Кузнец "царского мира"

В Нью-Йорке Витте ожидала корреспонденция, накопившаяся за неделю. Наиболее важной была телеграмма министра иностранных дел. Ламздорф информировал об очередном зигзаге в позиции царя, происшедшем то ли под воздействием крайне правых, то ли под ободрявшим впечатлением от встречи в Бьёрке. Уступка Сахалина, хотя бы частичная, вновь признавалась монархом "одинаково неприемлемою, как и уплата денежной контрибуции". Это указание предлагалось рассматривать в качестве дополнительной инструкции "во избежание каких-либо недоразумений"^*. Оно игнорировало успехи японской операции по захвату острова, о которых сообщали газеты и которые подтвердила телеграмма Коковцова.

^* (Сборник дипломатических документов...- С. 100 - 101. )

В сообщении министра финансов содержалась и другая довольно существенная информация. Желая завоевать расположение администрации Рузвельта, Витте перед отъездом предложил отменить повышенные пошлины на некоторые американские товары, введенные еще в бытность его министром в виде репрессалий за повышение американской пошлины на русский сахар. Теперь Коковцов извещал, что этот вопрос почти решен, и просил сообщить лишь, в какой момент целесообразно оформить уступку Соединенным Штатам. Далее министр убедительно просил Витте "на обратном пути настаивать в Париже на необходимости займа как единственном способе не толкать нас на финансовые безрассудства". К выполнению этой задачи первый уполномоченный, как мы знаем, уже приступил по собственной инициативе.

Внутренняя обстановка, по свидетельству Коковцова, оставалась неопределенной. Крупная Иваново-Вознесенская стачка как будто заканчивалась, но вспыхнула забастовка на Владикавказской железной дороге. Волновавший страну вопрос о Думе обсуждался на специальном совещании под царским председательством^*.

^* (См. Красный архив.- 1924.- Т. 6.- С. 22 - 23. )

Новый поворот "царственного флюгера" в вопросе о Сахалине усложнял и без того трудную миссию Витте. Он предпочел пока безоговорочно повиноваться желанию монарха. Первый уполномоченный признал нужным в целях соответствующей подготовки мирового общественного мнения придать больше твердости тону своих заявлений.

21 июля американская "Ивнинг мейл" поместила изложение беседы Витте с корреспондентом газеты. Русский представитель утверждал, что "в Европе и Америке мало знают Россию и ее способность к сопротивлению. Россия потерпела неудачу, но не потеряла этой способности и не стала "une quantite negligeable" (ничтожной величиной), а Япония не сделалась непобедимой"^*. Смысл интервью сводился, таким образом, к утверждению, что Россия в силах продолжать и, быть может, в конечном счете выиграть войну.

^* (Былое.- 1918.- № 1.- С. 201 - 202. )

В этот день Витте обсуждал с помощником американского государственного секретаря Пэрсом процедурные вопросы и посетил нью-йоркскую биржу, продемонстрировав интерес к американскому деловому миру. На обратном пути он захотел проехать через бедный эмигрантский квартал. Там он остановился и поговорил с бывшими соотечественниками и даже (совсем уж в духе американских избирательных кампаний) поднял на руки и поцеловал ребенка. Словом, усердно работал на публику. Так же, создавая внешний эффект демократичности, Витте вел себя в течение всего своего пребывания в Америке, хотя, как он сам признавал, это налагало на него, "в особенности по непривычке, большую тяжесть..."^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 417.)

На третий день Витте и Розен были частным образом приняты Рузвельтом на даче президента близ Нью-Йорка. Первый уполномоченный передал главе американского государства письмо царя^*, затем состоялась обстоятельная беседа. Визит завершился завтраком в кругу семьи президента.

^* (Сборник дипломатических документов...- С. 98 - 99. )

Витте развил перед Рузвельтом мысль, которая уже частично прозвучала в заявлении "Ивнинг мейл", что Россия не считает себя побежденной, а потому не может принять никакие условия, диктуемые поверженному противнику, особенно контрибуцию. Более того, "Великая Россия никогда не согласится на какие бы то ни было условия, задевающие честь" по соображениям не только военного престижа, но и главным образом национального самосознания. Внутреннее же положение страны при всей его серьезности не таково, каким оно представляется за границей, и не может побудить Россию "отказаться от самой себя". Подтвердив таким образом исходную позицию русской дипломатии, Витте заключил, что переговоры могут вестись только на основе успехов, уже реально достигнутых японцами, а не каких-либо прогнозов. Если же Япония эту точку зрения не примет, Россия будет "вести оборонительную войну до последней крайности, и увидим, кто дольше выдержит".

Рузвельт, со своей стороны, пытался убедить собеседников, что в случае продолжения войны Япония имеет все шансы на успех. Отказ ее от перемирия свидетельствует об уверенности в своих силах. Он настойчиво советовал заключить мир, не останавливаясь перед выплатой контрибуции. Поскольку Витте на уговоры не поддавался, президент, знавший о требованиях японцев заранее^*, увидел реальную опасность срыва своей примирительной миссии. Тогда он предложил на случай неудачи нынешней конференции договориться о способе возобновления переговоров в будущем, когда обе стороны этого пожелают. Витте ответил, что инструкции русской делегации предусматривают такую возможность^**.

^* (См. Dennet T. Roosevelt and the Russo-Japanese War.- Gloucester (Mass.).- 1959..- P. 206, 231 - 232.)

^** (См. Сборник дипломатических документов...- С. 103 - 104. )

Встреча двух государственных деятелей оказала заметное воздействие на дальнейшую тактику обоих. У Витте сложилось мнение, что президент настроен прояпонски, а потому на его поддержку в случае неблагоприятного хода переговоров рассчитывать не приходится. На самом деле Рузвельт руководствовался интересами американского империализма. В его расчеты входило использовать успех Японии в целях экспансии в Маньчжурии самих Соединенных Штатов и сохранить антагонизм нынешних противников на будущее. Но Витте был прав в том смысле, что позиция президента в отношении условий мирного урегулирования была ближе к японской, чем к русской.

Первый уполномоченный России произвел на Рузвельта сильное, но отнюдь не приятное впечатление. Он оказался невосприимчивым к американским советам. Русский царь явно легче поддавался влиянию, чем Витте. Отсюда президент делал вывод, что добиться изменения позиции России легче через Петербург, чем путем непосредственного воздействия на посланца императора.

22 июля Витте имел еще одну важную для его миссии встречу - с вице-председателем американского "Нэшнел банк" Ф. Вандерлипом и компаньоном миллиардера Дж. Моргана Г. Перкинсом. "Говорили о шансах размещения русского займа в Америке, причем банкиры выразили сомнение в возможности выпустить заем"^*. Американские финансисты, как ранее французские, ставили перспективу операции в зависимость от исхода мирных переговоров.

^* (Былое.- 1918.- № 1.- С. 204. )

23 июля на борту президентской яхты с поэтичным названием "Мэй флауэр" состоялась церемония официального представления делегаций России и Японии друг другу. Она была организована принимающей стороной в свойственной ей манере шоу, преследовавшей цель подчеркнуть успех американской дипломатии. С этим гостям приходилось мириться. Витте очень беспокоило, как бы не было допущено какой-либо бестактности, ущемляющей великодержавный престиж его страны. Но все прошло гладко. Японцы держали себя с достоинством, но корректно. Хозяева тщательно старались ни в чем не выказать предпочтения ни одной из сторон^*.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 104 - 105. )

Сразу после этого делегации отбыли в Портсмут, каждая на отдельном корабле. Витте предпочел проделать большую часть пути по суше. Это позволило ему осмотреть Бостон и посетить знаменитый Гарвардский университет. Продолжая разыгрывать роль демократа, он по окончании поездки пожал руки паровозным служащим, а машиниста обнял и поцеловал.

Портсмут, заброшенный приморский городок штата Нью-Гемпшир, был избран местом переговоров по двум причинам: чтобы делегаты не страдали от августовской жары в Вашингтоне и были ограждены от нежелательных посторонних влияний (на чем особенно настаивали японцы). Укрыться от представителей прессы и просто любопытных даже в таком захолустье оказалось невозможно. Следом за участниками переговоров туда прибыло около 80 журналистов, а гостиница "Вентворт", где остановились делегации, впервые за многие годы оказалась переполненной.

Работа конференции проходила в красивом каменном здании адмиралтейского дворца "Неви-Ярд". Для заседаний был отведен большой зал квадратной формы на третьем этаже. Поблизости в коридоре помещались комнаты для работы и отдыха, отдельные для послов, экспертов и секретарей каждой стороны. Зал и комнаты были высокими, светлыми, с большими окнами. Хозяева обставили их в американском стиле - без излишней роскоши, но с комфортом. Этажом ниже был оборудован телеграф - свой для каждой делегации.

Хуже обстояло дело с жильем и питанием. Жилищные условия в недорогой провинциальной гостинице были скромными, питание же, организованное американской стороной, хотя и обильным, но недостаточно качественным.

На другой же день по приезде в Портсмут состоялось предварительное совещание делегаций, разрешившее процедурные вопросы: об официальных языках на конференции, освещении ее работы в печати, времени и участниках заседаний. В качестве основного языка приняли французский, дополнительного - английский. По настоянию японской стороны решено было держать ход обсуждения в тайне, ограничиваясь совместными заявлениями для прессы. Наметили проводить по два заседания ежедневно - до и после обеда. Круг непосредственных участников переговоров был, опять-таки по желанию японцев, сужен только до уполномоченных, которым могли помогать секретари и переводчики. Экспертов разрешалось приглашать на заседания лишь в особых случаях и по специальным вопросам^*. Витте проявил уступчивость в менее принципиальных процедурных делах, понимая, что вскоре предстоит оспаривать действительно важные требования.

^* (См. Протоколы Портсмутской мирной конференции и текст договора между Россиею и Япониею, заключенного в Портсмуте 23 августа (5сентября) 1905 года.- СПб, 1906.- С. 1 (далее: П. П. К.). )

Официальные заседания конференции начались утром 28 июля. После обмена полномочиями и кратких вступительных заявлений глава японской делегации Дзютаро Ко-мура вручил С. Ю. Витте ноту с предлагаемыми его страной условиями мира^*. Они оказались даже более тяжелыми, чем можно было ожидать. В японской ноте присутствовали три из четырех требований, которые по инструкциям Витте считались заведомо неприемлемыми. Это - аннексия Сахалина с прилегающими островами, возмещение военных расходов Японии, ограничение русских военно-морских сил на Дальнем Востоке. К ним присоединялось ущемлявшее престиж России требование выдачи Японии в качестве приза всех русских военных судов, интернированных в нейтральных портах.

^* (См. П.П.К.- С. 5 - 8. )

Ряд других условий, по которым в Петербурге надеялись договориться, был сформулирован в самом широком и жестком виде. Так, империя микадо фактически требовала себе свободы рук в Корее, полной эвакуации русских войск из Маньчжурии, передачи Японии арендных прав на Ляодунском полуострове с Порт-Артуром и Дальним, уступки всей ЮМЖД. Япония соглашалась на сохранение за Россией КВЖД, но с ограниченным правом использовать дорогу только в экономических целях. Наконец, выдвигалось весьма обременительное для России требование предоставления японским подданным неограниченных прав рыбной ловли вдоль русского побережья Японского, Охотского и Берингова морей, включая реки, бухты и заливы. Японская делегация просила дать скорейший письменный ответ по всем пунктам. Принимая ноту, русский уполномоченный ограничился замечанием, что условия прочного мира не должны предоставлять слишком больших выгод одной стороне. Так началась напряженнейшая борьба, длившаяся четыре недели.

Ординарный дипломат на месте Витте тотчас обратился бы за указаниями в Петербург. Это же предписывала ему официальная инструкция. Витте, однако, не пошел таким простейшим путем по двум причинам: из опасения неизбежного тогда затягивания ответа и из еще более серьезного опасения, что Петербург может отклонить японские условия или затруднить его миссию какими-либо новыми ограничениями. Вместо этого он созвал совещание русской делегации, на котором заявил, что надо дать ответ как можно скорее, не дожидаясь указаний из России ("иначе мы восстановим против себя общественное мнение света, скажут, что мы опять не готовы или озадачены японскими предложениями"). В Петербург же пошли телеграммы с изложением японских условий и извещением, что на них будет дан скорый ответ^*.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 108 - 109; Былое.- 1918.- № 2.- С. 115. )

После этого перешли к обсуждению японских требований по статьям. Все члены делегации получили возможность откровенно высказать свое мнение, но руководящие указания давал в заключение сам Витте. Существо подхода первого уполномоченного состояло в попытке найти компромисс между настояниями победителей и ограждением великодержавного престижа России. Намеченный после трехчасового обсуждения вариант он поручил Покотилову и, Шилову изложить письменно.

На что рассчитывал первый уполномоченный, отклоняя ряд существенных требований японцев, видно из дальнейшего хода совещания. Витте предложил противопоставить японскому методу достижения мира путем максимального ослабления России иной подход - союзное сближение двух стран с целью совместной защиты нового положения на Дальнем Востоке. Его идея оказалась для коллег по меньшей мере неожиданной. Только Мартенс признал возможным сближение с Токио на почве китайской политики. Другие высказали различные сомнения. Едва ли не пессимистичней всех был настроен второй уполномоченный - Розен. Он напомнил о новых англо-японских переговорах, заключив, что Япония не нуждается в русской помощи.

Однако Витте упорно отстаивал свой замысел союза или иного соглашения общего характера, ссылаясь на некоторое совпадение будущих интересов двух держав на Дальнем Востоке. "Если мы скажем японцам, что обязуемся защищать права, которые за ними признаем,- говорил он,- то этим можем облегчить принятие наших условий". В заключение он поручил Мартенсу заняться выработкой соответствующей письменной формулы^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 982.- Л. 33 об.- 36 об.; Былое.- 1918.- № 2.- С. 115 - 117. )

Витте предпринял еще один шаг, который должен был помочь ему в предстоящих дискуссиях с делегацией Японии. Он неофициально информировал о требованиях империи микадо некоторых журналистов. Появление этих сведений в американской печати было для японской дипломатии, мягко говоря, неприятным сюрпризом. До сих пор англосаксонская пресса уверяла мир, что благородная Страна восходящего солнца ничего для себя не ищет, а сражается за независимость Кореи и возвращение Маньчжурии Китаю. Оглашение ее требований должно было подействовать на мировое общественное мнение отрезвляюще.

Весь следующий день ушел у русской делегации на редактирование ответа, который был закончен около часу ночи и затем телеграфирован в Петербург. На утреннем заседании конференции 30 июля Витте вручил этот документ первому уполномоченному Японии. Русская сторона отклоняла 4 из 12 условий, но лишь в одном случае (пункт 10 о выдаче интернированных военных судов) безоговорочно. Отвергая уступку Сахалина, она соглашалась предоставить Японии на этом острове широкие экономические возможности. Отказ от контрибуции сопровождался обещанием компенсации расходов на содержание военнопленных, лечение больных и т. п. Вместо обязательства ограничить военно-морские силы на Дальнем Востоке предлагалось заявить, что русское правительство не намерено содержать там в значительном количестве флот. Восемь остальных условий принимались, хотя в большинстве случаев с оговорками или поправками^*.

^* (См. П.П.К.- С. 12 - 16. )

Комура попросил предоставить японской делегации время для перевода и ответа. Однако раньше чем был объявлен перерыв он привлек внимание русской делегации к факту опубликования в газетах сведений о предъявленных его стороной условиях и настойчиво предложил впредь не делать печати никаких иных сообщений, кроме официальных. Витте пришлось оправдываться.

После передачи русского ответа наступил один из самых критических моментов в ходе конференции. Сочтут ли японцы возможным принять его в качестве базы для дальнейшей дискуссии или отвергнут как неудовлетворительный? При худшем варианте будут ли переговоры тотчас прерваны или последуют какие-либо шаги для изыскания компромисса? Витте нервничал. Он снова велел Коростовцу узнать время отхода ближайших судов из Америки.

В перерыве между заседаниями принесли телеграмму из Петербурга. Высочайше предписывалось отказать по пяти пунктам, включая два новых, по сравнению с ответным документом русской делегации (передача ЮМЖД и предоставление Японии права рыболовства вдоль дальневосточного побережья). Эта "глубокомысленная" инструкция, к счастью для исхода переговоров, запоздала. Витте велел телеграфировать, что уже переданный им японцам ответ якобы в точности соответствует указаниям царя. Желая смягчить вероятные упреки, он высказывал далее пессимистический прогноз, что, поскольку "между воззрениями обеих сторон лежит пропасть", "надежды на соглашение нет"^*.

^* (Сборник дипломатических документов...- С. 115 - 116. )

В 3 часа дня переговоры возобновились. Комура сообщил, что его делегация изучила русский ответ и предлагает перейти к постатейному обсуждению. У Витте камень свалился с души: прошло; значит, компромисс все-таки возможен! Или японцы хотят для чего-то выиграть время? Началось обсуждение первой статьи - о Корее...

Переход к выработке условий мира не означал, что обстановка на переговорах разрядилась. Согласования корейской статьи достигли с большим трудом. Попытка Витте отстоять суверенитет Кореи, ссылаясь на международный характер этого вопроса, встретила категорические возражения Комуры. Русскому уполномоченному пришлось согласиться, что положение о независимости этой страны не войдет в договор. Столь же безуспешно Витте пытался протестовать против права Японии отводить в Корею свои войска из Маньчжурии. Коростовец так описал в дневнике ход прений: "Витте нервничал и был, видимо, утомлен. Японцы же упорно твердили одно и то же. Был момент, когда спор принял довольно резкий характер и стало казаться, что японцы хотят сорвать переговоры".

Не помогла и попытка Витте сблизить позиции, пообещав Японии русскую поддержку на Дальнем Востоке. "Барон Комура довольно сухо заявил, что Япония не нуждается в поддержке России и что для него достаточно, если г. Витте поддержит его здесь, на конференции, и согласится с его редакцией статьи о предоставлении Японии свободы действий в Корее"^*.

^* (Былое.- 1918.- № 2.- С. 125. )

Постатейное обсуждение условий мира продолжалось на заседаниях 1 - 5 августа. Поскольку ответ Витте на японскую ноту все же удостоился (задним числом) царского одобрения, первый уполномоченный мог вести переговоры в намеченных им самим рамках. Он стремился продемонстрировать примирительный и по возможности объективный подход, чтобы в случае неудачи конференции публикация ее материалов могла оправдать Россию в глазах мировой общественности^*.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 116 - 117. )

Дело продвигалось с большим трудом. В следующем же вопросе об эвакуации войск из Маньчжурии японские делегаты проявили чрезвычайную подозрительность. Они хотели принятия точного плана, выгодной для себя асимметричности и вряд ли исполнимого для России скорого вывода частей. Прения отличались, по свидетельству очевидца, чрезвычайной страстностью, и только выдержка Витте позволила не довести до разрыва. В конечном счете ему удалось добиться более общей договоренности, увеличения срока эвакуации с разделением на три этапа, а также отстоять принцип сохранения на каждом этапе равенства сил с обеих сторон. Острые споры вызвал вопрос о количестве охранной стражи, оставляемой на железных дорогах Маньчжурии. Все же и здесь удалось найти компромиссное решение^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 982.- Л. 46 об.- 51. )

Переговоры об уступке Японии арендованной территории на Ляодунском полуострове тоже "принимали оттенок страстности". Витте, ссылаясь на международное право, настаивал на возвращении ее Китаю, с которым Япония должна была бы урегулировать вопрос. Японские делегаты с этим не согласились и настояли на прямой передаче арендных прав их стране, с тем чтобы в дальнейшем обе державы обеспечили присоединение к этому решению китайского правительства.

Горячие споры разгорелись вокруг вопроса о ЮМЖД. Японская сторона требовала безвозмездной уступки ей всей дороги - от южных портов вплоть до Харбина. Витте пытался оспорить это притязание ссылками на неприкосновенность собственности частной компании и на верховные права Китая. После длительной дискуссии ему пришлось уступить, отстояв, однако, принцип фактического занятия (перехода к Японии захваченной части дороги) и оговорив необходимость в согласии Китая^*. По мере приближения к обсуждению вопросов, затрагивающих великодержавный престиж России, настроение участников конференции становилось все более тревожным. Еще 1 августа Витте послал две телеграммы: Коковцову - о необходимости готовиться к тяжелой длительной войне и искать деньги за границей и Ламздорфу - с проектами заключительных формулировок на случай провала переговоров^**.

^* (Там же.- Л. 54 с об., 66 об.- 69 об. )

^** (См. Сборник дипломатических документов...- С. 120 - 123. )

2 августа рассматривалась претензия Японии на передачу ей Сахалина. Обе стороны использовали всевозможные аргументы: право первооткрытия, географические и стратегические соображения, народные чувства и пр. Хотя прийти к соглашению не удалось, решено было пока продолжать переговоры. Сообщая об этом, Витте запрашивал, не будет ли дополнительных указаний царя^*. Николай II отмолчался.

^* (Там же.- С. 126 - 127. )

В этот острый момент Витте предпринял еще одну попытку договориться с Японией путем общеполитического сближения двух стран. Он телеграфировал Ламздорфу о возможности побудить японцев к уступчивости, если предложить им оказывать друг другу содействие и поддержку в осуществлении договора. В ответ министр иностранных дел высказал сомнение, полагая, что сближение реально лишь при взаимном доверии. Он, правда, не возражал против сообщения проектируемой формулы, но считал, что она не должна слишком определенно связывать руки России.

Тем временем Витте попытался подробнее разъяснить свой замысел в частной беседе с Комурой. Японский министр дал уклончивый ответ. Как раз тогда завершались секретные переговоры о втором англо-японском союзе, который казался токийским политикам достаточной гарантией обеспечения интересов их страны. Вскоре Витте сообщил Ламздорфу формулу, выработанную Мартенсом, заключив, что согласовать приемлемую для обеих сторон ее редакцию сейчас будет трудно, а потому он считает вопрос исчерпанным^*. Позднейшие события показали, что идея Витте предвосхищала послевоенную тенденцию развития русско-японских отношений. Ее неудача в Портсмуте понизила шансы на мир.

^* (Там же.- С. 130 - 131, 132; Былое.- 1918.- № 2.- С. 133. )

Между тем предметом дискуссии на переговорах стал целый ряд неприемлемых для России требований (о контрибуции, о судьбе русских военных судов, интернированных в нейтральных портах, о праве содержать флот на Тихом океане). Возникла тупиковая ситуация. Особенно острый характер приняло обсуждение первого из названных вопросов. Японская делегация хотела во что бы то ни стало добиться получения столь нужных ее стране финансовых средств. Витте же имел твердые инструкции противоположного характера. Его попытка предложить взамен контрибуции оплату японских расходов на гуманитарные цели (содержание военнопленных, лечение больных) успеха не имела. Объяснение длилось целое заседание и отличалось необыкновенным упорством обеих сторон. Это был настоящий дипломатический поединок Витте и Комуры, в котором соперники продемонстрировали искусство аргументации, изобретательность и эрудицию. Спокойные, серьезные доводы порой срывались на колкости. К соглашению не пришли, и вопрос как дамоклов меч навис над конференцией, постоянно грозя прекращением переговоров.

Обсуждение требований об интернированных русских судах закончилось взаимными упреками. Витте заявил, что ожидал от японской стороны большего миролюбия и искренности, а Комура рекомендовал ему руководствоваться на переговорах не только чувством национального достоинства.

В вопросе о флоте Витте предложил вместо требуемого противником пункта договора включить декларацию России о том, что она не намерена в ближайшем будущем содержать на Тихом океане значительные морские силы. Комура не согласился признать такое заявление достаточной гарантией соблюдения японских интересов. Тогда Витте, отметив подозрительность Японии, в последний раз выдвинул свою идею общеполитического соглашения двух государств: "Я даже желал бы,- заявил он,- чтобы Россия и Япония не ограничились этим (мирным урегулированием.- А. И.), а придумали способ установить в будущем более тесное сближение (des relations plus resserrees), чтобы не только уважать взаимные права, но и оказывать содействие в их защите в случае надобности". Комура ответил, что весьма сочувствует мысли о соглашении и сближении с Россией, но это вопрос общей политики, зависящий от различных обстоятельств, и связывать с ним обсуждаемый частный вопрос едва ли удобно^*.

^* ( См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 982.- Л. 91 - 92. )

В конце безуспешного заседания Витте заявил японским делегатам, что после назначенной на другой день встречи по вопросу о рыболовстве участникам переговоров останется собраться последний раз лишь для подписания заключительных протоколов и разъехаться. Было 7 часов вечера 4 августа. Витте, посовещавшись с членами русской делегации, запросил указаний правительства по спорным пунктам. Он осторожно советовал пойти на уступки в вопросах о содержании флота и Сахалине. Ответ Петербурга, полученный лишь 6-го числа, содержал категорический отказ царя уступить в территориальном или денежном вопросе, о флоте же не упоминал вовсе^*.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 137 - 139. )

Однако еще раньше в ходе конференции появились первые проблески надежды. 5 августа на неофициальной встрече с Витте Комура, вначале от себя лично, внес компромиссное предложение о разделе Сахалина с выплатой Россией выкупа за остающуюся у нее северную часть острова. В этом случае Япония готова была бы формально отказаться от контрибуции и требований о выдаче судов и запрещении России содержать флот на Тихом океане.

Витте отдавал себе ясный отчет, что предложение Комуры включает скрытую контрибуцию. Для России, по его мнению, лучше было бы уступить весь Сахалин, но ничего не платить. Он тем не менее полагал, что удалось отстоять немало и последние японские условия царскому правительству следует тщательно взвесить. Первый уполномоченный возлагал при этом особые надежды на близкого ему по взглядам Ламздорфа, а также на заинтересованного в займе "под мир" Коковцова и "мудрейших" сановников графа Сольского и Победоносцева. О напряжении, с каким он ждал ответа, свидетельствуют строки из "совершенно личной" телеграммы Коковцову: "Настоящий момент Петербург должен решить вопрос войны или мира. Необходимо экстренное, но мудрое, твердое решение ввиду громадной ответственности перед потомством"^*.

^* ( См. Красный архив.- 1924.- Т. 6.- С. 36 - 37. )

Николай II продолжал упорствовать, и Ламздорфу не без труда удалось получить его разрешение запросить мнение сановников, участвовавших в составлении инструкций русской делегации.

Пока в Петербурге шло выяснение мнений, в переговоры неожиданно для Витте вмешался Т. Рузвельт^*. Он вызвал к себе Розена и сообщил ему свой компромиссный вариант. Президент предлагал России примириться с потерей Сахалина, а требование контрибуции передать на международный арбитраж. При таких условиях он считал возможным побудить Японию отказаться от претензий на интернированные суда и ограничение права России содержать флот.

^* (С японской стороной президент секретно поддерживал постоянный контакт. )

8 августа Ламздорф телеграфировал Витте, что последние японские предложения единогласно признаются неприемлемыми^*. Теперь русскому уполномоченному предстояло боротвся сразу с несколькими противниками: с японской делегацией, Рузвельтом и отчасти даже с собственным правительством. Президент прислал ему письмо с обоснованием своих предложений (одновременно он через посла Мейера обратился к царю). Витте ответил, что передал американское предложение в Петербург, но не надеется на его принятие^**. Письмо Рузвельта, а также дополнительная инструкция из Петербурга о предпочтительности прервать переговоры на вопросе о контрибуции натолкнули его на мысль, каким образом можно уличить японцев в их намерении продолжать войну только из денежных интересов.

^* (См. АВПР.- Ф. Канцелярия.- 1905.- Д. 121.- Т. 3.- Л. 760. )

^** (См. Сборник дипломатических документов...- С. 166 - 167. )

На заседании 10 августа Витте продолжил "дипломатический турнир" с Комурой и добился определенного успеха. Он подходил к последним японским предложениям с разных сторон, выясняя возможные варианты (только территория, только деньги). Комура отвечал, что его страна хочет получить и территорию, и деньги и что комбинация без финансового вознаграждения для нее неприемлема. Тогда Витте с полным основанием заявил, что в основе предложения японцев лежит стремление навязать в той или иной форме уплату военных издержек^*. Сведения об этой дискуссии, видимо, не случайно проникли в печать, в результате чего Япония вновь проиграла в глазах нейтральных наблюдателей.

^* (См. П.П.К.- С. 65 - 67. )

Ход конференции широко обсуждался также на страницах русских газет. Буржуазная печать в основном одобряла поведение Витте. Некоторые ее органы высказывались в пользу дальнейших уступок и признавали возможной уплату контрибуции. В противоположность этому правые газеты утверждали, будто положение Японии хуже, чем России, требовали отвергнуть ее "наглые притязания" и пригрозить разрывом переговоров. Витте знал о склонности царя прислушиваться к голосу крайней реакции, поэтому вел с Петербургом осторожную игру.

Он делал вид, что считает провал конференции неизбежным и видит задачу лишь в завоевании на сторону России мирового общественного мнения. В этих целях первый уполномоченный советовал не отвергать одновременно уплату вознаграждения и уступку территории, принять во внимание факт захвата Японией Сахалина, не игнорировать совета Рузвельта^*.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 163 - 164, 176. )

В ночь на 11 августа президент прислал Витте телеграмму с новым предложением: согласиться на уплату вознаграждения за северную часть Сахалина в принципе, без определения суммы, которая будет установлена позднее^*. Немного раньше это предложение было передано послом Соединенных Штатов в Петербурге Мейером царю. Вследствие новой американской инициативы очередное заседание конференции было отложено до 13-го. Хозяева предлагали организовать поездку по живописным окрестностям Портсмута, но русские делегаты отказались. Нервы их были напряжены до предела, мысли сосредоточены на одном - исходе дипломатической схватки.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 982.- Л. 109 - 110. )

На телеграмму Рузвельта Витте ответил, что предлагаемый президентом вариант есть все же лишь признание иной формы контрибуции и что отсрочка только затянет переговоры^*. Более результативным оказался нажим в Петербурге, где американскую дипломатию поддержала Франция. В результате Николай II вернулся к уступке, которую некогда принял в напутственном разговоре с Витте: согласился на раздел Сахалина, но без уплаты вознаграждения.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 180. )

Известие о решении царя, дававшее пусть небольшой шанс на успех конференции, Витте получил 12 августа^*. В тот же день Ассошиэйтед Пресс сообщило о продлении на новых условиях союза Лондон - Токио, что могло побудить японскую сторону к неуступчивости. Между тем надежд на дальнейшие сдвиги в позиции Петербурга не было. Николай II впервые за время переговоров прислал первому уполномоченному личную телеграмму однозначного содержания: "Ее величество и я искренно благодарим вас. Стойте крепко за землю русскую"^**.

^* (Там же.- С. 177-178; Былое.- 1918.- № 3.- С. 68. )

^** (ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 227.- Л. 1. )

Ко времени заседания 13 августа Витте распорядился принять ряд мер: 1) составить проект краткого журнала заключительного заседания, где оставалось бы только поставить подписи; 2) заготовить телеграмму в Петербург о неудаче конференции; 3) приступить к составлению подробной исторической записки о конференции для сообщения прессе; 4) членам делегации расплатиться за гостиницу, уложить вещи и быть готовыми к отъезду^*. Не исключено, впрочем, что с его стороны это было продолжением игры в расчете воздействовать на контрагентов.

^* (Там же.- Д. 982.- Л. 112 об.- 113.)

Участники конференции собрались в 2 часа дня, когда о чемоданных настроениях русской делегации стало широко известно. На частном совещании уполномоченных Комура попросил дать ответ на японские предложения. Витте заявил, что его правительство отказывается от уплаты военного вознаграждения, но готово уступить южную часть Сахалина и щедро компенсировать содержание военнопленных. Тогда Комура попросил подождать два дня до получения его делегацией окончательных инструкций из Токио^*.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 191. )

Отсрочка предполагаемого разрыва не очень ободрила Витте. Он чувствовал, что Петербург не разрешит ему дальнейших уступок. Японцы же в лучшем случае сократят финансовые претензии, но не откажутся от них. По свидетельству Коростовца, первый уполномоченный выглядел сумрачным.

Из России пришла телеграмма, что царь отвергает какие-либо новые попятные шаги. Давление Рузвельта, которому на этот раз содействовал Вильгельм II, не принесло результата. Вечером 14-го Витте посетил второй уполномоченный Японии Такахира.. Формальным поводом была просьба японской делегации отложить заседание еще на один день. В действительности Такахира, видимо, хотел прощупать, нет ли признаков смягчения русской позиции. Его ожидало разочарование^*.

^* (Там же.- С. 191 - 192. )

15 августа из русской столицы поступило категорическое предписание Николая II: завтра же в любом случае закончить переговоры^*. Царское указание еще сужало возможности первого уполномоченного маневрировать. Одновременно Розен, видимо, опасаясь уступчивости Витте и желая снять с себя ответственность, опубликовал в "Бостон геральд" интервью, в котором категорически отвергал возможность уплаты военного вознаграждения независимо от суммы. В этот драматический момент Витте вновь позволил себе отклониться от указаний свыше. Он телеграфировал в Петербург, что долг перед родиной велит ему выслушать японские условия. Прекратить переговоры, не ожидая новых предложений Токио,- значит дать повод обвинить себя в желании продолжать войну. Коростовец записал в дневнике: "Вообще Витте продолжает думать, что мир, даже такой, для России выгоднее войны"^**.

^* (В Николае взыграла монархическая гордость: "Я предпочитаю продолжать войну нежели дожидаться милостивых уступок со стороны Японии" (Сборник дипломатических документов...- С. 191). )

^** (Былое.- 1918.- № 3.- С. 74. )

Наступила ночь перед решающей встречей делегаций. Витте не спал. Он находился в ужасном состоянии человека, в душе которого происходит раздвоение. Один голос говорил ему: "Какой счастливый день будет завтра, если удастся заключить мир". Другой противоречил ему: "Не счастливей ли ты окажешься, если судьба отведет твою руку от Портсмутского мира? Ведь все свалят на тебя, сознаться в своих грехах перед богом и отечеством никто не захочет, а в особенности Николай II". "Я провел ночь,- вспоминал позднее Витте,- в какой-то усталости, в кошмаре, в рыдании и молитве"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 436. )

Заседание 16 августа началось в 9.30 утра с неофициального совещания первых уполномоченных. Уходя на него, Витте поручил секретарям зашифровать уже подготовленную им телеграмму царю о неудаче переговоров.

"Часов в одиннадцать,- фиксирует в дневнике Коростовец,- Витте вышел из зала совещания; он был красен и улыбался. Остановившись среди комнаты, он взволнованным голосом сказал: "Ну, господа, мир, поздравляю, японцы уступили во всем". Слова эти прорвали плотину светских условностей. Все заговорили вместе, перебивая друг друга, пожимали руки, обнимались. Витте поцеловал меня и некоторых моих товарищей. Довольны были все, даже барон Розен, не сочувствовавший последнему компромиссу, утратил свойственное ему беспристрастие и улыбался, говоря: "Молодец, Сергей Юльевич!""^*.

^* (Былое.- 1918.- № 3.- С. 74 - 75. )

Когда первое радостное возбуждение прошло, Витте продиктовал телеграмму Ламздорфу и русская делегация отправилась на официальное заседание. Здесь достигнутая между уполномоченными двух сторон договоренность получила, хотя и не сразу^*, подтверждение. Затем по предложению японской делегации перешли к обсуждению менее острых, но важных вопросов о порядке вывода войск из Маньчжурии, об определении демаркационной точки между железнодорожными линиями двух стран в Маньчжурии и об охране железных дорог. Витте, со своей стороны, поднял вопрос о своевременности прекращения военных действий и заключения перемирия^**.

^* (Первоначально японская делегация попыталась обусловить свой отказ от военного вознаграждения ответным признанием Россией оккупации Японией Сахалина как совершившегося факта (см. П.П.К.- С. 71 - 72). )

^** (См. П.П.К.- С. 73 - 75. )

После заседания Витте направил льстиво-патриотическую телеграмму царю. Он почтительно доносил, будто Япония приняла царские "требования относительно мирных условий и таким образом мир будет восстановлен благодаря мудрым и твердым решениям" венценосца и в точном соответствии с его предначертаниями. "Россия останется на Дальнем Востоке великою державою, каковою она была до днесь и останется во веки". Витте заверял, что уполномоченные приложили к исполнению царских приказаний весь свой ум и русское сердце, и просил простить, если они не сумели сделать большего^*. Первоначально он подписал эту телеграмму, как и другие, только фамилией, но, подумав, добавил: "Ваш верноподданный слуга". Витте заранее сгибался в поклоне в расчете на царскую благодарность.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 195.)

Николай не спешил, однако, расточать свои милости: он уже настроился было на срыв переговоров, и известия о мире привели его в замешательство.

Царь даже послал в Портсмут указание не подписывать мирных условий, пока не будет согласован размер вознаграждения за содержание военнопленных. Но вскоре на его имя из разных стран стали вереницей поступать поздравления. Заграничная печать писала о большой дипломатической победе России. 17 августа Николай послал Рузвельту телеграмму с выражением признательности за содействие примирению. 19-го в России было опубликовано правительственное сообщение, в котором говорилось об успехе русской дипломатии в Портсмуте.

Не получая ожидаемой царской благодарности, Витте нервничал. Правда, в поздравлениях недостатка не было. Среди приветствовавших оказались императрица Мария Федоровна, великие князья, министры и сановники, дипломаты, зарубежные государственные деятели. Но не они держали в своих руках его дальнейшую судьбу. Немного успокоили Витте телеграммы от Ламздорфа. Тот поздравлял с достигнутыми результатами, полагая, что они "принесут громадную пользу России". По мнению министра, лишь неожиданность благоприятного исхода препятствовала его справедливой оценке. Ламздорф выражал уверенность, что скоро все поймут значение достигнутого и откликнутся с признательностью. Витте в ответ благодарил министра иностранных дел за "мудрое содействие"^*.

^* (См. АВПР.- Ф. Канцелярия.- 1905.- Д. 121.- Т. 3.- Л. 757, 764; ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 998.- Л. 17 - 19.)

На конференции шло редактирование статей договоpa. Японская делегация придирчиво следила, чтобы не было никаких отступлений от согласованных ранее протоколов. 19 августа уполномоченные двух стран подписали наконец документ о перемирии. По настоянию Японии он должен был вступить в силу только после подписания самого мирного трактата^*. Из Петербурга время от времени поступали запоздалые предложения о той или иной модификации условий мира. Пришла даже телеграмма, что "в виду возможных случайностей" желательно не торопиться с подписанием договора. Витте отвечал, что уже поздно что-либо менять^**, и неуклонно вел дело к завершению.

^* (См. П.П.К.- С. 96. )

^** (Сборник дипломатических документов...- С. 215.)

23 августа около 3 часов 45 минут дня в зале переговоров в "Неви-Ярде" состоялась церемония подписания договора. Она завершилась рукопожатием Витте и Комуры и обменом речами. Затем русские участники переговоров проследовали в церковь на торжественное богослужение. По возвращении в гостиницу "Вентворт" Витте обратился с речью к представителям печати, поблагодарив их за беспристрастие в освещении конференции. На следующий день русская делегация выехала в Нью-Йорк.

Только после подписания договора Витте получил долгожданную приветственную телеграмму царя. Николай II выражал ему благодарность за умелое и твердое ведение переговоров, которое привело к хорошему для России окончанию, передавал свою признательность Розену и прочим делегатам^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 233.- Л. 1.)

Заключение Портсмутского договора может по справедливости считаться вершиной дипломатического искусства Витте. В очень неблагоприятной обстановке он сумел добиться столь необходимого и в то же время единственно приемлемого для царизма "почти благопристойного" мира, Было бы, разумеется, неверным отрицать наличие объективных предпосылок для окончания русско-японской войны. Без них мир представлялся невозможным. В то же время очевидны исключительные трудности, которые Витте с успехом преодолел и с которыми вряд ли справился бы более ординарный дипломат или государственный деятель. Речь идет не только о военном поражении и революции, но и о сложном комплексе субъективных факторов: настойчивой борьбе довольно искусной японской дипломатии, вмешательстве Америки и некоторых других держав, негибкости и колебаниях Петербурга.

Думается, что секрет успеха Витте помимо выдающихся личных качеств заключался в ясном и широком понимании задач, позволявшем через все перипетии дипломатической борьбы вести целеустремленную линию на примирение. Гибкость сочеталась у него с умением в нужный момент проявить решимость и заставить противника поверить в нее. Первый уполномоченный успешно воздействовал на общественность Америки и других нейтральных стран, сумев убедить ее в искреннем стремлении России к миру и в корыстных мотивах японской стороны. У него хватило твердости фактически отклонить "честное маклерство" президента Рузвельта.

Миссию способного сановника заметно облегчало содействие такого влиятельного единомышленника, как Ламздорф. Посильную помощь оказывали Витте его сотрудники, в особенности правовед Мартене, эксперты Покотилов и Шипов, секретари Плансон и Коростовец. Он не щадил их сил и нервов, как, впрочем, и своих.

Русская делегация следовала в Нью-Йорк специальным поездом, предоставленным ей мультимиллионером Дж. Морганом. Витте был весел и разговорчив. Он радовался, что ему не помешали достичь столь необходимого мира, чувствовал приятное облегчение, свалив с плеч бремя тяжких переговоров и утомительного общения с журналистами. В голове его рождались планы финансовых комбинаций. Исполнив главное дело, он вновь обращался к сверхзадаче - к вопросу о внешнем займе.

Еще из Портсмута в один из напряженных моментов дипломатической дуэли с японцами Витте телеграфировал Коковцову о необходимости подготовить условия для обращения к американскому и особенно французскому денежным рынкам ("Германия много дать не может, даже если бы была к тому склонна"). Министр финансов с ведома царя поддержал его идею и убедительно просил Витте "взять на себя труд постараться достигнуть этой цели в Америке, равно как и в Париже". Когда стало ясно, что мир будет заключен, Витте еще раз обменялся телеграммами с Коковцовым и заручился его просьбой обсудить хотя бы "общие и главные основания займа в Америке"^*. Таким образом он обеспечил себе свободу рук в этом вопросе.

^* (См. Красный архив.- 1924.- Т. 6.- С. 31 - 32, 42 - 43. )

В Нью-Йорке 25 августа Витте присутствовал на банкете в честь русских уполномоченных в "Метрополитен клаб", где смог познакомиться с некоторыми видными представителями американского бизнеса. Он воспользовался этим, чтобы договориться о деловом свидании с Дж. Морганом, которого считал "самой солидной денежной силой в Америке".

Встреча состоялась на следующий день на яхте Моргана "Корсар". Витте прямо поставил вопрос о возможности размещения русского займа или части его в Соединенных Штатах. Желательную сумму американского участия он определил в 400 млн. долларов. Морган в принципе отнесся к его предложению сочувственно, но высказал мнение, что сначала надо приучить здешнюю публику к русским бумагам, после чего станут возможными крупные займы в одной Америке. Он предложил поэтому принять широкое участие в займе вместе с французами или немцами либо с теми и другими одновременно. На замечание Витте о трудности объединить французских банкиров с немецкими Морган подал мысль о привлечении Лондона и даже выразил готовность помочь договориться с англичанами.

Вместе с тем Морган выдвинул жесткие условия своего участия. Он претендовал на монопольное право размещения займа в своей стране и хотел, чтобы при совершении первой операции американскому рынку были предоставлены особые льготы. Морган предложил также отодвинуть выпуск русского займа до начала будущего года, когда в силу хозяйственной конъюнктуры деньги в Америке станут дешевле. На вопрос, приходится ли рассчитывать на американское участие, если заем потребуется выпустить ранее, Морган отвечал, что в таком случае он сделает все возможное и постарается взять на свою долю от 50 млн. до 100 млн. долларов^*. Из беседы стало ясно, что крупного займа в Америке в ближайшее время не получить и что главной надеждой остается по-прежнему французский рынок.

^* (Там же.- С. 46-47; Былое.- 1918.- № 12.- С. 166 - 168. )

27 августа Витте нанес прощальный визит Рузвельту в имении президента "Сагамор хил" и сообщил о решении царя в знак признательности за добрые услуги прекратить взимание повышенных пошлин с продукции американской машиностроительной и железоделательной промышленности. Президент был доволен. Он пытался рассеять впечатление об одностороннем характере своего воздействия на ход переговоров и показал Витте тексты обращений, в которых советовал японцам проявить уступчивость. Разговор коснулся перспектив развития русско-американских отношений. Рузвельт обратил внимание на неприемлемое Для Америки толкование царским правительством одной из статей торгового договора 1832 года, ограничивавшее право въезда в Россию по вероисповедальному принципу. Он просил передать его письмо царю с пожеланием отменить такое толкование^*.

^* (См. Красный архив.- 1924.- Т. 6.- С. 45; Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 446 - 447. )

В оставшиеся до отъезда в Европу дни Витте посетил столицу Соединенных Штатов, где отдал дань уважения великому основателю американского государства. Русские уполномоченные посадили недалеко от могилы Джорджа Вашингтона символическое "дерево мира". Витте посетил Колумбийский университет и центр подготовки американских командных кадров - Вест-Пойнт. От предполагавшейся поездки по крупным городам Америки он отказался, так как царь не захотел сохранить за ним на это время официальный статус своего полномочного представителя. 30 августа русская делегация, за исключением Розена, отправилась в Европу и 5 сентября вечером прибыла в Шербур. На берегу Витте встречали жена и дочь с мужем. "Сергей Юльевич очень им обрадовался,- вспоминает Коростовец,- и всей душой отдался семейным разговорам"^*.

^* (Былое.- 1918.- № 12.- С. 177. )

Когда сотрудники по миссии спрашивали Витте о его дальнейших планах, он без колебаний отвечал, что долго в Петербурге не задержится, лишь только явится к царю, затем подаст в отставку и на продолжительное время уедет за границу. В действительности после успеха в Портсмуте он меньше, чем когда-либо, склонен был отказаться от мысли о возвращении к власти. Из телеграмм Коковцова С. Ю. Витте знал, что его кандидатура на пост первого министра в ответственный момент, когда в стране назрела необходимость осуществления важных реформ, находит влиятельных сторонников в Петербурге. И он делал все, чтобы убедить правящие круги в своей пригодности для роли "спасителя России".