3. С чрезвычайными миссиями

Русско-Японская война и договор с Германией

Лишившись поста министра финансов, другой бы на месте Витте стал использовать связи с деловым миром и прошлый опыт, чтобы занять выгодную должность в совете какого-нибудь крупного банка или правлении железнодорожного общества. "Сегодня министр - завтра банкир; сегодня банкир - завтра министр..,- писал В. И. Ленин.- Так обстоит дело не только в России, но и всюду, где царствует капитал"^*. Витте поступил иначе. Чтобы снова превратиться в дельца, от него требовалось лишь одно - оставить государственную службу, пожертвовав почетным, но, в его понимании, "совершенно бездеятельным" постом председателя Комитета министров. Он не сделал этого, еще раз продемонстрировав, что ценит прерогативы власти выше материального благополучия.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 31.- С. 223. )

Поверженный сановник видел свою задачу в том, чтобы вернуть утраченные позиции. Витте был убежден, что адепты "нового курса" скоро потерпят крах и тогда он - человек, умеющий находить выход из трудных ситуаций,- окажется кстати. Надо только выждать, сохранив полезные связи и по возможности содействуя быстрейшему фиаско Плеве и "безобразовцев".

В задуманной игре важно было не утратить окончательно благорасположение царя, проглотить свою обиду. Николай II, чувствовавший неловкость перед человеком, отстраненным внезапно и без явной вины, на другой же день пригласил к себе Витте (уже в новой должности) и обласкал его, как умел это делать. Помогла и молодая императрица, чьи опасения по поводу слишком заметной роли Витте в решении государственных дел теперь умерились. Она отбросила привычную в отношениях с ним сухую надменность и "первый раз приняла его по-человечески". Царь поручил отставному министру дальнейшее ведение переговоров о торговом договоре с Германией^*. В знак уважения к его прежним заслугам Николай сохранил за ним мундир начальника корпуса пограничной стражи. В ответ Витте сымитировал взволнованность и поцеловал монарху руку.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 34.- Л. 1. )

После этого симпатизировавшие Витте императрица-мать Мария Федоровна и великий князь Михаил Александрович пригласили его к завтраку и за столом окружили вниманием. Наследник обещал, что теперь еще больше, чем прежде, будет руководствоваться советами Витте и что в Комитете министров они будут сидеть рядом и обмениваться мнениями. Императрица выражала опасения, что счастливый соперник Витте В. К. Плеве доведет царя до беды^*. Благожелательный прием давал Витте основания думать, что его влияние при дворе не совсем утрачено.

^* (См. Дневник А. Н. Куропаткина//Красный архив.- 1922.- Т. 2. С. 59. )

В дальнейшем он прилагал настойчивые усилия, чтобы почаще привлекать к себе "высочайшее" внимание: посылал всеподданнейшие поздравления к праздникам, представлял записки, искал аудиенций. В новой должности Витте не имел регулярных докладов у царя. Ему приходилось придумывать поводы к встречам, используя взятые на себя хлопоты о сооружении памятника Александру III, о создании художественного музея имени покойного императора, а также торговые переговоры с Германией. Успех этих стараний, не встречавших ответного отклика, был, впрочем, не столь велик. Витте позднее жаловался К. П. Победоносцеву, что с августа 1903 года по март 1905 года виделся с царем всего шесть раз, а говорил только два раза. Гораздо лучше складывались его отношения с великим князем Михаилом Александровичем, который частным образом информировал председателя Комитета министров о событиях при дворе и об активности там "безобразовской клики".

Перспективы сановника в немалой степени зависели от его правительственных связей. Важно было то, что два других члена бывшего "триумвирата" - Ламздорф и Куропаткин - усидели в министерских креслах и не отвернулись от Витте. Радовало и то, что "безобразовцам" не удалось привлечь на свою сторону Э. Д. Плеске. Последний намеревался в ведомственных делах следовать в фарватере курса своего даровитого предшественника.

От новой должности Витте многого ожидать не приходилось. Комитет министров отнюдь не служил даже отдаленным прообразом коллегиального правительства. Такового в России до революции 1905 года вообще не существовало. Для согласования линии в важных вопросах созывались особые совещания. Возникало, однако, большое количество мелких дел, затрагивавших интересы различных министерств и управлений. Их-то и сплавляли в Комитет министров. Сюда, по выражению Витте, "вносилась масса административного хлама", среди которого более важные постановления попадались лишь изредка, когда желательно было протолкнуть их побыстрее, минуя Государственный совет. "Большой политики", будь то внешней или внутренней, Комитет министров, как правило, не определял.

Все же это была небесполезная для Витте позиция. Она позволяла ему периодически встречаться с руководителями всех министерств (министрами или их заместителями) и председателями департаментов Государственного совета. Витте прекрасно понимал, что для общения с ведущими сановниками империи нужно постоянно обладать интересующими их сведениями. Таким уникальным источником информации по экономическим и отчасти внешнеполитическим делам он располагал. Им служило Министерство финансов, руководители которого и зарубежные агенты - все были его учениками, выдвиженцами и сотрудниками. С ними Витте к тому же продолжало связывать важное практическое дело - подготовка торгового договора с Германией. Полученными по этим каналам сведениями (от Д. Д. Покотилова, В. Н. Коковцова, А. И. Путилова, А. Г. Рафаловича и др.) можно было обмениваться с министрами, поражая их осведомленностью и получая взамен иную полезную информацию^*.

^* (Так, 19 сентября 1903 г. Покотилов переслал Витте копии своих докладных записок Плеске о последних беседах с А. М. Безобразовым по делам дальневосточной политики (см. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 680.- Л. 5). )

Какие-то возможности в части контактов и связей оставляло ему продолжавшее влачить вялое существование Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности.

Так, в силу обстоятельств и собственных стараний удаленный с одного из ведущих постов в государстве Витте все же сохранил известное влияние в правящих кругах. Помноженное на его недюжинные волю и энергию, оно могло стать некоторым слагаемым в продолжавшейся борьбе вокруг внешнеполитического курса. Но прежде даже сильному Витте потребовалось время, чтобы оправиться от шока падения.

О том, как он переживал случившееся, свидетельствуют некоторые признания, сделанные в переписке: "Я большей частью сижу дома и почти никого не вижу. Откровенно говоря, я чувствую род отвращения видеться с огромным большинством из моих петербургских знакомых: из-за угла критикуют и завидуют, а в глаза подличают"^*. Заметим, Витте, возможно, в силу своих дарований и характера всегда был человеком довольно одиноким. С родными, жившими на юге, он общался редко. Среди массы деловых знакомых лишь немногие могли считаться его приятелями. К ним относились К. П. Победоносцев, Д. П. Сипягин, Д. М. Сольский, В. Н. Ламздорф, одно время - А. Н. Куропаткин. Настоящих друзей, кроме жены, у него никогда не было. Теперь же круг его личных связей еще более сузился. Перебравшись из министерской квартиры на Мойке в заранее приобретенный трехэтажный особняк на Каменноостровском проспекте и наскоро решив другие домашние дела, Витте выхлопотал отпуск и уехал с семьей на отдых за границу. Находясь во Франции и Германии, Витте избегал официальных встреч. Это не мешало ему внимательно наблюдать зарубежную жизнь и делать для себя небесполезные выводы. Так, он убедился, что французское правительство недооценивает угрозу русско-японской войны, а потому вряд ли окажет сдерживающее влияние на Петербург.

^* (Красный архив.- 1926.- Т. 4 (17).- С. 73. )

Информацию о развитии переговоров с Японией Витте получил в Париже от приехавшего туда министра двора барона В. Б.. Фредерикса. Он узнал, что объяснения с Токио по-прежнему ведутся через наместника на Дальнем Востоке "безобразовца" Е. И. Алексеева. Царь, правда, счел нужным одернуть того, когда он предложил атаковать японский флот в случае высадки войск микадо в Корее. Николай продолжал пребывать в уверенности, что Япония не посмеет напасть и что судьба мира в его руках.

В Берлине Витте виделся с банкиром Э. Мендельсоном, близким к правительству. От него он узнал, что, по германским сведениям, Япония усиленно готовится к войне и даже считает ее неизбежной. Тогда Витте через Мендельсона посоветовал канцлеру Б. Бюлову организовать свидание двух императоров при возвращении Николая с супругой из Дармштадта. Впрочем, уверенности, что Вильгельм II преподаст царю урок благоразумия, у него не было. Беспокойство Витте еще усилилось, когда по возвращении в Петербург к нему обратился японский посланник С. Курино. Дипломат жаловался на способ переговоров с его страной через посредство наместника и их непродуктивность. Тем временем военные приготовления обоих государств продолжаются, общественность Японии возбуждена, и правительству очень трудно контролировать положение^*. Встреча с Курино послужила для Витте дополнительным толчком, побудившим его перейти к действиям.

^* ( См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 278, 287 - 289. )

Первым, кого Витте попытался привлечь к более активной борьбе, был Ламздорф. В октябре на обеде у министра, где присутствовал узкий круг руководящих чинов дипломатического ведомства, Витте зачитал свою записку о политике России в Корее и Маньчжурии в связи с деятельностью лесопромышленного товарищества на Ялуцзяне. Он доказывал, что эта деятельность, направляемая недавно созданным и находящимся в руках "безобразовцев" Особым комитетом по делам Дальнего Востока, преследует не торгово-промышленные, а политические цели; на нее расходуются крупные казенные средства. Агенты товарищества держат себя вызывающе с иностранцами, игнорируют русских официальных представителей и препятствуют нормальному ходу переговоров с Японией. Безобразов, Абаза, Матюнин и Вогак проводят свою линию при поддержке наместника Алексеева, который, в свою очередь, преследует честолюбивые цели. Их опасная авантюра способна вконец испортить отношения с Японией и привести к войне, к которой Россия не готова и в ходе которой может потерять даже свои исконные владения. При проведении своей политики "безобразовская" шайка старается дискредитировать МИД и его главу в глазах царя. В заключение Витте призвал Ламздорфа не оставаться пассивным, но предостеречь Николая против опасности нынешней двойственной политики, так как ответственность в конечном счете все равно падет на министра иностранных дел.

Сначала обращение к Ламздорфу не возымело желаемого действия. По свидетельству одного из присутствовавших, министр на все аргументы Витте лишь беспомощно разводил руками и отвечал, что он уже докладывал об этом царю, но тот слушает одного Безобразова^*. Правда, позднее Ламздорф все же решился выступить с предупреждением о возможных последствиях "нового курса" на Дальнем Востоке, но не проявил необходимой твердости.

^* (См. Былое.- 1918.- № 1.- С. 182 - 183. )

Другим деятелем, к которому обратился Витте, был обер-прокурор Синода Победоносцев. Витте рассказал ему о своих опасениях и передал подборку документов, характеризующих деятельность "безобразовцев" на Дальнем Востоке. Несколько дней спустя Победоносцев прислал ему письмо, где сообщал, что прочел полученные бумаги "с прискорбным интересом". "Это летопись непонятного и небывалого у нас Государственного безумия и чудовищного разделения власти и распоряжений. Помилуй, Боже, от страшных последствий"^*. Но этим выражением солидарности, а также отказом поддержать авантюристическую клику (к Победоносцеву специально приезжал уговаривать его Абаза) дело и ограничилось.

^* (ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 680.- Л. 12. )

Видя, что от Ламздорфа и Победоносцева энергичных шагов не добиться, Витте стал связывать свои надежды с более решительным и прямолинейным Куропаткиным. Для этого ему пришлось пойти на существенную уступку позиции военного министра. 28 октября 1903 г. Куропаткин записал в дневнике: "Вчера в Государственном совете имел большую радость. Витте, три года не соглашавшийся со мной в необходимости присоединения к России Северной Маньчжурии, наконец сдался. После разных отговорок, что мы сами испортили положение, он признал, получив мою записку по маньчжурскому вопросу, представленную государю, что ныне нам ничего другого не остается, как присоединить к России Северную Маньчжурию, как мною проектировано"^*.

^* (Красный архив.- 1922.- Т. 2.- С. 79. )

Витте соглашался теперь, что на этом пути открывается возможность для сделки с Японией - "обмен" Северной Маньчжурии на Южную Корею с превращением промежуточной территории в нейтральную зону. Он не мог не видеть, конечно, что предполагаемый маневр грозит окончательно испортить отношения с Китаем. Отход Витте от его прежней позиции объяснялся, вероятно, не только стремлением предотвратить войну на Дальнем Востоке, но и расчетом на то, что Куропаткин способен помочь ему вернуться к власти. С этого времени и до новой размолвки в 1905 году отношения двух государственных деятелей становятся особенно тесными. Они не раз встречались для обсуждения тревожной ситуации на Дальнем Востоке. Витте продолжал поддерживать идеи Куропаткина.

23 ноября военный министр представил Николаю II записку с проектом компромиссного решения маньчжурского вопроса, которое позволило бы "восстановить дружественные отношения как к Китаю, так и к Японии" и внесло бы "спокойствие в дела не только России, но и всего света". Речь шла о том, чтобы "отдать обратно Китаю Квантун с Порт-Артуром и Дальним, отдать южную ветвь Восточно-Китайской железной дороги, но взамен получить от Китая права на Северную Маньчжурию и, кроме того, до 250 млн. р. в возврат произведенных Россией расходов на железную дорогу и на Порт-Артур". Копии записки были направлены Алексееву, Ламздорфу и Витте^*.

^* (См. Романов Б. А. Россия в Маньчжурии.- С. 37. )

План Куропаткина вряд ли имел серьезные шансы быть принятым, и не только в Китае и Японии, но и в самой России. Он не соответствовал настрою сторонников "нового курса" и не получил царского одобрения. Витте же сказал военному министру, что год назад был бы против, а теперь сам не видит другого выхода. Он пошел и дальше простого одобрения, заявив Куропаткину, что в случае, если бы царь пожелал, он берется склонить на сторону проекта Ламздорфа. Он взялся бы также выручить 250 млн. рублей за ЮМЖД и сооружения на Квантунском полуострове и вполне согласен употребить их на развитие русского Дальнего Востока. Результаты, он уверен, получились бы огромные^*. Здесь Витте уже недвусмысленно намекал на свое возвращение к руководству финансовым ведомством.

^* (См. Красный архив.- 1922.- Т. 2.- С. 91. )

Тем временем отношения с Японией становились все более напряженными. 15 декабря царь созвал совещание по поводу предложения Алексеева прервать переговоры из-за неуступчивости японцев. Витте приглашен не был. "Безобразовцев" представлял Абаза. Куропаткину и Ламздорфу удалось отстоять курс на продолжение поисков компромисса. Неделей позже Японии были сообщены измененные предложения, содержавшие некоторые уступки.

28 декабря в беседе с военным министром Витте высказал мысль, что мирный исход событий не исключен, но окажется неблагоприятным (мы, мол, "подожмем хвост и отступим"). Надо было, как он предлагал царю, принять за основу предложения Японии, сделанные летом. А теперь, если даже войны не случится, "престиж государя будет потрясен. Государственные люди Европы увидят в нашем отступлении урок для себя и начнут щипать Россию". Далее Витте стал выяснять у Куропаткина, вспоминает ли его царь, а затем прямо попросил доложить

Николаю "о необходимости возвратить его, Витте, к должности министра финансов на время войны". Куропаткин согласился, что "в случае войны надо постараться поставить его во главе финансового ведомства" как крупнейшего специалиста, без которого правительство запутается^*.

^* (Там же.- С. 98 - 99.)

Через день к Витте обратился за "частным интервью" Курино. Витте как "простой наблюдатель" посоветовал Японии удовольствоваться "естественной границей" - морем, развивая на континенте лишь коммерческую активность. Он пытался припугнуть собеседника успехами сторонников решительного курса в России и ее превосходством в военном, морском и финансовом отношении^*. Но остановить токийский кабинет, который при поощрении некоторых держав взял курс на развязывание войны, уже не представлялось возможным. 31 декабря японский посланник передал Ламздорфу вербальную ноту, которая фактически представляла собой ультиматум.

^* (См. BD.- Vol. II.- L., 1927.- Р. 237 - 238. )

Сторонники "нового курса" в царском правительстве и сам Николай II недооценили опасности момента. Под их влиянием ответ затягивался, что играло на руку японской военной партии. С Нового года в Петербурге как ни в чем не бывало возобновились придворные балы. На одном из них в середине января 1904 года к Витте подошел Курино. Посланник выразил опасения, что если ответ на последнее заявление Японии не будет дан в течение ближайших нескольких дней, то может вспыхнуть война. Решительный тон Курино побудил Витте передать его слова Ламздорфу^*. Министр иностранных дел был и без того крайне встревожен. 18 января он обратился к царю с запиской, в которой критиковал линию Алексеева и рекомендовал проявить больше гибкости, чтобы избежать войны или хотя бы отсрочить ее.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 290. )

19 января на большом балу в Зимнем дворце Витте последний раз перед войной говорил с Куропаткиным о положении на Дальнем Востоке. Он не питал больше серьезных надежд на благополучный исход переговоров и упирал на отсутствие финансового плана на случай вооруженного конфликта, что может поставить страну в тяжелое положение. Витте брался подготовить такой план, если ему будет дана военно-политическая ориентировка, и вновь настаивал на том, что "его надо с объявлением войны призвать к власти. Иначе не справятся и испортят только то, что им сделано"^*.

^* (Красный архив.- 1922.- Т. 2.- С. 105. )

Вечером 26 января Витте первым из петербургских сановников - так хорошо работала налаженная им система оповещения в финансовом ведомстве - узнал о нападении Японии и сообщил об этом Куропаткину, который, в свою очередь, информировал также еще не осведомленного морского министра^*. Началось, по словам Витте, "ужасное время", пришла "несчастнейшая из несчастнейших войн и затем как ближайшее последствие - революция, давно подготовленная... полицейско-дворцово-камарильным режимом"^**.

^* (Там же.- С. 109 - 110. )

^** (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 291. )

Сам он от ответственности за эту войну категорически открещивался, ссылаясь на свою осторожную линию в дальневосточных делах вообще и примирительную позицию в переговорах с Японией в частности. Когда Куропаткин однажды заметил ему, что занятие Порт-Артура явилось следствием постройки КВЖД, Витте решительно возражал. "Представьте себе,- говорил он,- что я позвал своих гостей в Аквариум, а они, напившись пьяны, попали в публичный дом и наделали там скандалы. Неужели я виноват в этом? Я хотел ограничиться Аквариумом. Дальше тянули другие..."^*. Аргумент даже в таком утрированном виде достаточно уязвимый.

^* (Красный архив.- 1922.- Т. 2.- С. 91. )

В первые дни после начала войны Витте, по свидетельству близко знавших его лиц, находился в состоянии большого возбуждения. И неудивительно. Драматические события на Дальнем Востоке неизбежно влекли за собой перестановки в правительственном аппарате. Но тут его вновь поджидало горькое разочарование. 6 февраля на место Плеске управляющим Министерством финансов был назначен В. Н. Коковцов. Обойденный Витте опять оказался в невыносимом для него положении "постороннего наблюдателя". Оставалось надеяться, что заведомо нелегкое противоборство рано или поздно заставит царя вспомнить о нем.

В мемуарах Витте утверждает, будто с самого начала понимал, что "ожидать хороших результатов от войны было невозможно", противопоставляя свое настроение оптимизму Плеве и Николая^*. Переписка сановника не подтверждает этой версии. Из нее видно, что первое время он разделял общую для верхов уверенность в победе над Японией. Свойственное ему политическое чутье проявлялось пока лишь в сомнениях, которые вызывал у него сам предполагаемый победоносный исход. С одной стороны, Витте опасался и, как свидетельствуют документы, не без оснований "увлечений" правящей группировки: боялся, что вовремя не остановятся, не ограничатся за дачей вытеснения Японии с материка и тем вызовут вмешательство других держав. С другой - он предвидел, что после войны, даже успешной, общественность потребует ответа, почему ее затеяли, и гарантий от повторения подобных вещей в будущем. В результате возникнет политический кризис^**.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 291 - 292. )

^** (См. Переписка Витте с Куропаткиным в 1904 - 1905 гг.//Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С. 67 - 68. )

Опасения Витте за будущее усиливались по мере того, как стал выясняться тяжелый, затяжной характер войны. Уже в мае 1904 года он пишет графу С. Д., Шереметеву: "С войной все неважно. Будет ужасный удар, если возьмут Порт-Артур..." Он еще верит, что "Куропаткин, в конце концов, расколотит врага", но "все-таки ничего впереди хорошего от бойни для России" не ожидает^*.

^* (См. Красный архив.- 1926.- Т. 4 (17).- С. 72. )

В июне Витте пишет Куропаткину: "Толчок к развязке будет зависеть от хода военных событий.., во всяком случае, придется пережить трудные времена. Особливо я опасаюсь за внутреннее положение". Здесь же он сообщает, что царю в поисках кандидата на выполнение трудной миссии пришлось вспомнить о нем: "Завтра я уезжаю в Берлин, дабы уладить с Германией экономические вопросы, дабы обеспечить нам ее содействие в настоящее время". И добавляет: "Пренеприятное поручение!"^*

^* (Там же.- Т. 6 (19).- С. 69 - 70. )

В самом деле, Витте, успешно заключившему торговый договор с Германией в 1894 году и много сделавшему для подготовки нового соглашения, было особенно несподручно идти на диктуемые обстановкой заведомо невыгодные условия. В то же время он прекрасно понимал важность дела, приобретшего помимо экономического содержания ярко выраженную политическую окраску. "Наш курс теперь сильно покосился по направлению к Берлину,- замечает он в уже упоминавшемся майском письме.- Пожалуй, это в некоторых отношениях и хорошо. Но все-таки не следует забывать, что мы пролили много крови и потеряли много денег, чтобы сколотить Германскую империю без особой выгоды для нас. Уверен, что мы и теперь за любезности и дружбу германского императора заплатим большой счет. Но иначе и быть не может"^*.

^* (Там же.- Т. 4 (17).- С. 72. )

Германия превратилась в начале XX века в крупнейшего торгового партнера России, обогнав Англию. По данным Министерства финансов, в соседнюю империю шло 34 % русского экспорта (хлеб, сахар, продукты животноводства, лес) и оттуда поступало в Россию 25 % ввозимых ею товаров (машины, оборудование, химические изделия)^*. Переговоры с Германией о перезаключении, рассчитанного на десятилетний срок договора начались еще в 1902 году и с русской стороны направлялись Витте. Он ставил своей задачей сохранить основы прежнего договора, уровень пошлин на русский хлеб и германские промышленные товары и смягчить ветеринарные ограничения на вывоз из России мяса и скота. Германское правительство, со своей стороны, добивалось пересмотра условий договора в свою пользу и прежде всего решило поднять пошлины на русский хлеб и ужесточить ветеринарный надзор.

^* (См. Соболев М. Н. Указ. соч.- С. 160. )

В обоих государствах были приняты новые таможенные тарифы, еще более усилившие протекционизм. Так называемые минимальные пошлины на хлеб по германскому тарифу намного превышали принятые в договоре 1894 года, а в ряде случаев были выше ставок прежнего общего тарифа. Русский таможенный тариф 1903 года вводил на 20 % более высокое обложение товаров, ввозимых по сухопутной границе по сравнению с морской, что было заведомо невыгодно соседней Германии. Приступая в 1903 году к урегулированию торговых отношений, обе стороны сформулировали максимальные требования. Два тура переговоров не привели к достижению соглашения и показали, что первоначальная задача, ставившаяся царским правительством, вряд ли выполнима: потребуется существенный пересмотр прежних условий торговли. В этом случае оставалось добиваться эквивалентных по стоимости взаимных уступок. До самой войны Витте в объяснениях с немцами держался стойко.

Война существенно ослабила позиции России на переговорах. Царское правительство нуждалось в доброжелательном нейтралитете Германии, позволявшем направлять против Японии войска с западной окраины, делать в соседней империи займы и военные заказы. Эта заинтересованность была беззастенчиво использована германскими правящими кругами в целях благоприятного для себя решения вопроса о торговом договоре. 29 марта 1904 г. кайзер Вильгельм обратился к царю с настойчивым предложением покончить с волокитой на переговорах и для этого прислать в Берлин на встречу с канцлером Б. Бюловым "кого-нибудь выдающегося по способностям и компетентного в таких делах"^*. Еще раньше Бюлов через банкира Мендельсона установил неофициальный контакт с Витте, убеждая последнего в необходимости как в интересах России, так и в личных интересах экс-министра поскорее заключить договор^**.

^* (Переписка Вильгельма II с Николаем II. 1904 - 1914.- М., 1923.- С. 58 - 59. )

^** (См. Бюлов Б. Воспоминания/Пер. с нем.- М.- Л., 1935.- С. 271 - 272. )

1 мая по указанию царя было созвано особое совещание под председательством Витте с участием министров финансов, иностранных дел, земледелия, внутренних дел и главноуправляющего торговым мореплаванием. Министерство финансов представило совещанию записку, в которой констатировало неизбежность признания установленных последним германским таможенным тарифом новых минимальных пошлин на хлеб. Председатель Комитета министров информировал о состоянии переговоров с Германией, но не торопился высказывать свое мнение. Только после того, как все другие участники выступили за скорейшее заключение договора, он заявил, что в сложившихся условиях "также находит полезным пойти навстречу желаниям германского правительства", хотя с чисто экономической точки зрения "было бы выгодней держаться прежней системы ведения переговоров".

Совещание, исходя из политических и финансовых соображений, склонилось на сторону заключения без задержек нового торгового соглашения и признания германских минимальных пошлин. При этом рекомендовалось "обставить уступчивость России в области торгового трактата возможно благоприятными общими условиями"^*.

^* (См. Соболев М. Н. Указ. соч.- С. 146 - 148; Иванюков И. Торговый договор с Германией 1904 г.//Исторический вестник.- 1915.- Т. CXXXIX.- № 2.- С. 523 - 527. )

Вопрос о компенсациях начал дебатироваться уже на самом совещании. Если Плеве и великий князь Александр Михайлович считали достаточным политический выигрыш от урегулирования отношений с Германией, то другие участники говорили о необходимости получить также ответные экономические уступки. Коковцов подчеркивал государственное значение возможности обращаться к германскому денежному рынку за кредитами. Витте предлагал искать компенсаций в торгово-экономической и финансовой сферах, а также заручиться обещанием Германии оказать России в случае нужды дипломатическую поддержку.

В ходе дальнейшего обсуждения он под влиянием Ламздорфа отказался от последней идеи, признав ее ненадежной (обещания часто остаются на бумаге) и даже неосторожной. 24 мая совещание при Министерстве финансов сформулировало программу русской делегации на переговорах и поставило перед ней задачу добиваться ответных уступок лишь торгово-экономического и финансового характера.

В конце июня Витте выехал в Германию в сопровождении товарища министра финансов В. И. Тимирязева, управляющего отделом промышленности Н. П. Лангового и чиновника для особых поручений Прилежаева. В Берлине он совещался с царским послом Н. Д. Остен-Сакеном. Собеседники пришли к заключению, что поднимать в ходе предстоящих объяснений с Бюловым чисто политические вопросы бесперспективно и невыгодно^*. От встречи с германским статс-секретарем по иностранным делам Витте уклонился. Это решение оказалось правильным. Как следует из немецких документов, германские политические деятели подумывали о возобновлении союза трех императоров, но хотели, чтобы инициатива исходила от России. В таком случае они могли бы сформулировать предварительные условия и использовать русскую заинтересованность в ходе экономических переговоров^**. Осторожность Витте лишила их этой возможности.

^* (См. Острецова М. Л. Русско-германский торговый договор 1904 г.//Ученые записки МГПИ им. В. П. Потемкина.- Т. XCIII.- М., 1959.- С. 153 - 158. )

^** (См. GP.- Bd. 19/1.- Nr. 6042.- S. 194 - 196. )

Переговоры состоялись на курорте Нордерней. Все основные вопросы решались непосредственно между главами делегаций или в объяснениях Витте с германским статс-секретарем по внутренним делам А. Посадовским. Русский сановник находился в невыгодном положении, и не только с точки зрения общей политической конъюнктуры. Немцы знали из письма царя к Вильгельму, что Витте поручено быстро закончить дело и "идти возможно дальше навстречу германским предложениям"^*. Следовательно, они всерьез не опасались прекращения им переговоров. В такой ситуации Витте избрал довольно необычный вариант дипломатической игры.

^* (См. Переписка Вильгельма II с Николаем II.- С. 61. )

В первый же день переговоров он сообщил об уступках, которые русское правительство сочло возможным допустить в целях устранения препятствий к соглашению: не требовать понижения минимальных пошлин на хлеб; отказаться от репрессивных пошлин против германских картелей; согласиться на уравнение пошлин по сухопутной и морской границам. Продемонстрировав таким образом волю к урегулированию и широту подхода, Витте стал добиваться экономических компенсаций. Практически на это ушло почти все время переговоров, продолжавшихся около двух недель. Бюлов в донесениях Вильгельму признавал, что они были "очень трудны" и что его оппонент проявил "упорство и хорошую осведомленность"^*. Витте, в свою очередь, отмечал, что повышение пошлин нa немецкие промышленные товары явилось результатом самых настойчивых требований русских делегатов в условиях крайней неуступчивости германской стороны, находившейся в значительно более благоприятном положении. В конечном итоге ему удалось осуществить свою программу-минимум, компенсировав потери от повышения обложения русской сельскохозяйственной продукции (11,6 млн. рублей) ростом обложения германского промышленного экспорта в Россию (13,5 млн. рублей)^**. Если Германия значительно повысила пошлины на русский хлеб, а также продукты животноводства, то Россия в ответ подняла пошлины на половину ввозимых из соседней империи промышленных товаров, прежде всего на продукты химической промышленности, изделия из металлов и машины. Витте сумел также добиться некоторого снижения пошлин на русские сельхозтовары, которые не вошли в последний германский тариф (ячмень), более выгодно для России сформулировать принцип наибольшего благоприятствования, получить некоторые формальные послабления в правилах ввоза скота, сохранить за своим правительством свободу рук в отношении финляндского тарифа.

^* (GP.- Bd. 19/1.- Nr. 6043.- S. 196 - 204. )

^** (См. Соболев М. Н. Указ. соч.- С. 167 - 168. )

Оценивая проделанную Витте работу, Коковцов писал ему: "Я вполне доволен достигнутыми вами результатами. Нахожу даже, что мы взяли с немцев все, что можно было взять"^*.

^* (Цит. по Иванюков И. Указ. соч.- С. 528. )

Еще до окончания выработки нового торгового соглашения Витте поднял перед Бюловым вопрос об использовании германского денежного рынка для размещения русского займа. Он, таким образом, приступил к исполнению другой части своей задачи - получению компенсаций финансового характера. Переговоры о займе с берлинским банкиром Э. Мендельсоном велись еще весной, но были прерваны не без вмешательства германского правительства. Теперь Витте настаивал, чтобы в связи с новым торговым соглашением оно пересмотрело свою позицию.

Бюлов попытался уклониться от каких-либо обещаний финансового характера, ссылаясь на указание кайзера ("немецкие деньги для немцев"), но обойти Витте ему не удалось. Тот предложил перенести подписание торгового соглашения в Берлин, куда и выехал, не дожидаясь согласия канцлера. Когда же Бюлов прибыл следом за ним в германскую столицу, Витте заявил ему, что не подпишет договора, пока не получит формального разрешения прибегнуть к помощи немецкого денежного рынка. Бюлову, который уже сообщил кайзеру об успешном завершении торговых переговоров, пришлось уступить. Он передал Витте официальный документ, разрешавший России заключить долгосрочный заем в Германии в любое время до 1 апреля 1905 г^*.

^* (См. Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны.- С. 318. )

В тот же день, 15 (28) июля 1904 г., Витте и Бюлов подписали дополнительную конвенцию к договору о торговле и мореплавании между Россией и Германией, возобновлявшую действие договора 1894 года в иной редакции. Избранная форма являлась уступкой, хотя и чисто внешней, первоначальному пожеланию русской стороны о продлении старого договора. Устанавливалось, что конвенция вступает в силу через год после ее ратификации. Это позволяло русской стороне немного оттянуть вступление в действие новых, менее выгодных условий. Поскольку ратификация конвенции состоялась 15 (28) февраля 1905 г., она приобрела силу только с середины февраля 1906 года. Срок действия конвенции (до конца 1917 г.) представлял компромисс между пожеланиями сторон.

Торговое соглашение 1904 года получило разноречивую оценку современников и историков. Если буржуазные круги, опасавшиеся "экономического Седана", отнеслись к нему сравнительно благоприятно, то в среде помещиков подписанный Витте документ вызвал шумную отрицательную реакцию. При объективном подходе нет, разумеется, оснований считать это соглашение победой русской дипломатии. Царские министры, да и сам Витте, при обсуждении его 22 января 1905 г. в Государственном совете прямо признавали, что новое соглашение менее выгодно России, чем предыдущий договор^*. В то же время вряд ли правомерно рассматривать происшедшее как капитуляцию царского правительства в области экспорта сельскохозяйственных продуктов и в области защиты русского рынка от бросовых цен германских промышленных товаров. Ближе к истине те исследователи, которые считают, что Витте удалось отстоять все возможное при существовавшем соотношении сил и что конвенция 1904 года не внесла каких-то принципиальных изменений в условия русско-германской торговли. Основные тенденции ее развития, как показала история, не изменились. Другое дело, что сами эти условия и тенденции были недостаточно благоприятны для России^**.

^* (См. Соболев М. Н. Указ. соч.- С. 167 - 168, 199, 201. )

^** (См. Дякин В. С. К оценке русско-германского торгового договора 1904 г.//Проблемы истории международных отношений.- Л., 1972.- С. 157 - 158. )

Определенной компенсацией служило разрешение на заем в Германии, использованное уже в январе 1905 года. Сумма операции составила 500 млн. марок (231,5 млн. рублей). Наконец, не последнюю роль играла политическая сторона дела. Разрешение экономического спора содействовало общему улучшению атмосферы русско-германских отношений, что в момент войны с Японией и напряженности отношений с Англией имело для России исключительно важное значение. Витте в какой-то мере способствовал этому также своими неофициальными политическими беседами с Бюловым (подчеркивание антагонизма с Англией, намеки на ослабление связей с Францией и пр.).

Прежде чем Витте, "исполнив пренеприятную миссию в Берлине", вернулся в Россию, он столкнулся с попыткой русско-японского примирения. Посланник Японии в Лондоне Гаяши через посредников выразил пожелание встретиться с ним, чтобы обменяться мнениями о возможности покончить распри и заключить почетный мир. Инициатива Гаяши получила одобрение Токио. Агент Министерства финансов в Англии М. В. Рутковский передал просьбу японского дипломата как послу А. К. Бенкендорфу, так и непосредственно Витте. Тот запросил указаний из России. При этом он не скрыл, что считал бы представившийся случай удобным для заключения "мира неунизительного".

Мнение Витте резко разошлось, однако, с боевым настроением правящей группировки и самого царя. Ответа на свой запрос он не получил. По возвращении в Петербург Витте узнал от Ламздорфа, что "соответствующее донесение нашего посла в Лондоне графа Бенкендорфа было представлено царю, но не имело никаких последствий". Более того, отставной министр с сожалением убедился, что при дворе его предположение "было, вероятно, трактовано как мнение глупца и чуть ли не изменника"^*. Тут уж вовсю постарались его недоброжелатели - "безобразовцы".

^* (Красный архив.- 1924.- Т. 6.- С. 6 - 7; Красный архив.- 1926.- Т. 19.- С. 79. )

Как раз в день подписания торговой конвенции с Германией эсером Е. С. Сазоновым был убит Плеве - недавний победитель Витте. Встал вопрос о его преемнике. Прошел слух, что царь назначит на этот важнейший пост отличившегося успешным выполнением трудной миссии председателя Комитета министров. Согласно дневниковой записи А. С. Суворина, как только Витте вернулся, все министры поехали к нему на поклон^*. Однако толки не подтвердились. Как вспоминал Витте, государь его "холодно поблагодарил за заключение торгового договора, но ни о чем - ни о внутренних, ни о внешних делах - не говорил"^**. Вот что значило в самодержавной России "высовываться" со своим мнением, да еще не совпадающим со взглядом монарха!

^* (См. Суворин А. С. Указ. соч.- С. 312. )

^** (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 318. )

Утешением служили семейные дела (дочь Витте вышла замуж за племянника графа Воронцова, молодого дипломата К. В. Нарышкина) и вести об ослаблении влияния "безобразовцев" в связи со смертью Плеве и военными неудачами. За деятельностью этой клики Витте продолжал внимательно следить, даже находясь осенью на отдыхе в Сочи^*. Он предостерегал против ее интриг нового министра внутренних дел П. Д. Святополка-Мирского. Серьезный ущерб позициям "безобразовцев" нанесли отзыв с Дальнего Востока в середине октября наместника Алексеева и назначение вместо него главнокомандующим Куропаткина.

^* (См. Красный архив.- 1924.- Т. 6.- С. 4.)

В переписке с ним Витте продолжал высказывать беспокойство о последствиях "несчастной войны" для России. Его по-прежнему особенно тревожило внутреннее положение страны. Витте приходил к печальному выводу, что персональными перестановками дела не исправишь: "нужно крутое изменение всего режима"^*.

^* (Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С. 71. )

За этой сильной фразой скрывалось, впрочем, ни в коей мере не революционное, а довольно умеренное содержание вполне монархического характера. В политическом плане Витте имел в виду вовсе не отказ от самодержавия, но лишь его очистку от "полицейско-камарильной" скверны, а также устранение тех пороков, которые вызывали раздражение либеральной общественности: личного бесправия подданных, жесткой цензуры, вероисповедальных ограничений и т. п. В социальном аспекте он не шел дальше пожеланий, формулировавшихся в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности. В 1904 году Витте выступил с запиской по крестьянскому вопросу, в которой, основываясь на суммированных мнениях местных комитетов совещания, предложил ликвидировать обособленность крестьян от других сословий, приблизить сельский правопорядок к общему и предоставить возможность для желающих выходить из общины^*. Этими предложениями он в определенной мере предвосхищал будущую политику П. А. Столыпина, направленную на ускорение развития капитализма в сельском хозяйстве России по прусскому пути.

^* (См. Витте С. Ю. Записка по крестьянскому делу.- СПб.- 1904. )

Подход Витте отчетливо проявился при выработке указа от 12 декабря 1904 г. "О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка". Появление этого акта служило одним из показателей "кризиса верхов", ближайшим образом связанного с военными неудачами. Инициатор компромисса с "обществом" Святополк-Мирский представил в конце ноября царю специальный доклад с предложением умеренно-либеральных реформ и в том числе включения в Государственный совет выборных от земств. Для обсуждения проекта было созвано специальное совещание под председательством царя. По ходатайству Святополка-Мирского туда пригласили и Витте, на поддержку которого министр внутренних дел рассчитывал. Витте действительно выступил против прежней политики реакции, за уступки "умеренной и благоразумной" части "общества". В то же время он объединился с крайними реакционерами К. П. Победоносцевым и В. Н. Коковцовым в стремлении провалить участие земцев в законосовещательной деятельности. Витте утверждал, что привлечение выборных от земств в Государственный совет поколеблет существующий строй и явится первым шагом к введению конституции. В результате пункт о них был вычеркнут, а Витте удостоился благодарности царя и одобрения великих князей. Николай поручил ему составить и сам проект указа с обещаниями реформ, Витте постарался оправдать доверие монарха. Акт был сформулирован в нарочито расплывчатых выражениях. Намеченные в нем преобразования предполагалось осуществить при "непременном сохранении незыблемости самодержавия"^*.

^* (См. Лопухин А. А. Отрывки из воспоминаний (По поводу "Воспоминаний" гр. Витте).- М., 1923.- С. 49 - 52; История СССР с древнейших времен.- Т. VI.- М., 1968.- С. 80.)

Разработка "высочайших предначертаний" указа от 12 декабря была возложена на Комитет министров. Сам Витте, хотя и мог быть доволен своим личным успехом, не испытывал особого оптимизма. Главный, с его точки зрения, источник зол - война продолжалась, затягивая осуществление реформ и усугубляя внутренний кризис. Между тем он знал по опыту, что "в России необходимо проводить реформы быстро и спешно, иначе они большей частью не удаются и затормаживаются"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 94. )

После издания указа Куропаткин прислал Витте радостное письмо, в котором выражал надежду, что проведение в жизнь "новых благодетельных начал" пойдет через его опытные руки. В ответном послании председатель Комитета министров прежде всего обрушился на "безумнейшую" войну, которая привела Россию, существующий режим на грань катастрофы. "При таких обстоятельствах,- задавал он риторический вопрос,- что значит указ 12 декабря? Того, что там предначертано, я добивался 10 лет. Все были глухи. Если бы на путь указа стали после Горемыкина, он бы принес много пользы, он бы укрепил самодержавный режим на 10 лет. После Сипягина тоже, он бы даже принес пользу после Плеве, а теперь, теперь немного я от него ожидаю. Нужно проводить указ, а там, что бог даст..."^*.

^* (См. Красный архив.- 1926.- Т. 6 (19).- С. 72 - 73. )