Дальневосточный узел

На судьбу Витте как государственного деятеля повлияли, если говорить о внешней политике, не столько достижения и неудачи в Персии, сколько перипетии в ходе напряженной борьбы на Дальнем Востоке. Проблемы этого региона были ему особенно близки. При их решении он долгое время пользовался наибольшим авторитетом и влиянием в правительстве. Здесь в распоряжении Витте находился также созданный им аппарат - Русско-Китайский банк, Общество КВЖД и др. И как раз эти проблемы в силу обстоятельств выдвинулись тогда на первый план в международных отношениях.

Тактика Витте в дальневосточных вопросах была внутренне противоречива, хотя сам он ухитрялся какое-то время балансировать между ее полюсами. С одной стороны, он стремился, чтобы Россия не отстала от других держав в борьбе за позиции в Цинской империи, а с другой - хотел выиграть время, избежать военного конфликта с соперниками и по возможности сохранить "особые отношения" с Китаем. Эти отношения были сильно подорваны утверждением России в 1898 году в Порт-Артуре и Даляньване и англо-русским соглашением 1899 года, но формально еще опирались на антияпонский союзный договор, который Витте не терял надежды оживить.

В начале 1900 года министр был твердо убежден в необходимости "передышки" на Дальнем Востоке, которая позволила бы завершить строительство Сибирской дороги, КВЖД, ускоренными темпами построить ветку к Порт-Артуру и Даляньваню, усовершенствовать в меру финансовых возможностей оборону края и таким образом закрепиться на занятых рубежах. Все, что выходило за рамки намеченной им программы, казалось Витте нецелесообразным, а крупное наращивание военных сил - даже рискованным, ибо это грозило вовлечь Россию в гонку вооружений с Японией, Англией; а быть может, и с другими державами. Сдержанная политика была призвана успокоить как союзный Китай, так и соперников царизма.

Реальность такого расчета вызывает определенные сомнения, поскольку другие державы не собирались оставаться безучастными наблюдателями успехов России, понимая, что и русское железнодорожное строительство в Маньчжурии, и деятельность Русско-Китайского банка противоречат их собственным экспансионистским планам. Развитие событий ускорило антиимпериалистическое народное восстание ихэтуаней^* в Китае. Цинские власти постарались использовать его в своих целях, обратив весь гнев крестьянства и городской бедноты против иностранцев. В самом конце мая - начале июня 1900 года восставшие вступили в Пекин и осадили иностранные миссии. Это послужило поводом для открытой интервенции, в которой приняли участие Англия, Германия, Австро-Венгрия,. Франция, Япония, Соединенные, Штаты, царская Россия и Италия.

^* (Повстанческие отряды крестьян и городской бедноты именовались "ихэтуани", что означало "отряды справедливости и согласия". )

Одно время у Витте существовала надежда, что народные волнения не коснутся Маньчжурии, и он считал достаточным ограничиться усилением охранной стражи вдоль железнодорожной линии. В телеграмме главному начальнику Квантунской области Е. И. Алексееву министр просил не вводить русских войск на территорию КВЖД без особого ходатайства главного инженера дороги А. И. Юговича или своей личной просьбы. Он считал, что подобная мера без крайней надобности имела бы самые опасные последствия для успеха строительства^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 180.- Л. 89. )

Первый интервенционистский шаг царского правительства - посылка четырехтысячного отряда с Квантунского полуострова в направлении к Тяньцзиню - был предпринят без ведома Витте. Министр финансов постарался изыскать для фактически начатых военных действий "благопристойное" прикрытие. 10 июня царь одобрил его инструкции Юговичу, где говорилось, что Россия никакой войны Китаю не объявляла и объявлять не намерена. Посылка войск трактовалась как направленная исключительно к подавлению народных "беспорядков" и к поддержке китайского правительства. Прокламировалось, что Россия считает необходимым продолжать следовать в своих отношениях с Китаем той дружелюбной политике, которой она постоянно и неизменно держалась^*.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 105; ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 180.- Л. 96 с об. )

Позиция Витте претерпела заметные изменения, когда движение ихэтуаней перекинулось с Шаньдуна и Чжили на Маньчжурию, где восставшие стали разрушать железные дороги и телеграфные линии. 15 июня он согласился с решением Куропаткина направить отряд русских войск в Инкоу (Южная Маньчжурия), а 27 июня сам просил о посылке войск вдоль железной дороги с западной границы Маньчжурии. "По его собственному признанию, теперь он рекомендовал не жалеть средств на военные меры, полагая, что "лучше деньги потерять, чем престиж"^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 180.- Л. 104 - 105 об., 126 - 131 об.; Красный архив.- 1926.- Т. 5 (18).- С. 32. )

Однако нельзя сказать, будто Витте полностью сомкнулся с военной группировкой в правящих кругах. Он, как и Ламздорф, назначенный царем на пост управляющего МИД после скоропостижной смерти в июне 1900 года Муравьева, считал, что Россия должна продолжать в Китае свою политику, отличную от других держав. По согласованию с Витте Ламздорф телеграфировал Алексееву о необходимости сохранить полную самостоятельность действий, ограничиться лишь восстановлением "порядка" и сразу по ликвидации затруднений возобновить добрые отношения с цинским правительством. Витте и Ламздорф выступили против предложения Куропаткина идти на Пекин и поставить во главе союзных войск русского генерала^*.

^* (См. Боксерское восстание//Красный архив.- 1926.- Т. 1 (14).- С. 16 - 17; Пролог русско-японской войны.- С. 107.)

В тех же целях Витте стремился войти в контакт с представителями цинской администрации. 15 июня он телеграфировал своему старому знакомому Ли Хунчжану, занимавшему в то время пост наместника двух южных китайских провинций. Министр просил его использовать все средства, чтобы предотвратить разрушительные действия в отношении железной дороги, создаваемой по дружескому соглашению двух стран. Он предупреждал о возможных отрицательных последствиях таких действий для русско-итайских отношений^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 180.- Л. 117 с об. )

В середине июля Витте получил письмо от Ли Хунчжана. Тот сообщал, что вызван в Пекин и надеется склонить мператрицу к принятию решительных мер против смуты, о не знает, как добраться до столицы. Он также ходатайствовал о присылке к нему для переговоров директора усско-Китайского банка Э. Э. Ухтомского и просил, чтобы русское правительство договорилось с другими державами не начинать военных действий против Китая. Витте ответил Ли Хунчжану, что Россия не только не объявит войны Китаю, но и окажет всяческое содействие сохранению независимости этой страны. Он приветствовал выдвижение Ли Хунчжана на пост ближайшего советника императрицы и обещал ему полную поддержку России в расчете, что Ли, со своей стороны, примет меры к охране русской миссии и русских подданных в Пекине. Витте советовал сановнику поспешить с отъездом в столицу, обещая доставить его из. Шанхая в Таку на русском военном судне, соглашался на командирование Ухтомского. Он обещал также содействовать задержке похода на Пекин^*.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 106; Красный архив.- 1926.- Т. 1 (14).- С. 21. )

Между тем после взятия Тяньцзина вопрос о занятии войсками иностранных держав китайской столицы стал в практическую плоскость. В результате обострились разногласия между царскими министрами. Куропаткин, который, по словам Витте, "зарывался", предлагал послать крупные силы и одним разом решить дальневосточные задачи: обезоружить Китай, устранить японцев и заодно "залезть в Корею". Осторожный Ламздорф считал необходимым во избежание осложнений ограничить задачи русской политики восстановлением и гарантией статус-кво в Китае. Он рекомендовал подыскать предлог, чтобы не участвовать в походе на Пекин. Царя больше привлекал размашистый курс военного министра, и Ламздорф даже заговорил об отставке "по состоянию здоровья".

Карикатуры из юмористических журналов периода первой русской революции. 'Министр-клоун'

Витте со всей энергией поддерживал более осторожную линию. Он имел "крупный разговор" с Куропаткиным, обвинив того в нарушении прерогатив других министерств и предупредив, что "увлечения только приведут Россию к новым бедам". "...Если мы из этого дела скоро не выпутаемся и ослабим Россию,- говорил он,- то, несомненно, этим воспользуется Европа и поднесет нам самые неожиданные сюрпризы", и, "таким образом, мы пустим насмарку все царствование Александра III". Эти аргументы не произвели большого впечатления на Куропаткина, что вызвало ироническую ремарку Витте: "Ему быть корпусным командиром на войне, а не министром"^*. Действительно, Куропаткин, проявивший себя хорошим администратором, как политик оказался не на высоте.

^* (Красный архив.- 1926.- Т. 5 (18).- С. 33. )

Оставалось апеллировать к царю. Витте написал ему письмо, где доказывал, что взятие китайской столицы ничего не даст. Министр полагал, что Европа "науськивает" Россию, а сама "только поддерживает наши фалды. Необходимо не задерживаться, а стараться локализовать болезнь и, установивши порядок в нашем районе (Маньчжурия), удалиться во-свояси". Во всяком случае поход на Пекин следует приберечь как крайнюю меру, если все другие шаги не принесут успокоения. Витте повторил эти мысли при очередном докладе царю и настоятельно рекомендовал укрепить позиции Ламздорфа, назначив того наконец министром^*.

^* (Там же.- С. 34. )

Николай II все же склонился к участию в общем походе держав. 22 июля иностранные войска выступили из Тяньцзиня на Пекин. Среди них преобладали японцы, а русские составляли не более пятой части. Одновременно царь со свойственным ему двоедушием сделал видимые уступки оппонентам Куропаткина. Он рекомендовал военному министру осуществлять начатое движение без спешки. Ламздорфу Николай заявил, что назначает его управляющим министерством "не временно, а постоянно". Командование объединенными силами держав было с царского согласия поручено немецкому фельдмаршалу А. Вальдерзе.

25 июля Ли Хунчжан циркулярной телеграммой поручил китайским представителям за границей довести до сведения держав, что он назначен уполномоченным для ведения переговоров о мире. Царская дипломатия восприняла это известие с удовлетворением. Витте в ответной телеграмме настоятельно советовал сановнику поспешить в Пекин, чтобы начать дипломатические переговоры до прибытия Вальдерзе^*. Но демарш Ли Хунчжана не остановил движения международного корпуса, так как соперничавшие с Россией державы отнеслись к перспективе переговоров с этим сановником отрицательно.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 109. )

В начале августа войска интервентов заняли китайскую столицу, подвергнув город грабежам и насилию. Особенно усердствовали при этом японцы и англичане. Китайское правительство бежало в неизвестном направлении. Куропаткин приказал генералу Н. П. Линевичу участвовать в занятии Пекина без ведома Ламздорфа, который расценивал случившееся как большую ошибку, грозящую новыми осложнениями. Витте также полагал, что без взятия китайской столицы дело уладилось бы скорее.

6 августа он писал министру внутренних дел Д. С. Сипягину, что теперь "начнутся тяжкие переговоры. Ужасно боюсь, что разыграются аппетиты. Очень хлопочу, дабы мы показали пример сговорчивости и искреннего исполнения нашего обещания, громогласно заявленного государем, то мы ничего не хотим, кроме восстановления порядка. Опять графу Ламздорфу придется бороться с А. Н. Куропаткиным, который предъявляет невозможные требования... Это особенно опасно потому, что в таком случае японцы могут потребовать, да и потребуют себе Корею". Он предвидел, что "вообще в этом деле будет труднее всего разделаться с Японией" и что, если она направит свои аппетиты на север Китая, возможно столкновение двух держав^*.

^* (См. Красный архив.- 1926.- Т. 5 (18).- С. 38. )

Опасения Витте насчет растущих аппетитов вполне оправдались. В начале августа Куропаткин представил царю записку, где рекомендовал потребовать от Китая не только военного вознаграждения и возмещения убытков от разрушений на КВЖД, но и отказа цинского правительства от права иметь в Маньчжурии войска, кроме полицейской стражи, в то время как Россия могла бы разместить регулярные части в важнейших пунктах дороги и контролировать деятельность местной китайской администрации. Еще дальше шел командующий Приамурским военным округом генерал Н. И. Гродеков, предлагавший в интересах безопасности просто присоединить Северную Маньчжурию к России.

Командование царских оккупационных войск вело себя в соответствии с настроениями высокого начальства. Так, в порту Ньючжан и в Харбине был поднят русский флаг и введено русское управление. Все это, по сведениям агентов Министерства финансов, возбуждало недовольство и подозрительность китайцев, ревность Европы и тревогу Японии. Английская дипломатия выступила с протестом по поводу событий в Ньючжане. Япония недвусмысленно дала понять, что в случае утверждения России в Маньчжурии она установит свое господство в Корее. На это рассерженный Куропаткин заявил, что не пустит японцев в Корею, и добился одобрительной резолюции Николая II.

Витте, со своей стороны, тоже обратился к царю. Он писал, что нельзя через министра иностранных дел провозглашать одно, а руками военных на месте делать другое. Россия не должна преследовать какие-либо корыстные цели, а, добившись восстановления порядка в Маньчжурии, уйти обратно. В противном случае можно нажить себе в лице Китая вечного врага. Кроме того, если Россия увязнет на Дальнем Востоке, ее противники наверняка что-нибудь преподнесут ей на западной или азиатской границе. Витте утверждал далее, что происходящее на Дальнем Востоке не встречает понимания в русском самосознании, в результате чего могут развиться "внутренние психические эпидемии" (намек на оппозиционные движения). В заключение он советовал приказать военному ведомству бесхитростно и без честолюбивых замыслов выполнять объявленную программу. С одобрения Победоносцева письмо было передано по назначению. Царь вызвал к себе для объяснений не Витте, а более покладистого Ламздорфа. Тот жаловался на действия Куропаткина, расходящиеся с установками МИД. Николай II занял промежуточную позицию: не одобрял "крайностей" военного министра, но высказал мнение, что "все-таки азиатов нужно было проучить". По этому поводу Витте заметил: "Нет линии, нет твердости, нет слова, а Куропаткин бесится"^*.

^* (Там же.- С. 39 - 41.)

Он предпринял еще одну попытку убедить царя и 11 августа представил ему специальную записку. Министр финансов писал, что предложения о расширении в той или иной форме русской территории на Дальнем Востоке и о взыскании крупной контрибуции на первый взгляд привлекательны, но при ближайшем разборе оказываются не только невыгодными, но и грозящими тяжелыми последствиями. Если "наложить руку" на Маньчжурию хотя бы и в скрытой форме, это послужит сигналом для занятия обширных областей Китая другими державами, равно как Кореи Японией. Вместо слабых Китая и Кореи соседями России на Дальнем Востоке окажутся сильные, воинственные державы. Для укрепления восточных границ потребуются громадные финансовые жертвы. Отвлечение военных сил и средств на далекую окраину серьезно ослабит позиции России в Европе. Между тем только прочное положение на Европейском континенте позволяет избегать бедствий большой войны, не поступаясь достоинством и существенными интересами страны. Оставаясь могущественной в Европе, Россия со временем завершит и свой исторический путь к Тихому океану.

От этих глобальных соображений Витте переходил в записке к русско-китайским отношениям. Он отмечал, что, имея с Китаем границу свыше 8 тыс. верст, Россия кровно заинтересована в сохранении там порядка. В ее интересах восстановить возможно скорее авторитет цинского правительства - единственной силы, способной успокоить народные волнения. Поэтому желательно не только не предъявлять ему чрезмерных требований, но оказывать нравственную и материальную поддержку. Эта линия выгодна также тем, что поставит цинскую династию в зависимость от России.

В заключение министр предлагал ограничить требования к Китаю обеспечением иностранных миссий в Пекине надлежащей военной охраной, наказанием китайских сановников, наиболее виновных в резне иностранцев и христиан, а также обязательством Китая не держать в Маньчжурии войск в условиях, которые могли бы угрожать русской границе и железной дороге^*. Как видим, "умеренность" Витте была относительной и не означала отказа от гарантий или извлечения выгод.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 119 - 120. )

12 августа политика в Китае подверглась обсуждению на специальном совещании у царя с участием Куропаткина, Витте и Ламздорфа. На нем было решено не поддаваться соблазнам и следовать провозглашенной ранее программе восстановления законного правительства в Пекине, помощи ему в восстановлении порядка, сохранении исконного государственного строя Китая и целостности империи. Намечалось незамедлительно вывести из столицы русские войска и временно, до возвращения цинского правительства, отозвать дипломатическую миссию в Тяньцзин. Предполагалось также эвакуировать войска из Маньчжурии, когда в ней "будет восстановлен прочный порядок и будут приняты все необходимые меры к ограждению рельсового пути", если "этому не послужит препятствием образ действий других держав". Наконец, подтверждалось намерение вести вместе с остальными государствами переговоры об условиях урегулирования, как только законное китайское правительство вновь возьмет власть в свои руки и назначит для переговоров полномочных представителей. Ламздорф сразу же сообщил об этих решениях заинтересованным странам^*. Неделей позже они были преданы гласности через "Правительственный вестник".

^* (См. Красный архив.- 1926.- Т. 1 (14).- С. 28 - 29. )

Совещание 12 августа знаменовало очевидный успех более осторожной тактики Витте - Ламздорфа. Он не был, однако, ни окончательным, ни прочным, ибо сторонники "решительного" курса продолжали гнуть свою линию (Куропаткин, по раздраженному замечанию Витте, прямо-таки "сорвался с цепи"), а Николай II легко поддавался честолюбивым мечтам. Правда, в одной своей части решения совещания были выполнены. Вывод царских войск из района Пекина начался уже в августе, а к приезду в октябре Вальдерзе их собственно в Китае почти не осталось, так что в возглавленных немецким генералом карательных экспедициях, длившихся до весны 1901 года, русские подразделения не участвовали. Царская дипломатия даже предлагала другим державам в связи с переговорами приостановить "военные действия".

По-иному сложилась обстановка в Маньчжурии. Хотя контроль над КВЖД был восстановлен к 20 августа, а над южной ветвью - к концу сентября 1900 года, военное ведомство с согласия царя затягивало вывод войск из провинции. Расчет заключался в том, чтобы использовать оккупацию для навязывания Пекину соглашения об особом положении России в Маньчжурии. Витте беспокоило, как бы другие державы, особенно Япония, не воспользовались ситуацией для осуществления своих экспансионистских планов.

В октябре в Пекине открылись переговоры держав с Китаем. 11 октября Витте представил царю записку по одному из главных вопросов - о контрибуции. Он предлагал не предъявлять Китаю чрезмерных требований и. даже оказать ему поддержку в понижении претензий других правительств. Большая задолженность Пекина выгодна прежде всего государствам, могущим предоставить ему займы и таким путем усилить здесь свое влияние, то есть Англии и, возможно, Америке. Кроме того, есть основания рассчитывать, что за услугу России цинское правительство пойдет на выгодное для нее урегулирование русско-китайских отношений в Маньчжурии без военного давления. Ради такого урегулирования можно будет вообще отказаться впоследствии от своей доли контрибуции. Николай II одобрил подход министра финансов^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 180.- Л. 224 - 228 об. )

Инициатива Витте была скоординирована с дипломатическим ведомством, которое также рассчитывало помимо участия в общем соглашении держав добиться отдельной самостоятельной договоренности с Китаем. Вопрос встал на практическую почву в конце ноября, когда китайские уполномоченные князь Цин и Ли Хунчжан поставили перед русским посланником М. Гирсом вопрос о скорейшем восстановлении власти цинского правительства в Маньчжурии.

Условия соглашения было поручено разработать совместно Куропаткину, Ламздорфу и Витте. Обсуждение вновь выявило наличие двух тактических линий. Куро-паткин утверждал, что после того, как Россия уже вывела половину своих войск, не следует спешить с дальнейшей эвакуацией до лета 1901 года. По окончании постройки железных дорог он усматривал необходимость оставить для их охраны 12 или, как минимум, 8 батальонов. Без этого условия военный министр считал бы "жертвы", принесенные Россией в китайской войне, неоправданными, а железнодорожную связь с Владивостоком и Порт-Артуром необеспеченной. Он придавал фактическому продолжению оккупации Маньчжурии первостепенное значение.

Витте выступил против сохранения войск в крае на неопределенный срок, аргументируя опасностью для отношений как с самим Китаем, так и с другими державами. Он ссылался на обременительность оккупации в финансовом отношении. По его мнению, следовало не только продолжать вывод войск, но и официально обязаться полностью завершить эвакуацию по окончании постройки КВЖД и открытии на ней регулярного движения. Безопасность пути должна была обеспечивать усиленная железнодорожная охрана. Ламздорф солидаризировался с Витте. Однако Куропаткин, негласно поддерживаемый царем, с ними не согласился, и в проекте соглашения вывод войск был обещан лишь в общей и условной форме, без какой-либо конкретизации сроков.

Расхождения министров проявились и в вопросе о дислокации в Маньчжурии китайских войск. Куропаткин хотел вообще лишить цинское правительство права содержать там вооруженные силы, за исключением полицейской стражи. Витте настоял на том, чтобы это условие действовало лишь до окончания сооружения КВЖД, после чего численность китайских войск в Маньчжурии определялась бы особым соглашением с русским правительством.

Карикатуры из юмористических журналов периода первой русской революции. 'Я знаю, как спасти Россию'

Больше единства продемонстрировали главы трех ведомств при формулировании невоенных условий. Здесь инициатива принадлежала министру финансов. По его предложению было решено потребовать от цинского правительства выдать Обществу КВЖД концессию на сооружение и эксплуатацию новой железнодорожной линии: от одного из пунктов КВЖД или ЮМЖД в направлении к Пекину до Великой Китайской стены. Этот вопрос был поставлен перед Китаем еще в 1899 году в связи с английским займом, но не получил тогда своего решения. Одновременно предполагалось обязать цинское правительство не предоставлять иностранцам без согласия России концессий на постройку железных дорог, разработку рудных месторождений и какие бы то ни было промышленные предприятия в Маньчжурии, Монголии и других сопредельных с Россией частях империи^*.

^* (См. Красный архив.- 1926.- Т. 1 (14).- С. 41 - 42; Пролог русско-японской войны.- С. 139 - 145. )

Как видим, подход Витте к урегулированию русско-китайских отношений носил, по существу, столь же империалистический характер, как и позиция других министров, отличаясь лишь в методах. Не случайно глава финансового ведомства удостоился тогда за достижения в дальневосточной политике царской денежной награды (наряду с Куропаткиным и Ламздорфом).

Переговоры с Китаем начались после того, как 9 декабря иностранные представители в Пекине передали китайским уполномоченным коллективную ноту, содержавшую требования держав. Россия по совету Витте проявила большую сдержанность при выдвижении денежных претензий и советовала другим государствам последовать этому примеру. Одновременно царское правительство отказалось участвовать в каких-либо карательных экспедициях и иных насильственных мерах с целью поддержать отдельные требования Германии и Японии. Русское Министерство финансов предоставило цзян-цзюням (главам провинциальной администрации) Маньчжурии миллионную ссуду, без которой китайские сановники не в состоянии были принимать меры к восстановлению "порядка" в крае^*. Такая позиция должна была, по расчетам царской дипломатии, создать благоприятные предпосылки для особого соглашения с Китаем. По предложению русской стороны, переговоры о нем должны были вестись в Петербурге.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 181.- Л. 41 - 42 об. )

В начале февраля 1901 года, когда вопрос о предоставлении необходимых полномочий китайскому посланнику Ян Ю был урегулирован, ему вручили русский проект соглашения о выводе войск из Маньчжурии. Одновременно о документе сообщили Ли Хунчжану в надежде, что этот склонный к коррупции сановник поможет добиться скорейшего результата. Китайская дипломатия прибегла к излюбленному методу использования "варваров против варваров" и довела условия Петербурга до сведения других держав. Япония, Соединенные Штаты, Англия и даже Италия заявили протесты, утверждая, что сепаратные претензии России нарушают их интересы в Северном Китае. Англия и Германия даже достигли соглашения о совместном противодействии русским притязаниям. Япония обещала цинскому правительству свою поддержку в случае конфликта с Россией. Ободренное такой реакцией китайское правительство дало Петербургу ответ, что не согласно с целым рядом условий проекта и просит об их изменении.

По совету Витте и Ламздорфа решено было смягчить требования. В новой редакции проекта цинскому правительству разрешалось с самого начала иметь войска в Маньчжурии, численность и расположение которых определялись бы, однако, по соглашению с Россией. Преимущественные права последней на концессии ограничивались одной Маньчжурией. Наконец, русская дипломатия соглашалась снять вопрос о проведении Обществом КВЖД железной дороги в направлении к Пекину. Эти предложения вручили Ян Ю в первых числах марта с предупреждением, что, если соглашение не будет подписано в двухнедельный срок, царское правительство оставляет за собой в маньчжурском вопросе "свободу действий"^*.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 145 - 146. )

В этот момент Витте по желанию Ламздорфа непосредственно включился в переговоры. 11 марта он встретился с Ян Ю. Посланник показал министру телеграммы, полученные от Ли Хунчжана и пекинского двора. Они были составлены таким образом, что, хотя формально не запрещали китайскому дипломату подписать соглашение, возлагали всю ответственность за это на него же. Ян Ю боялся брать на себя столь важное и рискованное решение. Витте уговаривал его не опасаться последствий, положившись на заступничество русского царя. После разговора с Ян Ю он телеграфировал агенту Министерства финансов в Китае Д. Д. Покотилову, чтобы тот решительно объяснился с Ли Хунчжаном. Витте настаивал на немедленном предоставлении посланнику недвусмысленных полномочий и передаче категорического указания, чтобы тот подписал соглашение. В противном случае Покотилов должен был пригрозить разрывом переговоров и введением в Маньчжурии русского управления.

Цинское правительство, продолжая прежнюю линию, обратилось к Англии, Германии, Японии и Соединенным Штатам с просьбой о посредничестве. Оно просило державы добиться хотя бы отсрочки ответа на последние настояния Петербурга.

13 марта Витте вновь встретился с Ян Ю, от которого узнал, что ему приказано не подписывать соглашения до выяснения общей позиции других держав. Министр финансов велел Покотилову передать Ли Хунчжану, что цинское правительство ведет опасную игру. Русско-китайские переговоры о Маньчжурии не касаются других держав. Если соглашение не будет подписано в ближайшие дни, Россия прекратит дружелюбные отношения с Китаем и будет действовать во всех вопросах исключительно с точки зрения своих интересов. Одновременно Ли Хунчжану по договоренности с Витте телеграфировал Э. Э. Ухтомский, советовавший не отказываться от соглашения в интересах мира и дружбы между двумя странами^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 181.- Л. 70 - 72 об., 73 с об., 74 - 75. )

Тем временем Япония ответила на запрос Китая, что готова поддержать его "при всех случайностях". Одновременно она угрожала цинскому правительству, если сепаратное соглашение о Маньчжурии будет заключено, бойкотом держав и даже войной против Китая и России. Англия выражала солидарность с Японией. Германия рекомендовала Китаю официально обратиться к конференции посланников в Пекине. 20 марта поступили известия об отстранении податливого Ян Ю от переговоров "по болезни", а также требованиях цинского правительства, чтобы проект соглашения подвергся дальнейшим изменениям и чтобы результат переговоров был предварительно сообщен всем державам.

На следующий день царский МИД циркулярно оповестил заинтересованные государства, что Россия, желавшая лишь ускорить урегулирование, не только не настаивает на заключении соглашения о Маньчжурии, но и отказывается от каких-либо дальнейших переговоров. А 23 марта было опубликовано правительственное сообщение о политике России в Китае в связи с последними событиями. Оно заканчивалось словами: "Сохраняя настоящую временную организацию в Маньчжурии, в целях поддержания порядка вблизи обширной границы России, и оставаясь в то же время неукоснительно верным своей первоначальной неоднократно заявленной политической программе, императорское правительство будет спокойно выжидать дальнейшего хода событий"^*.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 162 - 163; Правительственный вестник.- 1901.- 23 марта. )

Срыв соглашения о Маньчжурии знаменовал серьезную неудачу царской дипломатии. Политика "особых отношений" с Китаем больше не срабатывала. Не было оснований и для спокойного выжидания. Цинское правительство просило Англию помочь ему урегулировать отношения с Россией. Англия и Германия еще раньше достигли соглашения об обеспечении их интересов в соответствующих сферах влияния в Китае и о совместных шагах в случае использования китайских осложнений третьей державой. Япония отказалась вступить в переговоры с Россией о Корее (виттевская идея нейтрализации Корейского полуострова) до восстановления статус-кво в Маньчжурии, 12 марта японский посланник в Петербурге С. Чинда сделал представление об опасности заключения русско-китайского соглашения, якобы нарушающего неприкосновенность Китая и договорные права других держав. На горизонте возникла зловещая тень англо-японского союза.

Витте одним из первых царских государственных деятелей почувствовал угрозу и забил тревогу. Он видел теперь главную задачу в том, чтобы "отстранить войну с Японией". Ради этого министр финансов, как свидетельствовали его письма Ламздорфу от 24 и 28 мая, предлагал ограничить задачи в Маньчжурии "исключительно ограждением интересов КВЖД" как "частного предприятия", отказавшись от целей политического захвата. Он даже считал возможным в крайнем случае уступить Японии Корею, во всяком случае, не считать занятие последней казус белли (повод для объявления войны). Одновременно Витте склонялся к тому, что-бы изменить прежнюю линию в отношении денежной компенсации за ущерб от волнений и "энергично защищать" русские "материальные интересы по возмещению убытков"^*.

^* (См. Романов Б. А. Указ. соч.- С. 147. )

Ламздорф разделял точку зрения Витте об опасности вооруженного столкновения с Японией, но мало верил в перспективность дипломатических переговоров с ней. Куропаткин на запрос МИД о боеготовности России на Дальнем Востоке вынужден был признать, что военно-морское положение страны значительно слабее японского, да и сухопутных сил недостаточно. Можно было, конечно, привести в состояние мобилизационной готовности Приамурский военный округ, но ничто не мешало Японии принять еще более эффективные контрмеры. В такой обстановке в Петербурге стал вырисовываться план - "уступить" агрессивной восточной соседке преобладающие позиции в Корее и начать вывод войск из Маньчжурии по собственному почину. Последнее не исключало, разумеется, стремления выторговать для себя побольше привилегий в этой провинции.

28 июня состоялось особое совещание в составе Витте, Ламздорфа и начальника Главного штаба В. В. Сахарова (вместо военного министра) по вопросу о возвращении Китаю южноманьчжурских железнодорожных линий. Его участники пришли к единодушному заключению, что нужно по собственному почину вернуть дороги Шаньхайгуань - Инкоу - Синминтин их владельцам, оговорив это условиями, обеспечивающими сохранение за Россией преобладающего влияния в Южной Маньчжурии^*. Намеченное решение до некоторой степени соответствовало пожеланиям как Китая, так и заинтересованной в этих дорогах Англии.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 560.- Оп. 38.- Д. 181.- Л. 125 - 129. )

Витте взял на себя проведение предварительных переговоров о возможном урегулировании отношений с Японией. Стремясь расположить ее к России, министр финансов в начале июля обещал Токио свое содействие в получении большого займа во. Франции. В частной беседе с японским посланником он дал понять, что Россия готова согласиться на фактический административный, полицейский и финансовый контроль Японии в Корее в обмен на официальное признание своего преимущественного положения в Маньчжурии. При этом Корея должна была бы оставаться нейтрализованной^*.

^* (GP.- Bd. 17.- Berlin, 1924.- S. 141 - 144. )

19 июля Ламздорф обратился к Куропаткину и Витте с письмом относительно дальнейшей политики в Маньчжурии. Он полагал, что сохранение неопределенного положения там рискованно, а также не соответствует достоинству великой державы - России. Хотя полное или частичное ее утверждение в Маньчжурии с политической точки зрения заманчиво, это повлекло бы за собой возникновение прямой угрозы вооруженного столкновения с Японией, которая "несомненно встретит полное сочувствие, а быть может, и негласную поддержку со стороны некоторых, соперничающих с Россией на Крайнем Востоке держав". Министр иностранных дел напоминал о больших трудностях возможной ассимиляции новой области и сопряженных с ней финансовых тяготах. Ламздорф не предрешал ответа заинтересованных ведомств и не высказывал прямо своего мнения, но фактически подводил к признанию неоправданности риска и сложностей, связанных с аннексией. Отказ же от нее требовал, по мнению министра, приступить по собственному почину к постепенной эвакуации войск из Маньчжурии, известив об этом как Китай, так и все остальные державы^*.

^* (См. Красный архив.- 1934.- Т. 2 (63).- С. 32 - 35. )

Витте, как и следовало ожидать, выступил в пользу постепенной полной эвакуации. Он полагал, что от захватов следовало бы воздержаться, даже если бы не встречалось серьезных внешнеполитических препятствий: России нужно время, чтобы закрепить за собой то, что уже приобретено на Дальнем Востоке. Разрыв и война с Японией имели бы самые губительные последствия, которые не уравновешиваются возможными выгодами. Министр финансов опасался также возбуждения ненависти к России среди китайцев - самого многочисленного народа в мире. Его смущала, наконец, перспектива громадных финансовых жертв, которые увеличат и без того тяжелое податное бремя русского населения.

Карикатуры из юмористических журналов периода первой русской революции. Малодушные

Куропаткин, исходя из военных и политических соображений, не соглашался на полную эвакуацию. Он утверждал, что другие державы этим все равно не удовлетворятся. Уход русских войск поднимет самомнение китайцев, что при подстрекательстве и содействии иностранных государств приведет в конечном счете к новому конфликту. Военный министр видел выход в сохранении временной оккупации с последующим присоединением северной части провинции к России^*.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 174 - 176.)

Почти сразу после этого обмена мнениями поступили сведения о предложении Ли Хунчжана возобновить переговоры о выводе русских войск из Маньчжурии. 27 июля Витте направил ответную телеграмму, в которой обусловил эвакуацию обязательством цинского правительства не выдавать никому концессий в Маньчжурии, не предложив их прежде Русско-Китайскому банку^*. Царский МИД также дал согласие на продолжение переговоров, сопроводив его некоторыми предварительными условиями. Начался новый тур в торге Петербурга с Пекином.

^* (См. Романов Б. А. Витте как дипломат.- С. 168. )

Внесенный русской стороной проект соглашения предусматривал постепенный вывод всех войск до лета 1903 года, коль скоро этому не воспрепятствуют какие-либо новые осложнения или образ действий других держав. Цинское правительство должно было заключить с Русско-Китайским банком особый договор о концессиях в Маньчжурии, условия которого разработало ведомство Витте. Подписание общего соглашения предполагалось не ранее заключения банковского договора. Министр финансов обещал Ли Хунчжану за содействие в достижении договоренности и сохранение ее в полной тайне 300 тыс. рублей.

Обсуждение проектов шло на этот раз в Пекине между Ли Хунчжаном и князем Цином, с одной стороны, и русскими дипломатическим и финансовым представителями - с другой. Китайские уполномоченные выдвинули целый ряд возражений, вносили многочисленные поправки. Некоторые из них, касавшиеся банковского договора, Витте принял. Сложнее обстояло дело с общим соглашением. Царская дипломатия, заручившаяся на сей раз обещанием поддержки со стороны Франции и Германии, упорно отстаивала свои требования. Переговоры затянулись. Только в октябре оба документа были наконец согласованы, и правление Русско-Китайского банка получило от министра финансов полномочия на подписание банковского договора. Но к этому времени колебания Японии между союзом с Англией и соглашением с Россией закончились в пользу первого. И тут линия китайской дипломатии, вероятно, не без влияния Лондона и Токио переменилась.

Секретные переговоры с Россией получили огласку. Последовало вмешательство некоторых держав, давшее Пекину повод отступить от предварительной договоренности. Инициативную роль взяли на себя Соединенные Штаты, особенно протестовавшие против "монополии" русского банка в Маньчжурии. Америку поддержали Англия и Япония. Ли Хунчжан скоропостижно скончался, а его преемник Ван Вэншао занял более жесткую позицию. На возобновившихся в начале декабря 1901 года переговорах китайские уполномоченные стали добиваться завершения эвакуации из Маньчжурии в годичный срок, свободы после этого размещения там своих войск, права оснастить полицейскую стражу артиллерийскими орудиями и др. Царское правительство не сразу разобралось в ситуации. Его ввела в заблуждение дипломатическая миссия японского маркиза X. Ито. Он вел в Петербурге полуофициальные переговоры, которые, по расчетам русских политиков, могли в случае успеха нейтрализовать сопротивление Японии их маньчжурским планам. Противодействия других держав царские министры не опасались. На практике миссия Ито сыграла роль прикрытия англо-японского сближения. Но Витте так горячо добивался урегулирования с Японией и верил в него, что не разглядел двойной игры Токио.

Первая информация о предстоящей миссии Ито поступила в Петербург еще в конце сентября. Тогда же посланник А. П. Извольский высказал мнение, что результат этой "поездки может существенно повлиять на дальнейший ход внешней политики Японии". В конце октября Ито уже был в Париже, где Делькассе с ведома царского МИД предложил ему содействие. Франции в установлении между Россией и Японией прочного соглашения. Во второй оловине ноября японский сановник приехал в Петербург. Здесь он был принят царем, встретился с Ламздорфом и Витте. Ито утверждал, будто единственным предметом раздора между двумя империями служит Корея. Он от себя лично предложил проект соглашения о Корее, который, по заключению Ламздорфа, предоставлял эту трану "в полное распоряжение Японии", обращая ее независимость в "пустой звук"^*. Хотя о Маньчжурии в проекте прямо не упоминалось, предполагалось, что Россия получит возможность в той или иной степени расширить ам свое влияние.

^* (Красный архив.- 1934.- Т. 2 (63).- С. 37, 44. )

Царский МИД стремился воспользоваться контактом японским эмиссаром для выработки основ соглашения, чтобы окончательно оформить его в дальнейшем по офи-иальным каналам. Ламздорф сформулировал и 27 ноября передал на заключение Витте, Куропаткину и управляющему Морским министерством свой проект договоренности.

Министр финансов ответил на другой же день, что придает соглашению с Японией первостепенное значение и читает его не только желательным, но и существенно еобходимым. Он был убежден, что, пока недоразумения Японией по корейскому вопросу не удастся урегулировать на основе взаимных уступок, будет сохраняться постоянная опасность вооруженного столкновения с этой ержавой. Более того, Россия не сможет наладить прочные отношения с Китаем, который не преминет искать поддержки у японцев. Война с Японией в ближайшие годы была бы, по его мнению, настоящим бедствием. Она потребовала бы больших жертв и тяжело отразилась бы на экономическом положении страны. Главное же - война из-за далекой Кореи вызовет в русском обществе лишь отрицательное отношение и может серьезно обострить внутреннюю ситуацию, иначе говоря - активизировать революционное движение.

Витте не думал, что соглашение с Японией удастся купить лишь ценой полной уступки Кореи, но, чтобы подчеркнуть его значение, утверждал, что в крайнем случае можно было бы пойти и на это. Пусть только Токио признает преимущественные права России в прилегающих областях Цинской империи. Из двух зол - войны и полной уступки Кореи - второе представлялось ему меньшим. Война была бы не только тяжела сама по себе, но поставила бы Россию в трудное положение по отношению к другим державам: они стали бы все смелее выдвигать свои требования. Китайское правительство и население также, вероятно, причинили бы России много беспокойства.

Напротив, договорившись с Японией, Россия превратила бы ее из врага, всегда грозящего нападением, если не в союзника, то в соседа, стремящегося поддерживать добрые отношения. Силы и средства Страны восходящего солнца оказались бы надолго поглощенными обустройством в новых владениях и организацией их защиты. Наконец, в будущем, после завершения постройки КВЖД и утверждения влияния России в Северном Китае, Витте представлялось возможным пересмотреть, если потребуется, условия урегулирования в Корее.

При выработке русских контрпредложений министры иностранных дел и финансов были единодушны: Витте одобрил основные пункты проекта Ламздорфа, а тот принял все его поправки^*. Меньше повезло предложениям Куропаткина, стремившегося с военной прямолинейностью ограничить возможности Японии в Корее и оговорить русские преимущества в Маньчжурии. Но даже без учета пожеланий военного министра петербургский проект не удовлетворял требованиям японского империализма.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 242 - 245; Красный архив.- 1934.- Т. 2 (63).- С. 48 - 51. )

Для Ито отрицательный результат стал очевиден уже в ходе объяснений с Ламздорфом и Витте. Не случайно он уехал из России, не дожидаясь письменного ответа. Посланный ему вслед русский контрпроект не признавал за Японией свободы действий в Корее "в политическом отношении". В то же время от Токио требовалось признание преимущественных прав России во всех прилегающих к русской границе областях Китая и обязательство не препятствовать ее свободе действий в них^*. Царским министрам, даже более осторожным из них, явно недоставало реализма в оценке ситуации.

^* (Там же.- С. 46, 51 - 52. )

В Петербурге рассчитывали, что миссию содействия русско-японскому урегулированию продолжит во Франции Делькассе. Однако Ито не стал ждать встречи с отсутствовавшим в тот момент в Париже министром иностранных дел. Здесь, по-видимому, сыграло свою роль также и то обстоятельство, что перспективы займа Японии на французском рынке оказались неблагоприятными, между тем как Лондон охотно пошел навстречу финансовой операции, сулившей политические выгоды. Никакого ответа на русские предложения не последовало.

Смысл непонятного для царской дипломатии поведения осланца Токио разъяснился довольно скоро. 30 января 1902 г. японский посланник в Петербурге сообщил о заключении его страной союзного договора с Англией. Почти одновременно пришло известие об отказе китайской стороны от дальнейших переговоров о банковском договоре. Князь Цин мотивировал это категорическими протестами Соединенных Штатов и Японии. 1 февраля Вашингтон выступил с заявлением, которое близкая к госдепартаменту газета "Ивнинг стар" комментировала как публичное признание фактического "вхождения США в англо-японский союз"^*.

^* (Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны.- С. 168. )

Расчет на соглашение с Токио провалился. На Дальнем Востоке сложилась враждебная России группировка держав, и решение Пекина было лишь ближайшим неблагоприятным последствием этого. Политика Витте - Ламздорфа потерпела очевидное серьезное поражение, да еще в вопросах, в которых министр финансов считался высшим авторитетом. Это сильно поколебало его позиции в правительстве.

Витте энергично стремился поправить положение. Прежде всего он торопил Ламздорфа с подписанием соглашения об эвакуации из Маньчжурии, справедливо усматривая в сохраняющейся неопределенности почву для возможных осложнений на Дальнем Востоке. Общий протокол между державами и Китаем "о возобновлении дружественных отношений" был подписан еще в конце августа 1901 года, а в сентябре иностранные войска покинули Пекин и провинцию Чжили, так что Россия, в свое время опережавшая другие страны в ликвидации последствий интервенции, теперь отставала от них.

Министр финансов считал еще более настоятельным, чем прежде, соглашение с Японией, которое могло притупить антирусское острие нового союза. Ради урегулирования с Токио он готов был теперь на дальнейшие чувствительные уступки: временно "совсем поступиться" Кореей и ограничить сферу преимущественных прав России одной Маньчжурией.

Наконец, Витте старался активизировать деятельность Русско-Китайского банка, побуждая его перейти к приобретению всевозможных концессий в этом крае. Экономическая предприимчивость должна была подвести более прочную основу под притязания царского правительства на преимущественные права здесь^*.

^* (См. Романов Б. А. Витте как дипломат.- С. 169 - 170. )

Намеченные им меры удалось осуществить лишь частично. Программа действий дала осечку в таком важнейшем звене, как соглашение с Японией. После незавершенных объяснений с Ито царская дипломатия считала целесообразным выждать проявления инициативы другой стороной. В марте 1902 года из Токио последовало предложение России заключить конвенцию о разграничении сфер интересов на Дальнем Востоке. Сама постановка вопросов свидетельствовала, что Япония не намерена ограничить свои притязания одной Кореей. На это последовал ответ, что после сообщения проекта соглашения через Ито в Петербурге ожидают конкретных японских условий. Они поступили только несколько месяцев спустя и даже Витте показались "чрезмерными".

Несколько более удачно развивались русско-китайские отношения. В феврале 1902 года проблема эвакуации Маньчжурии вновь обсуждалась тремя министрами. Витте в специальной записке рекомендовал принять поправки китайской стороны и согласиться на полный вывод войск. Присоединение или долговременную оккупацию он отвергал как не соответствующую государственным интересам России. Ламздорф разделял его мнение. Чтобы склонить к уступчивости Куропаткина и стоявшие за ним круги, Витте сам внес предложение обусловить эвакуацию гарантиями ограничения прав других держав в Маньчжурии, предотвращения наводнения ее иностранцами. Агенты министра финансов "купили" также у китайских уполномоченных оговорку, по которой исполнение сроков вывода войск ставилось в зависимость от общего спокойствия и образа действия других держав. 26 марта 1902 г. русско-китайское соглашение было подписано. В соответствии с ним русские войска должны были покинуть территорию края поэтапно - в течение полутора лет^*.

^* (См. Сборник договоров России с другими государствами.- С. 324 - 327; Пролог русско-японской войны.- С. 179 - 180; Романов Б. А. Указ. соч.- С. 169 - 170. )

В опубликованном 30 марта "Правительственном сообщении" проводилась мысль, что соглашение не является отступлением под нажимом других держав или угрозой англо-японского союза, но представляет развитие строго последовательной, твердой и открытой политики России в китайском кризисе. По предложению Витте в документе отмечалось, что китайское правительство подтвердило все ранее принятые на себя обязательства, в том числе договор 1896 года, который должен и впредь служить основанием дружественных отношений соседних империй^*.

^* (См. Правительственный вестник.- 1902.- 30 марта. )

Витте в специальном письме поздравил Ламздорфа с нелегким успехом. Министр иностранных дел в ответ выразил противоречивые чувства по поводу соглашения в лаконичной фразе: "Ура! или только уф!" Он считал, что сделано полезное дело и совесть его чиста, но предвидел непонимание и нападки на "глупую дипломатию". Правда, царь начертал на сообщении Лессара о соглашении "Очень приятно", но это первое впечатление могло легко измениться под влиянием окружающих монарха критиков^*. Такая неуверенность была неслучайной. Ламздорфу, Витте и другим деятелям, поддерживающим их линию, приходилось все чаще сталкиваться с активизировавшимися шовинистическими элементами в правящих кругах. Трудности и неудачи дальневосточной политики тех лет повлекли за собой, в частности, рост влияния крайне авантюристической реакционной клики, близкой к придворным кругам и к самому царю. Формировалась она в течение ряда лет, и отношения ее с министром финансов складывались не всегда просто.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 339.- Л. 1 с об. )

Еще в 1896 году владивостокский купец Ю. И. Бринер получил от корейского правительства концессию на право рубки казенных лесов вдоль пограничных рек Ялуцзян и Тумэнула (Тумыньцзян). Не сумев лично организовать лесопромышленное общество, он предложил это дело близкому к Витте директору Петербургского международного банка А. Ю. Ротштейну. Тот сначала хотел реализовать операцию на иностранном рынке и создать специальный синдикат. Однако в это время по инициативе Витте был создан Русско-Корейский банк. Первой большой операцией, которую это учреждение намеревалось провести, было как раз приобретение концессии Бринера. Однако вынужденный и невыгодный договор 1898 года с Японией о Корее положил конец существованию банка.

Между тем концессией заинтересовалась группа дельцов (Н. Г. Матюнин, В. М. Вонлярлярский, А. М. Безобразов и др.), имевших связи при дворе. Движимые жаждой обогащения и карьеристскими соображениями, они с самого начала маскировали свои истинные цели "патриотическими" мотивами: стремлением восстановить влияние России в Корее и противопоставить виттевскому "интернациональному" методу на Дальнем Востоке (Русско-Китайский банк) "русское начало". По имени одного из своих лидеров эта клика вошла в историю под названием "безобразовской".

В феврале 1898 года Вонлярлярский и Безобразов через графа И. И. Воронцова-Дашкова обратились к царю. Они прельщали монарха как финансовыми, так и политическими выгодами: возможностью при посредстве частной, негласно протежируемой правительством компании фактически завладеть Кореей мирным путем. Предполагалось, что Япония удовлетворится материальными компенсациями в той же Корее, а участие на чисто коммерческих началах американского и французского капиталов позволит в случае нужды создать внушительный международный противовес притязаниям Токио.

Николай II глубокомысленно усмотрел в предлагаемой авантюре "государственную важность". Он повелел перекупить концессию Бринера на имя состоявшего при Министерстве двора Н. И. Непорожнева, снарядить экспедицию в Корею, поставить во главе дела великого князя Александра Михайловича и Воронцова-Дашкова, а "исполнительскую" часть возложить на Безобразова и Вонлярлярского. Предприятие сохранялось в тайне даже от большинства министров, в том числе от Витте. Средства на его первые шаги царь распорядился выдать из "кабинетских" (личных) сумм^*.

^* (Там же.- Д. 706.- Л. 1 - 16. )

Весной 1899 года Вонлярлярский получил указание подготовить проект устава Восточно-Азиатской компании в форме частного общества со специально подобранными участниками. Осуществить это предложение оказалось трудно: многие из намеченных пайщиков не решались дать согласие из-за отсутствия поддержки министра финансов.

Летом концессия Непорожнего была переоформлена на деятелей клики Н. Г. Матюнина и М. О. Альберта.

Экспедиция в Корею выявила возможность получения там крупной горнопромышленной концессии. Для этого требовалось, однако, предоставить Сеулу заем. На этот раз Матюнин по указанию царя обратился к Витте. Тот, хотя и не сразу, дал отрицательное заключение. Он аргументировал его как экономическими, так и внешнеполитическими соображениями: недостаточностью гарантий, нехваткой капитала в самой России, трудностью в подборе персонала, тем, наконец, что участие русского правительства было бы истолковано как активное вмешательство в корейские дела и могло бы повести к нежелательным осложнениям. У Витте с Матюниным произошло резкое объяснение. Министр финансов назвал предприятие несерьезным, выразил недовольство, что его держали в неведении, и в заключение бросил: "Пусть его ведут те, кто затеял". Он настоял на отказе от всякого участия казны в корейской рудной концессии^*.

^* (См. Пролог русско-японской войны.- С. 249 - 253; ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 707.- Л. 3 - 5. )

^*Это не остановило "безобразовцев", поощряемых развитием дальневосточной экспансии самодержавия. Близкие к Николаю II деятели клики стали доказывать ему, что лесная концессия вдоль корейской границы может быть использована также в стратегических целях - для "организации операционной базы с ее коммуникациями" и ограждения Порт-Артура от наступления японской армии с суши, через Корею.

В марте 1900 года "идеолог" клики Безобразов представил царю "Проект осуществления Восточно-Азиатской промышленной компании". Доминирующая роль в распоряжении предприятием принадлежала "ввиду особого значения дела" императорскому кабинету. К частной подписке предполагалось допустить только заранее избранных "надежных людей" - титулованную знать и "практических деятелей", в число которых попадало большинство "безобразовцев". Утверждалось, что от кабинета в настоящее время никаких затрат не потребуется. Первым объектом предпринимательской деятельности должна была стать лесная концессия Матюнина и Альберта.

Николай отнесся к этому явно сомнительному проекту весьма благосклонно и поручил Безобразову частным образом известить Витте, разъяснив ему "возможность безопасно (по уставу Общества) предоставить компании широкое поле деятельности, не рискуя ни в финансовом, ни в политическом отношениях"^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 680.- Л. 1 - 4. )

В апреле Безобразов начал переговоры с Витте, стараясь заинтересовать его в ялуцзянском предприятии и не скрывая, что оно пользуется высочайшим покровительством.. Министр финансов отнесся к новому для него начинанию "безобразовцев" с не меньшими опасениями, чем к недавней горной концессии. Но, зная о позиции царя, он не рискнул на этот раз открыто выступить против. 5 июня устав Восточно-Азиатской промышленной компании намечалось внести на рассмотрение Комитета министров.

Карикатуры из юмористических журналов периода первой русской революции. У Мендельсона в Берлине

Вспыхнувшее в это время восстание ихэтуаней позволило Витте сманеврировать. Он посоветовал Николаю II отложить решение вопроса о Восточно-Азиатской компании до восстановления спокойствия на Дальнем Востоке, на что получил царское согласие. Его шаг вызвал негодование "штаба" клики. Как писал Витте Сипягину, Безобразов и стоявшие за его спиной Вонлярлярский и Альберт пришли к выводу, что с ним "каши не сваришь" и нужно прежде всего "очистить дорогу". После этого клика, используя свои придворные связи, повела против министра финансов открытую атаку^*. Безобразов, в котором вдохновенный враль Хлестаков сочетался с "крепко на руку нечистым" фразером комедии А. С. Грибоедова^**, развивал перед Николаем II головокружительные планы утверждения русского могущества на Тихом океане. Он внушал царю, будто препятствием служит лишь боязливость министра финансов, которого нужно отстранить от дел Дальнего Востока, а вопросы строительства КВЖД передать другому ведомству. Деятели клики спекулировали на экономическом кризисе, указывая, что его болезненные проявления есть результат ошибочной политики Витте. Широко использовалась версия о распродаже иностранцам ископаемых богатств России. На Витте взваливали вину даже за бессилие земств, утверждая, что это под его влиянием в России ослаблена "самодеятельность" населения на местах с целью отдалить царя от народа.

^* (См. Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны.- С. 113; Красный архив.- 1926.- Т. 5 (18).- С. 45. )

^** (О Безобразове сами деятели клики отзывались как о человеке, который "много говорит всякой бестолковщины, но посреди ее (якобы.- А. И.) блещут довольно гениальные мысли" (ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 680.- Л. 12). )

Проходимцы, как часто бывает, нашли путь к сердцу неумного автократа. "Государь со мною ничего не говорит,- жаловался Витте Сипягину летом 1901 года.- Отбарабаню доклад и баста.., но я чувствую, что он находится в каких-то смущениях". Николай то начинал окольным путем выяснять, верно ли, что его министр финансов продал англичанам ископаемые Сибири, то вдруг спрашивал у самого Витте, не следует ли передать заведование строительством КВЖД Министерству путей сообщения. Сегодня он мог пожелать, чтобы министр ехал в Маньчжурию, а завтра сам же возражал против такой поездки^*. Словом, Витте почувствовал, что почва под его ногами снова начала колебаться.

^* (См. Красный архив.- 1926.- Т. 5 (18).- С. 45 - 46. )

Он попробовал прибегнуть к испытанному средству - приспособиться, смягчить отношения с влиятельной кликой. Опять начались переговоры с Безобразовым, и на этот раз не приведшие к соглашению. Витте предлагал вести дело через налаженный механизм Русско-Китайского банка, а для Безобразова участие "международных банковских элементов" было неприемлемо. Витте настаивал на сохранении приоритета своего ведомства, а Безобразов выдвигал требование согласовывать действия всех министерств^*. Все же министр финансов пошел на тактическую уступку. 29 июня 1901 г. Комитет министров при его участии утвердил устав Восточно-Азиатской промышленной компании.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 107.- Л. 21 - 22. )

Этот успех только придал "безобразовцам" уверенности, и, когда ненавистный им министр финансов потерпел неудачу на Дальнем Востоке, нападки на него возобновились с новой силой. Главным объектом нападок стало любимое детище министра финансов - КВЖД, которую учредители Восточно-Азиатской компании хотели подчинить себе. Витте ставили в вину чрезмерные расходы, затягивание строительства, обвиняли в корыстном протежировании, некомпетентности, нераспорядительности. Чтобы придать больше убедительности своим доводам и собрать против министра финансов побольше материала, Безобразов решил отправиться на Дальний Восток. В своих интригах клика нашла союзника в лице нового министра внутренних дел - В. К. фон Плеве, претендовавшего на лидерство в правительстве. Он представлял то направление в правящих кругах, которое считало необходимым активизировать внешнюю политику ради отвлечения внимания от внутренних трудностей и ослабления революционного движения.

Николай II недвусмысленно продемонстрировал свои симпатии к противникам Витте. 19 января 1902 г. он предписал министру финансов открыть Безобразову кредит на 2 млн. рублей "для придания веса и значения порученного ему мною (царем.- А. И.) делу"^*. Тем самым "идеолог" клики из частного лица превращался как бы в особо доверенного агента царя, направляемого на Дальний Восток с чрезвычайной миссией государственной важности.

^* (Там же.- Д. 681.- Л. 1. )