Гражданская война и европейская политика

Переход к революционным методам ведения войны и даже определенные позитивные тенденции в развитии военно-стратегической обстановки в пользу Севера ни в коей мере еще не означали немедленного военного и политического краха рабовладельческой Конфедерации. Более того, угроза уничтожения рабовладения стимулировала военные и политические усилия мятежников, их сопротивление стало ожесточенным. В апреле - мае 1863 года на Потомакском фронте генерал мятежной Конфедерации Роберт Ли предпринял успешные наступательные операции против федеральных войск, значительно превосходивших его по численности.

Неблагоприятное для Севера положение на Потомакском фронте усугублялось тем, что весной 1863 года трудная для федеральных вооруженных сил ситуация создалась и на западном фронте. Войска генерала Гранта натолкнулись здесь на ожесточеннейшее сопротивление мятежных рабовладельцев и в течение длительного времени не могли взять мощный опорный пункт конфедератов на реке Миссисипи - крепость Виксберг.

В Лондоне вновь оживились друзья сецессионистов, решившие, что военная фортуна опять поворачивается лицом к рабовладельцам. Не надеясь на поддержку России, они вошли в контакт с Наполеоном III. 22 июня 1863 г. при помощи эмиссара мятежников в Париже Слайделла английские парламентарии Робак и Линдси получили аудиенцию у императора, который заявил, что готов совместно с Англией признать Конфедерацию. Наполеон III просил своих английских собеседников проинформировать об этом палату общин. В ходе дебатов в парламенте английские сторонники американских сепаратистов и на этот раз не сумели убедить законодателей и правительство в необходимости для Англии признания Конфедеративных штатов Америки.

Политики самой различной ориентации учитывали, что признание Конфедерации будет означать войну с правительством Линкольна. Рассчитывать на быструю и бескровную победу в войне на столь отдаленном театре военных действий против имевших уже большой боевой опыт федеральных вооруженных сил не приходилось. Но перспектива потерять в этой войне огромную колонию Великобритании - Канаду была весьма вероятной.

Очень неблагоприятной была и политическая обстановка для открытого вооруженного вмешательства в американские дела. Именно в это время по всей стране проходили мощные выступления рабочего класса в поддержку политики освобождения рабов, провозглашенной президентом Линкольном. Игнорировать это движение означало вызвать тяжелейший политический кризис, который мог бы привести к падению правительства Пальмерстона.

К этому времени американский хлопковый рынок снова стал открытым для английской хлопчатобумажной промышленности. Острота этой проблемы за два года гражданской войны в США значительно ослабла. Действительно, если в 1860 году Англия ввезла из США 785 тыс. кип хлопка, то в 1863 году - 1,9 млн. кип. За годы войны увеличились поставки из США зерна в Англию. В 1860 году было ввезено 2143 тыс. кварт зерновых, в 1862 - 5022 тыс. кварт^*.

^* (См. Campbell Ch. From Revolution to Repproachment: The United States and Great Britain, 1783-1900. - L., 1974. - P. 105.)

В случае войны с Соединенными Штатами экономические связи между двумя государствами были бы полностью прерваны, что нанесло бы невосполнимый ущерб Великобритании.

Приведенные цифры, характеризующие рост экономических связей между Великобританией и США в годы гражданской войны, свидетельствуют о том, что Линкольн был политическим реалистом. Президент не только не шел на свертывание экономических связей с Англией, но и всемерно их форсировал, полагая, что эти связи помешают правящим кругам Великобритании перейти роковую черту в отношениях с Соединенными Штатами, за которой началась бы непоправимая военная катастрофа.

Обсуждение вопроса о вмешательстве в американские дела возобновилось в правящих кругах Англии в связи с неблагоприятной для Севера обстановкой на фронтах. Но пока летом 1863 года в английском парламенте в который уже раз шла дискуссия по вопросу о признании рабовладельческой Конфедерации, северяне нанесли сокрушительное поражение мятежным рабовладельцам. В трехдневном сражении за город Геттисберг, штат Пенсильвания, войска мятежников под командованием генерала Ли были разгромлены и отступали в Виргинию. Битва под Геттисбергом занимает особое место в истории гражданской войны США. Это было последнее вторжение мятежных рабовладельцев на территорию Севера. Отныне конфедераты вынуждены были вести только тяжелые оборонительные бои на своей территории.

На следующий день после победы под Геттисбергом, 4 июля 1863 г., в День независимости США, пришло радостное сообщение с западного фронта - после тяжелой шестимесячной осады, двух неудачных штурмов войска Гранта взяли наконец Виксберг, мощную крепость мятежников на реке Миссисипи. Важнейшая водная артерия Соединенных Штатов была теперь под полным контролем федеральных вооруженных сил. Территория мятежных штатов оказалась разрезанной на две части. Главные вооруженные силы мятежников были блокированы в восточном районе и полностью изолированы от Запада, где находились большие людские и материальные ресурсы Конфедерации.

Успешные боевые операции федеральных вооруженных сил под Геттисбергом и Виксбергом имели не только большое военное, но и огромное политическое значение. Они свидетельствовали о том, что переход к революционным методам ведения войны начал давать результаты.

К концу 1863 года федеральные вооруженные силы добились еще одного крупного военного успеха. В трехдневном сражении у Чаттануги они разбили мощную группировку мятежных рабовладельцев. Армия Конфедерации удерживала свои позиции только на центральном фронте. Здесь отборные части мятежников под командованием генерала Ли наглухо прикрыли подступы к столице Конфедерации и сдерживали все попытки федеральных вооруженных сил прорваться к Ричмонду.

Стратегическая инициатива на всех фронтах теперь бесповоротно перешла к северянам, что заставило правящие круги Великобритании и их союзников в Европе идти на поиски новых путей в развитии отношений с правительством Линкольна.

Уныние господствовало и в Ричмонде. Правительство Дэвиса вынуждено было сделать вывод о том, что все попытки подтолкнуть Англию к вступлению в войну на стороне Конфедерации завершились провалом. 4 августа 1863 г. министерство иностранных дел Конфедерации официально уведомило своего агента в Лондоне Мэзона о том, что его миссия в Великобритании завершена.

Линкольн, опираясь на военные успехи федеральных вооруженных сил, резко активизировал деятельность своей дипломатической службы во всех странах, в первую очередь в Англии. Он правильно уловил момент, поняв, что настало время разговаривать с правящими кругами Великобритании на другом языке. Американский посол в Лондоне Адамс, следуя инструкциям федерального правительства, решительно потребовал от Лондона прекратить военную и любую другую помощь Конфедерации. 5 сентября 1863 г. Адамс передал ноту правительства Линкольна по поводу строительства броненосцев для Конфедерации. В ноте подчеркивалось, что, если строящиеся корабли выйдут в море, это будет означать начало войны между США и Великобританией^*. Английское правительство вынуждено было закупить корабли у фирмы, которая их строила.

^* (Ridley J. Op. cit. - P. 109.)

И содержание, и форма ноты неопровержимо свидетельствовали о том, что наступил качественно новый этап в развитии отношений между правительством Линкольна и Великобританией, поддерживаемой ее союзниками в Европе. Это был триумф дипломатии Линкольна. Президент США показал себя гибким тактиком. В сложнейших условиях гражданской войны, когда на стороне мятежной Конфедерации выступало подавляющее большинство наиболее влиятельных европейских государств, правительство Линкольна сумело проявить максимум выдержки, не поддаться на провокации своих внешнеполитических врагов. Так было в период "дела "Трента"", когда Линкольн вовремя отступил и не последовал авантюристическим советам Сьюарда объявить войну коалиции европейских держав.

Линкольн продемонстрировал понимание и стратегических проблем дипломатии. При определении внешнеполитического курса своего правительства и при его реализации президент учитывал весь сложный комплекс проблем европейской и мировой политики. Линкольн, в частности, не идеализировал проамериканские симпатии царских дипломатов. Он учитывал то, что позиция России в отношении США в годы гражданской войны определялась не симпатиями или антипатиями императорского двора, а политическим расчетом. И Линкольн, как дипломат, сделал все возможное, чтобы поддерживать эти отношения на необходимом уровне, использовать их для раскола фронта европейских держав, направленного против федерального правительства.

Правильный политический курс в отношении другой страны можно выработать только с учетом расстановки классовых, политических сил внутри нее. Это особенно важно, если данная страна проводит враждебную политику, пытается использовать в своих эгоистических интересах такие факторы, как тяжелейшая гражданская война. Именно это было характерно для англо-американских отношений 1861-1865 годов.

Дипломатия Линкольна учитывала не только глубокие противоречия между правящими кругами Англии и рабочим классом этой страны, обостренные тяжелым "хлопковым голодом", но и особенности партийной системы Англии, готовность консерваторов, находившихся в оппозиции, воспользоваться первой же серьезной ошибкой либералов, в том числе и внешнеполитической, чтобы вырвать из их рук государственную власть.

Конгрессмен от Массачусетса Генри Дауэс заявлял: "Ни у одного человека не было такой политической прозорливости (как у Линкольна. - Р. И.), дававшей ему возможность собирать вокруг себя людей, искренне поддерживавших правительство, и соперников, имевших антагонистические теории, непримиримых врагов, которые в других условиях развалили бы любое правительство. Он становился все более мудрым, горизонты становились все более широкими; по мере того как увеличивались трудности и множились опасности, он становился все сильнее, пока в конце концов стал чудом нашей истории..."^*.

^* (Сэндберг К. Указ. соч. - С. 371.)

Линкольн не относился к числу тех государственных деятелей, которые в совершенстве владеют искусством поражать окружающих своим внушительным видом, оказывать на них влияние величием занимаемого поста. Он был прост и доступен в обращении и после избрания президентом остался таким же искренним и душевным человеком. К президенту было довольно легко попасть и побеседовать с ним, несмотря на колоссальное бремя забот, связанных с гражданской войной. Президент считал, что одна из его важнейших обязанностей - общение с народом, необходимое для того, чтобы понять его нужды и думы. "Я чувствую, - говорил Линкольн, - что время, затраченное на непосредственное общение с представителями массы народа, приносит наибольшую пользу. Люди, вращающиеся в официальных сферах, склонны и сами заражаться излишней официальностью, даже, пожалуй, самовластием, и забывать, что они пользуются властью только временно, как представители других. Это никуда не годится.

Два раза в неделю я принимаю без разбора всех, и каждый, имеющий до меня дело, дожидается очереди, как в парикмахерской. Правда, мне приходится выслушивать и много чепухи...

Но все это, вместе взятое, постоянно удерживает в моем уме представление о той великой народной массе, из которой я вышел и в которую должен возвратиться"^*.

^* (Петров Д. Авраам Линкольн - великий гражданин Америки. - М., 1960. - С. 106.)

Линкольн не считал зазорным признать себя некомпетентным в тех или иных вопросах, не руководствовался в своих поступках желанием сохранить свой авторитет любой ценой. Это давало повод многим, в том числе и русскому посланнику, считать президента не отвечающим высоким требованиям, которые предъявляются к руководителю великой державы.

Предвзято настроенные к президенту или лишенные политической наблюдательности люди не замечали того, что Линкольн-политик рос вместе с революцией, расширял свой политический кругозор, совершенствовался как государственный и политический руководитель страны по мере усложнения тех задач, которые ставили перед ним быстро развивающиеся события. Освобождение рабов - важнейший рубеж во всей деятельности президента, в том числе и в его дипломатии. Секретарь Линкольна Н. Хей заявлял: "Президент в ударе. Редко бывал он таким безмятежным и работоспособным. Он руководит армиями, контролирует призыв, направляет работу дипломатов, планирует реконструкцию Союза, и все это он делает одновременно. Только теперь я вижу, что он диктует кабинету свою непреклонную волю. Он решает важнейшие вопросы, и никто не осмеливается придраться к нему... Нет равного ему в стране по мудрости, вежливости и твердости"^*.

^* (Сэндберг К. Указ. соч. - С. 385.)

С приближением краха рабовладельческой Конфедерации становилось все более очевидным, что во главе государства стоит человек, отвечающий всем высоким требованиям бурного революционного периода, переживаемого страной.

После публикации Прокламации об освобождении консервативная пресса Англии, Франции и других европейских держав усилила пропагандистскую кампанию с целью доказать, что Север не располагает необходимыми силами для того, чтобы одержать победу над мятежными рабовладельцами. В этих условиях необходимы были какие-то новые дипломатические акции, которые убедили бы друзей и недругов федерального правительства в силе и мощи революционных сил страны. И Линкольн нашел новую, необычную для дипломатической практики форму демонстрации силы и решимости Севера в борьбе за восстановление единства страны и полное уничтожение рабства. По инициативе президента для дипломатического корпуса была организована поездка по северным штатам. Цель ее заключалась в том, чтобы дипломаты воочию увидели, как живут свободные штаты, каковы их экономические и военные ресурсы, какой силой и мощью обеспечена политика эмансипации, каковы ее реальные военные, экономические и политические гарантии. Дипломаты своими глазами увидели работающие на полную мощность фабрики и заводы, цветущие поля. Со стороны Линкольна "это был урок дипломатам, аккредитованным в Вашингтоне, который поможет им отрешиться от взглядов на интервенцию в США как на серьезное дело". Американский, историк обоснованно делал вывод: "Каждый, кто видел это, не мог не прийти к выводу, что в конечном счете триумф Севера неизбежен"^*.

^* (Monaghan J. Op. cit. - P. 322-323.)

Беспочвенность утверждений французского министра иностранных дел Друэна де Люиса о том, что американцы не хотят продолжать войну, о неспособности Севера одержать победу над Югом, раскрывал русский журнал "Современник"^*.

^* (Современник. - 1863. - № 2. - С. 335, 343.)

Русский демократический журнал проанализировал политику Лондона в вопросе о совместном вмешательстве европейских держав в американские дела на стороне мятежной Конфедерации. За официальными заявлениями правительства Пальмерстона о том, что Англия отклоняет французский план вмешательства в гражданскую войну в США, "Современник" сумел разглядеть подлинную суть английской политики. Журнал писал о том, что английское правительство "было бы вовсе не прочь принять сторону Юга и заставить Север помириться". В России, писал "Современник", прекрасно понимали, что "Пальмерстон, который не упускал ни одного случая, чтобы повредить Северу и высказать свое сочувствие к Югу", был бы готов принять предложение французского министра иностранных дел.

Журнал с полным основанием делал вывод, что "если бы дело зависело только от него (Пальмерстона. - Р. И.), то, конечно, попытка вмешательства была бы приведена в исполнение"^*.

^* (Там же. - С. 336.)

Журнал отмечал, что близкая к официальным кругам реакционная пресса Англии и Франции грубо фальсифицировала события, происходившие в северных штатах: "Все, что ни делалось на Севере, подвергалось самой пристрастной, несправедливой критике". "Современник" исключительно высоко оценивал вклад рабочего класса Великобритании в борьбу против вмешательства правительства Пальмерстона в американские дела на. стороне рабовладельческой Конфедерации. На страницах журнала давался анализ соотношения классовых, политических сил в Англии по вопросу о том, какая политика в американском вопросе соответствовала национальным интересам Великобритании. Журнал подчеркивал, что "антагонизм между Англией, Францией и США существует только между правительством, прессой и высшими классами"^*.

^* (Там же. - С. 343.)

В журнале подробно рассказывалось о митингах английских рабочих в поддержку правительства Линкольна, которые проходили во многих английских городах после опубликования Прокламации об освобождении. "Современник" цитировал резолюцию митинга рабочих Манчестера, высказывал свое сочувствие борцам против рабства в США, отдавал дань уважения мужеству, решимости и стойкости английских трудящихся в борьбе с интервенционистской политикой правительства в отношении гражданской войны в Соединенных Штатах. "Манчестерские рабочие, - писал "Современник", - доказали, что они не хотят достигнуть материального своего благосостояния какой бы то ни было ценой, хотя бы ценой чужой свободы и чужого благосостояния"^*.

^* (Там же. - С. 344.)

Рост классовой борьбы в европейских странах, повышение организованности демократических сил, выражавших солидарность американскому Северу, сковывали действия реакционных правящих кругов ведущих стран Европы, стремившихся к вмешательству в дела США. Правые силы, политические партии и официальные круги Англии и Франции по-прежнему вели борьбу за общественное мнение, пытаясь дискредитировать правительство Линкольна и привлечь общественное мнение на свою сторону, склонить его к поддержке интервенционизма. Прорабовладельческие круги в Англии, Франции и в других европейских странах довольно успешно пропагандировали тезис о том, что штаты Конфедерации борются за свою свободу, государственный суверенитет, за право поддерживать взаимовыгодные экономические отношения с Европой. Линкольн изображался в прессе и заявлениях представителей реакции как узурпатор свободы южных штатов, как диктатор, стремящийся вооруженной силой лишить "свободолюбивых южан" права иметь свое собственное независимое государство. Северные штаты обвинялись в имперских тенденциях, в стремлении к экспансии в масштабах всего американского континента. При этом довольно умело использовались некоторые факты американского экспансионизма в предшествующие периоды истории США. Правда, умалчивалось о том, что основной движущей силой американского экспансионизма в предшествующие годы были плантаторы-рабовладельцы, определявшие важнейшие направления внешней политики Соединенных Штатов.

Стремясь дискредитировать внешнюю политику правительства Линкольна, прорабовладельческая пресса европейских держав заявляла даже, что Север стремится к завоеванию мирового господства. Абсурдность этой точки зрения была очевидна: в условиях, когда решалась судьба государства, не могло быть и речи о каких-либо экспансионистских планах, тем более мирового масштаба.

Только после окончания гражданской войны начинается настоящее развитие американского экспансионизма, таких его форм, по сравнению с которыми войны с индейцами и аннексия Техаса кажутся лишь экспериментами. В результате этой войны промышленная и торговая буржуазия получила в свои руки всю государственную власть, возникли предпосылки для развития экономики на качественно новом уровне. После восстановления Союза был создан единый национальный рынок, возникли новые возможности для бурного развития капитализма, в том числе и в сельском хозяйстве. Постепенно сложились необходимые экономические и политические условия для американской экспансии качественно нового содержания. Если рабовладельцы развивали экспансию в одном направлении - на юг, где были расположены земли, удобные для выращивания тропических культур, то после окончания гражданской войны США вышли на новые исторические рубежи, с которых они в конце XIX века вступили в борьбу за передел мира.

Но все это произошло в будущем, а во время тяжелейшей гражданской войны было совершеннейшим абсурдом обвинять федеральное правительство в стремлении к глобальной экспансии.

В европейских странах шла ожесточенная политическая борьба между представителями Севера и Юга за общественное мнение, за газеты и журналы, за правящие круги этих стран. Рабовладельческая Конфедерация уделяла очень большое внимание деятельности своей политической агентуры в Европе. Эмиссары мятежников в европейских странах располагали большими средствами и широко практиковали подкуп газет, журналов, политических, государственных и общественных деятелей. На первом этапе гражданской войны южанам и их сторонникам в Европе нередко удавалось компрометировать внешнеполитический курс Линкольна, который был в то время во многом уязвим.

После 1 января 1863 г., когда была опубликована Прокламация об освобождении, положение изменилось коренным образом. Отныне официальная цель войны была не только в восстановлении единства Союза, но и в освобождении рабов. Просепаратистские круги европейских стран лишились очень важного политического аргумента для дискредитации дипломатии Линкольна.

Как свидетельствовали современники, после 1 января 1863 г. агенты рабовладельцев оказались не в состоянии даже за взятку найти ни одного рабочего в Манчестере, который согласился бы публично выступить в защиту дела Юга^*.

^* (Jordan D., Pratt E. Op. cit. - P. 160.)

Русская демократическая пресса, освещая реакцию общественности Англии и других европейских стран на обнародование Прокламации об освобождении, отмечала, что английские рабочие "считают справедливою, гуманною ту политику, которая стремится к освобождению негров". Журнал "Современник" делал вывод о том, что "представителем этой политики (освобождения рабов. - Р. И.) они (английские рабочие. - Р. И.) считают Линкольна и поэтому выражают ему свое сочувствие"^*.

^* (Современник. - 1863. - № 2. - С. 344.)

Журнал вместе с тем отмечал, что не только английские рабочие выступают в поддержку дела Севера, но и рабочие США стремятся сделать все, чтобы облегчить бедственное положение своих английских братьев по классу. В корреспонденциях журнала отмечалось, что "никто более американцев не сожалеет о бедствии мануфактурных округов". За три - четыре дня в одном только Нью-Йорке было собрано для голодающих английских рабочих 100 тыс. долл.^*

^* (Там же. - С. 343.)

В середине 1863 года в Париже и Лондоне в связи с новыми неудачами федеральной армии опять заговорили о необходимости коллективного вмешательства европейских держав в американские дела. Главным инициатором такого вмешательства выступил Наполеон III, который видел свою задачу в том, чтобы добиться ослабления Соединенных Штатов путем раскола их на два государства и обезопасить себя от возможности американского вмешательства в мексиканскую политику Франции^*.

^* (Там же. - № 7. - С. 80.)

30 июня 1863 г. в палате общин парламента Великобритании вновь рассматривалось предложение о признании Конфедерации независимым государством. Граф Дерби, лидер тори, выступая в парламенте, поддержал курс правительства Пальмерстона на признание Конфедерации. Как и лидеры либералов, он считал, что признать мятежную Конфедерацию можно будет только после убедительных побед рабовладельцев. (Близость позиций тори и правящей "либерально-вигской клики" отмечал К. Маркс^*.) Однако предложения реакционных партий не получили необходимой парламентской поддержки^**.

^* (См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т. 15. - С. 480.)

^** (Там же. - С. 481.)

Провозглашение освобождения рабов коренным образом изменило политическую ситуацию не только на фронтах гражданской войны, но и в мире. Наиболее дальновидные лидеры рабовладельческой Конфедерации решили перехватить у Линкольна политическую инициативу и также выступили с предложением освободить рабов. С этим связывались далеко идущие планы и внутри США, и на международной арене. Расчет был прост: дать новые аргументы правящим кругам Англии и Франции для проведения ими политики поддержки мятежной Конфедерации. С предложением освободить рабов выступил один из самых правоверных сторонников рабовладения, вице-президент Конфедерации Александр Стефенс. Это был тот самый Стефенс, который при создании рабовладельческой Конфедерации заявил: "Наше новое правительство... основано на той великой истине, что негр не равен белому человеку, что рабское подчинение высшей расе является его естественным и нормальным состоянием. Наше новое правительство впервые в мировой истории базируется на этой великой материальной, философской и моральной истине"^*.

^* (Rebellion Record. - Vol. I. Documents. - P. 45.)

Комментируя это выступление лидера рабовладельческой Конфедерации, Маркс писал, что "вице-президент южной Конфедерации заявил на конгрессе сецессионистов, что конституция, высиженная в Монтгомери, существенно отличается от конституции Вашингтона и Джефферсона тем, что теперь впервые рабство признается само по себе благодетельным институтом и краеугольным камнем всего государственного здания, в то время как революционные предки, люди, опутанные предрассудками XVIII века, смотрели на рабство как на исходящее от Англии и устранимое с течением времени зло"^*.

^* (Маркс K., Энгельс Ф. Соч. - Т. 15. - С. 339.)

Конечно, такой правоверный защитник рабовладения, как Александр Стефенс, не мог быть ни в коей мере искренним сторонником освобождения рабов. Предложение Стефенса имело чисто тактический характер, но для лидеров Конфедерации рабовладение было принципиальной проблемой, которую не следовало приносить в жертву ради сиюминутных тактических выгод. И предложение вице-президента Конфедерации было отвергнуто даже без какого-либо серьезного обсуждения.

Русский демократический журнал "Современник" разоблачал сговор эмиссаров мятежников Слайделла и Мэзона с Наполеоном III, направленный на то, чтобы распространить в Европе слухи о намерении Конфедерации освободить рабов. Журнал писал, что эта информация лжива и нужна для того, чтобы склонить общественное мнение европейских держав на сторону мятежных рабовладельцев. В публикации подчеркивалось, что вся ответственность за резко враждебное отношение Англии к Северу лежит на ее "высших сословиях", что в этом повинны "кровная, денежная и литературная аристократия, а равно и лица, стоящие во главе английского правительства". Журнал воздавал должное неутомимой деятельности "неиспорченных" классов Англии, которые "неоднократно высказывали свое сочувствие к освобождению негров и неодобрение свое британской прессе и главе ее - корыстной "Times", надменной аристократии и части зажиточных классов, которые не скрывают своих антипатий к Северу"^*.

^* (Современник. - 1863. - № 7. - С. 81, 76, 77.)

На страницах "Современника" широко освещалась активная деятельность лидера английских радикалов Джона Брайта в защиту дела Севера. Журнал приводил многочисленные выдержки из его речей, отмечал важное значение его выступлений для правильной ориентации широких трудящихся масс английского народа в англо-американских отношениях.

Оценка русской прессой политики европейских держав в американском вопросе представляет несомненный интерес с точки зрения правильного понимания позиции официальной русской дипломатии в этой проблеме. Важно также учесть и то, что Б. Тейлор и другие сотрудники американской дипломатической миссии в Санкт-Петербурге регулярно пересылали в Вашингтон переводы наиболее важных статей из русских газет и журналов, в которых давалась оценка русско-американских отношений. И эти материалы оказывали определенное воздействие на дипломатию Авраама Линкольна.

Большой интерес в Вашингтоне вызвали передовицы "Санкт-Петербургских ведомостей", опубликованные в январе 1863 года и посвященные обнародованию Прокламации об освобождении. Направляя в Вашингтон переводы этих статей, Тейлор 27 января 1863 г. писал Сьюарду: "Вы, несомненно, с тем большим интересом прочтете статьи из этого источника, что они отражают настроение средних классов русского народа". Тейлор писал, что эти публикации имеют "независимый характер" и "фиксируют возрастание роли общественного мнения в России"^*. 25 февраля, поблагодарив Тейлора за присланные переводы статей из русской газеты, Сьюард высоко оценил и форму, и содержание этих передовиц.

^* (House Documents. - N 28, Part II. - P. 858-860.)

Резко антирабовладельческую позицию занимал на протяжении всей гражданской войны другой демократический журнал - "Русское слово". В публикациях журнала большое внимание уделялось анализу дипломатических акций европейских держав, направленных на осуществление их вмешательства в американские дела в пользу мятежных рабовладельцев. "Русское слово" категорически отвергало идею англо-французского посредничества. Обозреватель журнала Г. Е. Благосветлов писал о том, что Англия и Франция оказывали большую помощь мятежной Конфедерации и заявляли о своем стремлении признать южные штаты в качестве независимого государства. На страницах журнала вскрывались фальшь и лицемерие политики Наполеона III, прикрывавшейся рассуждениями о любви к "страждущему человечеству", о стремлении остановить потоки крови. "Русское слово" отмечало единство цели в политике французских и английских правящих кругов в отношении США^*. Журнал подчеркивал, что Англия и Франция постоянно оказывают большую военную и экономическую помощь мятежным рабовладельцам. В частности, приводились данные о том, что английское правительство начало строить для Конфедерации 40 каперских судов. Однако оно, опасаясь общественного мнения, заявило о том, что это - заказ китайского императора. Большая помощь правительств европейских держав Конфедерации, говорилось в корреспонденции, затянула гражданскую войну за океаном и привела к дополнительным жертвам^**.

^* (Русское слово. - 1863. - № 1. - С. 11.)

^** (Там же. - № 5. - С. 18.)

Реальной силой, срывающей вмешательство английских правящих кругов в гражданскую войну в Соединенных Штатах, писал журнал, были английские рабочие, которые "остались непоколебимыми и великодушно признали в бедных неграх своих братьев. Они не поддались влиянию английских аристократов, затеявших заговор в пользу плантаторов Юга"^*. Русский демократический журнал детально знакомил своих читателей с такой новой дипломатической инициативой Линкольна, как прямые контакты президента с английскими рабочими. На страницах журнала было рассказано о приветственном адресе английских рабочих Линкольну, который был вручен 2 мая 1863 г. послу Соединенных Штатов в Англии Адамсу. Журнал опубликовал полный текст этого документа.

^* (Там же. - С. 21.)

Летом 1863 года, когда возобновились попытки вмешательства европейских держав в американские дела, английские рабочие провели мощные антирабовладельческие выступления. "Русское слово" подробно знакомило своих читателей с этими формами борьбы английских рабочих против интервенционистской политики правительства Пальмерстона.

Позиция демократической русской прессы была вполне естественна и легко объяснима: русские революционные демократы приветствовали, насколько это было возможно в подцензурной печати, революционные события в Америке и осуждали контрреволюционные силы Европы, выступавшие в поддержку американских рабовладельцев.

Однако либеральная и даже консервативная пресса России выступала против вмешательства европейских держав в гражданскую войну в Соединенных Штатах и признания рабовладельческой Конфедерации. Объяснение этому могло быть одно - верноподданничество: большинство консервативных органов русской печати спешили заверить двор и правительство в том, что они разделяют официальную точку зрения на американские дела. Журнал "Время" заявлял, что "не следует никому вмешиваться во внутренние дела другого государства, если оно само нисколько не желает этого"^*. Из всех либеральных изданий самую радикальную позицию в оценке американских дел занимали "Санкт-Петербургские ведомости". Газета заявляла, что "право собственности рабовладельца над рабом... не существует, не должно существовать для европейских держав"^**.

^* (Время. - 1862. - № 12. - С. 133.)

^** (Санкт-Петербургские ведомости. - 1863. - 16 янв.)

Газета встретила очень резкой и хорошо аргументированной критикой возобновившиеся в Англии летом 1863 года попытки крайне правых политических кругов, ориентировавшихся на интересы хлопчатобумажных фабрикантов и судовладельцев, гальванизировать политику открытого вмешательства в американские дела на стороне мятежных рабовладельцев. В газете делался вывод о том, что вмешательство преследует самые реакционные цели: оно означало бы "укрепление уз невольничества и отложило бы на неопределенное время освобождение негров"^*. "Голос", как и другие либеральные издания, определял политику Великобритании в отношении правительства Линкольна как лицемерную и провокационную. Подводя итоги английской политики в отношении Соединенных Штатов, газета писала в начале 1865 года о том, что Англия, "если не возбудила междоусобия в Соединенных Штатах, то во всяком случае немало ему содействовала. Мало этого, под маскою нейтралитета эта страна свободы почти явно встала на сторону защитников рабства"^**.

^* (Там же. - 6 июля.)

^** (Голос. - 1865. - 4 февр.)

Роль английской прессы в разжигании междоусобицы по ту сторону океана была особенно велика. Русская либеральная газета "Голос" без всяких дипломатических ухищрений заявляла: "Ее корреспонденты умышленно искажали факты, умышленно выставляли в мрачном свете положение Севера и перетолковывали в пользу Юга поражения сепаратистских армий"^*. "Голос" обоснованно делал вывод о том, что английская пресса, фальсифицируя ход гражданской войны в США, стараясь изыскать новые аргументы для продолжения политики посредничества, пыталась использовать любой военный успех рабовладельцев для активизации курса на вмешательство в американские дела. Газета писала о том, что любая "сколько-нибудь значительная битва в Северной Америке была сигналом для английской журналистики возвышать голос в пользу европейского посредничества в американских делах"^**.

^* (Там же.)

^** (Там же. - 1864. - 14 июля.)

Складывалась довольно любопытная ситуация. Либеральная газета страны, только что освободившейся от крепостничества, в которой господствовал абсолютистский царский режим, страны, где постепенно нарастал накал борьбы против самодержавия и остатков феодализма, с полным основанием уличала прессу самого либерального в мире государства (каковым считали Англию ее правители) в лицемерных призывах в защиту свободы при одновременном всемерном поощрении рабовладения. "Голос" спрашивал: "Что значит признать южные штаты независимыми?". И газета давала недвусмысленный ответ: "Ни более ни менее, как признать невольничество делом весьма хорошим и вполне соответствующим настоящему состоянию цивилизации"^*. Не понимая всей глубины революционного конфликта в заокеанской республике, русские либералы, например, считали, что европейские державы могли бы оказать нравственное давление на Юг, убедив его в необходимости "добровольно отменить рабство"^**. Русские либералы были искренне убеждены в том, что революционные мероприятия радикальных республиканцев в Соединенных Штатах явились причиной антагонизма между правительствами Пальмерстона и Линкольна. "Голос" считал, что, если бы "правительство Линкольна в своей борьбе с южанами постоянно держалось строгой законности, оно обеспечило бы себе если не содействие, то сочувствие Англии"^***.

^* (Там же. - 1863. - 6 июля.)

^** (Санкт-Петербургские ведомости. - 1863. - 13 июля.)

^*** (Голос. - 1864. - 25 нояб.)

Газета правой ориентации "Московские ведомости", хотя и выступила с достаточно двусмысленным заявлением о том, что европейские державы имеют право "требовать, чтобы в каждой стране было твердое правительство, способное охранять закон и делающее возможными международные отношения", тем не менее высказалась против какого-либо вмешательства Англии, Франции и других стран в американские дела^*.

^* (Московские ведомости. - 1863. - 31 янв.)

Крупнейшие державы Западной Европы по-прежнему не отказывались от любых попыток вмешательства в дела США. Все их военно-политические авантюры в Западном полушарии так или иначе были нацелены против правительства Линкольна.

Приняв решение об освобождении рабов, президент последовательно проводил его в жизнь. Твердость была характерна для дипломатии Линкольна. Он говорил о себе: "Я бываю медлителен, но никогда не возвращаюсь вспять"^*. Проведение твердой политической линии требует гибкости, трезвой оценки ситуации, учета всех факторов, влияющих на развитие событий. Целью дипломатии Линкольна в период гражданской войны стало обеспечение внешних условий для решения главных задач войны - воссоединения страны и освобождения рабов. Поэтому все международные проблемы воспринимались им через призму их значимости для США. В поле его зрения был весь комплекс межгосударственных отношений европейских и американских государств, а также развитие политической обстановки в Европе.

^* (Monaghan J. Op. cit. - P. 291.)

С самого начала интервенции европейских держав в Мексике Линкольну было ясно, что действия Англии, Франции и Испании угрожают Соединенным Штатам.

Занятые гражданской войной, Соединенные Штаты не могли предпринять никаких серьезных действий против интервенции. Складывающаяся ситуация создавала немалые проблемы для дипломатии Линкольна. "Доктрина Монро", объявившая недопустимой колонизацию стран Нового света европейскими державами, ставшая одним из основных принципов американской внешней политики, требовала от правительства Линкольна энергичного ответа на тройственную агрессию в Мексике.

Хотя главной, с военной точки зрения, интервенционистской силой в Мексике были французские войска, американцы особенно клеймили за эту интервенцию англичан. И для этого были основания: правительство Пальмерстона делало все возможное, чтобы направить развитие событий в Мексике против США. Ряд конгрессменов в связи с этой позицией Англии воспринимали всерьез намерение Сьюарда объявить Англии и другим европейским державам, занимавшим антиамериканскую позицию, войну. Шумливый конгрессмен от Иллинойса Оуэн Лавджой заявил в конгрессе, что после окончания войны Великобритания должна уплатить хорошую цену за свою политику в мексиканском вопросе. Лавджой считал, что надо инспирировать восстание в Ирландии, обратиться с воззванием к чартистам в Англии, вызвать возмущение французов в Канаде.

Эти планы были чистой фантазией. Но необходимо было срочно что-то делать в связи с тем, что Англия использовала интервенцию в Мексике для прорыва блокады Конфедерации. Английские корабли входили в мексиканские порты, оттуда товары по суше доставлялись на территорию мятежных штатов. Линкольн не рискнул пойти на блокаду нейтральных портов Мексики, но, с другой стороны, это превращало блокаду Конфедерации в фикцию.

У Франции были далеко идущие планы в отношении Мексики. Об этом свидетельствовали многие факты, в частности деятельность французских консулов в Ричмонде и Гальвестоне, убеждавших штат Техас отделиться от Соединенных Штатов, с тем чтобы в дальнейшем иметь возможность "воссоединиться с Мексикой", колонизацию которой проводил Наполеон III. Американский автор писал по этому поводу: "Франция приносила (в Мексике. - Р. И.) жертвы ради "гуманности и цивилизации". И не без сарказма добавлял: "Занятие всех диктаторов"^*.

^* (Ibid. - P. 291.)

Все внимание и все силы правительства Линкольна были отданы гражданской войне и сложным внешнеполитическим проблемам, которые она породила. Это давало Наполеону III возможность продолжать агрессию в Мексике.

В условиях французской интервенции в Мексике перед дипломатией Линкольна встала сложная проблема: можно ли вытеснить французов из Мексики и одновременно не допустить возникновения военного союза между Францией и Конфедерацией. Это была непростая задача, которая осложнялась целым комплексом других внешнеполитических проблем.

Президент Линкольн понимал, что объединяло и что разъединяло европейские державы, какую политику надо было проводить по отношению к Англии, до последнего дня гражданской войны активно поддерживавшей рабовладельческую Конфедерацию. Линкольн учитывал особенности внешнеполитического курса Франции, сложную кризисную ситуацию, существовавшую внутри этой страны. На различных этапах интервенции в Мексике Линкольн менял свою политику в отношении участников этой откровенно антиамериканской агрессивной военно-политической акции.

Французы захватили в Мексике восемь крупнейших городов, включая столицу, но против них поднималось мощное народное освободительное движение. В этих условиях дипломатия Линкольна проявила большую гибкость: федеральное правительство не оказывало открытой помощи силам освободительного движения в Мексике, но резко усилило свою деятельность во Франции, ориентированную на либеральные круги страны. Одна из задач активного воздействия на французских либералов заключалась в том, чтобы с их помощью попытаться заставить Наполеона III отказаться от интервенции в Мексике.

Правительство Наполеона III понимало, что присутствие французского экспедиционного корпуса в Мексике создает сложности во франко-американских отношениях. Американский посол в Париже получил заверение французского правительства в том, что, чем скорее правительство США признает правительство эрцгерцога Максимилиана, посаженное в Мексике французскими войсками, тем скорее эта армия вернется во Францию. "Сьюард ответил, что президент намерен погрешить в сторону нейтралитета". Более четкий ответ на перспективы американской политики в мексиканском вопросе дал сам президент. Отвечая на вопрос о том, что его правительство намерено делать в связи с оккупацией французскими войсками мексиканской территории, Линкольн сказал: "Не то чтобы я напуган, но мне не нравится положение вещей. Луи Наполеон воспользовался нашими трудными обстоятельствами и хочет установить монархию на мексиканской земле, полностью игнорируя "доктрину Монро". Моя политика проста - иметь дело только с одной бедой одновременно. Когда мы благополучно избавимся от наших теперешних неприятностей, я предложу оповестить Наполеона, что пора ему убрать свою армию из Мексики. А когда армия уйдет, мексиканцы сами позаботятся о Максимилиане"^*.

^* (Сэндберг К. Указ. соч. - С. 390-391.)

В суждениях президента была четкая логика: втягиваться в тяжелый дипломатический и тем более военный конфликт с Францией было совсем несвоевременно. Однако, с исторической точки зрения, в позиции Линкольна были очень слабые места, если учесть, что Соединенные Штаты сами не так давно провели по отношению к Мексике "хирургическую операцию", вследствие которой страна лишилась огромной части своей территории. Речь идет о той самой войне с Мексикой 1846-1848 годов, против которой искренне, хотя не вполне последовательно, выступал конгрессмен от Иллинойса Линкольн. Теперь, уже будучи президентом, Линкольн ратовал за соблюдение принципов "доктрины Монро", за сохранение целостности и суверенитета Мексики. Линкольну не суждено было дождаться решения мексиканской проблемы. Но показательно, что решена она была по сценарию, изложенному президентом. Пожалуй, именно такие факты лучше, чем что-либо другое, доказывают, что дипломатия президента отвечала тем высоким требованиям, которые предъявляло к руководителям Соединенных Штатов трудное внешнеполитическое положение страны в годы гражданской войны.

Сложные проблемы, с которыми сталкивались правительства западноевропейских держав в связи с обстановкой в Америке, требовали разрешения. В Европе росло демократическое движение, угрожавшее реакционным и правящим кругам стран континента. Поэтому, когда подъем демократических сил захватил и районы Центральной Европы, вызвав всплеск освободительного движения в Польше, правительства в Лондоне и в Париже решили, поддержав борющихся за независимость поляков, расколоть или нейтрализовать движение демократических и революционных сил в своих странах.

В возникшем польском кризисе реакционные круги Лондона и Парижа, однако, прежде всего увидели возможность ослабить царскую Россию и как своего соперника в Европе, и как потенциального союзника США. Польский кризис мог отвлечь внимание от мексиканской авантюры и от возможного вмешательства в дела США (положение на фронтах гражданской войны пока еще внушало определенные надежды западноевропейской реакции).

Угроза вмешательства Англии и Франции в польские дела, рассуждали в Лондоне и в Париже, могла сделать Россию сговорчивее в вопросах американских и даже заставить ее признать Конфедерацию. А политика самодержавия в Польше могла оттолкнуть радикальные круги в Вашингтоне, а вслед за тем и правительство Линкольна от политического сотрудничества с официальным Петербургом. Вызвать охлаждение в отношениях между Россией и США было столь же желательно, сколь и заманчиво. Вариантов использования в этих целях кризиса в Польше было много, и Лондону и Парижу все они казались перспективными.

При этом правительства Пальмерстона и Наполеона III менее всего занимали интересы польских патриотов. Когда в Польше резко обострилась обстановка, перед правительством России сразу же возник призрак "крымской коалиции" и все тяжелые перипетии, связанные с Крымской войной 1853-1856 годов. Основания для такого беспокойства были вполне реальны, так как европейские державы не скрывали своих планов использовать события в Польше против России. Другой вопрос, как далеко они намерены были пойти в этих своих коллективных действиях и в сфере дипломатии, и в первую очередь насколько серьезно они решили применить военные санкции против России. Разумеется, все эти угрозы сопровождались оглушительными пропагандистскими выступлениями в защиту польских повстанцев, заявлениями о готовности европейских держав пойти на самые крайние меры, чтобы в Польше восторжествовало дело свободы и справедливости.

Для императора Франции события в Польше были якорем спасения, реальной возможностью отвлечь внимание общественности от тяжелого финансового и политического кризиса, от трудностей, связанных с мексиканской авантюрой.

Некоторые круги в Вашингтоне были склонны расценивать возникновение очага большой европейской войны как знак того, что европейские державы утратили интерес к делам на американском континенте. Линкольн, однако, не обольщался насчет того, что Англия и Франция откажутся от попыток вмешательства в развитие событий в США. Он видел, что демократические силы Западной Европы и России на стороне польских повстанцев. Возможно, он переоценивал способности этих сил повлиять на развитие событий в Европе и шансы восставших на успех, как, очевидно, переоценивал способность царского правительства пойти на либерализацию режима и, в частности, на демократическое решение польской проблемы. Между тем он отчетливо понимал необходимость сохранения дружественных отношений с Россией, поскольку не верил, что правительства в Лондоне и в Париже окончательно отказались от своих планов раскола США. Поддержав польских патриотов, их стремление добиться освобождения и независимости, их борьбу за свой национальный суверенитет, Линкольн вместе с тем сохранил хорошие отношения и с Россией. Россия тоже была заинтересована в добрых отношениях с США, усматривая в них, в частности, важный фактор предотвращения европейской войны, в которую мог вылиться польский кризис в случае вооруженного вмешательства в него Великобритании и Франции.

Польский вопрос сыграл важную роль во внешнеполитической истории гражданской войны в Соединенных Штатах - с этим вопросом связано такое крупное событие, как визит двух русских эскадр в США в 1863 году. Но это произошло позднее, а на раннем этапе события в Польше не были связаны непосредственно с американскими делами и даже в значительной мере отвлекали внимание европейских держав от гражданской войны в США. Об этом писал 13 марта 1863 г. эмиссар Конфедерации Слайделл из Парижа своему сотоварищу по "делу "Трента"" Мэзону, который обосновался в качестве неофициального дипломатического представителя в Лондоне. Аналогичной была и информация посла в Париже Дейтона государственному секретарю Соединенных Штатов от 23 февраля 1863 г. Дейтон сообщал Сьюарду, что "на сегодняшний день восстание в Польше отвлекло внимание от американской проблемы. Кризисные события на европейском континенте, в первую очередь в Центральной Европе, столь близки и затрагивают интересы столь многих коронованных особ, что события, происходящие в отдаленных местах, выпали из центра внимания на период, пока будут разрешены эти самые острые проблемы"^*.

^* (House Documents. - N 276. - Part II. - P. 713.)

26 марта 1863 г. Дейтон информировал министра иностранных дел Друэна де Люиса о том, что конгресс США принял резолюцию по поводу вмешательства иностранных держав в дела США. Это был очень важный документ, свидетельствовавший о том, что после опубликования Прокламации об освобождении в дипломатии Линкольна появились новые, наступательные черты. Резолюция конгресса имела особое значение для Франции, так как в это время Наполеон III, приняв эстафету от Пальмерстона, стал лидером политики вмешательства европейских держав в американские дела. И тем не менее, всемерно поглощенный заботами, связанными с возможностью погреть руки на новой внешнеполитической авантюре, на событиях в Польше, Друэн де Люис даже отказался разговаривать с американским послом по этому важному вопросу.

По мере обострения обстановки в Польше в Петербурге все больше задумывались над международными последствиями этих событий, строились прогнозы относительно позиций различных держав в данной ситуации. В отношении Соединенных Штатов серьезных опасений не было. Конечно, США были республикой, которая переживала бурные революционные события, и не исключалось, что радикальные элементы страны симпатизировали грозившим восстанием полякам. Но, с другой стороны, правительство Линкольна настолько было занято внутренними делами, гражданская война вызвала столь серьезные международные проблемы, и Вашингтон в такой степени был заинтересован в поддержке Петербурга, что внешнеполитическому ведомству России не было никаких оснований беспокоиться по поводу возможностей негативной реакции США на события в Польше.

Успокаивало и то, что в процессе смены американского посла (Клей вновь высказал желание вернуться в полюбившуюся ему Россию) его обязанности выполнял Тейлор, который не уставал восхищаться реформами самодержца всея Руси и соответствующим образом информировал свое правительство. Тейлор много писал о либеральных реформах Александра II. Особенно его умиляла отмена крепостного права и судебная реформа.

Как дипломат Тейлор был не очень опытен, не отличался он и склонностью к серьезному анализу политической ситуации в России и с восторгом писал о том, что реформы царя несут мир и спокойствие всем классам, от дворян до крестьян, от буржуазии до рабочих. Нарисовав столь идиллическую картину русского общества, Тейлор был в восторге, получив в ноябре 1863 года депешу от Сьюарда, который писал о том, что, идя по пути реформ, Россия получит без каких-либо потрясений все те преимущества, которые дает обществу революция. Государственный секретарь считал, что реформы Александра II создадут необходимые политические условия для дальнейшего укрепления русско-американских отношений, коль скоро, по его мнению, Россия под просвещенным руководством царя-освободителя чуть ли не вступила на путь революционных изменений.

Отношения между Россией и США с середины декабря 1862 года несколько омрачались слухами о том, что в Россию вскоре прибудет дипломатический агент мятежной Конфедерации Маури. А в январе 1863 года в дипломатических кругах заговорили о том, что государственный секретарь Конфедерации И. Бенджамин направил инструкцию своему агенту Ламару, будто бы выехавшему в Петербург. В этой инструкции Ламару предписывалось: "Не допускать, чтобы какая-либо статья, запрещающая торговлю африканскими рабами, была включена в какой-либо договор о дружбе и торговле, который Конфедерация заключит сразу же после того, как она будет признана Россией"^*. Естественно, подобные сведения - достоверные или нет - настораживали Вашингтон и вызывали там беспокойство.

^* (Ibid. - Vol. II. - P. 862-864.)

Однако взаимная заинтересованность в улучшении отношений между законным правительством США и Россией была настолько сильна, что любой дипломатический зондаж Конфедерации в Петербурге оказался бы безрезультатным. Об улучшении русско-американских отношений свидетельствовал и тот факт, что начались переговоры между двумя сторонами о строительстве трансокеанской телеграфной линии из Сибири до Сан-Франциско. Соответствующий проект был представлен Горчакову еще 19 сентября 1862 г.

Между тем неудержимо нараставшее национальное движение в Польше в январе 1863 года переросло в восстание. К марту 1863 года восстание охватило всю польскую территорию.

Первым дипломатическую инициативу в связи с событиями в Польше проявил Бисмарк. Он прекрасно понимал, что Россия должна была сыграть свою роль в реализации его плана объединения Германии. Бисмарку было крайне необходимо заручиться поддержкой России для борьбы с Австрией и Францией. Бисмарк считал, что развитие событий в Польше могло выйти из-под контроля царского правительства, а тогда у Германии появятся реальные шансы захватить всю Польшу. 8 февраля 1863 г. в Петербурге была заключена русско-прусская конвенция, которая гласила, что, если в этом будет необходимость, войска одной державы могут перейти границу и преследовать восставших на территории другой державы.

Бисмарк опубликовал сообщение об этой конвенции без оглашения ее содержания, что вызвало резкую настороженность в Париже и Лондоне. Правительство Пальмерстона сделало все возможное, чтобы сорвать наметившееся прусско-русское сближение, а император Франции был занят поисками сближения с Австрией на антирусской основе. Такова была сложная расстановка политических сил в период кризиса.

Трудящиеся массы, прогрессивные общественные круги европейских стран искренне выступали в поддержку польских патриотов и требовали от своих правительств помощи восставшим и признания независимости Польши. Однако ни одно из европейских правительств не было намерено пойти на войну с Россией из-за Польши. Вместе с тем каждое из них было бы не прочь использовать польский вопрос для ослабления международных позиций России. В этом европейские державы немало преуспели и создали крайне неблагоприятную для Петербурга международную обстановку. Иностранное вмешательство в польские дела и война из-за Польши представлялись русскому правительству вполне реальными. По инициативе Лондона 17 апреля 1863 г. английский, французский и австрийский послы в Петербурге вручили русскому правительству ноты. Они были различны по форме, но по сути одинаковы: европейские державы выражали готовность к вмешательству в польский вопрос, который царское правительство рассматривало как свою внутреннюю проблему. Их примеру последовали послы еще восьми других стран. Царское правительство незамедлительно отклонило эти ноты, квалифицировав их как вмешательство во внутренние дела Российской империи.

И в Лондоне, и в Париже полагали, что военные акции царизма по подавлению восстания в Польше не только дискредитируют Россию в глазах прогрессивных сил и в Европе, и в Америке, но и прервут дружественные отношения между Вашингтоном и Петербургом. В этих условиях могла бы сложиться благоприятная обстановка для нового вмешательства в американские дела, поскольку, как полагали, ослабленное неудачами правительство Линкольна уже не сможет рассчитывать ни на помощь, ни на политическую поддержку Петербурга.

Сомнительная честь подключить Вашингтон к антирусской демонстрации европейских держав была предоставлена Наполеону III. Правительство Линкольна 11 мая 1863 г. ответило отказом на это предложение. Сьюард высказывал надежду на то, что Александр II, вставший на путь либеральных реформ, найдет и приемлемое демократическое решение польского вопроса. Государственный секретарь подчеркивал в своем ответе, что Соединенные Штаты традиционно проводят политику невмешательства во внутренние дела других государств и не видят необходимости нарушать эту традицию.

В Петербурге с удовлетворением восприняли отказ Вашингтона поддержать вмешательство европейских держав в польский вопрос. Он был расценен как свидетельство добрых отношений между Россией и федеральным правительством^*. Комментируя соответствующую депешу русского посланника в Вашингтоне Стекля, Александр II сделал на полях пометку - "браво". Стекль не замедлил проинформировать президента и государственного секретаря об этой реакции императора. "Мы,- ответил Линкольн,- всегда контактируемся на основе тождественных интересов, в основе которых лежит принцип невмешательства. Этот принцип является основой нашей внешней политики, и мы решили его придерживаться, невзирая на переживаемый нами кризис"^**. Новый дипломатический представитель США в Петербурге Клей подчеркнул в беседе с Горчаковым, что отказ Соединенных Штатов поддержать коллективное вмешательство европейских держав в польский вопрос - это долг благодарности за благожелательное отношение России к США в трудный для них период.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия, 1863 г., д. 160 а, л. 199, 402.)

^** (Там же. - Л. 263-264.)

Канцлер Горчаков в своем ответе правительству Линкольна в связи с его отказом вмешаться в польские дела писал, что "федеральное правительство тем самым демонстрирует пример справедливости и политической честности, следствием чего будет возросшее уважение нашего августейшего монарха к американскому народу"^*.

^* (House Documents. - P. 873-874.)

В обширной переписке между Петербургом и Вашингтоном отмечалось, что отношения между двумя государствами, несмотря на глубокий международный кризис, улучшились.

Американские дипломаты в европейских столицах, в том числе в Петербурге, а также государственный секретарь США Сьюард не считали, что существует реальная угроза России со стороны европейских держав, хотя они и оценивали обстановку в Европе как весьма серьезную и опасную. 17 июня 1863 г. европейские державы вновь вручили свои ноты канцлеру Горчакову в связи с событиями в Польше. Ответ русского правительства был резким. 11 августа в третий раз был осуществлен коллективный демарш европейских держав по поводу польского кризиса. На эти ноты Горчаков ответил только 7 сентября. Информация об ответе Горчакова достигла Соединенных Штатов в конце месяца.

Такой же точки зрения придерживалась и большая часть русской прессы. "Русский вестник" писал: "Тревога, поднявшаяся против нас в Европе, есть в сущности мистификация, хотя нам и не легче от того; ловкий противник так рассчитывал обстоятельства и поставил нас в такое положение, что мы по поводу самого безнадежного дела, в котором Европа серьезного участия не принимала и не принимает, должны помышлять об европейской войне, которая потребует от нас всех наших средств и сил..."^*.

^* (Цит. по Малкин М. М. Указ. соч. - С. 239.)

Несмотря на успокоительную информацию о перспективах войны с европейскими державами, поступавшую из разных источников, в русских дипломатических кругах придерживались иного мнения. И подготовка к войне шла в России полным ходом. Распространились сведения о том, что Швеция предложила европейским державам стотысячную армию для высадки в Курляндии. В связи с этим началось укрепление Кронштадта, флот на Балтике был приведен в состояние готовности. Уже в июле 1863 года численность русской армии была доведена до 500 тыс. человек. Только в Польше было дислоцировано 120 тыс. солдат. Укреплялись береговые линии, спешно достраивались и покупались военные суда.

Масштабы военных приготовлений свидетельствовали о том, что речь шла не об обычных военных демонстрациях, которыми нередко отвечают на рост дипломатической напряженности. В русских военных сферах военную опасность восприняли как подлинную реальность. Это подтверждалось и снаряжением двух эскадр, которые направлялись в Соединенные Штаты.