4. Установление отношений "мира и дружбы" с германским королевством

В 959 г. Ольга проявила еще одну внешнеполитическую инициативу, отправив посольство к германскому королю Оттону I.

В историографии этот шаг русской княгини обычно связывали с тем, что Ольга, потерпев неудачу с введением церковной организации из Византии и не получив там необходимых политических преимуществ, обратилась по тем же вопросам на Запад, чем оказала давление на несговорчивый византийский двор. Но ни о какой церковной организации, как это показано выше, в Константинополе не было и речи, С какой же целью направила она посольство к Оттону I, бывшему тогда лишь германским королем и, конечно, не пользовавшемуся столь высоким международным авторитетом, как византийский император? Ответить на этот вопрос, принимая традиционную точку зрения, весьма затруднительно.

Анализируя факт посылки русского посольства на Запад, историки в основном опирались на слова продолжателя Регинона о том, что русские послы обратились с просьбой к Оттону I дать епископа и пресвитеров их народу, и меньшее значение придавали весьма знаменательной записи того же автора о том, что послы "притворно, как впоследствии оказалось... просили" об этом ("ficte, it post claruit... petebant")¹.

Интерпретируя эту фразу, В. Фидас отнес слово "притворно" именно к просьбе о направлении епископа и пресвитеров, а не к предыдущей фразе о крещении Ольги в Константинополе. На этом основании он заключил, что ни о каком введении христианства на Руси из рук Оттона I не могло быть и речи. Об этом же говорит, по его мнению, и холодный прием епископа Адальберта в Киеве, а также его последующая неудача на Руси².

Между тем это добавление можно трактовать, на наш взгляд, и в ином смысле: либо русские послы превысили свои полномочия, пригласив епископа и пресвитеров, хотя в Киеве об этом не было и речи; либо Ольга действительно решила просить Оттона I о введении церковной организации на Руси, но в дальнейшем под давлением языческой оппозиции вынуждена была взять свою просьбу обратно и выслать немецких миссионеров из Киева; либо цель русского посольства была понята при дворе Оттона I неправильно. Во всяком случае, неловкость с приглашением епископа из германских земель ощущается в источнике довольно основательно. Думается, что ни одна из этих версий не может объяснить появление в Киеве епископа Адальберта. Что касается самовольства в этом вопросе русских послов, то оно исключается в силу того, что к середине X в. на Руси уже существовали прочные дипломатические традиции. Послы действовали строго от имени великого князя и были ему подотчетны, что совершенно очевидно просматривается при заключении договоров 907, 911, 944 гг.

По причине отмеченных выше обстоятельств - наличия мощной языческой партии в Киеве во главе со Святославом - представляется маловероятным, чтобы Ольга пошла на столь ответственный шаг, как принятие церковной организации из рук Оттона I. Это было бы вызовом не только великокняжеской дружине и язычникам, но и русским христианам, которые были связаны с греческой церковью. О ее сильном влиянии на Руси хорошо знали и в Риме. Это видно, в частности, из буллы папы Иоанна XIII от 967 г. об утверждении Пражского епископства. Папа наказывал князю Болеславу II, чтобы он выбрал для богослужения в Праге "не человека, принадлежащего к обряду или секте болгарского или русского народа, или славянского языка, но, следуя апостольским установлениям и римским, выбрал лучше наиболее угодного всей церкви священника, особенно сведущего в латинском языке, который смог бы плугом вспахать сердца язычников..."³. Как известно, Болгария приняла христианство из Византии, а здесь она упоминается в одном контексте с Русью. Да и сама Ольга, крестившись в Византии, получив титул императорской "дщери" и благословение константинопольского патриарха, несмотря ни на какие обиды как политического, так и частного порядка, не могла не чувствовать себя связанной с византийской церковью.

Трудно себе представить, чтобы Оттон I и королевские чиновники не поняли, с какой просьбой к ним обратились русские послы, и направили без соответствующей подготовки церковную миссию в Киев.

Смысл событий нам представляется несколько в ином свете. Русь того времени активно продолжала искать международные контакты: Византия, Болгария, Хазарский каганат, варяги, печенеги, угры давно уже были в сфере ее политического внимания. Со всеми этими государствами и народами Русь связывали давние отношения. С большинством из них к середине X в. она не раз заключала мирные договоры, различного рода соглашения. С IX в. киевские князья проявляли интерес к контактам с империей франков, которая стала к тому времени существенным международным фактором, и в 839 г. русское посольство в сопровождении византийских послов появилось в Ингельгейме. Целью этого посольства на Запад явился сбор сведений об империи франков, ознакомление с соседними странами. Как известно, эта миссия кончилась печально для киевских посланцев. С тех пор источники молчат о каких бы то ни было дипломатических контактах Руси с франками и Германским королевством. Между тем последнее превратилось к середине X в. в могущественную империю. В середине X в. Оттон I захватил Италию и одержал ряд побед над венграми. Религиозный фанатик, он стремился создать имперско-церковную систему и в 962 г. увенчал свои усилия принятием титула императора Священно- римской империи. При нем особенно активизировалась миссионерская деятельность на Востоке, и в частности в землях славян. Б. Я. Рамм отмечает, что после учреждения епископства в Магдебурге Оттон I решил создать две новые епархии - в Польше и на Руси, подчинив их майнцскому епископу⁴.

В этих условиях ряд государств, в том числе и Византия, стремились укрепить мирные отношения с Германским королевством. Русское посольство 959 г. вряд ли можно рассматривать изолированно от усилий других стран и самой Руси установить контакты с державой Оттона I. В. Т. Пашуто заметил, что в политические расчеты Ольги мог входить и факт сближения в 60-х годах X в. Польши и Германии⁵. Необходимо иметь в виду и присутствие русского посольства на имперском съезде в Кведлинбурге в 973 г. В хронике Ламперта говорится, что на съезд прибыли посольства из Рима, Италии, Византии, Венгрии, Дании, Польши, Болгарии, Чехии, а также русское посольство с богатыми дарами. Таким образом, русское посольство оказалось при дворе германского императора среди миссий других государств Европы, и это несмотря на историю с епископом Адальбертом, происшедшую всего несколькими годами ранее⁶.

Такая дипломатическая активность может говорить лишь об одном - о желании вступить в отношения "мира и дружбы" еще с одним крупным государством западного мира, с которым до сего времени у Руси не было регулярных дипломатических контактов. "Это была попытка, - как совершенно справедливо отметил М. А. Алпатов, - установить политические связи с империей"⁷. Подобное стремление находилось в русле тех усилий по расширению своего международного влияния, которые Русь настойчиво проводила в жизнь во второй половине IX - первой половине X в. К Оттону I прибыла обычная миссия "мира и дружбы" для установления между государствами мирных отношений, которые предполагали регулярный обмен посольствами, свободный пропуск купцов. Вспомним, что в результате русского посольства в Византию в 60-х годах IX в. на Русь были отправлены греческие миссионеры и в списке епархий, подчиненных константинопольскому патриарху, появилось даже русское епископство. Однако никаких заметных церковных или политических следов эта миссия не оставила, хотя часть руссов, вероятно, и крестилась, видя в этом приобщение к политическим высотам византийского мира. В ходе переговоров с руссами у Оттона I вполне могла возникнуть мысль об использовании представившегося случая для попытки внедрить свою церковную организацию на Руси, и он мог выдвинуть предложение о направлении в Киев своей церковной миссии и получить согласие русских послов. Но это вовсе не означало бы, что Русь направила посольство к Оттону I по поводу введения в своих землях христианства немецко-римского образца; в этом случае руссы просто допустили бы свободу миссионерской деятельности со стороны Запада, так же как сто лет тому назад они предоставили такую возможность Византии.

Но как оценить в этой связи слова продолжателя Регинона - Адальберта о том, что руссы обратились с просьбой об организации в Киеве епископства и поставлении пресвитеров? Думается, что эта версия должна остаться на совести самого Адальберта: ничто не указывает на то, что Русь конца 50-х годов была готова к введению церковной организации. Удивительно и другое: если руссы, по словам Адальберта, обратились к Оттону I с такой просьбой, то почему он, столь ревностный церковник и распространитель немецкого влияния на Востоке, так медлил? После появления руссов при королевском дворе прошло значительное время, а епископ все еще не был поставлен. Лишь в 960 г. монаха Либуция посвятили в епископы для Руси. Но с отъездом он не торопился, а вскоре умер. Прошел еще год, пока определился новый кандидат - Адальберт из братии монастыря св. Максимина, да и тот обвинил в своем новом назначении архиепископа Вильгельма, считая, что на новую должность его поставили "по интригам и навету" последнего. Все это плохо вяжется с официальным предложением Руси организовать в Киеве епархию; зато такой ход событий вполне соответствует согласию руссов допустить в свои земли немецких миссионеров, на что те шли с великой неохотой, как на дело неясное, трудное и неблагодарное. В том же направлении ведет нас и последующая история пребывания Адальберта на Руси. В 962 г. он вновь появился при дворе Оттона I, "не сумев преуспеть ни в чем, для чего он был послан, и видя своей труд тщетным". Часть его миссии погибла на обратном пути, неудачливый кандидат в русские епископы с трудом добрался до родных мест, был обласкан императором и архиепископом, а позднее поставлен в архиепископы Магдебурга⁸.

Что же произошло в Киеве? Ряд ученых предполагают, что в русской столице вспыхнуло народное возмущение против ретивого епископа, который не только занимался миссионерской деятельностью, но и пытался осуществить какие-то политические притязания Оттона I. Он был изгнан. В Киеве произошел государственный переворот, а пригласившая епископа Ольга отошла от государственных дел (М. Д. Приселков, В. А. Пархоменко, Б. Я. Рамм, М. А. Алпатов). Судя по недовольству Адальберта киевлянами, а также по указанию хроники Ламперта Герсфельдского о том, что Адальберт, бежав из Киева, "едва избежал их (киевлян. - а. С.) рук", и сообщению Титмара Мерзебургского, что он "был оттуда (из Киева. - а. С.) изгнан народом"⁹, можно сделать вывод, что конфликт между немецким епископом и жителями русской столицы действительно имел место, хотя правы и те, кто утверждал, будто спутники епископа погибли не от рук киевлян и, возможно, не в русских землях, а где-то в иных местах на пути в Германию¹⁰.

Справедливо замечено, что дальнейшее возвышение Адальберта может свидетельствовать о рьяном исполнении им возложенного на него поручения, тем более что папа Иоанн XIII в булле о поставлении его в архиепископы отметил, что на Руси Адальберт потерпел неудачу "не по своей нерадивости"¹¹. Однако вряд ли есть основания связывать изгнание Адальберта с серьезными внутриполитическими переменами в Киеве, которые, кстати, не прослеживаются по источникам. Не видно, чтобы расхождение Ольги с сыном пошло дальше споров по поводу введения христианства. Более того, когда Святослав надолго покидал Киев - а так было во время его войны с вятичами, волжскими булгарами, хазарами, ясами и касогами, а также в период первого похода в Болгарию, во главе государства по-прежнему оставалась Ольга, что со всей очевидностью подтверждается изложенной в летописи историей печенежского нашествия на Киев в 968 г., когда княгиня возглавила оборону города. Добрые отношения, согласно летописным данным, существовали между Ольгой и Святославом и позднее, когда князь встретился с матерью и остался около больной Ольги и лишь после ее смерти вторично двинулся в Болгарию¹².

Согласие русской стороны принять у себя, по выражению В. П. Шушарина, "миссийного епископа" было в конечном счете использовано Оттоном I для того, чтобы превратить его в полноправного представителя немецкой церкви и учредителя церковной организации на Руси. Вот это и встретило отпор, и не столько, по-видимому, народа, сколько правящей языческо-христианской верхушки, не пожелавшей предоставить какие бы то ни было церковные и политические права представителю германского короля. Поэтому версии о том, что Русь "выбирала" путь между Византией и Западом, "могла примкнуть" к той или другой стороне; что она оказывала на Византию политическое давление, демонстрируя ей свою независимость; что Ольга обращением на Запад мстила за "дипломатический карантин" "в Суду", а когда крестилась и Адальберт "опоздал", возвратилась опять к союзу с Византией, - представляются нам необоснованными. Русское посольство на Запад преследовало самостоятельные политические цели, не связанные непосредственно с отношениями Руси и Византии.

Дипломатия княгини Ольги осуществлялась, когда Русь не воевала ни с одним из соседних государств. Но и в мирных условиях русское раннефеодальное государство настойчиво проводило прежнюю внешнеполитическую линию правящих кругов Руси, когда она силой оружия добивалась политического признания, равноправных межгосударственных соглашений с Византией, закрепляла за собой новые районы в Причерноморье. Линия на дальнейшее возвышение государственного престижа древней Руси, расширение ее между народных связей прослеживается и в 50-х - начале 60-х годов X в. Не во всем и не повсюду дипломатическим усилиям Ольги сопутствовал успех: лишь частично добилась она поставленных целей в отношении Византийской империи, тернист был путь установления нормальных внешнеполитических отношений с другой могущественной державой Европы - Германским государством. Каждый из дипломатических шагов Руси встречал контрдействия и Византии, и Оттона I, и киевским правителям приходилось соизмерять степень достигнутых успехов с политическими уступками, которых требовали взамен Византия и Германское королевство. В этом дипломатическом противоборстве нащупывала древняя Русь политическую линию, которая в тогдашних условиях наиболее полно выражала бы интересы раннефеодального государства, интересы правящей династии.