правительству не было. Факты свидетельствуют о том, что он был даже более повинен в про исшедшем, чем многие другие члены правительства. Вспомним, как он принимал участие в выработке "компромисса", оформленного соглашением Хора - Лаваля, как организовал в Лиге Наций представление, которое ввело в заблуждение Лигу, мировое общественное мнение и английский народ относительно истинной позиции английского правительства в итальянской агрессии; фальшивые надежды на обуздание агрессора, вызванные таким образом, были взорваны сделкой Хора - Лаваля, следствием чего явилось крайнее ослабление Лиги и бы ли значительно облегчены действия фашистской Италии. Наконец, именно Иден несет ответственность за телеграмму эфиопскому императору Хайле Селассие (переданную через английского посланника в Аддис-Абебе), в которой английское правительство требовало, чтобы император принял план Хора - Лаваля. Эта телеграмма была послана в тот момент, когда Иден осуществлял руководство министерством в отсутствие Хора, находившегося в Швейцарии.

Да и сам приход Идена в Форин оффис в качестве его главы отнюдь не означал изменения курса внешней политики Англии, отказа от линии "умиротворения" агрессивных держав. "Когда Иден занял место Хора в качестве министра иностранных дел, - пишет Тэйлор, - план Хора - Лаваля исчез, но в остальном ничего не измени лось... Компромисс все еще носился в воздухе, новая версия того же плана ждала, когда ей будет позволено по явиться на свет".

Лига Наций уже никогда больше не смогла оправиться от удара, который ей был нанесен английским и французским правительствами при помощи плана Хора - Лаваля. Она еще заседала некоторое время, лились речи, но вера народов и правительств в Лигу как инструмент мира и безопасности быстро угасла. На этом закончился первый этап политики "умиротворения", принесший Ан тони Идену пост министра иностранных дел Англии.

предыдущая главасодержаниеследующая глава




© ART-OF-DIPLOMACY.RU, 2013-2021
Обязательное условие копирования - установка активной ссылки:
http://art-of-diplomacy.ru/ "Art-of-Diplomacy.ru: Искусство дипломатии"


Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь