В борьбе с попытками создания единого фронта против СССР

Империалисты во что бы то ни стало не хотели допустить еще большего укрепления первого в мире социалистического государства. В 1925 г. они развили лихорадочную дипломатическую деятельность, стремясь сколотить антисоветский блок с участием Германии. Вовлекая ее в западный союз, США, Англия и Франция намеревались сорвать налаживавшееся советско-германское экономическое сотрудничество, навязать Германии обязательства участвовать в антисоветских акциях.

Чичерин не раз обращал внимание на опасность создания единого фронта империалистических государств против СССР и в этой связи призывал постоянно крепить единство и сплоченность трудящихся масс Советского Союза. "...Единство и сплоченность, - говорил он в своем докладе на III сессии ЦИК СССР 3 марта 1925 г., - дается только сознательностью, которая в свою очередь дается только распространением в широких массах идей ленинизма.

Идеи ленинизма - вот та наша идейная спайка, которая является нашей величайшей силой и благодаря которой нам не страшны никакие замыслы врагов.

Вот наш оплот, вот наша надежда на будущее время. В этом отношении идеи ленинизма и их распространение в массах имеют величайшее дипломатическое значение, ибо они являются той силой, которая делает нас скалой, о которую разбиваются замыслы наших врагов".

В октябре 1925 г. представители Англии, Франции, Германии, Италии и Бельгии собрались на конференцию в швейцарском городе Локарно и заключили там так называемый гарантийный пакт. Этим договором оформлялся военный сговор империалистов, активно поддержанный Соединенными Штатами, против республики Советов.

Советская дипломатия, внимательно следившая за ходом этих переговоров и вовремя распознавшая замыслы западных держав, предприняла ряд эффективных мер по обеспечению мира.

В своих речах, заявлениях и интервью Г. В. Чичерин разоблачал антисоветский сговор империалистов. Большое значение имели и его личные встречи и переговоры с руководителями ряда европейских государств.

Летом 1925 г. Чичерин серьезно заболел и в течение месяца был прикован к постели, однако работы не прекращал. "Мне в теперешних условиях очень трудно работать", - писал он. По его настоянию из Пекина был вызван полпред Л. М. Карахан, который должен был взять на себя часть дел по НКИД, в первую очередь руководство восточными делами, которые хорошо знал. В конце сентября, когда Чичерину стало немного лучше, врачи рекомендовали ему продолжить лечение за границей. Воспользовавшись этой поездкой, Чичерин по поручению Советского правительства посетил столицы некоторых европейских государств.

Первую остановку Георгий Васильевич сделал в Варшаве. Приезд советского наркома вызвал огромный интерес там. Советский полпред в Польше Войков сообщал в НКИД, что прием, оказанный здесь Чичерину, "по своей торжественности и тому особому настроению, которое было у всего польского общества", превзошел все ожидания. Корреспондент краковской газеты "Час" Смаржевский сообщал из Варшавы: "Столице Польши есть о чем говорить: Чичерин концентрирует на себе все внимание ее жителей".

Столь теплый прием объяснялся, во-первых, заинтересованностью польских промышленных кругов в контактах с Советским Союзом, рассчитывавших благодаря этому ослабить экономический кризис в своей стране. Во-вторых, ряд известных политических деятелей видели в развитии добрососедских отношений с СССР залог мира в Восточной Европе. Однако эти стремления дальновидных общественных, политических и экономических кругов не разделялись правящей кучкой тогдашней Польши.

Чичерин считал необходимым использовать все усиливавшееся в польском обществе настроение в пользу сближения с Советским Союзом. В своем выступлении перед журналистами в Варшаве Георгий Васильевич сказал:

- Проезжая Варшаву, я был чрезвычайно рад возможности задержаться здесь на несколько дней, чтобы путем личного свидания и непосредственных разговоров с руководителями польской политики содействовать устранению известных недоразумений в наших отношениях и создать несколько твердых опорных пунктов для дальнейших дипломатических переговоров, имеющих целью прочное сближение между нашими государствами.

Чичерин подчеркивал большое значение для международных отношений делового сотрудничества Советского Союза и Польши. "Насколько конфликты между нашими странами отражались глубочайшим образом на всем положении Европы, - говорил он, - настолько же прочное сближение между нами должно, естественно, чрезвычайно глубоко влиять на всю международную конфигурацию сил и отношений". Встречаясь с государственными деятелями, Георгий Васильевич обсуждал перспективы советско-польских отношений и разъяснял точку зрения Советского правительства на Локарнский пакт. О своей беседе с Скшиньским, министром иностранных дел, Г. В. Чичерин говорил: "На словах он был очень спокоен относительно Локарно, и некоторые мои объяснения, по-видимому, раскрыли перед ним непредвиденные им опасности".

Особое значение имел визит Г. В. Чичерина в Берлин. Там он вел переговоры с рейхсканцлером Лютером и министром иностранных дел Штреземаном о расширении политического и экономического сотрудничества между СССР и Германией. Благодаря настойчивости и гибкости, проявленным Чичериным в ходе переговоров, был окончательно согласован текст советско-германского экономического договора, который стороны подписали 12 октября 1925 г. в Москве.

Заключение этого договора в самый разгар работы Локарнской конференции означало большую победу советской дипломатии. Попытки империалистических держав изолировать Советский Союз вновь были сорваны.

Беседы Чичерина в Берлине привлекли внимание мировой печати. Английские и французские газеты, не проявлявшие вначале повышенного интереса к поездке советского наркома, вскоре всполошились и стали писать о "значительном успехе" переговоров Чичерина, о том, что он незримо присутствует в Локарно в качестве "неожиданного партнера".

Завершив важные переговоры с немцами, Чичерин по совету врачей поехал лечиться в Висбаден. Французские власти, осуществлявшие тогда контроль над областью, где находится этот курорт, обещали принять необходимые меры для спокойствия и безопасности советского наркома. Об этом Чичерину еще в Москве сообщил французский посол Эрбетт.

"Только попав в здешнее стоячее болото, без обычных стимулов извне, я вижу, до какой степени я разбит и переутомлен", - пишет Георгий Васильевич из Висбадена в Москву. Хотя врачи предписали "полный покой, отдых и отсутствие забот", однако и здесь он не смог выполнить их советов. Каждый день к Чичерину прорываются разного рода визитеры, особенно трудно было отбиться от германских, английских, французских и американских журналистов, специально приезжавших в Висбаден для встречи с ним.

Одновременно он ведет большую переписку с Москвой, обсуждая насущные вопросы советской внешней политики. Лечение и интенсивная работа занимали все его время. В одном из писем Георгий Васильевич сетовал: "Когда я сидел в Brixton, я начал читать Innes "History of the Britisch Nation" и у меня остались отмеченными страницы и абзац, где я прервал чтение. Теперь я надеялся читать дальше, но мало имеется возможности".

21 октября в Висбаден от французского премьера Пенлеве прибыл посланец Рехтзамер, который привез Чичерину письмо с приглашением посетить Париж для продолжения начатых в Берлине три года назад переговоров и выработки согласованных решений по спорным вопросам. По его словам, премьер считал, что поездка Чичерина в Варшаву "сильно облегчила положение, вызвала detente" (разрядку) во франко-советских отношениях.

В ответном послании Чичерин приветствовал инициативу Пенлеве, ибо она соответствовала желанию Советского правительства договориться с Францией по всем вопросам, интересующим обе страны, и ускорить, насколько возможно, их решение.

Еще в 1922 г., при первой встрече с Чичериным в Берлине, Пенлеве высказал свою точку зрения на перспективы франко-советских отношений. В письме к советскому полпреду в Париже Л. Б. Красину (апрель 1925 г.) Чичерин следующим образом передавал мнение Пенлеве о значении Советского Союза для безопасности Франции в будущем: "Когда Германия снова окрепнет, она будет грозить опасностью самому существованию независимой Франции, и тогда Советская республика с ее стремлением помогать угнетенным и угрожаемым народам будет являться защитой существования Франции от воскресшей к этому моменту милитаристской Германии".

7 ноября 1925 г. Чичерин присутствовал на приеме в полпредстве в Берлине. Там он беседовал с британским послом д'Аберноном об отношениях между СССР и Англией. Чичерин сказал, что их улучшение может наступить лишь в результате разрешения спорных вопросов, а для этого надо начать переговоры, к которым советская сторона готова в любой момент. Д'Абернон не ответил ничего определенного, а "только спрашивал и изредка отзывался незнанием видов своего правительства".

9 ноября Чичерин вернулся в Висбаден.

В тот же день советский полпред в Турции сообщил в НКИД, что ее правительство передало приглашение Чичерину посетить страну, подчеркивая, что визит весьма желателен как демонстрация в ответ на Локарно. Стоящие вне Локарнского соглашения государства должны поставить вопрос о том, насколько это соглашение направлено против них.

Турецкому правительству сообщили, что по состоянию здоровья Чичерину трудно совершить такое длительное путешествие. Состоялась договоренность о встрече Чичерина с турецким министром во Франции.

В конце ноября 1925 г. Г. В. Чичерин выехал для продолжения лечения на юг Франции. Отъезд проходил в обстановке исключительной секретности. Дело в том, что в ноябре Чичерин получил несколько анонимных писем с предупреждением о готовящемся на него покушении. Нельзя было пренебрегать такими сообщениями, да и сам Георгий Васильевич чувствовал присутствие каких-то подозрительных личностей. Как подтвердилось позднее, принятые меры предосторожности помешали белогвардейцам осуществить их преступный замысел в отношении советского наркома.

26 ноября в Париже состоялось свидание Чичерина с Пенлеве. В тот же день он встретился с министром иностранных дел Брианом и генеральным секретарем МИД Франции Бертело.

Закончив курс лечения на юге Франции, Г. В. Чичерин 11 декабря вновь прибыл в Париж для продолжения переговоров. Там Георгий Васильевич встречался со многими видными государственными деятелями - Эррио, де Монзи и др. "Я чрезвычайно удовлетворен результатами бесед, которые я имел с руководителями французской политики, а также с многочисленными видными представителями различных слоев общества", - заявил 15 декабря Георгий Васильевич на пресс-конференции в советском полпредстве в Париже. Он также вновь подчеркнул, что "одной из главных основ нашей политики является стремление к миру и желание содействовать его упрочению", что "никакая иная политика для нас невозможна, так как нам нужен мир для достижения главной цели нашей - экономического возрождения страны".

В результате этих встреч была достигнута договоренность провести советско-французские переговоры об урегулировании спорных вопросов между обеими странами.

В условиях, когда буржуазная пропаганда на все лады расхваливала Локарнское соглашение как "пакт мира", изображая СССР смутьяном среди миротворцев, Г. В. Чичерин делал все, чтобы разоблачить эту ложь. Надо было разъяснить массам и сбитым с толку общественным и политическим деятелям Запада цели и задачи миролюбивой политики Советского государства.

Чичерин подчеркивал в интервью корреспонденту английской газеты "Обсервер" Фарбману, что Советский Союз готов непосредственно урегулировать свои разногласия с другими правительствами. Именно СССР первым выступил после войны за разоружение и готов отказаться от своей армии и от военной промышленности, если полное разоружение будет всеобщим, и окажет поддержку любой попытке даже частичного разоружения.

В конце пребывания во французской столице Чичерин вел переговоры с министром иностранных дел Турции Тевфиком Рушдибеем, специально приехавшим для этого в Париж. Они завершились подписанием 17 декабря договора о дружбе и нейтралитете между СССР и Турцией.

Договор с Турцией был первым из пактов о нейтралитете, заключенных Советским Союзом со своими соседями. В письме в Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 января 1926 г. Чичерин отмечал: "Подписанный в Париже договор с Турцией о ненападении и неучастии во враждебных комбинациях является образцом мирной политики, рассчитанной на дружественные отношения".

По пути из Парижа в Москву Чичерин на несколько дней остановился в Берлине. Во время встреч с министром иностранных дел Штреземаном, статс-секретарем Шубертом, послом в Москве Брокдорфом-Ранцау и другими государственными деятелями и дипломатами он обсуждал перспективы отношений между двумя странами в связи с подписанием Германией Локарнского договора, а также вопрос о заключении политического договора, предложенного Чичериным от имени Советского правительства в беседе с послом Брокдорфом-Ранцау еще в декабре 1924 г.

Возвращаясь на Родину после трехмесячного пребывания за границей, Чичерин по приглашению правительства Литвы и Латвии посетил также Ковно и Ригу. Его переговоры с руководящими деятелями способствовали улучшению отношений между СССР и этими прибалтийскими государствами.

По приезде в Москву Г. В. Чичерин принял участие в работе XIV съезда партии, на котором был избран в члены ЦК ВКП(б).

В 1926 г, советская дипломатия закрепляла и расширяла достигнутые успехи. Империалистической политике сколачивания антисоветских блоков СССР противопоставляет курс на заключение договоров о ненападении и нейтралитете.

7 января 1926 г. Георгий Васильевич телеграфировал полпреду СССР в Персии К. К. Юреневу о том, что в Москве "признано желательным заключение с Персией договора, аналогичного советско-турецкому". Советское правительство выражало готовность подписать такие же договоры и с другими государствами, в частности с Польшей, Латвией, Финляндией.

Усилия советской дипломатии не были безуспешными.

24 апреля 1926 г. советский полпред Крестинский и министр иностранных дел Штреземан подписали в Берлине договор о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией. В телеграмме Штреземану по поводу этого важного события Чичерин писал: "Я рад возможности констатировать, что беседы, которые я имел в прошлом году с рейхсканцлером и Вами, привели к положительному и крайне удовлетворительному результату. Мы рассматриваем наш договор как инструмент мира, который должен способствовать укреплению мира во всем мире. Дух Рапалло продолжает жить в этом договоре и оказывает благотворное влияние на общую обстановку".

Советско-германский договор вызвал резкое недовольство в реакционных кругах Лондона и Парижа. Правая печать Англии и Франции упрекала германское правительство в измене "духу Локарно".

Важное значение для стабилизации положения в Восточной Европе имело подписание Чичериным в Москве 28 сентября 1926 г. советско-литовского договора о ненападении.

Заключенные Советским Союзом договоры о ненападении и нейтралитете являлись крупным вкладом в дело сохранения мира и обеспечения международной безопасности. Они срывали попытки империалистов втянуть во враждебные СССР блоки окружавшие его страны.

Вместе с тем Советский Союз предпринимал дальнейшие усилия для нормализации и развития отношений с крупными капиталистическими государствами. В частности, Чичерин и другие советские дипломаты неоднократно в разных формах и по различным поводам заявляли об искреннем желании СССР улучшить отношения с Англией, проводившей в то время откровенно антисоветский курс. Однако ее правительство не ответило на эту инициативу. "Мы протягиваем Англии руку миролюбия, - говорил Чичерин, - но эта рука повисает в воздухе".

Осенью 1926 г. в Лондон прибыл назначенный туда полпредом еще год назад Л. Б. Красин (тяжелое заболевание долго задерживало его отъезд к месту назначения). Георгий Васильевич, высоко ценивший этого талантливого дипломата, написал ему теплое письмо: "Радостно приветствую Ваше возвращение к Вашей деятельности вообще и, в частности, к Вашей уже испытанной лондонской работе. (Л. Б. Красин работал в Англии еще в начале 20-х годов. - Авт.) Надеюсь, что улучшение Вашего здоровья будет длительным и окончательным на долгое время. Искренне и горячо желаю Вам здоровья и продолжения Вашей блестящей деятельности. В Лондоне Вы, так сказать, сломали больше всего копий в нашей борьбе. Вы там встречаете лично Вам симпатизирующую среду. Все лондонцы постоянно говорили о прекрасном отношении к Вам местного общества. Для СССР обстановка в данный момент крайне тяжела, но Ваши лондонские связи и имеющиеся к Вам симпатии до некоторой степени облегчат Вашу тяжелую работу..."

В конце лета 1926 г. болезнь Георгия Васильевича вновь обострилась. "Расшатанность моего здоровья принимает все более осязательные формы", - говорил он в августе 1926 г. Ему пришлось взять длительный отпуск для лечения за границей.

Узнав о предстоящей поездке Чичерина в Западную Европу, турецкое правительство повторило свое приглашение. И на этот раз из-за болезни Георгий Васильевич не смог принять его. Однако стороны решили, что в Одессе Чичерин встретится с турецким министром иностранных дел Рушди.

В день отъезда, 9 ноября, Чичерин направил всем советским полпредам за границей телеграмму, где о предстоящем свидании с Рушди писал: "Это - акт вежливости, в котором проявляются тесные дружественные отношения между нашими странами, заинтересованными в сохранении мира и поглощенными работой внутреннего восстановления".

О том, в какой атмосфере проходил визит турецкого министра в Одессу, рассказал очевидец этого события командир эсминца "Незаможник", впоследствии посол СССР, К. К. Родионов.

"Тевфик Рушди вместе с семьей (женой и дочерью) должен был прибыть в Одессу на крейсере "Гамидие". В соответствии с международными обычаями для встречи турецкого военного корабля было решено срочно направить из Севастополя эсминец "Незаможник".

В то время он стоял на ремонте, и надо было за 36 часов собрать механизмы, все привести в надлежащий вид и успеть в Одессу до прихода "Гамидие". Экипаж с честью выполнил нелегкий приказ. За несколько часов до прибытия из Москвы Чичерина "Незаможник" уже стоял на Одесском рейде. Георгий Васильевич придавал особое значение присутствию эсминца при встрече турецкого министра. Поэтому одним из первых его вопросов на вокзале был: "Успел ли прийти советский военный корабль?" (ради курьеза заметим, что секретарь НКИД прежде всего спросил тогда одесских представителей на вокзале, есть ли букеты цветов для жены и дочери Рушди).

Прием турецких гостей в Одессе был подробно описан в газетах. Жители, власти города и республики, военные моряки "Незаможника" оказали им исключительное внимание. Визит вылился в яркую демонстрацию дружбы двух стран. Особенно запомнилось выступление Чичерина и Рушди на приеме, устроенном в честь турецких моряков. На официальных встречах, где гости были во фраках, Чичерин неизменно появлялся в военной форме с четырьмя ромбами в петлицах (высшая воинская категория того времени). После отъезда турецких гостей Георгий Васильевич посетил "Незаможник", поблагодарил экипаж за проделанную работу и рассказал морякам о международных событиях, отвечал на их вопросы".

Турецкий министр находился в Одессе с 12 по 14 ноября 1926 г. В беседе с представителями советской печати 24 ноября 1926 г. по поводу одесского свидания Чичерин сказал: "Я покинул Одессу с чувством глубокого удовлетворения результатами состоявшегося свидания, и я с полной уверенностью могу утверждать, что и турецкий министр иностранных дел был глубоко удовлетворен нашей совместной работой в Одессе".

Как подчеркивал Чичерин, общность интересов, связывающих Советский Союз и Турцию, заключается в том, что для народов обеих стран "обеспечение мирной работы и внутреннего хозяйственного восстановления" является основной задачей. "Дружественные отношения между нашими государствами и договоренность относительно их политических линий носят, таким образом, глубоко мирный характер, - говорил Чичерин. - Мы обсуждаем вопросы, сводящиеся в конце концов к тому, чтобы народы наших обоих государств могли предаваться внутренней мирной работе. Отсюда важность наших дружественных отношений как для СССР, так и для Турции, и этот факт настолько глубоко проник в сознание широких масс и у нас и в Турции, что результатом были те сцены восторженного братания между одетыми в матросские мундиры турецкими крестьянами и советскими военными моряками и красноармейцами, которые в незабвенные одесские дни поразили всех своей искренностью и силой. И советские представители, и турецкий министр со своими спутниками вынесли из одесской встречи самое сильное впечатление от соединявших наши народы глубоких и неразрывных связей".

Поездку в Одессу Чичерин назвал своей "последней работой" перед отпуском.

25 ноября Чичерин прибыл из Москвы в Ленинград. Здесь он встретился с С. М. Кировым, тогдашним секретарем Северо-Западного бюро ВКП(б), выступил на пленуме Ленинградского Совета с докладом о международном положении СССР, побывал в театре оперы и балета. Рано утром 27 ноября Георгий Васильевич на немецком пароходе "Вартбург" выехал из Ленинграда в Германию, куда прибыл 30 ноября.

В тот же день Георгий Васильевич Чичерин приехал в Берлин, а на следующий день снова начались деловые встречи. С 1 по 8 декабря Чичерин ежедневно беседовал с канцлером Марксом, министром иностранных дел Штреземаном, крупными промышленниками, финансистами, дипломатами, журналистами.

Сообщая наркому внешней и внутренней торговли СССР А. И. Микояну о встречах с германскими финансистами и промышленниками, Чичерин отмечал, что все они "проявляли самое лучшее настроение по отношению к развитию наших экономических связей".

Посетили Чичерина в Берлине и американские бизнесмены - А. Гарриман, Робинсон и Гамильтон, направлявшиеся на переговоры в Москву. Об этой встрече Георгий Васильевич писал в Наркоминдел: "Вопрос о возобновлении дипломатических сношений с Америкой стоит безнадежно, не сделано ни шагу вперед. Гамильтон хочет, чтобы мы удовлетворили отдельных претендентов, в частности его, ради подготовки почвы; якобы Келлог это одобряет. Домогательство грубо наивное. Я сказал, что до общего соглашения нельзя выделять отдельные претензии".

6 декабря Г. В. Чичерин выступил с заявлением перед представителями печати в Берлине: "Сравнивая настоящий момент с моим прошлогодним пребыванием в Берлине, - сказал он, - я могу с полной уверенностью утверждать, что за это время наши отношения с Германией укрепились. С той же уверенностью я могу также утверждать, что вообще международное положение Советского Союза заметно укрепилось вопреки всем стараниям враждебных сил. Когда я был в прошлом году в Берлине, переговоры о советско-германском договоре и предоставлении нам германских кредитов находились в подготовительной стадии. В настоящее время оба эти акта большого политического значения стали фактами. Теперь у нас под ногами прочная база для развития наших отношений. Берлинский договор вполне определенно регулирует наши политические отношения, в то время как кредиты означают широкие и прочные экономические связи".

9 декабря Чичерин из Берлина выехал во Франкфурт-на-Майне для прохождения курса лечения в клинике профессора Нордена. Оттуда он сообщал: "Норден убежден, что у меня диабет был уже много лет, но до 1925 года его не замечали".

В этом городе Георгий Васильевич пробыл около двух недель. Визитеров здесь не было, и он перерывы между процедурами мог использовать для небольших экскурсий.

Выздоровление шло медленно. В Москве было принято решение продлить отпуск Георгию Васильевичу в соответствии с указаниями врачей. Ему сообщили, что он может спланировать свое лечение без всякого ограничения во времени.

С начала января Чичерин провел две недели в санатории Баден-Бадена, а с 17 января до 31 марта - в Висбадене. Там он проходил комплексный курс лечения нескольких болезней. "Больше всего я вожусь теперь с истощением и нервозностью, - пишет он доктору Левину в Москву в феврале 1927 г. - Я отдыхал в Висбадене и Hyeres¹ в конце 1925 г., но очень мало. Мои предыдущие заграничные поездки не были отдыхом. С Октябрьской революции работаю по 18-20 часов в сутки. До революции много лет работал как вол непрерывно, за исключением пребывания в лондонской тюрьме. Многолетнее истощение теперь выступило".

¹ (Йер - курортный городок на средиземноморском побережье Франции.)

И в Висбадене, несмотря на интенсивный курс лечения, Георгий Васильевич продолжает много работать. Друзья настаивали, чтобы он меньше занимался делами, которые мешают его лечению. Полпред в Берлине Н. Н. Крестинский убеждал его прекратить работу над корректурой перевода готовившегося тогда к изданию сборника документов "Константинополь и проливы". "Обидно, чтобы Вы тратили силы на это, даже если в Висбадене Ваши силы начнут быстро восстанавливаться", - писал он Чичерину.

Полпредство в Берлине регулярно снабжало его советскими и иностранными газетами и журналами. Он поддерживал постоянную связь с Москвой и был в курсе всех событий.

С конца 1926 г. правящие круги Англии во главе с У. Черчиллем, Биркенхедом, О. Чемберленом начали яростную антисоветскую кампанию, призывая к разрыву торговых и дипломатических связей с СССР. Наша дипломатия делала все, чтобы нормализовать отношения, и предложила Англии целую программу урегулирования взаимных претензий. Однако британское правительство отвергло это и, выдвинув ничем не обоснованные обвинения в нарушении англо-советского договора 1921 г., стало угрожать разрывом дипломатических отношений. Советское правительство разоблачило эти клеветнические измышления.

Чичерин сообщил в Москву, что в Германии многие, не говоря уже о рабочих, приветствовали нашу отповедь Англии. "Если бы мы, немцы, могли так же отвечать!" - таково было общее чувство.

Английские консерваторы прилагали немалые усилия, чтобы сколотить антисоветский блок из буржуазных государств и вовлечь в него Германию и Францию.

В этих условиях Чичерин придавал особое значение развитию связей с Францией и Германией. В своих письмах в Москву он настоятельно рекомендовал: "Чтобы помешать Англии создать антисоветский фронт, надо укреплять отношения с этими двумя странами".

Чичерин мучительно переживал ошибки, которые после смерти В. И. Ленина допускали в ряде вопросов международной политики Рыков и Бухарин. Верный последователь ленинских внешнеполитических принципов, он смело и решительно выступал с критикой неправильных взглядов. Георгий Васильевич резко критиковал Бухарина за то, что своими выступлениями тот мешал налаживанию отношений с Германией.

В письме к Сталину и Рыкову от 11 марта 1927 г. Чичерин предостерегал об опасности недооценки враждебной нам политики Англии и решительно выступил с критикой тех, кто считал, что британские правящие круги не пойдут на разрыв с Советским Союзом и что "английская нота является предостережением не только нам, но и твердокаменным консерваторам, у которых она отобьет охоту (!?) возобновлять кампании в ближайшее время". "Я протестую против этого наивного и вредного самообольщения, - подчеркивал Георгий Васильевич в этом письме. - Москва не должна закрывать глаза на то, что английская кампания против нас продолжается, развивается, идет дальше".

В апреле и почти в течение всего мая 1927 г. Чичерин лечился на курорте Сан-Рафаэль, расположенном на средиземноморском побережье Франции.

...Г. В. Чичерин, который еще в 1923 г. называл Мустафу Кемаля национальным вождем, вынесенным на гребне широким всенародным движением в борьбе против иностранного нашествия, резко критиковал в письме от 6 мая 1927 г. Бухарина за отождествление кемализма с Чжан Цзо-линем и Чан Кай-ши, что "абсолютно нелепо и срывает наши отношения с Турцией". Он писал Бухарину: "Неужели Вам мало портить наши отношения с Германией..."

Закончив курс лечения на юге Франции, Георгий Васильевич перед возвращением в Москву посетил Париж, а затем Берлин.

В Париже, куда прибыл 23 мая, он встретился с главой правительства Пуанкаре, министром иностранных дел Брианом, Эррио, Пенлеве и др. Во время бесед он указывал на опасность враждебных действий Англии против СССР и подчеркивал важность развития советско-французских отношений. "Бриан категорически заявил, - сообщил Чичерин 24 мая в Москву, - что Франция ничем не связана, имеет свою собственную русскую политику, не присоединится в этом конфликте к Англии и будет заботиться о сохранении мира". Бриан заверил Чичерина, что Франция "не будет поддерживать оффензиву Англии".

26 мая Чичерин выехал из Франции в Германию. На следующий день стало известно о разрыве Англией отношений с СССР. Чичерин был прав, когда предупреждал, что Англия не остановится в своих антисоветских действиях.

Правительство СССР решительно осудило этот враждебный шаг британского правительства и подчеркнуло, что он не был неожиданностью для СССР, поскольку давно подготавливался всей политикой консерваторов. Они отклоняли все предложения Советского правительства об урегулировании взаимоотношений путем переговоров.

Из Франкфурта Чичерин писал Сталину и Рыкову 3 июня 1927 г. о том, что в последнее время в ущерб нашим отношениям с Германией был допущен "ряд нелепых инцидентов, срывающих эти отношения". Он возмущался тем, что "теперь, когда ради существования СССР надо укреплять положение прежде всего в Берлине", некоторые товарищи "не находят ничего лучшего, как срывать всю нашу работу выпадами против Германии, портящими все окончательно. Я еду в Москву с тем, чтобы просить об освобождении меня от должности Наркоминдела".

Правящие круги Англии открыто подстрекали на антисоветские выступления другие страны, вдохновляли террористические группы на кровавые провокации. 7 июня 1927 г. в Варшаве русский белогвардеец, польский подданный Б. Коверда выстрелом из револьвера убил советского полпреда П. Л. Войкова. Это злодейское убийство, которым его организаторы преследовали далеко идущие цели, вызвало возмущение во всем мире. Коммунисты Англии сурово осудили британских вдохновителей варшавского преступления. ЦК Коммунистической партии Польши, выражая волю трудящихся всей страны, в телеграмме ЦК ВКП(б) писал: "Преступный акт, совершенный в Варшаве, усилит в пролетарских массах Польши чувство глубокой любви к отечеству пролетариев всего мира - Советскому Союзу и борьбу против угрозы империалистической войны и против фашистской диктатуры Пилсудского".

Советский Союз заявил решительный протест правительству Пилсудского, которое не приняло необходимых мер против преступной деятельности в Польше русских контрреволюционных террористических организаций. Правительство СССР, учитывая антисоветские происки английских империалистов, стремилось не обострять конфликта и урегулировать его мирным путем.

Между тем Англия не оставляла своих попыток вовлечь Германию и Францию в антисоветский блок.

11 июня Чичерин сообщил в Москву о своих беседах с министром иностранных дел Германии Штреземаном, с которым встречался 7, 9 и 10 июня в Баден-Бадене и Берлине. Штреземан, по словам Чичерина, "несколько раз категорически и весьма решительно заверял, что отношение Германии к СССР останется неизменным". В сохранении Германией нейтралитета Чичерина уверял и канцлер Маркс.

Французское правительство тоже заявляло, что не даст увлечь себя на путь разрыва отношений с СССР.

В конце июня 1927 г. Георгий Васильевич вернулся в Москву.

Спустя месяц (29 июля - 9 августа 1927 г.) состоялся Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), где обсуждался вопрос о международном положении. Троцкистско-зиновьевская оппозиция всячески пыталась убедить участников пленума в неизбежности военного столкновения Советского Союза с капиталистическими странами. Последовательные ленинцы, в том числе Г. В. Чичерин, считали, что войну можно избежать. Чичерин дал обстоятельный анализ международного положения СССР. Полемизируя с троцкистами, он приводил убедительные доводы в пользу того, что, если будут использованы факторы, которые противодействуют военному выступлению империалистических держав, можно сорвать антисоветские планы Англии и предотвратить войну.

В резолюции пленума говорилось: "Противодействующими факторами являются, прежде всего, рабочий класс капиталистических стран, борющийся против империалистской войны, а отчасти и мелкобуржуазные слои, настроенные пацифистски и боящиеся войны. Кроме того, буржуазия понимает, что война против СССР, несомненно, развязала бы, рано или поздно, все силы международной революции, и это не может не служить известным сдерживающим моментом при определении сроков нападения на СССР со стороны империализма"¹.

¹ ("КПСС в революциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК", т. III, изд. 8. М., 1970, стр. 466-467.)

Летом и осенью 1927 г. Чичерин вел по поручению Советского правительства переговоры с представителями Ирана. Он успешно завершил их и 1 октября 1927 г. подписал советско-иранский договор о гарантии и нейтралитете.

Осенью здоровье Чичерина снова ухудшилось. Врачи рекомендуют постельный режим, но отдыхать было некогда. "Моя работа, - писал он Карахану, - дает мне возможность отдыхать только несколько часов".

Так закончился 1927 год.