Во главе совета министров - в разгар революции

Витте всегда рассматривал международные проблемы как часть общей политики, направленной к утверждению величия России. В период высшего подъема революции (а в его понимании - "полной смуты") он стремился подчинить внешнюю политику главной цели - "успокоению", сохранению единства страны и спасению основ самодержавия, что не исключало, а, напротив, предполагало проведение реформ.

В интересах подавления революции нужно было, как ему представлялось, добиться скорейшей стабилизации положения на Дальнем Востоке, которая позволила бы в короткий срок вернуть армию из Маньчжурии и получить за границей крупный заем^*. К этим ближайшим задачам, диктовавшимся узкоклассовыми интересами, примыкала еще одна, имевшая более широкое звучание и рассчитанная на перспективу,- обеспечить России длительный покой во внешних сношениях, необходимый для залечивания ран, экономического роста и осуществления внутренних преобразований.

^* (См. Глинский Б. Указ. соч.// Исторический вестник.- 1915.- № 12.- Т. CXLII.- С. 896. )

О первой из них Витте позднее писал, что после 17 октября принял управление "без войск": "Вся беда, с точки зрения укрепления правительства и охраны престола, заключалась в том, что не было в России войска, так как армия более нежели в миллион человек находилась за Байкалом, а находившаяся в России была дезорганизована и сосредоточивалась на окраинах и в Петербурге и его окрестностях". Отсюда возникала задача "вернуть из Забайкалья армию"^*. Необходимой предпосылкой к этому служило улучшение отношений со вчерашним противником, а также с Китаем. На обратном пути из Портсмута он говорил Коростовцу: "Я теперь начал сближение с Японией, нужно его продолжить и закрепить договорами - торговым, а если удастся, то и политическим, только не за счет Китая, чтобы иметь спокойствие и безопасность на этом фронте. Конечно, прежде всего следует восстановить взаимное доверие"^**.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 95 - 96. )

^** (Коростовец И. Я. Указ. соч.- С. 180. )

Не менее насущной виделась Витте финансовая задача. По его словам, "для того, чтобы Россия пережила революционный кризис и дом Романовых не был потрясен", требовалось помимо возвращения армии "добыть посредством займа большую сумму денег, так, чтобы не нуждаться в деньгах (то есть в займах) несколько лет", причем сделать это до созыва, вероятно, "неуравновешенной" Государственной думы. Такой громадный заем он считал возможным совершить "лишь при главенстве Франции", а это, в свою очередь, обусловливало необходимость уладить "Мароккский вопрос на Алжезирасской конференции"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 219 - 220.)

Выгодность для быстро крепнущей России избегать "военных компликаций" была одной из магистральных идей Витте на протяжении всей его государственной деятельности. Тем более необходимой казалась ему длительная передышка в международных делах после неудачной русско-японской кампании. Он говорил Коростовцу при возвращении из Портсмута, что "России воевать нельзя, не упрочив внутреннего порядка, а на это пойдут многие годы"^*.

^* (Былое.- 1918.- № 12.- С. 180. )

В Азии Витте предвидел изменение отношений с Англией и даже подумывал о возможности соглашения с ней ("ведь Россия потеряла свою боеспособность и не опасна на многие годы, и за Индию англичанам бояться не приходится"). Перспективы соглашения вызвали, правда, у него сомнение ("слишком у нас были противоположные интересы, а англичане не привыкли отказываться от своих планов"). В Европе и на Балканах, считал он, "нам необходима поддержка Германии, и без солидарности с ней не обойтись"^*. Так вырисовывались контуры политики дипломатического обеспечения безопасности России на всем протяжении ее границ, воспринятой позднее А. П. Извольским.

^* (Там же.- С. 180 - 181. )

Намечавшейся Витте осторожной линии не откажешь в предусмотрительности. Первый министр считал необходимым проводить ее всерьез и надолго (он писал о 20 - 25 годах полного спокойствия во внешних делах), не опасаясь временных отрицательных последствий: "Мы не будем играть мировой роли,- ну, с этим нужно примириться. Главное, внутреннее положение,- если мы не успокоим смуту, то можем потерять большинство приобретений, сделанных в XIX столетии"^*. В таком подходе коренилось неизбежное в будущем расхождение с позицией более авантюристической части господствующих классов. Впрочем, до времени, когда конфликт направлений в правящих кругах приобрел реальное очертание, Витте у власти не удержался. История отпустила первому председателю Совета министров России всего полгода.

^* (Переписка Витте с Куропаткиным в 1904 - 1905 гг.- С. 80. )

Уяснив кардинальные внешнеполитические задачи, Витте стремился активно содействовать их решению. При этом ему приходилось преодолевать сопротивление царя, предпочитавшего рассматривать международные вопросы с глазу на глаз с руководителями соответствующих министерств, и традиционную межведомственную разобщенность. Указ о Совете министров от 19 октября был сформулирован таким образом, что фактически изымал МИД, Военное и Морское министерства из-под контроля этого коллегиального органа и его председателя. Витте приходилось изыскивать "зацепки" в праве Совета министров рассматривать дела, имеющие общее значение или касающиеся нескольких ведомств, использовать свою функцию представлять правительство перед "верховной властью". Он начал ту борьбу за сосредоточение в руках председателя Совета министров руководства всей исполнительной властью, которую позднее продолжил П. А. Столыпин.

Реальный вклад Витте в решение различных внешнеполитических задач был неодинаков. Наибольшее влияние оказал он на получение заграничного займа, и это объяснялось рядом обстоятельств. Витте был признанным авторитетом в финансовых вопросах, располагал большим опытом и давними связями, наконец, он по поручению царского правительства начал переговоры о займе еще до своего нового назначения: провел предварительный зондаж, определил желательный круг участников, а в октябре выступил инициатором отсрочки соглашения. Министром финансов в правительстве Витте стал И. П. Шипов - один из его старых сотрудников. К тому же ведомство финансов было в значительной мере подконтрольно Совету министров и его председателю.

Решив в середине октября отсрочить соглашение о займе, Витте рассчитывал на улучшение внутреннего положения, укрепление позиций правительства и в результате на более выгодные условия сделки. Первоначальная реакция на Манифест 17 октября за границей как будто оправдывала его предположения. Европейская биржа ответила повышением курса русских ценных бумаг. Однако уже со второй декады ноября ситуация на международном денежном рынке вновь изменилась в худшую сторону, и финансовые обозрения французской "Тан" запестрели предсказаниями, что "не может быть и речи о русском займе раньше нескольких месяцев", во всяком случае, "до того времени, когда петербургское правительство осознает свою силу и свою прочность"^*.

^* (Романов Б. А. Указ. соч.- С. 610. )

Оказалось, что ни посулы царского манифеста, ни дальнейшие маневры правительства Витте с целью сговора с либеральной буржуазией, ни широко практиковавшиеся одновременно репрессивные меры не смогли остановить революционный подъем в России. В декабре он достиг апогея. Чрезвычайную остроту приобрел, в частности, финансовый вопрос. 2 декабря ЦК большевистской партии, Петроградский Совет рабочих депутатов, Главный комитет Всероссийского крестьянского союза и ряд других партий и организаций левого блока выступили с призывом ускорить крах царизма, лишив его доходов: не платить налогов и податей, изымать вклады из сберегательных касс, не допускать уплаты государственных долгов по займам, "которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом"^*.

^* (Высший подъем революции 1905 - 1907 гг. Вооруженные восстания. Ноябрь - декабрь 1905 г. Документы и материалы.- Ч. 1.- М., 1955.- С. 25 - 26. )

Правительство ответило на "финансовый манифест" революционно-демократических организаций новыми репрессиями. Одновременно собрался Комитет финансов, признавший, что "началась паника среди капиталистов и они стали сбывать деньги за границу". Витте охарактеризовал возникшую дилемму так: "...Если удастся в ближайшие месяцы побороть революцию, финансы, может быть, выдержат; если же смута будет продолжаться, придется остановить размен кредитных билетов на золото, и это будет апогеем наших бедствий"^*.

^* (Романов Б. А. Указ. соч.- С. 611 - 612. )

На заседании выяснилось, что не только нет возможности откладывать иностранный заем до лучших времен, но лишь срочное его совершение способно проложить путь к изменению внутренней ситуации. Прежний расчет Витте оказался ошибочным, и он со всей энергией взялся за ускорение операции. Решено было немедля направить в Париж и Берлин Коковцова с предоставлением ему полномочий на заключение сделки. Витте телеграфировал о предстоящей миссии банкирам Мендельсону и Нецлину, чтобы условиться о месте и времени их встречи с эмиссаром царского правительства^*. Первоначально он намеревался также обратиться за содействием к парижскому и лондонскому Ротшильдам, но предварительная разведка через А. Г. Рафаловича показала бесперспективность такой апелляции.

^* (Русские финансы и европейская биржа.- М.-Л., 1926.- С. 230. )

Витте снабдил Коковцова рекомендательными письмами к главе французского кабинета и министру финансов Рувье и германскому канцлеру Бюлову. Первому из них он писал о необходимости для восстановления порядка в России преодолеть финансовый кризис, который, гибельно действуя на экономическое положение страны, неизбежно распространится и за ее пределы. Он выражал надежду на могущественную поддержку Франции, столь же необходимую для блага России, "как и для взаимной пользы обоих народов, соединенных в одно общее целое, во имя мира и культуры". Председатель Совета министров взывал, таким образом, как к союзным связям, так и к собственным интересам французских заимодавцев. В письме Бюлову Витте касался восстания в Москве и намекал на опасность распространения пожара на соседние консервативные империи^*. Коковцов получил также устные указания царя и Витте представить финансовое положение России "в его неприкрашенной форме и не стесняться изложением неизбежных его последствий как для самой России, так и не менее того для заинтересованных кругов за границей"^**.

^* (Там же.- С. 230 - 231. )

^** (Романов Б. А. Указ. соч.- С. 613. )

Необходимые меры были приняты и по дипломатическим каналам. Франция желала заручиться обязательством помощи от России на конференции по марокканским делам. Царское правительство, не уклоняясь от поддержки по существу, хотело сохранить за собой известную свободу маневра, нужную для поддержания хороших отношений с обеими участницами спора. Различие подхода четко обрисовалось при объяснении Витте с французским послом. М. Бомпар заявил, что его правительство рассчитывает "на твердую поддержку в Алжезирасе". Голос русского делегата, сказал он, "обеспечит нам успех и укрепит франко-русский союз, если будет всегда открыто выступать на нашей стороне". "Нет ничего более опасного, чем подобное поведение нашего делегата,- возразил Витте.- Конечно, он будет вас поддерживать, но не в такой форме, какую вы указали". И далее пояснил, что русский представитель должен осторожно содействовать примирению сторон^*. Последующие настояния Франции побудили царскую дипломатию пойти на уступки, но в инструкции первому делегату России на конференции А. П. Кассини, составленной в конце ноября, еще прослеживалась некоторая двойственность. Теперь ради успеха миссии Коковцова приходилось выбирать более прямолинейную тактику. Витте, руководивший по телеграфу действиями статс-секретаря, пошел на это.

^* (См. Розенталь Э. М. Дипломатическая история русско-французского союза в начале XX века.- М., 1960.- С. 177. )

Коковцов решил начать переговоры с более важной для успеха займа Франции. В Париже с 21 по 29 декабря он встречался с французскими банкирами, министром финансов Рувье и апеллировал к президенту Лубе. Он просил о срочной ссуде в 800 или по меньшей мере 500 - 600 млн. франков. Рувье при первой же встрече настойчиво заговорил о предстоящей конференции по вопросу о Марокко, и у Коковцова не осталось сомнений, что успех его трудного поручения может быть значительно облегчен обещанием поддержки там Франции против Германии. Витте доложил об этом Николаю II и уже 22-го сообщил в Париж царское соизволение передать Рувье, что "императорское правительство окажет моральную поддержку в смысле влияния на германское правительство". Он присовокупил к этому готовность царя "в виду дружественных и союзнических отношений... всегда оказывать поддержку французскому правительству"^*.

^* (Русские финансы и европейская биржа.- С. 239 - 240. )

Но даже личное ручательство Николая II не удовлетворило парижский кабинет: видимо, оно показалось недостаточно конкретным. Рувье, как сообщал Коковцов, хотел иметь уверенность не просто в общем благожелательном отношении России, но и в том, что в любой острый момент переговоров позиция французского делегата будет поддержана русским. На Кэ д'Орсе родилась также идея личного обращения царя к Вильгельму II с просьбой не обострять кризис и с напоминанием о действенности союза с Францией. Соответствующий демарш был предпринят в Петербурге. "Французское правительство,- сообщал Витте Коковцову,- пользуясь переговорами о займе, всячески старается понудить нас их поддержать не только на Марокканской конференции, но и непосредственно у германского императора"^*.

^* (См. Розенталь Э. М. Указ. соч.- С. 179; Русские финансы и европейская биржа.- С. 247. )

Между тем на переговорах о займе прогресса не наблюдалось. Французские банкиры единогласно и решительно заявляли о полной невозможности немедленной операции, будь то в долгосрочной или хотя бы краткосрочной форме. Они ссылались на недоверие публики к внутреннему положению России и опасность столкновения с Германией из-за Марокко. Сам Рувье признал, что заем окажется возможным, только если в России наступит спокойствие и разрешится марокканский вопрос - не раньше чем месяца через два. В такой ситуации у участников возникла идея во избежание срыва переговоров условиться об авансе примерно в 100 млн. рублей (375 млн. франков) в счет будущего займа.

Получив информацию об этих перипетиях, Витте высказал мнение, что опасность марокканского кризиса преувеличена и германский император никогда не пойдет на войну по такому поводу. Он даже брался добиться успокоительного заявления со стороны Германии, если бы в результате можно было немедленно заключить заем. Председатель Совета министров выражал также надежду на постепенную, по крайней мере в ближайшие месяцы, нормализацию обстановки внутри страны. Если приведенные доводы все же не подействуют на французов, он считал возможным согласиться на аванс не меньше чем в 100 млн. рублей на двух условиях: а) в дальнейшем парижские банкиры не откажутся от займа, коль скоро марокканский вопрос получит благоприятное решение, а положение дел в России не ухудшится; б) выплата по краткосрочным обязательствам России в Германии будет отсрочена хотя бы на полгода^*.

^* (Русские финансы и европейская биржа.- С. 241 - 242. )

Этот минимальный, с точки зрения Витте, вариант Коковцову удалось реализовать: он получил аванс в Париже и договорился с банкирским домом Мендельсона о переучете краткосрочного русского займа. Предоставленная помощь позволила царизму продержаться и избежать финансовых потрясений в самый трудный для него период революции. Но полученных средств могло хватить только на несколько месяцев, что вынуждало Петербург уже в ближайшее время возобновить переговоры о крупном займе.

Меньшими, чем в финансовой области, возможностями располагал Витте для влияния на дипломатию, призванную обеспечить возвращение армии и укрепить международное положение России. Здесь он имел основания рассчитывать на поддержку Ламздорфа, проверенную годами совместной работы. В представлении Витте тот "проводил всегда честно и мудро политику миролюбивую" и шел рука об руку с ним в дальневосточных делах^*. Личное знакомство председателя Совета министров со многими зарубежными политиками, дипломатами, журналистами позволяло ему в нужных случаях использовать также полуофициальные и неофициальные каналы.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 282; Т. 3.- С. 123. )

Весомый вклад в дальневосточное урегулирование был внесен Витте в Портсмуте. Но он отдавал себе ясный отчет, что условия мира представляли пока фундамент, на котором еще предстояло воздвигнуть здание новых отношений. Портсмутский договор носил в известном смысле прелиминарный характер. По оценке Витте, он "составлен был в общих выражениях, причем многих вопросов уполномоченные вовсе не касались, чтобы не усложнять дела"^*. Решение других лишь намечалось, и по ним предстояли дополнительные переговоры и соглашения. Это оставляло простор для различных толкований документа и при отсутствии примирительного подхода таило опасность коллизий.

^* (Красный архив.- 1924.- Т. 7.- С. 13. )

По мнению Витте, распутать дальневосточный узел помогло бы сближение с Японией. В беседах с Ламздорфом после возвращения из Америки он развивал мысль о том, что "для того чтобы установить более или менее прочные отношения с Японией, нельзя ограничиваться Портсмутским договором, нужно пойти далее и установить entente cordiale^* с этой державой, род союзного, но ограниченного договора..."^**.

^* (Сердечное согласие. )

^** (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 470. )

Ламздорфу представлялось, что Витте спешит и недоучитывает резонанса второго англо-японского союза. Он допускал возможность известного сближения с Токио лишь в будущем, если выяснится оборонительный характер этой группировки. Министр иностранных дел намерен был попытаться, не обостряя отношений, улучшить условия мирного урегулирования дипломатическими средствами. Представители другого течения в правящих кругах мечтали о реванше и советовали противопоставить англо-японскому блоку дальневосточную группировку в составе России, Германии, Франции и Соединенных Штатов^*.

^* (См. Игнатьев А. В. Указ. соч.- С. 53. )

Эти разнообразные мнения Витте выслушал уже 21 сентября на межведомственном совещании по вопросам осуществления Портсмутского договора. Там говорилось о важности учитывать англо-японский договор, о необходимости держать в Южно-Уссурийском крае достаточное количество войск в противовес японским силам в Корее, об обеспечении и на будущее стратегической роли КВЖД, о возможности создания укреплений на Тихоокеанском побережье и т. п. В то же время звучали и более умеренные голоса, высказывавшиеся в пользу восстановления правильных договорных отношений с Японией и даже "доверчивых отношений" с ней путем переговоров^*.

^* (См. Красный архив.- 1924.- Т. 7.- С. 12 - 27. )

На фоне наиболее крайних взглядов, к которым охотно прислушивался сам царь, позиция Ламздорфа выглядела осторожной. Она вела, пусть медленней, чем хотелось, к искомой цели прочного русско-японского урегулирования, а в перспективе - к сближению. И Витте со свойственным ему прагматизмом стал поддерживать министра иностранных дел.

Проводимая в соответствии с их подходом линия привела уже в октябре 1905 года к подписанию соглашений об эвакуации войск из Маньчжурии и о порядке уступки Японии ЮМЖД, а в начале следующего года - к восстановлению официальных дипломатических отношений с Токио. Тем не менее еще в феврале 1906 года царский Совет государственной обороны рассматривал международную обстановку на Дальнем Востоке и состояние русско-японских отношении как недостаточно определенные, и сам Ламздорф высказался против "несоответственного ослабления русских военных сил в этой части Азии..."^*. Впрочем, как увидим далее, задержка с возвращением армии была вызвана не столько сохранением неопределенности ситуации в дальневосточном регионе, сколько трудностями иного характера.

^* (Григорцевич С. С. Дальневосточная политика империалистических держав в 1906 - 1917 гг.- Томск, 1965.- С. 109. )

В заботах об обеспечении внешнего спокойствия России и получении международного займа Витте уделял первостепенное внимание русско-французскому союзу, а также отношениям с главными соперниками своей страны - Германией и Англией.

Еще не был окончательно распутан клубок, завязанный договором двух императоров в Бьёрке. На предложение царя повременить со вступлением нового союза в силу Вильгельм II возразил, что не видит к тому оснований, хотя и не исключает возможности редакционных поправок. В том же смысле, как отмечалось, Эйленбург ответил на письмо Витте. Ламздорфу пришлось подготовить специальную дополнительную декларацию к русско-германскому договору, гласившую, что обязательство взаимопомощи, предусмотренное статьей 1, не распространяется на случай войны Германии с Францией. 10 ноября 1905 г. она была наконец отправлена вместе с царским письмом кайзеру.

Вскоре после этого Витте встретился с М. Бомпаром. Разговор коснулся волновавшего посла вопроса о русско-германских отношениях и двойственном союзе. Председатель Совета министров, не раскрывая секрета Бьёркского договора, заявил, что вместе с Ламздорфом спас Францию от больших неприятностей. Ныне с этим покончено, и всякая опасность позади. Попытка Бомпара уточнить, что же угрожало его стране, успеха не имела. Витте заметил лишь, что существовавший замысел не был направлен против самой Франции, но имел бы громадные последствия для Европы, которая 15 лет не знала событий такого значения. Более прямо он ответить не мог, но просил передать свое сообщение Рувье и президенту, добавив, что вопреки некоторым слухам он сам отнюдь не германофил, а убежденный сторонник русско-французского союза^*.

^* (См. DDF.- Se'r. 2.- Т. VIII.- Р. 330 - 332. )

Декларация от 10 ноября не означала полного отказа царского правительства от Бьёркского договора. При желании обеих сторон он мог быть сохранен как антианглийский. Но настойчивое стремление Берлина спасти свой первоначальный замысел - разрушить либо англофранцузскую Антанту, либо двойственный союз - привело в конечном счете к фактическому аннулированию соглашения. Период некоторой неопределенности в русско-германских отношениях длился до тех пор, пока Россия не оказалась вынужденной занять на Альхесирасской конференции откровенно профранцузскую позицию. В течение этих месяцев царская дипломатия охотно играла в почти союзную близость с Германией, в чем Витте принимал личное участие.

По его совету в декабре Николай II наградил Бюлова одним из высших русских орденов за участие в заключении торговой конвенции 1904 года, что выглядело как ответ на награждение Витте кайзером в Роминтене. Коковцов по указанию председателя Совета министров встретился во время берлинских финансовых переговоров с Вильгельмом II и говорил с ним о необходимости единения двух империй ввиду "постоянных волнений" в Европе. Идею объединения континентальной Европы против Америки, Японии и Англии Витте развивал перед новым германским послом В. Шёном^*. К ней обращался он при дальнейших попытках заручиться содействием германского правительства в получении займа.

^* (См. Розенталь Э. М. Указ. соч.- С. 181; GP.- Bd. 21/1.- В., 1927.- S. 198 - 201. )

Потребность в финансовой поддержке из-за рубежа настолько поджимала, что ради нее председатель Совета министров был готов решиться даже на соглашение с "исконным" врагом - Англией. Отсюда его декабрьская инициатива, предпринятая почти одновременно с поездкой Коковцова в Европу.

Сентджемский кабинет, заключив вторично союз с Японией, продолжал неторопливо, но настойчиво готовить почву для размежевания сфер интересов с Россией и последующего сближения с ней. В русских правящих кругах также постепенно усиливалось влияние сторонников урегулирования отношений с Англией. Витте, как отмечалось, сначала серьезно опасался, что ослабленная Россия не сможет добиться выгодных условий сделки. Лишь когда борьба революционных и правительственных сил в стране достигла кульминации, он отбросил колебания.

Замысел Витте состоял в том, что Англия всем своим авторитетом "великой либеральной и коммерческой державы" придет на помощь "партии порядка" в России. За это он, быстро, минуя обычные дипломатические каналы, добьется прочного урегулирования между двумя странами в форме взаимоприемлемого договора. Демонстративная поддержка Англии представлялась ему в виде официального визита в Россию короля, который подписал бы искомое соглашение непосредственно с Николаем II. Подобный жест доверия поддержал бы престиж царского правительства и позволил бы ему добиться большого международного займа.

Стремясь избежать бюрократических оттяжек, Витте просил уже известного читателю английского журналиста Э. Диллона срочно поехать в Лондон и передать его предложение непосредственно министру иностранных дел Э. Грею. 19 декабря Диллон рассказал об этом британскому поверенному в делах С. Спринг-Райсу. Тот посоветовал ему подождать скорого возвращения из Англии посла Ч. Гардинга. Диллон согласился, и началась та самая бюрократическая волокита, которой опасался Витте.

Спринг-Райс не преминул сообщить об инициативе Витте, в которой он не сразу разобрался, своему лондонскому руководству. Ему сначала показалось, что русский премьер хлопочет главным образом о займе в Англии. К такой возможности дипломат относился скептически. Но если бы даже финансовые трудности удалось преодолеть, то деньги потребуется ссудить вперед, а переговоры о соглашении могут затянуться. Спринг-Райс писал, что информировал в общих чертах поверенного в делах Франции А. Бутирона, который высказался против предоставления займа России одной Англией. Сообщение самого французского дипломата свидетельствует, что он лучше уловил замысел Витте и поставил перед Парижем вопрос, не стоит ли оказать содействие англо-русскому сближению^*.

^* (См. BD.- Vol. IV.- Р. 219 - 220; The Letters and Friendships of Sir С Spring Rice.- P. 22, 26, 54 - 56; DDF.- Ser. 2.- T. VIII.- P. 422 - 423. )

Гардинг вернулся через неделю, и Диллон передал ему предложение Витте. На этот раз никакого недопонимания не было: речь шла не об английском займе, а именно о визите короля и заключении соглашения на уровне монархов. 28 декабря Гардинг, уже имевший инструкции Форин оффиса, встретился с председателем Совета министров. Тот изложил свой замысел. Посол сослался на опасности, которым подвергся бы король в "бурлящей" России. Витте не отрицал некоторого риска, но считал, что политический выигрыш обеих сторон оправдывал бы этот риск. Тогда Гардинг высказался откровеннее: если бы даже король разделил эту идею, народ помешал бы ее осуществлению. Разговор закончился безрезультатно, и огорченный премьер сказал одному из своих сотрудников, что с таким человеком, как Гардинг, дела не сделаешь^*.

^* (CM. BD.- Vol. IV.- P. 221; The Letters and Friendships of Sir С Spring Rice.- P. 57 - 61; DDF.- Ser. 2.- T. VIII.- P. 499. )

Не в его привычках было, однако, легко отказываться от задуманного. Узнав, что Эдуард VII намерен посетить Копенгаген, Витте старался уговорить Диллона доставить туда королю свое послание. Он сумел внушить мысль о пользе королевского визита в Россию Николаю II. Наконец, председатель Совета министров нашел союзника в лице посла в Лондоне А. К. Бенкендорфа, приезжавшего в январе 1906 года в отпуск. Бенкендорф стал убеждать Спринг-Райса, что англо-русские "переговоры могли бы начаться в тайне и что соглашение, предварительно тщательно проработанное, могло бы быть окончательно завершено во время личных переговоров между двумя суверенами"^*.

^* (CM. The Letters and Friendships of Sir С Spring Rice.- P. 61 - 64; BD.- Vol. IV.- P. 223. )

Но в Форин оффисе находили, что условия для урегулирования с Россией еще не сложились: положение правительства Витте неустойчиво, и связывать с ним долговременную английскую политику едва ли целесообразно. Царский МИД, в свою очередь, не считал вопрос назревшим, так что председатель Совета министров с его проектом торопил время.

В своих усилиях "спасти Россию" от "смуты" Витте стремился сочетать два метода: заигрывания и сделок с умеренной оппозицией и подавления революционно-демократических сил. В первом случае базой должны были послужить акты, изданные 17 октября. Они содержали целый ряд обещаний ввести гражданские свободы, предоставить Государственной думе законодательные права, преобразовать Государственный совет в частично избираемую верхнюю палату, поставить в России дело реформ, "как в цивилизованном мире".

Председатель Совета министров проявил незаурядные способности по части обещаний и маневров с целью разобщения противостоявших правительству сил, "подманивания" либерально-буржуазных элементов. Карикатуры того времени нередко изображали его в виде ловкого циркача или канатоходца. В. И. Ленин называл Витте ""великим" акробатом". Это, писал он, "министр-клоун по своим приемам, "талантам" и по своему назначению"^*.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 12.- С. 123.)

Тем не менее успехи Витте на поприще "примирителя" оказались в октябре - декабре 1905 года весьма скромными: объективная ситуация оставалась революционной, натиск рабочих и крестьян нарастал, а господствующие классы не проявляли нужной гибкости. Само прошлое известного сторонника и верного слуги самодержавия возбуждало недоверие к нему как к преобразователю. Не удивительно, что здесь Витте уже в самом начале пути поджидали неудачи.

Сразу после вступления на пост первого министра он собрал у себя представителей прессы и обратился к ним с просьбой помочь успокоить общественное мнение. Журналисты в ответ выдвинули целый ряд политических требований относительно свободы печати, амнистии политзаключенным и др. Председатель Совета министров просил оказать доверие своему правительству и дать ему время. Газетчики отказывались верить на слово и хотели немедленных практических доказательств, что кабинет Витте будет следовать новым курсом. Договориться так и не смогли^*. "Демократический" жест не возымел успеха.

^* (См. Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (И - 12).- С. 99 - 106. )

Безрезультатной оказалась и его попытка привлечь в свой кабинет на второстепенные посты "общественных деятелей" октябристско-кадетского толка: Д. Н., Шилова, М. А. Стаховича, А. И. Гучкова, князя Е. Н. Трубецкого и князя С. Д. Урусова. Собственно, принципиальных расхождений между "либеральным бюрократом" Витте и избранными им консервативными либералами не обнаружилось. Последние готовы были разделить программу восстановления "порядка" и проведения реформ. "Вся либеральная буржуазия России, от Гучкова до Милюкова..,- писал В. И. Ленин,- повернула сейчас же после 17-го октября от демократии к Витте"^*. Но сторговаться по конкретным вопросам не удалось, и либералы предпочли уклониться от прямой сделки. Одним из камней преткновения послужило несогласие приглашенных сотрудничать с реакционным царским бюрократом П. Н. Дурново, избранным Витте министром внутренних дел.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 21.- С. 102 - 103. )

В поисках общественной поддержки председатель правительства встретился и с лидером кадетов П. Н. Милюковым. Соглашение не было достигнуто, так как Витте, по свидетельству собеседника, домогался "односторонней" помощи и не шел на ответные уступки. Милюков посоветовал ему ограничиться на первое время "деловым кабинетом" из чиновников, чтобы практическими шагами завоевать доверие "общественности". Витте с преувеличенной горячностью поблагодарил за идею^*. В действительности поддержка либералов нужна была ему именно в тот момент "растерянности власти", "когда в русской жизни, сразу взбудораженной 17-го октября, господствовал полный хаос..."^**. Позднее, после некоторого укрепления позиций правительства, он больше не возвращался к мысли привлечь туда "общественных деятелей".

^* (См. Речь.- 1915.- 5 марта. )

^** (Глинский Б. Указ. соч.- С. 894 - 895. )

"Реформаторство" кабинета Витте в период наивысшего подъема революции проявилось в частичной политической амнистии, временных правилах о печати, попытках сгладить остроту аграрного вопроса и некотором расширении избирательных прав.

3 ноября последовал царский манифест "Об улучшении благосостояния и облегчении положения крестьянского населения", сопровождавшийся двумя указами. Целью этих актов, как видно из текста манифеста, было прекратить "смуты" и "насилия", чинимые крестьянами "в имениях частных владельцев". Практические уступки крестьянству, заимствованные из архивов виттевского Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, оказались ничтожными: несколько облегчались условия покупки земли через Крестьянский банк и увеличивался капитал этого банка, уменьшались, а с 1907 года прекращались выкупные платежи государству, взыскивавшиеся десятилетиями после "великой реформы". Подачки крестьянству оказались бессильными ослабить антипомещичье движение, достигшее в последние месяцы 1905 года высшего накала.

11 декабря, в разгар Московского вооруженного восстания, появился новый закон о выборах в Государственную думу. Проект его был подготовлен чиновником Министерства внутренних дел С. Е. Крыжановским по указанию и под руководством Витте и, по признанию последнего, "исходил из начал Булыгинского закона..."^*. Более либеральный проект разработала группа продолжавших контактировать с правительством "общественных деятелей" в составе Шилова, Гучкова и князя Трубецкого. Существо разногласий заключалось в том, сохранять ли куриальную (сословную) систему выборов или перейти ко всеобщему избирательному праву в двухстепенной форме.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 129. )

Оба проекта рассматривались сначала в Совете министров, а затем на особом совещании под председательством царя. Витте опасался, что при новой системе "в общей массе голосов совершенно растворяются... частные землевладельцы, вся крупная промышленность, наконец, все образованные классы". Он блокировался с крайними реакционерами и даже прибег к содействию архиконсервативно настроенной императрицы Александры Федоровны^*.

^* (См. История СССР с древнейших времен.- Т. VI.- С. 210; Кризис самодержавия в России.- С. 254 - 263.)

Закон от 11 декабря сохранил куриальную систему выборов, прибавив к уже существовавшим категориям избирателей рабочую курию и расширив представительство городской курии. Выборы оставались не всеобщими, не равными и не прямыми. По-прежнему обеспечивалось преимущественное положение помещиков. Делалась также ставка на, как предполагалось, монархически настроенного "серячка-крестьянина". В обстановке подъема революции закон не удовлетворил даже либерально-буржуазную общественность. Партия пролетариата призвала к бойкоту контрреволюционной и недемократической виттевской думы. Черносотенно-дворянские круги нападали на документ за отступления от булыгинского положения о выборах.

Но судьбы страны определялись в тот период не столько отношением классов и партий к реформам "сверху", сколько исходом вооруженной борьбы между правительством и революционным народом. В. И. Ленин писал: "Гражданская война и в октябре, и в ноябре была фактом (а мирные "перспективы" либеральной ложью); выразилась эта война не только в погромах, но и в борьбе вооруженной силой против непокорных частей армии, против крестьян в трети России, против окраин"^*. В декабре революционные силы поднялись на вооруженное восстание. Витте отнюдь не стоял в стороне от этой схватки.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 19.- С. 367 - 368. )

Свою капитальную задачу он, как отмечалось, видел в том, чтобы способствовать скорейшему возвращению войск с театра недавней войы в европейскую часть России. Еще в октябре, встретив сопротивление этому со стороны начальника Генерального штаба Ф. Ф. Палицына^*, он апеллировал к царю. Председатель Совета министров представил Николаю II специальный доклад, где настаивал на незамедлительном принятии плана эвакуации войск из Маньчжурии. Он ходатайствовал также о срочной выписке из действующей армии энергичных генералов и офицеров, чтобы заменить престарелых и неспособных командиров частей, дислоцированных в европейской части страны^**. По указанию Николая II Палицын передал главнокомандующему Н. П. Линевичу предписание начать эвакуацию, выделив в первую очередь корпуса, нужные для усиления Петербургского и Московского округов.

^* (Тот предлагал не торопиться с выводом армии с Дальнего Востока, опасаясь возможности возобновления войны с Японией. )

^** (См. Былое.- 1918.- № 3.- С. 4. )

Разработанный военными властями план обратной отправки войск осуществить не удалось. Помешали развитие революции, волнения среди демобилизованных и в самой маньчжурской армии. До 1 января 1906 г. на европейскую территорию России была возвращена лишь небольшая часть войск, основную массу которых составляли маршевые батальоны и запасные из разных частей. Из регулярных формирований вернулись некоторые казачьи полки и 13-й армейский корпус, предназначенный для выполнения охранно-карательных функций в Московском военном округе, но задержанный в тех же целях в пути. Это было все, что царское правительство смогло использовать из состава дальневосточной армии в период наивысшего подъема революции.

Видя, что возвращение войск идет "более нежели неуспешно", Витте не переставал бить тревогу. Он неоднократно апеллировал к военному министру, начальнику царской главной квартиры и самому Николаю II. По его инициативе посылались поездные карательные экспедиции по Сибирской и Екатерининской дорогам, устанавливался военный контроль на важных железнодорожных узлах, в губерниях вдоль Сибирской магистрали вводилось военное положение. Осуществлялись призывы казачьих частей второй и третьей очередей. В критический момент в декабре председатель Совета министров выступил инициатором передислокации войск в европейской части России в соответствии с потребностями внутренней политики^*.

^* (Там же.- С. 4 - 5; ЦГИА.- Ф. 1622. Оп. 1.- Д. 240.- Л. 1. )

По мере роста накала борьбы Витте все более активно участвовал в организации подавления "смуты" силой. Он выступил инициатором, правда, не прошедшего тогда законопроекта об упрощении порядка применения против революционеров военно-полевых судов. По его совету царь назначил в Москву, становившуюся центром революционного движения, нового генерал-губернатора - прославившегося своей жестокостью карателя Ф. В. Дубасова. Затем, опять-таки по рекомендации Витте, для подавления Московского вооруженного восстания был направлен гвардейский Семеновский полк из Петербурга.

Председатель Совета министров поддержал посылку карательных экспедиций в Прибалтику и Польшу, выступил инициатором мобилизации военно-полицейских сил на борьбу с аграрными "беспорядками", организации "кордона" с целью помешать ввозу революционерами оружия из Финляндии, назначения нового главного начальника и усиления войск на Кавказе, введения военного положения в Туркестане. Витте рекомендовал местным властям и военному начальству компенсировать недостаток войск и полиции решительностью и беспощадностью действий^*.

^* (См. Высший подъем революции 1905 - 1907 гг.- С. 581, 861; Былое.- 1918.- № 3.- С. 3, 5 - 8; Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (11 - 12).-С. 146 - 150. )

Тем не менее пальма первенства в организации карательных акций принадлежала не ему, а ставленнику "камарильи" дворцовому коменданту Трепову и министру внутренних дел Дурново. Вообще двойственная политика председателя Совета министров не снискала ему популярности ни в правых, ни в либеральных кругах. Одни обвиняли его в мягкотелости, другие, наоборот, в неуступчивости. Генеральша Богданович записала в дневнике 24 ноября: "Каждый день Витте все больше и больше теряет почву под ногами, никто ему не верит. Пресса всех оттенков его ругает"^*. Так объяснялась изоляция, о которой он сам не без некоторой рисовки писал: "В сущности, я должен был в это время один управлять Россией..."^**.

^* (Богданович А. В. Указ. соч.- С. 357. )

^** (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 72. )

В столь трудной ситуации царь не только не служил ему твердой опорой, но и негласно поощрял интриги против председателя правительства со стороны правых^*. Старая неприязнь Николая к Витте переросла после вынужденного Манифеста 17 октября в тщательно маскируемое враждебное чувство. "Камарилья" нашептывала самодержцу, что председатель Совета министров, заигрывая с либералами, метит в президентское кресло. В письме кайзеру от 10 (23) ноября Николай жаловался, что премьер оказался менее энергичным, чем он ожидал. "Мне часто приходится силком заставлять Витте, когда ему нужно решиться на ту или иную меру"^**. Симпатии монарха были на стороне Трепова с его черносотенно-погромными методами. Но Николай понимал, что одними репрессиями не обойтись, и до времени терпел умевшего ловко маневрировать сановника. В. И. Ленин писал в этой связи: "Царю одинаково нужны и Витте, и Трепов: Витте, чтобы подманивать одних; Трепов, чтобы удерживать других; Витте - для обещаний, Трепов для дела; Витте для буржуазии, Трепов для пролетариата"^***.

^* (По сведениям Витте, царю постоянно подавались, большей частью через Трепова, доносы и различные записки, порочившие его деятельность как первого министра (см. Витте С. Ю. Воспоминания.- Т. 3.- С. 208 - 210). )

^** (GP.- Bd. 19/Н .- S. 523. )

^*** (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 12.- С. 76.)

Председатель Совета министров сознавал, что в нем пока нуждаются, и старался укрепить свое положение. Он даже попытался через императрицу Марию Федоровну припугнуть царя возможностью своего ухода в отставку, если влияние Трепова на государственные дела не будет ограничено^*. Николай выслушивал первого министра, делал вид, будто соглашается с его доводами, часть предлагаемых мер одобрял, но одновременно шел на уступки "черной сотне", втихомолку злорадствовал по поводу нападок на Витте и выжидал, когда же можно будет от него избавиться. Свободы действий, о которой мечтал сановник, не было. Он, по его словам, располагал "властью, оскопленной вечной хитростью, если не сказать, коварством императора Николая П..."^**.

^* (Витте будто бы говорил ей: "Государем владеет Трепов; он, Трепов, а не государь пишет мне резолюции. Государь уже мне не доверяет. При таком направлении дел ничего, кроме постоянной чепухи, происходить не может. Или пусть государь мне доверяет, или пусть передаст власть Трепову или тому, кому он доверяет, а таким образом невозможно вести дело" (Витте С. ИЗ. Указ. соч.- Т. 3.- С. 49). )

^** (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 73. )

В мемуарах Витте уверяет, будто вопреки всем трудностям не чувствовал себя растерянным. Документы свидетельствуют, однако, что у него случались минуты если не отчаяния, то, во всяком случае, колебаний и неуверенности. Доклад царю от 21 декабря по поводу малой эффективности карательных действий армии он заканчивал словами: "Но может быть радикальное решение этого вопроса [подавления революции] заключалось бы в том, чтобы во главе правительства поставить военного человека и вручить ему, при участии министров, согласование действий всех частей управления, в том числе и военно-морского"^*. Это ли не сомнения в правильности избранной тактики?

^* (Былое.- 1918.- № 3.- С. 5. )