5. Историческое значение договора 901 г.

Прежде всего несколько замечаний по поводу того, что из договора 911 г. были изъяты все те фрагменты, которые отразились в договоре 907 г. и которых нет в договоре 911 г. Этот главный аргумент некоторых историков в пользу недостоверности договора 907 г., на наш взгляд, несостоятелен.

Договор 911 г. отразил центральную идею "мира и дружбы", которая лежит в основе и договора 907 г. В 907 г. "по- чаша греци мира просити, дабы не воевал (Олег, - а. С.) Грецкые земли". "Миръ сотвориста", "утвердиша миръ", - говорится и в заключении текста о ходе переговоров в 907 г. В 911 г. эта идея была повторена: "удержание" и "извещение" бывшей "любви" декларируются в преамбуле договора 911 г. "Суть, яко понеже мы ся имали о божьи вере и о любви, главы таковыа", - читаем в тексте, идущим за преамбулой. Это означает, что весь последующий текст договора 911 г. его авторы рассматривают сквозь призму "мира и любви". "Да умиримся с вами, грекы, да любим друг друга от всеа душа и изволениа", - извещает первая статья договора 911 г. Таким образом, идея "мира и дружбы", лежавшая в основе всех крупных общеполитических соглашений, нашла яркое и четко сформулированное отражение уже в первых строках договора 911 г. И в рассказе "Повести временных лет" о событиях 911 г., о возвращении русских послов из Константинополя в Киев уже после заключения договора 911 г. говорится: "И поведаша вся речи обою царю, како сотвориша миръ, и урядъ положиша"¹. Здесь вновь на передний план выступает идея общеполитического соглашения, "мира", которая пронизывала договоры и 907, и 911 г.

В договоре 911 г. нашла отражение и другая кардинальная идея договора 907 г. - о регламентации поведения руссов в Византии. В договоре 907 г. говорится о том, что руссы не должны творить "пакости в селех". Договор 911 г, эту идею развивает и конкретизирует в разделе "Аже ся ключит проказа, урядимъ ся сице", т. е. если случится какое-либо злодеяние, то стороны договорятся по этому поводу следующим образом, а далее идет серия конкретных статей относительно возможных "проказ". В договоре 907 г. эта идея носит общеполитический характер, а в договоре 911 г. она получает конкретное развитие, хотя исходная точка и в том и в другом случае одинакова. Слова договора 911 г.: "Да егда ходим в Грекы или с куплею, или въ солбу ко цареви вашему" - ясно указывают на то, что и сюжет о посольских и торговых обменах знаком авторам договора 911 г. Однако они говорят и о том, что в договоре 911 г. ранее не было речи ни о посольских, ни о торговых миссиях. Данная статья договора 911 г. как бы заново раскрывает сюжет, который столь подробно изложен в договоре 907 г. Наконец, обе статьи о полоняниках договора 911 г. являются определенным дополнением к рассказу о событиях 907 г., когда вопрос о пленных, которые были лишь объектом действия воюющих сторон, и прежде всего, конечно, напавшей Руси, не попал еще в сферу правового межгосударственного регулирования.

Не исключено, что в испорченном тексте договора 911 г., открывающемся разделом "О взимающих куплю Руси", могли быть представлены какие-то конкретные статьи, касающиеся порядка русской торговли в Византии. Однако не представляется возможным считать, как это сделали А. А. Шахматов и ряд других поддержавших его в этом вопросе ученых, что текст следует читать по-иному: "О взимающих месячину и творящих куплю Руси" - и что именно в этом месте должен был находиться текст, идущий в договоре 907 г. от греческой стороны². Во-первых, следует обратить внимание на некоторую терминологическую неточность реконструкции А. А. Шахматова: руссы не взимали в Византии месячину - им ее предоставляли. Во-вторых, - и это, на наш взгляд, главное - суть договора 907 г., в том числе и данной статьи, не столько торговая, сколько политическая. Да и указания "Троицкой летописи" и позднейшие цитирования данной статьи в договоре 944 г. свидетельствуют о том, что речь идет как о купцах, так и о послах, т. е. об общеполитическом характере этой статьи. Упоминание о послах под рубрикой "О взимающих куплю Руси" представляется маловероятным. Данная статья договора 907 г. по существу лишь одна из сторон общеполитического соглашения древней Руси с Византией, и ее присутствие среди конкретных статей договора 911 г. представляется неправомерным.

Об общности двух договоров говорит и заключительная часть договора 911 г. Здесь трижды проводится узловая идея "мира и любви", лежавшая в основе договоров как 907 г., так и 911 г. Об этом свидетельствуют и слова об утверждении "бывшего мира", и клятва не преступить "уставленых главъ мира и любви" и утвердить "бывающаго мира". Конечно, можно предположить, что во всех этих случаях договор 911 г. лишь содержал те прокламации "мира и любви", которые в дальнейшем летописец вынес "за скобки" и на основании которых создал свою версию договора 907 г. Однако версия "мира и любви" в договоре 907 г. имеет свою закономерность: она тесно связана с решением других общегосударственных вопросов - с обязанностью Византии выплачивать дань руссам, с вопросом о посольских и купеческих обменах. В договоре же 911 г. эта идея связана с конкретными статьями. Поэтому не ясно, какой текст мог быть изъят из договора 911 г., поскольку все его части тесно связаны друг с другом, как и части договора 907 г. А если уж говорить об искусственном воссоздании договора 907 г., то так же подробно, видимо, следует сказать и о полной переработке договора 911 г., после которой он приобрел столь законченный вид. Наконец, оба договора завершаются их утверждением и русской, и греческой сторонами.

Ученые, писавшие о переносе летописцем ряда статей из договора 911 г., подчеркивали, что ссылки соглашения 944 г. приходятся на эти вынесенные статьи. Наиболее четко эту мысль выразил А. А. Шахматов³. Собственно, этот факт и являлся одним из основных аргументов неисторичности договора 907 г. Но А. А. Шахматов и другие исследователи упустили из вида, что договор 944 г. не только благосклонно дарит своим вниманием договор 907 г., но и ссылается на соглашение 911 г. Это относится к статье договора 944 г. "Аще ускочить челядинъ от Руси". В договоре 911 г. в особой статье было записано, что если будет украден русский челядин, или он убежит, или будет насильно продан, а затем русские пожалуются по этому поводу, то он должен быть возвращен на Русь; потерянного челядина также следует возвращать через суд. Об этом же говорит и статья договора 944 г.: русские могут вернуть бежавшего челядина; если же он не будет обнаружен, то по заявлению русской стороны греки за него будут обязаны отдать "цену свою", "яко же уставлено есть преже, 2 паволоце за чалядинъ"⁴. Слова "яко же уставлено есть преже" непосредственно относятся к соответствующей статье договора 911 г. и к сложившейся на ее основе практике. И оказывается, что некоторые статьи составитель "Повести временных лет" вынес за рамки договора 911 г. и сотворил на их основе соглашение 907 г., а с другими это сделать "позабыл". Авторы же договора 944 г. не обратили внимания на эту "забывчивость" и сослались на статьи как одного, так и другого договора. Этот факт, думается, может говорить только об одном - о реальности договоров 907 и 911 гг. и о внимательном изучении авторами договора 944 г. предшествующих русско-византийских соглашений, о чем свидетельствуют ссылки на оба этих соглашения.

Не выдерживает критики и точка зрения, что судьбу договора 907 г. определил поход 911 г. Судьбу договора 907 г. определил в действительности поход ему предшествовавший. Договор 907 г. политически вырос из событий, разыгравшихся под стенами Константинополя. Он - детище успехов русского оружия. О походе же 911 г. в источниках вообще нет никаких сведений. Кроме того, весьма сомнительно, чтобы руссы организовали второй поход, после того как добились общеполитического соглашения, которое дало им все, на что могло претендовать в отношении Византии "варварское" государство, - мир, контрибуцию, дань, выгодный статус для посольских и торговых миссий, беспошлинную торговлю.

Не правы и те историки, которые полагали, что, поскольку есть два договора, должны быть и два похода; а если поход был один, то и договор должен быть один (А. А. Шахматов, А. Е. Пресняков, С. В. Бахрушин, С. П. Обнорский, И. Сорлен). Подсказать именно такое решение может формальный подход к проблеме, но суть как раз и заключается в том, что такое мнение опровергается всем ходом исторических событий. Разрыв в три-четыре года между полевым перемирием и окончательным миром или между двумя мирными договорами (при отсутствии военных действий), когда более позднее соглашение либо дополняло, либо подтверждало ранний договор, неоднократно встречается в истории дипломатических отношений Византии с соседними странами.

Напомним события VI в. - длительную войну Византии с Персией. В 558 г. военные действия были приостановлены, состоялось перемирие "до точнейшего рассмотрения спора", а поскольку мир был, как пишет византийский историк Менандр, "половинчатым", в Персию в 561 г. было направлено посольство магистра Петра, для того чтобы заключить полный мир и "прийти к совершенному покою". Никаких крупных военных действий между договором 558 г. и договором 562 г. не последовало. Мир 562 г. в деталях определил политические и экономические отношения между двумя государствами⁵.

В 574 г. греки направили в Персию посольство, которое заключило мир на три года. Было решено, что в течение этих лет стороны окончательно договорятся по спорным вопросам и выработают долгосрочное соглашение. Переговоры состоялись, но не дали желаемого результата. В 617 г. Византия заключила мирный договор с Аварским каганатом, но авары предложили провести позднее переговоры лично между каганом и императором Ираклием по поводу взаимоотношений двух государств. Мирные переговоры с арабами также должны были начаться по истечении 11 месяцев после заключения предварительного мира 641 г. В 762 г. аварскому кагану Байану было послано письмо из Константинополя с согласием на встречу с ним императора Константина V для переговоров о подтверждении мира, хотя состояние мира между двумя странами было установлено ранее. И позднее в отношениях с болгарами, арабами, уграми не сразу достигались необходимые дипломатические результаты, велись длительные переговоры, после одних мирных соглашений заключались другие. В VIII - IX вв. попытки заключить договоры о мире с державой франков византийские императоры предпринимали неоднократно при отсутствии каких-либо военных действий между Франкским королевством (позднее империей) и Византией⁶.

И в случае русско-византийского конфликта начала X в. события в известной мере повторились: поход был один, а договоров было два - один общеполитический, регулировавший принципиальные вопросы отношений между двумя государствами, а другой также межгосударственный, но более конкретный, основывавшийся на положениях первого соглашения.

Не можем мы согласиться и с теми, кто определял договор 907 г. как прелиминарный мир. Во-первых, ему самому предшествовала предварительная договоренность под стенами Константинополя о прекращении военных действий и отходе русской рати от города, что указывает на его вполне самостоятельный характер. Во-вторых, и это главное, содержание договора 907 г. говорит отнюдь не о прелиминарном соглашении, а о развернутом, самостоятельном, законченном политическом документе.

Трудно квалифицировать договор и лишь как торговое соглашение. Конечно, и договор 907 г., и последующие соглашения Руси с греками содержали статьи, регулировавшие торговые отношения двух стран. Но сами эти статьи не имели чисто торгового характера, и договор 907 г. ясно это показывает.

В соответствии с этим соглашением статус русских купцов в Византии являл собой определенное политическое достижение древнерусской дипломатии: ведь трудно защищать тезис о том, что право русских гостей на беспошлинную торговлю в Византии представляет собой лишь экономическую уступку. Но главное не в этом. Торговые статьи договора 907 г. (о других русско-византийских договорах мы пока не говорим) - это лишь небольшая и не самая важная часть соглашения. Основной пафос договора лежит в чисто политической сфере - восстановление мирных отношений, проблема ежегодной дани, статус русских посольских и торговых миссий.

А теперь с этих позиций рассмотрим вопрос об "умолчании" источников о договоре 907 г. Если византийские источники действительно не упоминают об этом заурядном в византийской истории событии - очередном приходе русской рати под стены Константинополя, возобновлении с Русью мирных отношений, ряде уступок Руси, являвшихся весьма традиционными в отношениях Византии с "варварским" миром, то русская летопись не только не умалчивает об этом, но буквально заполнена сообщениями о договоре 907 г. Красной нитью проходит мысль о нем через последующие соглашения и тексты, повествующие о новых военных конфликтах и мирных переговорах с империей.

На эту черту русской летописи исследователи давно обратили внимание и, как это случилось с оценкой похода и договора 907 г., сразу же разошлись во мнениях. Одни (А. Димитриу, В. И. Сергеевич, А. А. Шахматов, М. Д. Приселков) считали, что в этих случаях летописец имел в виду любой иной договор, кроме соглашения 907 г.⁷; другие (А. В. Лонгинов, Д. Я. Самоквасов) полагали, что речь могла идти только о договоре 907 г.⁸

Нам хочется поддержать позицию второй группы ученых, но при этом отметить одну существенную слабость в их аргументации: они ищут в позднейших документах упоминания о договоре 907 г., отдельные схожие статьи. Между тем следует рассмотреть, как в источниках отразилась вся концепция русско-византийского договора 907 г. в качестве основополагающего внешнеполитического документа, который определял отношения между двумя государствами. Такой подход раскрывает некоторые дополнительные возможности. И в этой связи обратимся прежде всего к идее "мира и дружбы", являвшейся основополагающим принципом договора 907 г. Во все последующие времена (и в период выработки позднейших русско-византийских договоров, и в моменты конфликтов, заканчивавшихся предварительными переговорами) эта идея, сформулированная в договоре 907 г. в качестве основы иных договорных статей, оставалась главной.

А. А. Шахматов и другие исследователи не обратили внимания на то, что ссылки чаще всего делаются на "первый мир", "ветхий мир", т. е. прежде всего именно на мир как общеполитическое соглашение, каким являлся договор 907 г., а не на "мир-ряд", как неоднократно назывался договор 911 г. Так, идея "мира и любви" возникает после военного конфликта Руси с Византией 941 г. В 944 г., согласно летописи, послы византийских императоров явились в Киев "построити мира первого". Это "построение" начинается с политической преамбулы договора 944 г., где говорится, что сторонами было "заповедано обновити ветъхий миръ" и князь Игорь с князьями и боярами решили "створити любовь с самеми цари, со всемъ болярьствомъ и со всеми людьми гречьскими на вся лета"⁹. А далее идут конкретные статьи договора, опирающиеся на это восстановление "первого мира", "ветхого мира", договора "мира и любви".

Судя по данным конкретным статьям, первые из которых повторяют принципиальные положения договора 907 г., мы видим, что понятия "мир и любовь" договора 944 г. и договора 907 г. соотносятся с одними и теми же конкретными политическими условиями обоих соглашений. Это посольские и купеческие обмены, посольский и купеческий статусы. Более того, именно в этой общеполитической части соглашения 944 г. есть прямые отсылки к тому самому "ветхому миру". Так, в первой же статье говорится о том, что руссы могут снаряжать в Византию корабли с послами и купцами "елико хотять", "яко же имъ установлено есть", т. е. как об этом было договорено прежде. Далее следует, что руссы, приходящие в Константинополь "без купли", т. е. не имея торговых интересов, "да не взимають месячна"¹⁰. Данная статья подразумевает, что обе стороны хорошо знали содержание этого понятия. И оно им действительно было известно из договора 907 г. И следующая статья, где сказано об обитании руссов близ монастыря св. Маманта, упоминает о "слебном" и "месячном" без расшифровки того и другого понятия, как о хорошо знакомой практике. Таким образом, данный текст представляет собой еще одну косвенную отсылку к "ветхому миру" прошлых лет.

В этой же связи следует рассматривать и упоминание в договоре 911 г. о системе посольских и торговых обменов, установленной договором 907 г.: "...егда ходим в Грекы или с куплею, или въ солбу". "Мир и любовь" договоров 911 и 944 гг. соотносятся с общеполитическими условиями отношений двух государств, утвержденными в договоре 907 г. Точно такую же отсылку к "ветхому миру" содержит и статья договора 944 г. о предоставлении русским послам и гостям снаряжения на обратную дорогу: "...яко же уставлено есть преже"¹¹. И вновь эта отсылка касается прежней статьи, свидетельствующей об общем порядке посольских и торговых обменов и отраженной в договоре 907 г. Тем самым практически все основные положения договора 907 г. получили развитие, подтверждение, прямые и косвенные ссылки в соглашении 944 г., и все это связано с понятием "мира и любви" в трактовке договора 907 г.

В заключительных словах договора 944 г. мы вновь встречаемся с отсылкой к соглашению 907 г., на что до сих пор не обращалось внимания. Там говорится: "Да аще будеть добре устроилъ миръ Игорь великий князь, да хранить си любовь правую", т. е. если Игорь утвердит мир, то пусть "сохраняет так любовь первую". Б. А. Романов в данном случае перевел слово "правую" без изменения - "любовь эту правую". Между тем то же самое слово в другом случае - в грамоте 911 г. ("да схранимъ правая свещанья") - он перевел иначе - "прежний договор"¹². Думается, что в обоих случаях следует переводить слово "правый" одинаково - либо "прежний", либо "первый". И здесь, как и в других случаях, речь идет о "любви", т. е. о договоре "мира и любви", каким являлось соглашение 907 г.

Наконец, ссылку на "первый" мир делает и договор 911 г., на что также ранее не обращалось внимания. В заключительной его части говорится: "На утверженье же и неподвижение быти меже вами, хрестьаны, и Русью, бывший миръ сотворихом Ивановым написанием на двою харатью". Что имели в виду авторы договора 911 г. под "бывшим миром", который заключен ими на "утверженье" и "неподвижение" отношений между Русью и Византией и написан "на двою харатью"? Все, кто занимался этим сюжетом, сочли, что здесь речь идет об изложенном выше договоре 911 г. Однако это не так. В тексте четко сказано, что записан не договор-ряд, каким являлся в основной своей части акт 911 г., а договор-мир; подчеркнуто также, что он заключен не заново, а лишь на "утверженье". Но самое главное состоит в том, что это понятие "бывший миръ" в заключительной части договора 911 г. точно корреспондирует с преамбулой этого же соглашения, где отмечается, что Олег послал русских послов в Византию "на удержание" "бывьшюю любовь", для того чтобы "удержати" "такую любовь, бывшую межи хрестьяны и Русью многажды". Эту "любовь" решено было оформить "писанием и клятвою твердою". В заключительной части акта 911 г. речь также идет о том, что "бывший миръ сотворихом... написанием". Совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем дело с письменным оформлением договора "мира и любви", каким являлся договор 907 г. и какой вошел составной частью в "мир-ряд" 911 г. Это прямая и непосредственная ссылка на договор 907 г.

Но как быть с данью? Ведь уплата Византией дани являлась одним из основных условий договора "мира и любви" между Русью и Византией 907 г. Упоминаний о ней нет в договоре 944 г., и кажется, что сам этот факт катастрофически подрывает всю схему связи договоров 907 - 911 - 944 гг. Однако при внимательном чтении летописи оказывается, что и в период событий 941 - 944 гг. вопрос о дани выносится на передний план. Его обсуждение являлось ключевым в ходе мирных переговоров Игоря с греками во время его второго похода на Византию в 944 г. Византийские послы, встретив в пути корабли князя Игоря, передали ему речи императора Романа I Лакапина: "Не ходи, но возьми дань, юже ималъ Олегъ, придамъ и еще к той дани". Игорь посоветовался с дружиной, и руссы решили не искушать судьбу: "Се бо не по земли ходимъ, но по глубине морьстей: обьча смерть всемь", тем более что за три года до этого руссы именно на "глубине морской" потерпели сокрушительное поражение от греческого флота. Вопрос о дани решил исход всего предприятия. Греки согласились ее выплачивать с надбавкой против прежних платежей. Руссы повернули свои корабли обратно. Начались мирные переговоры, закончившиеся новым русско-византийским договором 944 г. Кстати, Игорь вновь взял с греков и единовременную контрибуцию: "А самъ вземъ у грекъ злато и паволоки и на вся воя"¹³.

Таким образом, подтверждение греками одного из решающих условий договора 907 г. - об уплате дани Руси - явилось прологом нового русско-византийского мирного соглашения. В этом факте мы видим не только решающее значение вопроса о дани в судьбах русско-византийских отношений того времени, не только одну из возможных причин самого военного конфликта Руси с Византией в 941 г. по образу и подобию войны 907 г., но и прямую отсылку русской летописи к договору 907 г.

Миновали события 941 - 944 гг., но политическое влияние договора 907 г. продолжалось. Вновь оно сказалось в период конфликта Руси с Византией в 60 - 70-х годах X в., когда вопрос об уплате Византией дани Руси неоднократно возникал во время балканской кампании Святослава. Да и на переговоры о мире в 971 г. Святослав пошел, согласно тексту летописи, лишь после того, как греки обязались по-прежнему выплачивать Руси дань¹⁴.

Характеристика договора 907 г. будет неполной, если не обратить внимание на последующие союзные действия Руси и Византии.

Константин Багрянородный упомянул о факте совместных действий руссов и византийцев в 911/12 г., когда в составе войск Имерия, отправленных против критских арабов, шел русский отряд в 700 человек¹⁵. А. А. Васильев, основываясь на этом сообщении, полагал, что статья договора 911 г. о разрешении русским воинам служить в императорских войсках была вторично, после 60-х годов IX в., возобновлена именно в договоре 907 г. и лишь затем письменно оформлена в договоре 911 г.¹⁶ В этой связи следует обратить внимание и на факты, приводимые А. П. Новосельцевым относительно русского похода в Прикаспий в 909 - 910 гг., направленного против Юсуфа ибн-Абу с-Саджа, наместника багдадского халифа в Южном и Юго-Западном Прикаспии, и против Саманидов - владетелей Мавераннахра, Хорасана и Табаристана, бывших вассалами халифа. По владениям этих врагов Византийской империи и направили свой удар руссы. Одновременно происходило сближение древнерусского государства с Хазарией, с которой оно заключило соглашение¹⁷.

Здесь же можно было бы сказать и об ударе руссов по Закавказью в 912/13 г., о последующих союзных действиях Руси и Византии против арабов в 30-х годах X в. и, наконец, о знаменитой фразе константинопольского патриарха Николая Мистика в письме к болгарскому царю Симеону (начало 20-х годов X в.) о том, что если болгары не прекратят своих действий против Византии, то их ждет нашествие "скифских племен", среди которых патриарх упомянул и руссов¹⁸.

Совершенно очевидно, что после событий 907 - 911 гг. Русь вошла в союзные отношения с Византией, которые продолжались вплоть до конфликта между этими государствами где-то в середине 30-х годов X в. В историографии эти союзные отношения возводились, как правило, к известной статье русско-византийского договора 911 г., где сказано следующее: "Егда же требуетъ на войну ити, и сии хотять почтити царя вашего, да аще въ кое время елико их приидеть и хотять остатися у царя вашего своею волею, да будуть"¹⁹.

Однако анализ статьи показывает, что она имеет как бы два сюжета. Первый говорит о разрешении руссам наниматься на службу в византийскую армию. Конечно, это разрешение ни в коей мере не являлось основой для тех союзных действий, которые предпринимали Русь и Византия в течение почти 40 лет. Однако второй сюжет раскрывает такую основу русско-византийских отношений. В статье говорится, что руссы могут остаться "своею волею" на службе у византийского императора, после того как они отвоевались вместе с греками против какого-либо противника. Слова "своею волею" лишь подчеркивают, что помощь империи со стороны Руси ("егда же требуеть на войну ити") имеет не личный, добровольный характер, а все черты государственной союзной акции. В договоре 911 г. факт такой государственной союзной помощи признается само собой разумеющимся и просто дополняется новым условием - разрешением руссам оставаться на службе в империи. А это значит, что сама договоренность о союзной помощи восходит к более раннему времени, вероятнее всего к 907 г., когда Византия обязалась платить Руси дань, которая нередко являлась платой за такую союзную помощь.

Все это позволяет выдвинуть гипотезу о том, что во время заключения договора 907 г. было достигнуто соглашение о военном союзе между Русью и Византией, отраженное в договоре 911 г. и в дальнейшем развитое в договоре 944 г.

С точки зрения византийской дипломатической практики договор 907 г. был типичным "глубоким", как его называли в Византии, миром, какие греки прежде заключали с Персией в 562 г. на 50 лет, с Болгарией в 814 (815) г. и 864 г. на 30 лет. На эту особенность византино-иностранных договоров второй половины 1-го тысячелетия н. э. указал болгарский исследователь И. Дуйчев²⁰. Думается, что такими же "глубокими", "прочными" мирами были и другие общеполитические соглашения Руси и Византии - договоры 60-х годов IX в. и 944 г. Об этом говорит не только их содержание, отражающее решение принципиальных политических вопросов в отношениях между двумя государствами, но и сам срок их действия. Русско-византийский конфликт начала X в. произошел спустя почти пять десятилетий после 860 г. (конечно, 907 год является для нас лишь решающей хронологической гранью конфликта и это вовсе не означает, что действие договора 860 г. греки не прекратили ранее).

Очередной конфликт между Русью и Византией произошел через 30 с лишним лет после договора 907 г., т. е. в середине 30-х годов X в., и вылился в войну 941 - 944 гг.

Затем еще 30 лет русско-византийские отношения были мирными. Новое их осложнение относится уже к середине 60-х годов X в. и заканчивается русско-византийской войной 970 - 971 гг.

Таким образом, русско-византийский договор 907 г. стал действительно важным политическим соглашением, которое определило на десятилетия вперед нормы отношений между Византией и Русью. В последующих русско-византийских соглашениях они лишь развивались, углублялись, восстанавливались, корректировались. Дальнейшая история русско-византийских дипломатических отношений проходит под знаком идей, заложенных в договоре 907 г. И, повторяем, русский источник не только не умалчивает об этом договоре, но напоминает о нем на каждом шагу, едва заходит речь о русско-византийских отношениях. Да и греческий хронист Лев Дьякон, нам кажется, совершенно определенно сослался на этот "ветхий мир" в следующих переданных им "речах" Иоанна Цимисхия, обращенных через византийских послов к Святославу: "Мы не должны сами разрывать мира, непоколебимо до нас дошедшего от предков наших... вы разорвете союз наш, а не мы... Я думаю, что ты, Святослав, еще не забыл поражения отца своего Игоря, который, презревши клятву, с великим ополчением на десяти тысячах судов подступил к царствующему граду Византии и едва только успел с десятью ладьями убежать". Игорь нарушил клятвенный мир прошлого. Святослав также разорвал его, но потом вновь вернулся к изначальному миру. Согласно данным византийских хронистов Скилицы и Зонары, русские должны были по мирному договору, заключенному под стенами Доростола, считаться по-прежнему "друзьями" и "союзниками" Византийской империи²¹. Такая характеристика договора 971 г. вновь напоминает нам об условиях соглашения 907 г.

С этими сведениями византийских авторов корреспондирует и обязательство Святослава Игоревича соблюдать "правая съвещанья", т. е. прежние (или первые) договоры, которое он дал в своей грамоте 971 г.²². Что в данном случае имеется в виду под прежними договорами? Мы думаем, что все три предшествующих русско-византийских соглашения, и прежде всего договоры 907 и 944 гг., затрагивающие принципиальные вопросы взаимоотношений двух стран; а договор 907 г. - это та самая клятва, которую нарушил в свое время Игорь, так как именно это соглашение имело основополагающую силу в вопросе дани. На него-то, очевидно, и ссылался в первую очередь Святослав. В этом аспекте по-иному звучат слова византийского императора Константина Багрянородного о том, что мир с печенегами гарантирует Византию от нападений угров и Руси, которые тогда не смогут "требовать от ромеев чрезвычайно больших денег и вещей в уплату за мир"²³, каким мог быть и договор 60-х годов IX в., и договор 907 г.