В начале революции: Витте бьет тревогу

20 декабря пал Порт-Артур. В первый день нового 1905 года В. И. Ленин, оценивая последствия этого события, пророчески писал: "Самодержавие ослаблено. В революцию начинают верить самые неверующие. Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции"^*. Недоставало только искры, чтобы произошел взрыв. Ею стало кровавое злодеяние царизма 9 января.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 9.- С. 159. )

Накануне расстрела мирной демонстрации рабочих депутация интеллигенции посетила Витте как председателя Комитета министров с просьбой предотвратить кровопролитие. Тот умыл руки. По свидетельству участника встречи А. М. Горького, он заявил пришедшим, что министры Святополк-Мирский и Коковцов лучше знают о положении дел и уже приняли свои меры, что сам царь должен быть осведомлен и "лично он, Витте, бессилен сделать что-либо в желаемом нами направлении"^*. Заняв бездушно-бюрократическую позицию, Витте фактически разделил ответственность за действия царских властей.

^* (Начало первой русской революции. Январь - март 1905 года. Документы и материалы.- М., 1955.- С. 86 - 87. )

Правительство Николая II хотело дать урок всем недовольным, запугать их, подавить волю к сопротивлению. Результат оказался противоположным расчету. В ответ на жестокое насилие властей рабочие столицы взялись за оружие, стали строить первые баррикады. Пролетариат всей России поддержал их стачками, которые охватили только в январе 66 городов. Бастовало свыше 440 тыс. человек^* - больше, чем за все годы предвоенного революционного подъема. Большинство участников движения выдвигали политические требования, включающие созыв Учредительного собрания и прекращение войны. Рабочие Риги и Варшавы вслед за питерцами стали воздвигать баррикады. Борьба пролетариата пробуждала крестьянство. Активизировались широкие слои демократической интеллигенции. Революция в России началась.

^* (См. Кириллов В. С. Большевики во главе массовых политических стачек в первой русской революции (1905 - 1907).- М., 1976.- С. 90. )

В обстановке революционных волнений и угрозы военного поражения царское правительство проводило жестокую, недальновидную политику. Оно упорствовало в продолжении войны, а народное недовольство стремилось подавить путем репрессий, идя лишь на мелкие уступки. Исполнение последней части программы Николай II сначала возложил на Витте. Вечером 17 января царь направил ему указание немедленно собрать совещание всех министров и председателей департаментов Государственного совета для обсуждения тревожной ситуации и возможных реформ с целью восстановить "порядок". Николай предписывал Витте проводить подобные совещания по мере необходимости и впредь.

18 января Витте собрал министров и высших сановников империи на заседание, где обсуждались проекты обращения монарха к народу (манифеста) и царского указа Сенату. Председатель Комитета министров считал наиболее срочным издание манифеста, где четко проводились бы две мысли: 1) царь существует независимо от правительства и опирается якобы на простой народ; 2) венценосец скорбит о происшедшем не по его вине кровопролитии. Проект такого документа был одобрен большинством голосов. По мысли Витте, после высочайшего утверждения манифест должен был зачитываться народу в церквах. В указе Сенату предполагалось развить далее основы реформ, провозглашенных актом 12 декабря 1904 г. Обсуждался наконец вопрос о превращении правительства в коллегиальный орган^*.

^* (См. Красный архив.- 1925.- Т. 4 - 5 (11 - 12).- С. 28. )

Таким образом, Витте проявил себя верным слугой самодержавия. Но Николаю II не понравилась его идея обращения к народу. Царь предпочел по совету столичного генерал-губернатора Д. Ф. Трепова ограничиться принятием депутации специально подобранных "представителей" от рабочих и назначить комиссию по выяснению причин недовольства петербургского пролетариата. Эти меры оказались бессильными остановить рост революционного движения.

Как более трезвые политики в России, так и зарубежные кредиторы царизма видели главный источник бед в продолжавшейся войне. Они забили тревогу. "Теперь действительность показала,- писал по этому поводу В. И. Ленин,- что "мир во что бы то ни стало" стал лозунгом европейских биржевиков и русских реакционеров (кн. Мещерский в "Гражданине" ясно указывает уже теперь на необходимость мира для спасения самодержавия). Спекуляция на мир в целях подавления революции выступила перед нами воочию..."^*. Одним из первых включился в эту кампанию Витте.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 9.- С. 374. )

После падения Порт-Артура он, правда, короткое время колебался, целесообразен ли безотлагательный мир с точки зрения военной конъюнктуры. 19 января Витте писал Куропаткину: "А теперь я не знаю, что лучше - сознаться в грехе и теперь же пойти на мир или продолжать кровопускание? Не будет ли наше положение через несколько месяцев еще безвыходнее, не придется ли через несколько месяцев принять мир еще худший?"^*.

^* (Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С. 75.)

Но прошло всего два дня, и он определенно выступил в пользу мира на заседании Комитета финансов, происходившем под председательством графа Д. М. Сольского. Смысл заявления Витте (в передаче В. Н. Ламздорфа) состоял в том, что продолжение войны едва ли может принести России какие-либо существенные выгоды: начинает обнаруживаться безвыходность положения и необходимость скорейшего заключения мира^*.

^* (См. АВПР.- Ф. Секретный архив.- Д. 237/238.- Л. 14 - 17 об. )

Если в вопросе о мире Витте проявил определенную дальновидность, то в области внутренней политики он оставался на самых консервативных позициях. Это показало созванное Николаем II в начале февраля совещание министров по вопросу о войне, "смуте" и привлечении выборных к обсуждению законопроектов. Большинство участников склонились на сторону министра земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолова, видевшего в созыве "народных представителей" единственный выход из "настоящего смутного положения". Даже консервативнейший В. Н. Коковцов признал, что "без такого шага трудно будет сделать заем, который является необходимым в виду войны". Только Витте в принципе возражал против идеи народного представительства, повторив свои доводы о самобытности, исторической миссии русского самодержавия, а также непригодности для России конституционного строя^*. В результате повторного обсуждения 18 февраля Николай II поручил новому министру внутренних дел А. Г. Булыгину составить проект привлечения выборных к законосовещательной деятельности.

^* (Красный архив.- 1925.- Т. 1 (8).- С. 49 - 69; История СССР с древнейших времен.- Т. VI.- С. 124. )

В то же время царское правительство, как свидетельствовали акты от 18 февраля, упрямо цеплялось за продолжение войны. Даже неудача в генеральном сражении под Мукденом, известия о которой пришли в конце февраля, не оказала на него отрезвляющего воздействия. Для Витте новое тяжелое поражение послужило импульсом к активизации усилий в пользу окончания войны. Дополнительным стимулом могли стать полученные им по линии Министерства финансов сведения о склонности Японии к миру^*. После Мукдена он впервые осознал также необходимость таких уступок "общественности", которые могут затронуть устои самодержавия.

^* (См. Красный архив.- 1924.- Т. 6.- С. 7 - 9. )

28 февраля Витте обратился с письмом к Николаю II, в котором доказывал не только бесперспективность, но и крайнюю опасность продолжения войны. Дальнейшие боевые действия потребуют огромных денег и массового набора новобранцев. Первое совершенно расстроит финансовое и экономическое положение страны, приведет к увеличению бедности, усилит озлобление и "помрачение духа" народа. Россия лишится кредита, а заграничные держатели акций станут ее врагами. Новая мобилизация "может быть сделана лишь при содействии силы. Таким образом воины для Дальнего Востока начнут свое боевое поприще на месте их призыва". При неурожае и холере огромные беспорядки могут развиться в ураган. Тем временем на фронте "дальнейшее отступление приведет к потере Уссурийского края".

Обрисовав столь катастрофическую перспективу продолжения войны, председатель Комитета министров переходил далее к положительной стороне программы. Она состояла из двух пунктов. Во-первых, необходимо начать мирные переговоры. "Россия покуда еще имеет такой престиж, что можно надеяться, что мирные условия не будут ужасающими". Прекращение войны позволит использовать армию для поддержания "порядка" ("по теперешнему времени войско нужно в самой России"). Во-вторых, нужно скорее и шире осуществить обещания, данные в рескрипте Булыгину, "чтобы хотя немного успокоить Россию..." В заключение Витте подчеркивал неотложность обоих мероприятий: "Нельзя медлить, нужно немедленно открыть мирные переговоры, и нужно немедленно в широком размере привести в исполнение ваше поручение A. Г. Булыгину"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- Приложения.- С. 573 - 574. )

Советы Витте получили весомое подтверждение на другой же день, когда делегаты французских банков, уже согласовавшие было с Коковцовым условия нового займа, не явились для его парафирования, а по указанию из Парижа срочно отбыли домой. Тщетно Коковцов апеллировал к французским банкирам и правительству, тщетно пытался использовать с той же целью авторитет своего маститого предшественника в парижских финансовых кругах^* B. И. Ленин так прокомментировал это событие: "Недавняя попытка самодержавного правительства занять, постарому, у. Франции не удалась: с одной стороны, капитал уже не верит самодержавию; с другой стороны, боясь революции, капитал хочет оказать давление на самодержавие в целях заключения мира с Японией и мира с либе ральной русской буржуазией"^**.

^* (См. Girault R. Emprunts russes et investissements francais en Russie, 1887 - 1914.- P., 1973.- P. 417 - 418.)

^** (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 9.- С. 372 - 373. )

Если на письмо Витте Николай II никак не отреагировал, то игнорировать отказ союзницы в займе он не мог. И когда посол в Париже А. И. Нелидов в иных словах изложил те же мысли, что и несимпатичный сановник, предложив использовать в целях примирения дружественное посредничество Франции, царь признал его соображения "весьма дельными". Результатом явилась инструктивная телеграмма Нелидову от 8 марта, где впервые определялась платформа русской стороны в отношении возможного мира. Непременным условием соглашения объявлялось исключение из него следующих требований: 1) уступки какой-либо части русской территории; 2) уплаты военной контрибуции; 3) изъятия железнодорожной линии к Владивостоку и 4) уничтожения русского военного флота на Тихом океане^*. Смысл формулы, с которой позднее пришлось иметь дело Витте, сводился к ограждению великодержавного престижа и наиболее существенного из интересов России в регионе - КВЖД.

^* (См. Игнатьев А. В. Внешняя политика России в 1905 - 1907 гг.- М., 1986.- С. 20 - 21. )

Попытка мирного посредничества Франции закончилась неудачей. Япония отказалась принять предварительные условия русской стороны. Французский министр иностранных дел Т. Делькассе предложил испробовать посредничество установившей близкие отношения с его страной Англии. Витте также не исключал возможности использовать в начавшейся игре английскую карту. В середине марта в беседе с британским послом Ч. Гардингом он развил мысль о необходимости для России мира не столько с военной и финансовой точек зрения (страна могла бы, по его утверждению, воевать еще не один год), сколько по политическим причинам: "...Было бы абсолютно невозможно продолжать войну без величайшего риска внутренней революции". Председатель Комитета министров от себя лично составил примерный список мирных условий, вероятно, в расчете, что англичане информируют союзницу. Он был готов признать Корею сферой японского влияния, передать в аренду Японии Порт-Артур, Ляодунский полуостров и железную дорогу до Харбина и обещать в течение ряда лет не содержать в китайских водах военный флот. Витте исключал уплату контрибуции и лишение России дороги на Владивосток. В случае гарантии другими державами безопасности этой дороги он согласился бы объявить Владивосток открытым портом.

В апреле Витте продолжил свои неофициальные объяснения с Гардингом. Он доказывал, что в интересах самих западных наций нужно положить конец борьбе, которая ведет к параличу России в Европе и обеспечивает на неопределенно долгое время превосходство Германии на континенте. Расчет его на остроту англо-германских противоречий оказался верным. Король Эдуард VII написал на донесении посла об этой встрече: "Замечания Витте бьют в самую точку"^*. Однако Николай II категорически отверг идею посредничества исторического врага России и союзной Японии страны.

^* (См. BD.- Vol. IV.- L., 1929.- Р. 77 - 78, 92.)

Свое отношение к активности Витте царь выразил неожиданным закрытием 30 марта 1905 г. Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Рассмотрение крестьянского вопроса передавалось новой комиссии во главе с крайним реакционером И. Л. Горемыкиным. В "обществе" решение монарха было воспринято как признак того, что роль Витте на государственном поприще сыграна^*.

^* (См. Глинский Б. У каз. соч.//Исторический вестник.- 1915.- Т. CXLI.- № 9.- С. 896. )

Во внешней политике царское правительство авантюристически сделало ставку на эскадру 3. П. Рожественского. Только после гибели русского флота в Корейском проливе и в условиях нового подъема революционного движения в стране оно взяло наконец курс на скорейшее заключение мира. 25 мая Николай II согласился принять добрые услуги президента Соединенных, Штатов Т. Рузвельта. В Петербурге исходили из предположения, что Америка не заинтересована в чрезмерном усилении на Дальнем Востоке конкурирующей с ней Японии и располагает средствами финансового воздействия на Токио. В частности, выражались маловероятные надежды на то, что американская дипломатия поможет срочно заключить перемирие и предотвратить вторжение Японии на Сахалин.

Витте, как всякий русский, тяжело пережил цусимский разгром. Несколько дней спустя после морского сражения он телеграфировал Куропаткину: "Молчал под гнетом мрака и несчастий. Сердце мое с вами. Помоги вам бог!"^*. Он следил за бессмысленной оттяжкой мирных переговоров с растущей тревогой и раздражением. Никаких иллюзий в отношении благожелательности к России или хотя бы беспристрастности президента Рузвельта он не питал. Коль скоро, однако, все помыслы Витте были сосредоточены на окончании войны, он не отвергал никакой возможности ускорить дело.

^* (Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С. 78. )

В июне Витте обратился с письмом к начальнику Походной канцелярии царя графу А. Ф. Гейдену, рассчитывая, что тот расскажет о его содержании Николаю II. Витте вновь настаивал на окончании войны и возлагал ответственность за вероятные невыгодные условия примирения на тех, кто до сих пор не соглашался с его точкой зрения: "Я держался мнения, что нужно было заключить мир до Мукденского сражения, тогда условия мира были хуже, чем до падения Порт-Артура... Я держался мнения, что нужно заключить мир, когда Рожественский появился в Китайском море. Тогда условия были бы почти такие, как и после Мукденского боя. Наконец, я держусь мнения, что следует попытаться заключить мир до нового боя с армией Линевича. Конечно, условия будут очень тяжелые, но в одном я уверен, что после боя с Линевичем они будут еще тяжелее. После взятия Сахалина и Владивостока они будут еще тяжелее"^*. Эти упреки, настояния и предупреждения были заведомо неприятны военной партии, да и самому царю. Они стали, в частности, причиной охлаждения отношений автора письма с Куропаткиным. Все же отмахнуться от фактической заявки отставленного министра на активную роль в ликвидации войны Николаю II не удалось.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 1.- С. XLVII. )

Витте не напрасно столь ревностно поддерживал связи с представителями власти. Как только Ламздорф столкнулся с задачей комплектования русской делегации на мирных переговорах, он сразу вспомнил о своем приятеле. В докладной записке министра царю от 11 июня рядом с кандидатом в первые уполномоченные Нелидовым называется имя статс-секретаря Витте как "возможного также делегата России"^*. Николай II, сознававший в душе личную вину за дальневосточное фиаско и помнивший о предостережениях бывшего министра финансов, поначалу категорически отверг этот совет. Его резолюция была кратка и выразительна: "Только не Витте"^**, то есть кого угодно, только не этого несдержанного человека, способного самого царя ткнуть носом в позорные промахи прошлого.

^* (Сборник дипломатических документов, касающихся переговоров между Россией и Японией о заключении мирного договора. 24 мая - 3 октября 1905 г.- СПб, 1906.- С. 26 - 27 (далее: Сборник дипломатических документов...). )

^** (Тарле Е. В. Соч.- Т. V.- С. 543.)

Ламздорф, однако, продолжал свою игру. В докладной записке Николаю от 12 июня он сообщал о сомнениях Нелидова и советовал преодолеть их назначением в помощь послу авторитетного специалиста по финансовым и экономическим вопросам, к тому же хорошо знающего сложные железнодорожные, банковские и другие дела на Дальнем Востоке. Хотя намек был достаточно прозрачен, царь предпочел не внять ему и предложил посоветоваться относительно кандидатуры эксперта с министром финансов.

Почти месячные поиски не дали результатов. Задача первого уполномоченного на переговорах была столь тяжка и неблагодарна, что не только опытный Нелидов, но и честолюбец Н. В. Муравьев предпочли по здравом размышлении уклониться от предлагаемой роли "из-за болезни". Николаю пришлось лишний раз убедиться, как трудно бывает в безмерно многолюдной, казалось бы, России найти верного и вместе с тем способного слугу самодержавия. Свет словно клином сошелся на человеке, которого царь меньше всего желал видеть в этой роли. 29 июня он скрепя сердце подписал назначение Витте первым уполномоченным. Два дня спустя о решении монарха было объявлено в правительственном сообщении^*. Этот невольный со стороны Николая и подготовленный Витте выбор оказался, как увидим дальше, удачным для царизма.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 30 - 31. )

Резонанс от него в России был неоднозначным. Если буржуазно-либеральная общественность отнеслась в целом положительно, то крайне правые круги не скрывали своего неудовольствия. Они муссировали слухи, будто Витте из карьеристских соображений примет все условия японцев. Международные отклики были благоприятными. Выбор царского правительства расценивался за рубежом как свидетельство серьезности намерения заключить мир.

Убеждая упрямого царя назначить Витте, Ламздорф заверял его, что уполномоченному ни в коем случае не будет предоставлена свобода действий. Напротив, избранник монарха окажется связанным по рукам и ногам правительственными инструкциями. Первый из таких документов был составлен в результате обмена мнениями важнейших сановников еще в дни, когда на переговоры с японцами предполагалось послать Муравьева.

Инструкция возлагала на уполномоченного задачу определить, осуществима ли выработка условий мира, и в случае приемлемости японских предложений приступить к заключению договора. Русская сторона не должна была брать на себя инициативу в формулировке условий прекращения войны. Утверждалось, что Россия не стоит перед необходимостью "мира во что бы то ни стало". Заранее исключалось принятие требований, которые затрагивали бы честь и достоинство страны (уступка территории, уплата контрибуции, отказ от КВЖД, лишение права содержать флот на Тихом океане).

Из документа видно, на чем основывало царское правительство свои надежды заключить "благопристойный мир". Прежде всего принималось во внимание, что военные и финансовые ресурсы Японии истощены. Кроме того, в мире были заинтересованы некоторые нейтральные государства, опасавшиеся чрезмерного усиления империи микадо и готовые произвести давление на Токио. Значение этих объективных обстоятельств, впрочем, не абсолютизировалось. Считалось, что многое будет зависеть от дипломатического искусства русских представителей.

Сам факт предъявления Японией неприемлемых требований или одного из них еще не мог служить основанием к прекращению переговоров. Русскому уполномоченному предлагалось вступить в обсуждение японских претензий и, доказывая их несостоятельность, предложить некоторые компенсации. Так, отвергая территориальные уступки, следовало обещать широкие льготы в отношении рыбных промыслов. Отклоняя претензии на выплату контрибуции, можно было предложить иные уступки финансового, торгового или промышленного характера. В вопросе о КВЖД разрешалось в случае необходимости согласиться на замену формулировки "сохранение в нашем полном распоряжении" словами "сохранение под нашим исключительным влиянием", то есть в принципе допустить к участию другую сторону.

По многим другим вопросам считалось возможным "прийти к полюбовному соглашению". Царское правительство склонялось к тому, чтобы уступить Японии арендные права на часть Ляодунского полуострова с Порт-Артуром и Дальним. При этом предполагалось оговорить необходимость согласия Китая и его право на досрочный выкуп участка ЮМЖД от Порт-Артура до южной границы Гиринской провинции. Допускалась возможность какой-либо выгодной для обеих сторон сделки о Маньчжурии (читай: о разделе ее на сферы влияния) и, как крайняя мера, уступка Японии КВЖД за выкуп^*.

^* (Это было отступлением от одного из провозглашенных ранее четырех принципов. )

Инструкция предписывала добиваться восстановления полной независимости Кореи и эвакуации оттуда японских войск в кратчайший срок. Но уверенности в осуществлении этих пожеланий, видимо, не было. Поэтому здесь же формулировалась более скромная программа - добиться обязательства Японии не вводить войска в смежные с Приморским краем области Северной Кореи и не сооружать там никаких укреплений, как и на южном побережье страны.

В сугубо экономических вопросах русскому уполномоченному предлагалось руководствоваться одобренным царем письмом министра финансов В. Н. Коковцова и запиской бывшего наместника Е. И. Алексеева.

Свобода действий главы русской делегации была также связана предписанием "по каждому возникающему вопросу" входить в предварительный обмен мнениями с сотрудниками и, "не принимая окончательного решения", "непрестанно сноситься по телеграфу с Императорским Министерством, в видах получения, с Высочайшего соизволения, надлежащих указаний"^*.

^* (Сборник дипломатических документов...- С. 78 - 89. )

Здесь уделяется так много внимания инструкции Муравьеву не только потому, что расчеты царского правительства изложены в ней наиболее полно, но и потому, что ее указания должны были "по наследству" перейти к Витте. Он был, однако, не тем человеком, которого легко втиснуть в прокрустово ложе бумажных ограничений. И дело заключалось не только в характере сановника. К моменту его назначения первым уполномоченным у него уже сложился собственный взгляд на дальнейшие задачи русской политики, определивший также своеобразный подход к миру. Большинство деятелей царского правительства видели в окончании войны необходимое условие скорейшего подавления революции и воссоздания военной мощи для реванша. Витте не ограничивался задачей "покончить со смутою", но считал нужным "начать новую, деятельную жизнь разумного строительства", решительно двинуться по пути реформ. Он не отрицал важности "вновь организовать наши военные силы", но "не для того, чтобы заниматься постоянными захватами,- а для того, чтобы у нас не захватывали".

Все это требовало, по его мнению, "лет на 20 - 25 заняться самими собою и успокоиться во внешних сношениях", примирившись на время с потерей великодержавной роли. Отсюда практические выводы в пользу скорейшего и прочного мира на Дальнем Востоке, хотя бы ценой утраты успехов последних десятилетий, за восстановление добрых отношений с Японией и урегулирование отношений с другими державами в Китае, пусть даже ценой признания политики "открытых дверей"^*.

^* (См. Письмо Витте Куропаткину от 23 июня 1905 г.//Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С. 80, а также свидетельство дипломата И. Я. Коростовца о беседе с Витте незадолго до назначения того уполномоченным на мирной конференции (Былое.- 1918.- № 1.- С. 181 - 182).)

Такая позиция, которой нельзя отказать в относительной широте и дальновидности, многое объясняет в дальнейшем поведении Витте. Едва Ламздорф сообщил ему о высочайшей милости и познакомил с инструкцией Муравьеву, как новый избранник вступил в дискуссию. В "Воспоминаниях" Витте даже пишет, будто он поставил условие, что указания Муравьеву для него не обязательны и он будет пользоваться ими лишь постольку, поскольку сочтет нужным^*. Документы свидетельствуют, что автор мемуаров в этом случае преувеличивает или принимает желаемое за действительное. Все же некоторую свободу маневра он себе выговорил, добившись права следовать инструкциям Муравьеву не дословно, а "в главных основаниях" и с поправкой на ожидаемые личные указания царя.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 396. )

Взявшись за дело, к которому он мысленно не первый день готовился, Витте сразу привнес новую идею, облегчавшую, казалось, трудную миссию примирения с Японией. Он стал убеждать Ламздорфа в возможности взаимовыгодного сближения с нынешним противником. В результате в дополнительной инструкции русскому уполномоченному появилось указание о желательности, "независимо от выработки приемлемых условий мира", добиться установления с Японией таких "прочных дружественных отношений", которые обеспечили бы стабильное положение России на Дальнем Востоке и позволили бы направить "созидательные силы на внутреннее устроение Империи и на охранение наших жизненных интересов как на Ближнем Востоке, так и на Западе".

Витте поставил также под сомнение прежнюю категорическую позицию в территориальном вопросе, сославшись на факт начавшегося вторжения японцев на Сахалин. Ламздорфу пришлось признать и записать в дополнительной инструкции, что ввиду этих обстоятельств "некоторые соображения, приводимые в помянутых инструкциях (Муравьеву.- А. И.), теряют ныне свое значение"^*.

^* (Сборник дипломатических документов...- С. 92 - 94. )

Поправки к прежним указаниям нуждались в санкции свыше и к тому же были сформулированы в настолько общей и осторожной форме, что не могли удовлетворить Витте. Поэтому он договорился с Ламздорфом, что ему будет предоставлена возможность лично доложить свои соображения о полученных инструкциях царю и получить от того "окончательные предначертания". Николаю II пришлось дать аудиенцию человеку, которого он считал гипнотизером, обладающим даром навязывать свою волю другим.

Встреча царя с антипатичным ему сановником состоялась, по-видимому, 30 июня в Царском Селе. Сведения о ее содержании довольно скудны. Как вспоминает Витте, Николай сначала попытался занять категорическую позицию ("ни, хотя бы, одной копейки контрибуции, ни уступки одной пяди земли"), но затем вынужден был признать допустимость потери Южного Сахалина^*. Несомненно, что Витте аргументировал свою идею сближения с Японией, которую амбициозному царю было трудно воспринять. В этом вопросе Николай вряд ли пошел дальше формулировки дополнительной инструкции. Существует косвенное, но весьма интересное свидетельство о царской аудиенции в виде рассказа о ней самого Витте в передаче германского банкира Э. Мендельсона. Из него следует, что разговор уполномоченного с царем не ограничился территориальным вопросом и сближением с Японией, но касался и других вероятных условий, причем Николай допускал широкие уступки в Корее и Маньчжурии (но не КВЖД) и замаскированную выплату части военных издержек^**. Итоги встречи с царем можно было бы считать до некоторой степени обнадеживающими, если бы Витте не знал, как легко тот может менять свои мнения.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 395, 432. )

^** (См. GP.- Bd. 19/II.- S. 446. )

Продолжая обдумывать предстоявшую миссию, первый уполномоченный все больше опасался, что давление крайне правых не позволит ему пойти на уступки, способные удовлетворить Японию. Но даже независимо от этого позорный мир ухудшил бы положение царского правительства в борьбе с революцией. Внутренняя ситуация настоятельно требовала закончить войну на условиях более или менее "благопристойных".

Выходом представлялось все же размежевание интересов и сближение с неприятелем. Витте прикидывал, что победоносная Япония вступит в неизбежное соперничество с Америкой и Англией и будет нуждаться в союзнике для охраны захваченных позиций. Ради союза с Россией империя микадо, пожалуй, может отказаться от контрибуции и притязаний на русскую территорию. Резкий поворот от вражды к союзу был бы, конечно, нелегким делом, но история знала подобные примеры. Достаточно вспомнить Россию и. Францию после Тильзита.

Вторая, дополнительная задача, которую обдумывал Витте и которая только ему как крупному финансисту была по плечу, состояла в подготовке почвы для заключения нового большого заграничного займа. Он был необходим царизму для борьбы с революцией и ликвидации последствий войны либо для продолжения ее на тот случай, если добиться приемлемого мира не удастся. Нельзя сказать, чтобы царское правительство не думало о займе, но после мартовской неудачи с французскими банкирами, Цусимы и "Потемкина" оно считало эту операцию бесперспективной, могущей приобрести реальные очертания только в условиях мира. Поэтому ни в инструкциях Муравьеву, ни в дополнительных указаниях новому уполномоченному о финансовых переговорах вообще не упоминалось. Для Витте это была также своего рода перестраховка на случай неудачи с миром.

Успех обоих начинаний (и мир, и заем) открыл бы благоприятные возможности для столь желанного возвращения к власти. Провал их означал, как он понимал, конец надеждам вернуться к активной политической деятельности. Это переплетение государственного и личного объясняет энергию, которую развил Витте в ходе переговоров, и накал его эмоциональных переживаний. Оно не могло не сказаться на образе его действий. Становится понятным, почему он до времени не афишировал своей финансовой задачи и всячески старался подчеркнуть трудность миротворческой миссии, добиваясь от правительства согласия на такие уступки японцам, которых в действительности хотел избежать.

Оставшиеся до отъезда 6 июля считанные дни Витте посвятил подготовке к предстоявшим переговорам. Подбором сотрудников ему много заниматься не пришлось, так как и второй уполномоченный (посол в Вашингтоне Р. Р. Розен), и специалисты были назначены раньше его самого, и заменять их Витте счел нецелесообразным. Два эксперта по экономическим вопросам - Д. Д. Покотилов и И. П., Шипов - занимались в свое время под его руководством дальневосточными делами. Трудно было найти более авторитетного специалиста по международному праву, чем профессор. Ф. Ф. Мартенс. Из сопровождавших миссию чиновников МИД Витте выбрал в качестве личного секретаря знакомого ему молодого И. Я. Коростовца, а секретарем делегации на переговорах назначил опытного Г. А. Плансона.

Значительное внимание уделил Витте сбору информации и оценке обстановки. Материалом для анализа военного положения служили для него в первую очередь письмо министра В. В. Сахарова Ламздорфу от 18 июня в связи с составлением инструкций Муравьеву и дополнительная записка исполняющего должность начальника штаба. Из них следовало, что в Маньчжурии сохранялось примерное равновесие сил с незначительным преимуществом русской армии. Ее превосходство должно было несколько увеличиться к началу октября, но не приобрело бы решающий характер^*.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 42 - 47. )

О перспективах боевых действий при таком соотношении сил оставалось только гадать. Новый главнокомандующий Н. П. Линевич никаких сведений для ориентировки уполномоченного не прислал. Куропаткин, правда, писал ему еще в конце мая, будто армия значительно усилилась и должна победить, "если опять не наделаем грубых ошибок"^*. Но Витте имел основания не доверять оптимистическим прогнозам неудачливого полководца.

^* (Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С 77. )

Тогда с согласия царя уполномоченный обратился за разъяснениями к председателю недавно созданного Совета государственной обороны. Прогноз великого князя Николая Николаевича носил противоречивый характер. С одной стороны, он утверждал, что "ожидать тех отступлений и уронов, которые мы систематически претерпевали с самого начала войны, невозможно", и даже выражал надежду, что "теперь мы начнем теснить японскую армию и отодвинем ее за Ялу и Квантунский полуостров". С другой стороны, председатель Совета обороны признавал, что операция по вытеснению японцев из Маньчжурии потребует "около года времени, миллиард рублей" и нанесет урон "в двести тысяч человек убитыми и ранеными". Поскольку, однако, японцы господствуют на море, операция эта не может быть завершена ("мы не будем в силах выбить японцев из Кореи и Кванту на"). Хуже того, "Япония займет в это время Сахалин и значительные части Приморской области"^*. Делать какие-либо выводы из своего прогноза великий князь отказался.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 575. )

О перспективах борьбы на море Витте беседовал с управляющим Морским министерством А. А. Бирилевым. Адмирал без обиняков сказал ему, что "вопрос с флотом покончен. Япония является хозяином вод Дальнего Востока"^*. После таких объяснений военная конъюнктура представлялась Витте по-прежнему гадательной и в лучшем случае малоперспективной. ("Раз море в руках Японии, вы ее победить в сущности не можете..."^**.)

^* (Там же.- С. 397. )

^** (См. Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С. 80. )

Информацию о дипломатической ситуации он получил непосредственно от Ламздорфа, а некоторые важные дополнения к ней международно экономического свойства - от Министерства финансов. Два обстоятельства в этих сведениях вызывали особую озабоченность уполномоченного. Во-первых, отсутствие каких-либо согласованных между вступившими в переговоры сторонами предварительных условий. Японская дипломатия, знавшая о "четырех нет" царского правительства еще со времени неудачной посреднической попытки Делькассе, не только не приняла их, но и не сформулировала каких-либо ответных условий. Во-вторых, иностранный кредит по-прежнему оставался для России, в отличие от Японии, совершенно закрытым.

Помимо обстоятельств военного, дипломатического и финансового характера приходилось всерьез учитывать все ухудшавшееся внутреннее положение страны. "Внутри у нас полное разложение,- считал Витте,- можно сказать, что мы находимся в первом фазисе революции"^*. Он договорился с Коковцовым и Ламздорфом, что его будут постоянно держать в курсе русских событий.

^* (Там же. )

До своего отъезда из России Витте имел несколько встреч с иностранными дипломатами в Петербурге: с послом союзной Франции, а также с представителями двух наиболее близких к Японии и могущих на нее повлиять держав - Англии и Америки. Наиболее обстоятельный разговор состоялся с М. Бомпаром, который не преминул сообщить его содержание англичанам, что, впрочем, входило в расчеты Витте. Русский уполномоченный говорил послу об "абсолютной необходимости мира и избавления от маньчжурских силков". Он не скрывал ожидаемых трудностей с решением вопросов о контрибуции и Сахалине. Витте поделился также своей идеей общего соглашения с Японией с целью обеспечить длительный мир на Дальнем Востоке. К такому договору могли бы присоединиться или благожелательно отнестись Англия и, возможно, Франция^*. Витте стремился, таким образом, разведать настроения западных держав и в благоприятном случае заинтересовать их в успехе своего замысла.

^* (См. BD.- Vol. IV.- Р. 93 - 94. )

Встреча его с английским дипломатом С. Спринг-Райсом интересна, пожалуй, лишь откровенным стремлением сыграть на антигерманских настроениях собеседника^*. На американского посла Г. Мейера Витте сумел произвести благоприятное впечатление видимой искренностью и убежденностью в понимании необходимости мира. Русский уполномоченный предупредил, однако, что исход переговоров будет зависеть от готовности японцев согласиться на приемлемые для царя условия^**.

^* (См. The Letters and Friendships of Sir C. Spring Rice.- N. Y., 1929.- P. 481. )

^** (См. United States National Archive.- Vol. 63 (далее: USNA). )

Нам уже приходилось говорить о значении, придаваемом Витте прессе. В борьбе за "благопристойный" мир он считал тем более важным использовать это сильное оружие, что общественное мнение многих стран, включая Соединенные, Штаты, сочувствовало Японии, будто бы бескорыстно отстаивавшей в войне интересы Китая и Кореи, а также права там других держав. Царский уполномоченный начал свою кампанию в печати 4 июля заявлением корреспонденту американского Ассошиэйтед Пресс Г. Томсону. Он утверждал, что Россия отнюдь не ищет мира во что бы то ни стало. Условия, ущемляющие великодержавное достоинство, для нее неприемлемы и побудят весь народ сплотиться в борьбе за будущее страны. Витте указывал, что ему поручено лишь выяснить, возможно ли уже заключение мира, а окончательное решение всецело остается в руках царя^*. Его заявление предназначалось не только для внешнего, но и для "внутреннего употребления", так как преследовало цель парализовать нападки на уполномоченного крайне правых.

^* (См. Глинский Б. Указ. соч.- С. 902. )

Незадолго до отъезда в Америку Витте получил еще одну инструкцию правительства. После захвата японцами части Сахалина возникла опасность, что боевые действия могут распространиться на Приморье. В инструкции ставился вопрос о желательности перемирия. Указывалось на приемлемость для России также варианта временного (на период переговоров) фактического прекращения военных действий^*. Новое задание усложняло его миссию.

^* (См. Сборник дипломатических документов...- С. 96 - 97. )

Большинство членов русской делегации во главе с первым уполномоченным ехали в Соединенные Штаты через Германию и Францию. Витте сопровождали в поездке до, Шербура его близкие: жена, дочь и зять. В Берлине он виделся с банкиром Э. Мендельсоном. Зная о близости этого финансиста к правительству, Витте говорил с ним о трудностях примирения с Японией и высказал пожелание, чтобы кайзер повлиял на царя в пользу расширения возможных уступок. Витте уверял, что в случае продолжения войны в России последуют события, которые затмят ужасы Французской революции. Мендельсон передал его просьбу лично канцлеру Бюлову.

Витте использовал встречу с германским финансистом также для того, чтобы прозондировать почву в отношении возможности международного займа России. Мнение Мендельсона сводилось к тому, что после достижения мира русское правительство сможет заключить заем во Франции, Англии и Германии, хотя это будет очень трудным делом^*. Таким образом, уже в Берлине Витте начал борьбу за решение обеих задач, которые поставил перед собой.

^* (См. GP.- Bd. 19/II.- S. 446 - 447. )

В Париже он беседовал с председателем Совета министров и министром иностранных дел М. Рувье и президентом республики Э. Лубе. Оба французских государственных деятеля настойчиво советовали заключить мир, если даже для этого потребуется выплата контрибуции. Они не скрывали прямой заинтересованности Франции в том, чтобы Россия вернула свои войска с Дальнего Востока и развязала себе руки на случай дальнейших осложнений в Европе (Франция в тот момент конфликтовала с Германией из-за Марокко). Витте отвечал им, что выплата контрибуции исключена и что вообще при полученных им жестких инструкциях у него мало надежд на успех.

На его запрос о возможности получить заем для ведения войны или ликвидации ее последствий Рувье без обиняков заявил, что "Россия при продолжении войны не будет иметь ни малейшей надежды найти деньги во Франции". Необходимая предпосылка для этого - мир^*.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 404 - 405; GP.- Bd. 19/II.- S. 472 473. )

В связи с франко-германским конфликтом Витте напомнил о своей старой идее союза континентальных держав Европы. Возможно, его подтолкнула только что состоявшаяся встреча Николая II с кайзером Вильгельмом в Бьёрке^*. Но французские политики, хотя и были встревожены свиданием монархов России и Германии, не собирались менять своего отношения к сложившейся группировке держав. Рувье возразил Витте, что континентальная лига невозможна до ликвидации последствий 1870 года и что Франция не ищет иных союзов, кроме существующего союза с Россией^**.

^* (Дружеское свидание двух императоров несколько укрепляло поколебленный международный престиж царизма и косвенно улучшало его шансы на портсмутских переговорах. Сообщая о нем Витте, Ламздорф писал: "Я того мнения, что это событие может произвести только хорошее впечатление и такое, что оно будет выгодным для нас" (цит. по: Острецова М. Л. Бьёркский договор 1905 г.//Ученые записки МГПИ им. В. П. Потемкина.- Т. 83.- Вып. 4.- М., 1958.- С. 101). Ни сам министр, ни русский уполномоченный еще не знали о подписанном в Бьёрке Николаем союзном договоре. )

^** (См. DDF.- 2 Ser.- Т. VII.- P., 1937.- P. 300. )

Витте встретился также со знакомым ему по прошлой деятельности германским послом в Париже Г. Радолиным. Он жаловался дипломату на тяжесть своей миротворческой задачи, прозрачно намекая на пользу "мудрых советов" кайзера Николаю II. Бьёрке дал русскому политику благоприятный повод развить идею союза трех великих держав Европейского континента против заморских соперников. Витте, видимо, не покидала мысль о возможности примирить на этой основе Францию и Германию, открыв путь необходимому России займу. Он постарался также создать у Радолина впечатление, будто Ротшильды и другие французские финансовые тузы уже обхаживают его по поводу займа - удочка, на которую осведомленный посол, впрочем, не попался^*.

^* (См. GP.- Bd. 19/11.- S. 426 - 428. )

О парижских беседах Витте информировал Ламздорфа, рассматривая их как начало своей миссии.

14 июля русская делегация отплыла из Шербура в Америку на немецком пароходе "Кайзер Вильгельм Великий". Переезд через Атлантический океан занимал в то время целую неделю. Витте получил возможность без спешки, основательно продумать будущую линию поведения. Полученная им до отплытия информация из России (о "частном" характере свидания в Бьёрке и выступлении земского съезда против проекта совещательной Думы) не давала оснований к каким-либо переменам в главных установках. Что касается намечаемой тактики, то Витте, по его словам, остановился на следующем: "1) ничем не показывать, что мы желаем мира, вести себя так, чтобы внести впечатление, что если государь согласился на переговоры, то только ввиду общего желания почти всех стран, чтобы война была прекращена; 2) держать себя так, как подобает представителю России, то есть представителю величайшей империи, у которой приключилась маленькая неприятность; 3) имея в виду громадную роль прессы в Америке, держать себя особливо предупредительно и доступно ко всем ее представителям; 4) чтобы привлечь к себе население в Америке, которое крайне демократично, держать себя с ним совершенно просто, без всякого чванства и совершенно демократично; 5) ввиду значительного влияния евреев, в особенности в Нью-Йорке, и американской прессы вообще не относиться к ним враждебно, что, впрочем, совершенно соответствовало моим взглядам на еврейский вопрос вообще"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 415 - 416. )

Такова была его программа поведения, рассчитанная на противника и американское общественное мнение. В ней, как признавал сам Витте, присутствовал большой элемент актерской позы. В отношении собственного правительства и представителей дружественных держав он усвоил иную тактику: подчеркивать крайнюю трудность, почти невыполнимость своей задачи, заранее добиваться таких уступок, которые обеспечили бы ему большую свободу маневра и видимость успеха. В духе этой игры на другой день после отплытия Витте дал указание Коростовцу справиться о ближайших обратных пароходах из Америки, "так как,- заметил он,- мы там, вероятно, останемся недолго. Из переговоров ничего не выйдет"^*.

^* (Коростовец И. Я. Мирные переговоры в Портсмуте в 1905 году//Былое.- 1918.- № 1.- С. 185. )

Хотя плавание протекало вполне благополучно, "общее настроение делегатов было, по признанию Плансона, далеко не веселое. Все находились невольно под гнетом все той же неизвестности, и сам факт отправления за море только для того, чтобы узнать условия, казался несколько обидным". Витте не подавал виду, что тоже удручен, и сумел очаровать пароходную публику, среди которой было немало журналистов, "своею приветливостью, простотою обращения и готовностью беседовать с каждым, кто к нему обращался"^*.

^* (Портсмутская мирная конференция 1905 года. Отчет секретаря конференции Плансона//ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 982.- Л. 15 об., 16. )

На борту парохода первый уполномоченный дал интервью хорошо знакомому ему петербургскому корреспонденту английской газеты "Дейли телеграф" Э. Диллону. Последний представлял собой любопытную фигуру журналиста новой эпохи, используемого правительством как своей страны, так и страны пребывания не только в целях осведомления, но и для некоторых дипломатических поручений. Он подолгу жил в России, которую хорошо знал и о которой позднее написал книгу. Витте в своей деятельности нередко прибегал к его услугам. Интервью было сразу передано по телеграфу на весь мир. В нем сообщалось, что Витте намерен торговаться с японцами как по поводу их довоенных требований, так и относительно дополнительных претензий, на выдвижение которых дают основания реальные успехи японской армии и флота. Витте категорически отказывался обсуждать такие притязания, которые опережали бы реальные успехи противника. Он напоминал, что его роль сводится к выяснению возможных условий примирения, окончательное же решение об их приемлемости будет приниматься в Петербурге^*.

^* (См. Новое время.- 1905.- 19 июля. )

"Кайзер Вильгельм Великий" приплыл в Нью-Йорк около полудня 20 июля. Еще до высадки на берег Витте пришлось выдержать напор прибывших на пароход американских журналистов. От его имени было зачитано заранее подготовленное заявление. В нем первый уполномоченный польстил "великой американской прессе" и американскому народу, без колебаний назвав Т. Рузвельта "гениальным вождем". Он с уважением отозвался о Японии и японцах. Вместе с тем Витте отметил, что в данном случае, в отличие от обычной практики, предварительные основания мира не были установлены заранее, что делает исход переговоров проблематичным. Во всех случаях доверие и дружеские чувства, проявленные царем и его подданными к Соединенным, Штатам, будут иметь благоприятные последствия для отношении двух нации^*.

^* (См. Былое.- 1918.- № 1.- С. 193. )

На пристани собралось множество людей, пришедших взглянуть на посланцев потерпевшей неудачу далекой великой страны. Делегацию встречали чины посольства и генерального консульства России в Нью-Йорке во главе с послом Розеном. Между ним и Витте состоялось короткое совещание. Посла больше всего тревожило, не склонен ли Витте к миру любой ценой. Убедившись, что тот намерен защищать великодержавный престиж страны, Розен успокоился. С этого момента он предпочел уйти в тень, целиком уступив Витте ведущую роль на переговорах. В случае весьма возможной неудачи миссии такая тактика позволяла Розену выйти сухим из воды.

Вскоре кортеж двинулся к 22-этажному зданию гостиницы "Сент-Реджис", где приехавшим предстояло провести несколько дней. Над балконом роскошного номера Витте развевался громадный флаг чрезвычайного посла русского императора.