4. Новый взлет. Конец карьеры

Осуществление чаяний?

Едва ступив на Европейский континент, Витте вновь с головой погрузился в политику. Первым делом надо было продвинуть финансовую операцию. Встречи с М. Рувье и Э. Нецлиным показали, однако, что для этого требуется сначала сгладить остроту франко-германского кризиса: "II faut, que le cauchemare du Maroc pass"^*. Ознакомившись с помощью Рувье и Г. Радолина с состоянием переговоров двух держав, Витте пришел к выводу, что наилучшим выходом было бы передать спорные вопросы на решение международной конференции. Он обещал французским политикам содействовать такому повороту дела, получив в обмен заверения, что это откроет двери русскому займу.

^* ("Нужно, чтобы кошмар Марокко миновал". (Витте С. Ю. Воспоминания.- Т. 2.- М., 1960.- С. 452.) )

9 сентября Витте телеграфировал В. Н. Коковцову свои заключения, что заем следует сделать международным - с Францией во главе и с участием Германии, Америки, Англии и русских банков. Вариант франко-английской операции он отвергал, полагая, что такой заем может к невыгоде России усложнить марокканский вопрос и франко-германские отношения вообще. Если при получении многостороннего займа встретятся технические препятствия, то следует провести несколько последовательных операций: сначала самую крупную во Франции, затем в Германии, а со временем, если удастся, также в Америке и Англии. Международный заем, по расчетам Витте, мог достичь суммы 1800 млн. франков, из которых половину предоставила бы союзница. Он советовал не затягивать дела, особенно если речь пойдет об одном французском рынке^*.

^* (См. Портсмут//Красный архив.- 1924.- Т. 7.- С. 6 - 7.)

В Париже Витте ожидало два приглашения, свидетельстовавших, как высоко поднялись его акции в международной политике. Английский король и германский император наперебой выражали желание видеть и принять его в своих странах. Из Германии приглашение было получено от кайзера, а также от канцлера Б. Бюлова. Из Англии приехал уговаривать Витте близкий к королю первый секретарь царского посольства в Лондоне С. А. Поклевский-Козелл. К тому времени как Германия, так и Англия начали борьбу за привлечение России на свою сторону, и политики обоих государств думали использовать в этих целях контакт с человеком, казавшимся им восходящей звездой на русском небосклоне.

От поездки в Англию Витте уклонился, сославшись на отсутствие разрешения царя. Помимо этого формального аргумента у него были и более серьезные основания для отказа. Как раз тогда традиционный антагонизм России с Великобританией обострился под влиянием известий о втором англо-японском союзе. Кроме того, Витте задавал себе вопрос о цели возможной поездки. Он не был склонен преувеличивать значение участия Англии в займе.; Что же до соглашения об урегулировании спорных вопросов на Среднем Востоке, о желательности которого прямо говорил Поклевский-Козелл, то Витте считал обстановку для него неблагоприятной. Мало того, что Россия ослаблена. Соглашение с Англией возбудит "ревность" Германии, придется заключать договор также с ней, "и в конце концов на этих договорах нас совсем обкромсают". Поэтому Витте просил передать королю Эдуарду, что если он по возвращении в Россию действительно будет призван к власти и сможет влиять на внешнюю политику, то употребит "все средства для того, чтобы установить между Россией и Англией нормальные, добрые отношения"^*. Такая позиция вполне соответствовала убеждению Витте: Россия нуждается в длительном мире и, следовательно, в хороших отношениях со всеми великими державами.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 463; Т. 3.- М., 1960.- С. 462.)

По-иному пришлось отнестись к приглашению из Германии. Прежде всего Витте получил прямое указание Николая II представиться кайзеру, что, в свою очередь, было результатом обращения Вильгельма к царю. Далее: Витте, как известно, придавал серьезное значение участию Германии в русском займе. Главное же - заем во Франции оказывался невозможным без смягчения франко-германских отношений, которого он рассчитывал добиться в результате контактов с кайзером и Бюловым. Чтобы соблюсти такт в отношении союзницы, Витте перед поездкой к Вильгельму нанес визит президенту Франции Э. Лубе.

Витте отчасти подготовил свою примирительную миссию еще в Париже, где встречался с Радолиным и германским посланником в Марокко Розеном. Он развил тогда перед послом тему об объединении трех великих континентальных держав, которое стало особенно важным в результате образования нового англо-японского союза. Витте уверял, что впредь согласие между Россией и Англией невозможно на долгие времена и что если бы Англии удалось затянуть Францию в свои сети, то франко-русский союз сменился бы русско-германским. Он, впрочем, не без некоторого основания поставил сеое в заслугу, что предотвратил англо-французский заем России. Все это понадобилось для обоснования вывода о необходимости урегулировать нынешние разногласия между Германией и Францией и использовать благоприятный момент для их сближения.

При следующей встрече Витте предложил германским представителям согласиться на программу международной конференции о Марокко, которую он сформулировал в виде четырех пунктов, не включавших самый трудный вопрос о пограничной полиции. Ему в значительной мере удалось завоевать Радолина на свою сторону. Когда посол с Розеном были приглашены к Рувье, то Розен, занимавший непримиримую позицию, оказался изолированным^*. Тем не менее последнее слово оставалось за Берлином, куда Витте прибыл 10 сентября.

^* (См. GP.- Bd. 19/ II.- S. 503 - 504; Bd. 20/II.- Berlin, 1927.- S. 579 - 583. )

На следующий день он имел беседы со статс-секретарем по иностранным делам О. Рихтгофеном и канцлером Бюловым. Витте продолжил игру на англо-германских противоречиях. Он выразил негодование по поводу политики Англии и повторил историю о том, как он предотвратил англо-французский заем. Витте утверждал, что только сплочение трех великих континентальных держав способно не допустить господства Англии над миром. Он выступил поэтому в пользу политики сближения между Германией и Францией, ради которого нужно поскорее ликвидировать марокканский конфликт и, в частности, проявить больше уступчивости в вопросе о конференции. Бюлов и Рихтгофен отвечали, что политика правительства кайзера преследует именно эти цели и примирительна в отношении Франции. Витте просил далее сделать его посредником в передаче царю внешнеполитических идей Вильгельма. Он пояснил, что это позволит ему развить перед Николаем те самые взгляды на европейскую ситуацию и вопрос о союзах, которые объединяют его с германскими политиками. Короче, он создал у собеседников впечатление, будто является убежденным сторонником прогерманской ориентации России. После объяснений с Витте Бюлов писал Вильгельму: "Теперь все дело в том, чтобы постепенно заполучить Францию для совместных действий с Германией и Россией"^*. Ради успеха этой большой игры стоило пойти на маленькие уступки в Марокко.

^* (GP.- Bd. 19/ II.- S. 505 - 507. )

Витте информировал о содержании встреч с Бюловым и Рихтгофеном французского посла в Берлине Ж. Биура^*. До отъезда на встречу с кайзером он успел еще обсудить с банкиром Э. Мендельсоном вопрос о возможности размещения части русского займа на немецком рынке.

^* (CM. DDF.- Ser. 2.- T. VII.- P., 1937.- P. 572. )

Кульминацией его пребывания в Германии явилось свидание с Вильгельмом II в охотничьем замке кайзера "Гросс Роминтен". Вильгельму, мнившему себя великим дипломатом, казалось, что он и на этот раз одержал победу. "Встреча превзошла все ожидания,- телеграфировал он Бюлову.- Витте был чрезвычайно откровенен и искренен". На деле "откровенность" Витте проявлялась все в тех же выпадах против Англии и русских сторонников сближения с ней. Когда же Вильгельм с согласия царя познакомил гостя с Бьёркским договором, эффект, по словам кайзера, был поразительным. У Витте чуть ли не слезы на глазах появились, и некоторое время он "от волнения и восхищения" не мог произнести ни слова. (Здесь вполне можно допустить, что умный политик был действительно поражен легкомыслием царя, вовлекавшего Россию в союз с Германией в столь неблагоприятный для перестройки системы международных связей страны момент.) И тогда он, по свидетельству Вильгельма, воскликнул: "Хвала господу! Благодарение господу! Наконец-то мы избавились от отвратительного кошмара, который нас окружал".

Но что ему оставалось делать, оказавшись перед фактом, да еще таким, который он, по логике своих недавних речей, должен был приветствовать? Тем энергичнее стал Витте доказывать необходимость урегулировать конфликт Германии с Францией, тем убедительней обосновывал, что это едва ли не главное препятствие на пути к новому тройственному союзу. И кайзер поддался его уговорам, распорядившись послать инструкции Радолину и Розену уступить в вопросе о повестке дня конференции^*. Витте незамедлительно сообщил об этом Биуру для передачи в Париж^**.

^* (CM. GP.- Bd. 19/11 .- S. 508 - 511. )

^** (CM. DDF.- Se'r. 2.- T. VII.- P. 585. )

Он уезжал от Вильгельма обласканный, награжденный одним из высших германских орденов, получив в подарок портрет кайзера с многозначительной личной надписью "Портсмут - Бьёрке - Роминтен". Витте имел также доверительное поручение передать царю идеи его царственного собрата относительно международных задач России и Германии и письмо кайзера о желательности приступить к осуществлению нового союза на практике^*.

^* (CM. GP.- Bd. 19/11 .- S. 507. )

Витте добился (и для него это было очень важно), чтобы Вильгельм написал о нем Николаю, почти прямо рекомендуя использовать его способности мудрого и энергичного советника, который так хорошо понимает важность тесных отношений России с Германией^*. Предвидя возвышение Витте, Вильгельм договорился с ним о поддержании в будущем личной почтовой связи через своего приближенного князя. Ф. Эйленбурга^**. Посланец царя возвращался в Россию, имея за плечами дипломатический успех в Портсмуте, заслуги в подготовке займа и смягчении франко-германских отношений, а также рекомендацию кайзера, авшего в то "тревожное" революционное время едва ли не самым близким к царю зарубежным государственным деятелем.

^* (См. Переписка Вильгельма II с Николаем II.- С. 118 - 119. )

^** (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 460. )

Витте вернулся в Петербург утром 15 сентября. Его возвращение прошло почти не замеченным. Страна бурлила, и внимание общественности привлекали иные события: заканчивающийся земско-городской съезд в Москве, студенческая забастовка, террористические акты эсеров, решение социал-демократов активно бойкотировать выборы в Государственную думу. Официальная столица также проигнорировала приезд "героя" Портсмута. Царь отдыхал на яхте в финляндских шхерах, и никаких распоряжений об устройстве формальной встречи от него не последовало. Чиновный мир держал нос по ветру, выжидая более определенной реакции сверху. Председателя Комитета министров встречали на вокзале лишь несколько сотрудников, близких знакомых да случайные лица. Такой прием подействовал на него удручающе, всколыхнув едва улегшиеся переживания по поводу реакции царя на соглашение в Портсмуте^*.

^* (См. Дневник А. А. Половцова//Красный архив.- 1923.- Т. 4.- С. 63. )

Доложив телеграммой Николаю II о своем приезде, Витте сразу принялся изучать обстановку. Он нанес визиты Сольскому, возглавлявшему в то время особое совещание по разработке проектов государственных преобразований, и Ламздорфу, беседовал с управляющим делами Комитета министров Э. Ю. Нольде и хорошо осведомленными чиновниками Министерства финансов. Эти встречи помогли ему лучше оценить остроту положения в стране и разобраться в настроениях правящих кругов.

С Ламздорфом Витте обменялся зарубежными новостями, поделился впечатлениями о пребывании в Соединенных Штатах и переговорах с Японией и высказался за упрочение отношений с ней. Придавая особое значение тому, как эти связи сложатся с самого начала, он рекомендовал направить в Токио не посланника, а посла. Ламздорф поведал "милому другу" об ухудшении отношений с Англией в результате нового англо-японского союза. Витте возмутился двуличием Лондона, делавшего одновременно дружеские жесты в сторону России. Договора в Бьёрке собеседники по разным причинам предпочли не касаться^*.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 470. )

Вечером того же дня Витте получил телеграмму от Николая II с приветствием по случаю блестяще выполненного поручения и приглашением прибыть через день на царскую яхту "Полярная звезда" в Бьёрке-Зунд^*. Это известие подняло в нем дух. Оставшееся до отъезда время он посвятил разведке обстановки при дворе.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 234.- Л. 1. )

К месту царского отдыха Витте доставили на военном судне, на котором высокопоставленный пассажир удостоился воинских почестей. Николай II, подготовленный письмом кайзера, принял своего посланца милостиво. Он тепло поблагодарил его за успешное выполнение тяжелого поручения и "за точное не только по букве, но и по духу" следование данным инструкциям. Тем самым царь признал, что уступка Южного Сахалина не противоречила его указаниям. Он объявил Витте о возведении его в графское достоинство, позволив растроганному сановнику поцеловать царскую руку.

Далее речь зашла о визите Витте в Роминтен. Николай не скрыл удовлетворения тем, что Витте разделяет идеи, положенные в основу соглашения с Вильгельмом в Бьёрке. Новому графу ничего не оставалось, как продолжать начатую в Роминтене игру. Он заметил, что всегда был сторонником союза Франции, Германии и России, а нынешнее поведение Англии подтверждает правильность идеи создания континентальной лиги. Здесь собеседники вспомнили о визите Вильгельма в Россию в 1897 году и возникшем тогда расхождении в отношении цели объединения европейских сухопутных держав. Витте констатировал перемену с тех пор взглядов кайзера, позволяющую урегулировать франко-германские разногласия в Марокко. Это, в свою очередь, открыло бы дорогу для уже подготовленного им (Витте) международного займа.

Затем разговор коснулся внутреннего положения страны. Витте выразил радость, что все наветы на него за последние годы, выставлявшие его чуть ли не революционером, не повлияли на благорасположение царя. Николай уверял, будто никогда не верил этим наветам. Он просил председателя Комитета министров продолжать координацию деятельности ведомств, столь необходимую в переживаемый трудный момент^*.

^* (См. Романов Б. А. Указ. соч.- С. 595 - 596; Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 471 - 472. )

Витте мог быть удовлетворен таким началом. Его успех в Америке заслужил высокой оценки. Он сумел в благоприятном свете представить результаты своих дипломатических контактов в Европе. Доверие Николая открывало перед ним возможности проявить себя в борьбе со "смутою". Правда, Витте лучше кого-либо другого знал о неустойчивости царских симпатий. Но, судя по всему, император нуждался в нем и связывал с ним определенные надежды в поисках выхода из внутреннего кризиса. Весьма благосклонно отнеслась к нему на этот раз Александра Федоровна, а глядя на венценосцев, придворные тоже были с новым "человеком момента" радушны и почтительны. Он поспешил домой обрадовать жену, что ее остракизм кончился и двери в высший круг общества перед ней наконец открыты.

Ламздорф, ездивший к Николаю II после Витте, подтвердил, что царь весьма доволен как его миссией в Америке, так и визитом к кайзеру. Неприятным сюрпризом для министра иностранных дел было другое. Оказывается, его приятель солидаризировался с "ужасным" Бьёркским договором, который противоречил союзу с Францией и грозил разрушить его, похоронив заодно для России французский кредит.

Ламздорф принялся горячо доказывать Витте, что лучшая политика для России - это быть самостоятельной и не связывать себя. К тому же Франция, как мог заключить А. И. Нелидов, на союз с немцами не пойдет. Витте, как мы знаем, сам опасался несвоевременных соглашений с Германией и Англией и подыгрывал двум императорам скорее в личных целях. Он не хотел, естественно, посвящать Ламздорфа в такого рода расчеты, а потому сделал вид, будто незнаком с условиями соглашения в Бьёрке. Министр предложил ему текст договора: "Прочтите, что за прелесть!" Витте прочел и дал волю наигранному негодованию: "Да это - прямой подвох, не говоря о неэквивалентности договора. Ведь такой договор бесчестен по отношению к Франции, ведь по одному этому он невозможен"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 475 - 477. )

Затем два сановника принялись обсуждать, как выйти из трудного положения, оградив союз с Францией и не испортив по возможности отношений с Германией. Договорились, что Ламздорф представит Николаю II доклад с предложением отсрочить вступление Бьёркского договора в силу до выяснения позиции Франции или условиться об изменении редакции статей 1 и 4, дабы устранить их несоответствие обязательствам перед старой союзницей. Витте, в свою очередь, взял на себя задачу смягчить вероятное недовольство Германии.

Намеченный план был осуществлен. 20 сентября Ламздорф изложил перед царем свои соображения и убедил его в необходимости обратиться к кайзеру по поводу отсрочки или переформулировки договора. Николай поручил ему подготовить аргументацию для письма Вильгельму. Между тем Витте, не полагаясь на твердость Ламздорфа, обратился к пользовавшемуся тогда большим влиянием на императора великому князю Николаю Николаевичу. Тот обещал свое содействие. 22 сентября Витте был вызван к монарху, у которого застал и великого князя. Оба приглашенных высказали мнение, что Бьёркский договор должен быть модифицирован в соответствии с ранее заключенным русско-французским союзом. Николай II подтвердил им свое намерение написать кайзеру. Действительно, 24 сентября такое послание было отправлено. В нем предлагалось отложить вступление Бьёркского договора в силу до окончательного выяснения позиции Франции и, быть может, необходимого тогда изменения редакции^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 236.- Л. 1; Переписка Вильгельма II с Николаем II.- С. 122 - 123. )

Витте, со своей стороны, направил Ф. Эйленбургу письмо, предназначенное для кайзера и других руководителей германской политики. Он уверял, что царь не только хранит верность принятому решению, но в результате последних событий еще больше убежден в необходимости достигнуть намеченной цели. Ламздорф якобы тоже в принципе за союз. Некоторые препятствия создают лишь старые договоры, которые не были приняты во внимание в Бьёрке. Надо также подготовить почву во французских общественных и правительственных кругах. Все это потребует времени и ловкости дипломатии.

Письмо Витте несколько сгладило неблагоприятное впечатление в Берлине от видимых колебаний петербургского кабинета, и иллюзия союзной близости была на некоторое время сохранена, хотя каждая из сторон осталась на своих позициях в отношении действенности договора. Эйленбург по указанию Б. Бюлова изложил в письме Витте германскую точку зрения^*.

^* (См. GP.- Bd. 19/И .- S. 519 - 520. )

Николай II еще некоторое время старался сохранить, пусть в измененной форме, заключенное им с Вильгельмом соглашение. Для Витте и Ламздорфа крах Бьёркского договора представлялся почти неизбежным, и их больше всего беспокоило, как бы раздраженная Германия не устроила тогда в Париже и Лондоне разоблачений, вредных престижу России. Приближался момент практически решать вопрос о международном займе, и всякие недоразумения с главным кредитором были весьма несвоевременны. В Петербург съехались представители банкирских групп Франции, Германии, Англии, Америки и Голландии. Всеобщая политическая забастовка в России повергла их в состояние растерянности. Хотя проект контракта был в основном согласован, зарубежные финансисты опасались предоставить деньги правительству, будущее которого вызывало сомнение. В такой обстановке Витте прибег к сложному маневру с целью укрепить кредит царского правительства.

16 октября он встретился с главой французской группы Э. Нецлиным и сообщил ему, что настоял, вопреки мнению большинства министров и Комитета финансов, на отсрочке займа, диктуемой "достоинством правительства". Одновременно он убедительно просил Нецлина передать Рувье два соображения. Первое: "Скажите ему твердо и настоятельно, что ничто не произойдет в отношениях между Францией, Россией и Германией без ведома или за спиной французского правительства". Витте, по свидетельству Нецлина, повторил это трижды, подчеркивая каждое слово. Затем добавил: "Есть еще вещи, о которых я не могу вам говорить, но скажите твердо Рувье, что он может положиться на слова, которые я поручаю вам передать". И второе: "Французы, и правительство в первую очередь, должны понять, что они все потеряют здесь, если у нас будет настоящая революция"^*. Подобные же мысли, явно по согласованию с Витте, высказал французскому послу Ламздорф. Одновременно союзница получила заверения в поддержке на предстоящей международной конференции по вопросу о Марокко.

^* (DDF.- Ser. 2.- Т. VIII.- Р., 1938.- Р. 149 - 151. )

Таким образом, было сделано все возможное, чтобы обеспечить участие Франции в займе, но сама финансовая операция откладывалась до лучших времен. Одним из объяснений "добровольной" отсрочки представляется опасение, как бы не повторилась история, происшедшая после Мукдена. Но был у Витте и другой расчет, связанный с накалом внутренней борьбы. Он предполагал добиться поворота политики царского правительства в отношении умеренной части оппозиционных сил, стабилизировать на этой основе положение в стране, а затем получить заем на лучших условиях^*. Перерыв в финансовых переговорах позволял ему доказывать царю, что без решительных шагов в либеральном духе денег из-за границы не получить.

^* (Как увидим дальше, революция опрокинула этот расчет Витте. )

В критической обстановке октября 1905 года в правящих кругах России обозначились два течения: сторонников лобового военного подавления "анархии" и тех, кто признавал необходимость сочетать репрессивные меры с серьезными реформами. Эти направления выявились на первых же после возвращения Витте заседаниях Комитета министров и на совещаниях у графа Сольского по вопросу о неотложных преобразованиях правительственного механизма. Сторонники реформ нередко связывали свои надежды с выдвижением на руководящий пост энергичного и ловкого Витте. Как писал князь А. Д. Оболенский, "имя человека, приобретшего для своего отечества мир внешний, естественно, приходило на мысль перед задачею внутреннего успокоения и наделения государства прочным внутренним миром"^*.

^* (Манифест 17 октября (1905 г.)//Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (11 - 12).- С. 70. )

В то же время у Витте было много недоброжелателей. Опубликование царского рескрипта о возведении его в графское достоинство подлило масла в огонь. Оно, по словам Витте, возбудило "все мерзкие страсти в болоте русского правящего класса"^*. В среде крайне правых Портсмутский мир с самого начала рассматривался как ошибка. Теперь деятели этого толка стали утверждать, что Витте изменник, который обманул царя, заключив позорный договор помимо его желания. Сановнику особенно ставили в вину то, что он уступил русскую территорию, причем иронически именовали его графом Полусахалинским. В одном черносотенном журнальчике была даже помещена карикатура: Витте вводят в тюремную камеру, где сидят осужденные за измену Стессель и Небогатов, и те приветствуют его: "А, и вы к нам?"

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 472. )

К агитации крайне правых примкнули проигравшие войну в Маньчжурии военачальники, утверждавшие, будто Витте чуть не похитил у них близкую победу. В придворных кругах не без поощрения царствующей четы охотно муссировали и легенду об обмане самодержца хитрым карьеристом.

Такая психологическая обстановка была, впрочем, не единственной и даже не главной причиной колебаний Витте. Он умел с презрением игнорировать инсинуации в свой адрес. Дело в том, что, как ни жаждал Витте власти, как ни мечтал о роли "русского Бисмарка", перспектива своими руками начать рушить милый сердцу самодержавно-дворянский режим приводила его в смятение. Он предвидел нападки справа и слева, представлял, как будут изощряться завистники, личные враги. Давние симпатии и инстинкт самосохранения, говоривший: "Не дай снова бросить себя в костер",- боролись в нем с властолюбием и рассудочным пониманием необходимости перемен. В конечном счете пафос власти и трезвый анализ грозной обстановки взяли верх.

Решившись возглавить неизбежные преобразования, Витте отдавал себе ясный отчет в том, что Николай II никогда добровольно на них не пойдет. И он не преминул вступить в тяжелое противоборство с царем, которое длилось 11 дней и закончилось видимым успехом сановника. Предварительно он подготовил почву в особом совещании, обсуждавшем тогда вопрос об объединении деятельности министерств, где решительно выступил за скорейшее создание "сильного правительства" в форме кабинета министров.

6 октября Витте обратился к монарху с письмом, прося разрешения прибыть в Петергоф для доклада своих соображений в связи с "общим неустройством", принявшим характер враждебных правительству манифестаций и политической забастовки. 9-го при содействии Сольского он получил аудиенцию и смог выразить Николаю II мнение о том, что из сложившегося опасного для государства положения есть два выхода:

"1) Облечь неограниченною диктаторскою властью доверенное лицо, дабы энергично и бесповоротно в самом корне подавить всякий признак проявления какого-либо противодействия правительству, хотя бы ценою массового пролития крови.

Для такой деятельности гр. Витте не считал себя подготовленным.

2) Перейти на почву уступок общественному мнению и предначертать будущему кабинету указания вступить на путь конституционный; иначе говоря, его вел[ичество] предрешает дарование конституции и утверждает программу, разработанную гр. Витте"^*.

^* (Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (11 - 12).- С. 71. Цитируется дневник близко сотрудничавшего с Витте в те дни князя А. Д. Оболенского. )

Председатель Комитета министров старался уверить царя, что конституция "никакой опасности в действительности не представляет" и совместима с сохранением полноты императорской власти. В то же время, ссылаясь на важность предстоящего решения, он советовал Николаю II обсудить вопрос на особом совещании с участием императрицы и великих князей, а также представителей обоих направлений. Витте, таким образом, рассчитывал на коллективное воздействие, ожидая, что обстановка побудит большинство участников совещания пойти за ним. В случае, если царь согласится принять программу преобразований, он брался возглавить ее осуществление, но просил не стеснять его в распределении министерских портфелей, таким образом претендуя на одну из исконных прерогатив самодержца.

При этой первой встрече Николай не дал председателю Комитета министров никакого ответа. Он обратился к самому близкому человеку и единомышленнику - жене, которая захотела, в свою очередь, лично выслушать велеречивого советника. На другой день Витте был снова вызван в Петергоф, где не поколебался повторить свои мысли в присутствии императрицы. Ответа он и на сей раз не получил, но царь просил оставить ему для обдумывания письменный текст предлагаемой программы преобразований.

Что же представлял собой этот документ либерально-бюрократического "конституционализма"? Прежде всего в нем констатировались критическое положение государства, реальная угроза "русского бунта" со всеми ужасами анархии, расчленения России и подчинения ее иноземцам. Автор видел спасение в том, чтобы государственная власть сама встала во главе "освободительного движения", то есть перехватила бы требования умеренно-оппозиционных кругов.

Платформой, способной объединить правительство с обществом, Витте считал осуществление правопорядка и гражданских свобод (вероисповеданий, слова, собраний, личности). Другая его основополагающая идея состояла в "общении царя с народом" в смысле разграничения между ними законодательных, бюджетных и административных функций. Он надеялся сочетать принцип верховной власти монарха, который санкционирует решения народных представителей, с законодательной Думой, обладающей правом принятия окончательных постановлений в некоторых специальных вопросах (бюджет). Витте предлагал расширить круг избирателей, отказавшись от обязательного имущественного ценза, который лишает возможности участия в выборах целые категории подданных. В то же время он не доверял будущей Думе и считал нужным поставить ее под контроль царя, преобразованного Государственного совета, а в определенной мере и правительства.

Само правительство, по мысли автора записки, предполагалось объединить в Совет министров, который бы состоял из лиц, пользующихся общественным уважением и преданных идее необходимых преобразований. Местные власти должны были подчиняться центральному правительству.

Витте набрасывал далее общую программу деятельности правительства в рабочем, аграрном и окраинном (национальном) вопросах. В первом случае он думал ограничиться паллиативными мерами, сглаживающими противоречия труда и капитала: нормированием рабочего дня, государственным страхованием рабочих, образованием примирительных камер и т. п. В деревне он считал безотлагательными меры по устранению земельного голода в некоторых губерниях, используя для этого переселение на казенные земли, продажу земли через Крестьянский банк, а в необходимых случаях - отчуждение ее за выкуп. Наконец, в национальном вопросе основополагающей должна была служить идея государственного единства, что не исключало автономии некоторых окраин "в расширенных пределах местного самоуправления"^*.

^* (Там же.- С. 53 - 61 (записка С. Ю. Витте об объединении деятельности министров от 9 октября 1905 г. Ее содержание легло в основу более подробного доклада царю, утвержденного одновременно с Манифестом 17 октября). )

Сущность проекта Витте заключалась в сделке с либеральной буржуазией. Он надеялся, что обещания реформ приведут к расколу в среде противников правительства и, во всяком случае, ослабят революционный натиск, дадут власти возможность собраться с силами и подавить непримиримых врагов. Председатель Комитета министров довольно цинично пояснил царю смысл задуманного: "Прежде всего постарайтесь водворить в лагере противника смуту. Бросьте кость, которая все пасти, на вас устремленные, направит на себя. Тогда обнаружится течение, которое сможет вас вынести на твердый берег"^*. Рекомендуемый им маневр отвечал интересам правящего класса.

^* (Кризис самодержавия в России. 1895 - 1917/Под ред. В. С. Дякина и др.- Л., 1984.- С. 226. )

Тем не менее предложения Витте были сначала восприняты царственной четой как слишком радикальные и даже дерзкие. Правда, поступательное развитие революционных событий не позволяло совершенно игнорировать его мнение. В ближайшие дни после доклада председателя Комитета министров Николай II обсуждал этот документ с некоторыми приближенными. Витте, со своей стороны, не переставал напоминать о существующей дилемме.

12 октября он сумел провести свою точку зрения о необходимости объединения правительства и принятия определенной программы действий на совещании министров по вопросу о борьбе с железнодорожной стачкой. Николай II реагировал на это указанием Витте "впредь до утверждения закона о кабинете... объединить деятельность министров" с целью "восстановить порядок повсеместно". Поскольку акцент в царском распоряжении явно делался на насилии, Витте хотел было ответить отказом, так как не считал себя пригодным для осуществления этой высочайшей воли, но передумал^*.

^* (Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (11 - 12).- С. 61, 78. )

14 октября утром он приехал в Петергоф и доложил царю, что только объединением министров, среди которых нет единства, успокоить "смуту" нельзя. Нужны решительные меры в том или другом направлении, и он считает нравственно невозможным взяться за предлагаемое дело без утверждения своей программы. Николай просил Витте подождать. В тот же день состоялась вторая аудиенция. На ней царь высказал мысль о возможности "даровать" реформы подданным в виде манифеста. Витте не советовал этого делать, так как манифест не может быть достаточно подробным и возложит на венценосца излишнюю ответственность. Он еще раз просил царя обсудить свою программу на специальном совещании доверенных лиц. Николай II так и не принял определенного решения.

Возвратившись из Петергофа, Витте провел заседание министров по вопросу о борьбе со всеобщей политической стачкой, на котором выяснилась неспособность военных властей обеспечить восстановление "порядка"^*. Только после этого Николай II распорядился наконец созвать у себя узкое совещание для обсуждения сложившейся ситуации. Придворные нашептывали ему, будто Витте потому противится идее манифеста, что втайне мечтает сам стать президентом, и царь твердо решил в случае признания неизбежности реформ возвестить о них с высоты престола.

^* (Там же.- С. 79; Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 32. )

15 октября в 11 часов утра у него собрались великий князь Николай Николаевич, министр двора В. Б. Фредерикс, генерал-адъютант О. Б. Рихтер и Витте. Одновременно Николай II подготовил запасной вариант, пригласив во дворец таких столпов консерватизма, как И. Л. Горемыкин и барон А. А. Будберг.

Председатель Комитета министров повторил свою оценку обстановки и заключение о возможности двух выходов из нее. Великий князь и Рихтер сначала склонялись в пользу военных мер. Витте доказывал, что реформы скорее приведут к успокоению. В то же время он просил, чтобы в случае противоположного решения его отпустили на какой-либо второстепенный пост, хотя бы губернатора. Витте, конечно, рисковал, но предполагал, что ни сам Николай II, ни придворные не захотят в столь трудный момент лишиться его услуг. Во время объявленного перерыва Витте должен был облечь свои предложения в форму манифеста. Он снова попытался оспорить целесообразность царского акта, но Николай настоял на своем.

В 3 часа дня заседание возобновилось. Витте представил проект манифеста, вчерне подготовленный по его просьбе А. Д. Оболенским^*. Он настойчиво просил царя не торопиться с подписанием акта, еще раз взвесив последствия. Хотя великий князь и Рихтер присоединились теперь к мнению Витте, Николай II окончательного решения опять не принял. Он отпустил участников обсуждения, положил документ к себе в стол, поблагодарил его автора и сказал, что еще помолится и подумает. Если согласится, то вечером даст знать.

^* (О своей личной роли в формулировке этого документа Витте свидетельствует: "Мои сотрудники по составлению манифеста шли дальше меня: я их сократил..." (цит. по: Глинский Б. Материалы для биографии графа С. Ю. Витте//Исторический вестник.- 1915.- № 11.- Т. CXLII.- С. 599). )

Царь по обыкновению хитрил. Сразу после отъезда Витте он позвал Горемыкина и Будберга и передал им проект манифеста с просьбой высказать откровенное мнение. Горемыкин счел документ ошибочным по существу, Будберг же подверг критике форму изложения. Тогда Николай поручил им и помощнику начальника своей военно-походной канцелярии князю В. Н. Орлову отредактировать проект. Никаких сообщений от царя вечером того дня Витте не получил, но узнал неприятную новость о вызове в Петергоф его давнего соперника Горемыкина.

Днем 16-го Витте связался по телефону с Фредериксом и дворцовым комендантом П. Н. Енгалычевым. Он заявил им, что ничего не имеет против изменений в оставленном царю проекте манифеста, будь то со стороны Горемыкина, Будберга или других лиц, при условии, что царь отказывается от мысли видеть его во главе правительства. В противном же случае он настоятельно просит ознакомить его с предполагаемой правкой.

Весь вечер он прождал министра двора. Наконец уже за полночь тот появился вместе с директором своей канцелярии А. А. Мосоловым. Оказалось, что они заезжали советоваться по поводу проектов манифеста к петербургскому генерал-губернатору Д. Ф. Трепову. Ознакомившись с одобренным во дворце вариантом, Витте признал его неудовлетворительным. На попытку еще раз поставить под вопрос необходимость манифеста министр двора возразил, что это дело решенное. Тогда Витте пошел ва-банк. Он заявил посланцам царя, что усматривает в происходящем недоверие к себе, а потому просит поручить должность первого министра одному из авторов предлагаемого проекта манифеста, сам же он готов служить царю на второстепенном посту. Расстались около 2 часов ночи в возбужденном состоянии. Когда поздние визитеры отбыли, хозяин принялся молиться, прося всевышнего вырвать его из этого сплетения трусости, слепоты, коварства и глупости...

Утром 17 октября Фредерикс доложил самодержцу о ночной беседе с Витте. Царь распорядился вызвать к себе великого князя Николая Николаевича и строптивого председателя Комитета министров. Первым приехал и был принят великий князь, прочившийся на роль военного диктатора. К разочарованию Николая II и придворных, он не только категорически отказался, но и отрицал саму возможность прибегнуть к диктатуре за недостатком надежных войск. Горемыкин и другие дворцовые кандидаты на пост проводников угодной монарху политики уклонились еще раньше. Тогда царь велел министру двора подготовить для подписания манифест в редакции Витте и доклад об объединении деятельности министерств (виттевская программа правительства). Настроение, с которым он это делал,. Фредерикс передал так: "Все от диктаторства и власти уклоняются, боятся, все потеряли головы, поневоле приходится сдаться графу Витте"^*. Как увидим дальше, царь не был в своем выборе линии ни искренен, ни последователен.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 42. )

Прибывшему председателю Комитета министров Николай II сказал лишь, что решил подписать манифест и утвердить его доклад. Внешне царь выглядел совершенно спокойным, но за видимым хладнокровием угадывалась растерянность. В присутствии великого князя Николая Николаевича, Фредерикса и Витте он, предварительно перекрестившись, подписал оба документа. Возвратившись в Петербург, новоявленный первый министр сразу же начал действовать. Он распорядился направить царские акты в "Правительственный вестник" для экстренного печатания и рассылки. Затем сообщил всем министрам о возложенной на него Николаем II координационно-направляющей функции и просил сообщать ему о всех крупных событиях политического характера. К Ламздорфу он обратился с просьбой информировать его о важных международных делах^*.

^* (См. Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (11 - 12).- С. 97 - 98. )

Через день последовали царские указы о Совете министров и о назначении Витте его председателем. На Совет министров возлагалось "направление и объединение действий" различных ведомств "по предметам как законодательства, так и высшего государственного управления". Вместе с тем принцип самодержавия сохранялся незыблемым: председатель Совета и министры назначались царем и отвечали только перед ним.

Было бы неправомерно приписывать издание Манифеста 17 октября исключительно или главным образом настойчивости Витте и его сторонников. По существу, уступка царя была вырвана революцией, явилась, по характеристике В. И. Ленина, ее "величайшей" и вместе с тем "первой", далеко не окончательной победой^*. Витте лишь непосредственно воздействовал на упрямого монарха, доводя до его сознания всю шаткость положения самодержавия. Так или иначе, его мечта стать первым сановником России стала явью. Он долго, настойчиво шел к ее осуществлению, преодолевая крутые подъемы, скользя, даже падая, и теперь мог, казалось, испытывать удовлетворение. Недавний приятель, а теперь недруг первого министра Куропаткин писал в дневнике 23 октября: "Сергей Витте торжествует. Так отомстить, как он отомстил государю, даже и ему не всегда представлялось возможным. Он в своем кабинете, потирая руки, может говорить, что это он, подписав в Портсмуте позорный мир, заставил государя подписать ограничение своего самодержавия"^**. Меряя на свой аршин, злословили по поводу триумфа Витте придворные, завистники-бюрократы, сплетники аристократических салонов.

^* (См. Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 12.- С. 27 - 31. )

^** (Красный архив.- 1924.- Т. 7.- С. 55 - 56. )

Сам он испытывал противоречивые чувства. Радость достижения давней цели омрачалась сознанием тяжести принятой на себя миссии. "Я отлично понимал,- вспоминает он,- что придется много испить, главное же, зная государя, я предчувствовал, что он и в без того трудное положение внесет еще больше трудности..."^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 53. )

Но Витте смущала не только и даже не столько головоломность предстоящих забот - он верил в свои способности. Противоречивые чувства вызывала направленность будущей деятельности. Он всегда мечтал о первенствующей роли в самодержавном государстве, не выходящем за рамки "просвещенного абсолютизма". А ему выпало если не разрушать, то перестраивать против воли "храм", перед которым он всю жизнь преклонялся, где удостоился высоких почестей и неэфемерной власти.

Рассудком Витте понимал, что поступательный ход истории, сама жизнь требуют преобразований. Ему льстило сознание, что именно он избран судьбой и всевышним возглавить неизбежный поворот. Но чувства, симпатии, привязанности оставались в прошлом. И он говорил одному из своих биографов: "Умом я тут, а сердцем там..."^*.

^* (Глинский Б. Указ. соч.- С. 895 - 896. Ту же мысль Витте более обстоятельно развивал в беседе с журналистом А. Румановым (там же.- 1915.- № И.- Т. CXLII.- С. 608). )

В этой раздвоенности, присущей последнему периоду его деятельности, кроется если не трагедия, то все же серьезная драма Витте. И не случайно он всегда будет яростно отбиваться от обвинений, будто "вырвал" манифест у царя, доказывая, что путь реформ был предопределен отсутствием верных войск и что Николай II "по собственному почину" этот путь выбрал^*.

^* (См. Богданович А. В" Указ. соч.- С. 366 - 367; Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (11 - 12).- С. 46. )

Забегая вперед, отметим, что под конец жизни Витте сознавал неудачу Манифеста 17 октября и бился над разгадкой ее причин. Признать ошибочность намечавшегося этим актом "конституционного" пути он отказывался. Иногда ему представлялось, что все дело в неподготовленности ("с манифестом поторопились..."). Но тут же в памяти вставала картина "разгулявшихся буйных сил": "Тогда надо было спасать положение вещей. Передо мною мелькал образ моего внука..."^*.

^* (Глинский Б. Указ. соч.//Исторический вестник.- 1915.- № 11.- Т. CXLII.- С. 607, 608. )