2. Европейский тайфун

Если победит Германия, то это изменит ход развития нашей цивилизации и сделает Соединенные Штаты милитаристским государством.

(В. Вильсон - Э. Хаузу)

28 июня наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Фердинанд был убит сербским националистом, и Австро-Венгрия предъявила Сербии жесткий ультиматум, полагаясь на полную поддержку кайзеровской Германии. На фоне разрастающегося кризиса английские политики считали привезенные из-за океана вильсоновские идеи посредничества чистейшей химерой, поскольку базой английской политики стал союз с Россией и Францией. Американские эмиссары блуждали во тьме.

Кайзер Вильгельм бороздил скандинавские шхеры. Вовсе не тройственный союз с США и Англией виделся ему. Он читал работу германского историка, который призывал вождя германского народа "быть достаточно проницательным, чтобы понять, что ход истории в XX веке будет определяться борьбой между русской, английской, американской и, возможно, китайской мировыми империями и их желанием свести на нет другие, малые страны до состояния зависимости от себя. Он должен спасти от разрушения не только политическую независимость своей страны, но и саму древнюю, высокую культуру Европы". Между тем на Балканах события уже приобрели характер предопределенности. 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В Европе разворачивался давно назревавший конфликт.

Не Соединенные Штаты начали первую мировую войну, но именно американский капитализм нажился на ней более всего. Впечатление "манны небесной" оставило даже предвестие ее. Слухи о возможности начала войны в Европе уже 30 июля 1914 г. вызвали повышение цен на нью-йоркской фондовой бирже на пять пунктов. 31 июля 1914 г. фондовую биржу Нью-Йорка пришлось закрыть: не хватало денег для покупки акций. Помог принятый американским конгрессом в пожарном порядке закон Олдрича - Вриленда о дополнительном выпуске ликвидных средств. К 10 сентября 1914 г. было выпущено 256 млн. долл. "экстренных денег". Военная конъюнктура способствовала экономическому подъему в Америке.

Известие о начале войны в Европе пришло к Вильсону нежданным. Сидящим за столом родственникам он сказал: "Невероятно, это невероятно". Подобная реакция была характерна для восприятия мирового конфликта американской дипломатией в Европе в целом. Основные дипломатические представители США, глядя со своих посольских постов в Европе, не верили в возможность столь резкого поворота европейской политики. Полковник Хауз питал немалые надежды на англо-германский компромисс буквально до тех пор, пока кайзеровская Германия не объявила мобилизацию. Берлин жил в собственном замкнутом идейном климате. Германское руководство полагало, что, выступив первым, оно имеет предпочтительные шансы на победу в мировом конфликте. "Германия,- писал потрясенный Хауз,- оказалась в руках группы милитаристов и финансистов".

Но если мировое столкновение явилось для Вильсона и его окружения неожиданностью, это не означает, что США зарезервировали за собой лишь роль наблюдателя. В литературе о внешней политике президента Вильсона из книги в книгу кочует мнение, что США в 1914 году были столь удалены от европейских дел, столь поглощены собственными проблемами и были настолько новичком в мировой политике, что могли лишь в изумлении наблюдать за разворачивающейся в Европе драмой, не помышляя воздействовать на расстановку европейских сил. По меньшей мере это не совсем так. Некоторые факты ставят под сомнение эту простую и удобную для апологетов американской "невинности" схему. Прежде всего следует отметить, что в Европе жило более 100 тыс. американцев, и не просто американцев, а богатых американцев, представителей элиты. Те, кто руководил страной, напрямую контактировали с Европой. Многие из них получили в Европе образование, другие имели родственные связи. У американцев был достаточно зрелый интерес к Европе, и было бы чистой нелепостью говорить о В. Вильсоне как о марктвеновском "простаке за границей". Миф о невинном президенте, втянутом во всепоглощающий европейский конфликт, удобен как схема, но не согласуется с фактическими данными, с общим ходом развития вильсоновской дипломатии. Эта дипломатия, впервые в те годы ставшая мировой, была целенаправленно ориентирована на изменение соотношения сил в мире.

Можно сказать, что главное для Вильсона в мировой политике - это несогласие с главенством шести великих стран Европы, с евроцентристским миром, стремление трансформировать этот мир. Рассматривать мировое политическое развитие как борьбу двух устоявшихся коалиций - Центральные державы против Антанты - казалось Вильсону устаревшей схемой прошлого. Согласно его внешнеполитической концепции, следовало вычленить из обеих коалиций по центральному элементу - Великобританию из Антанты и Германию из Тройственного союза, объединить мощь этих стран с американской и посмотреть на мир с нового, североатлантического угла, с позиций союза трех гигантов диктуя миру основную линию поведения.

Эта общая схема не являлась застывшей, она была открытой для корректировки. Еще до начала войны были рассмотрены некоторые элементы модернизации этой схемы. Так, Франция, ставшая по населению и экономическому потенциалу "вдвое меньше" Германии, не рассматривалась в качестве кандидата на полнокровное участие в "сверхсоюзе", но в дальнейшем группа стратегов Вильсона пришла к выводу, что Франция может быть подключена в том случае, если Англия, идя на определенное примирение с Германией, сделает условием такого дипломатического переворота привлечение в новый союз явно антигерманской Франции. Еще накануне войны было сделано определенное исключение для Японии. В. Вильсон учитывал два обстоятельства: довольно прочный англояпонский союз и трудности утверждения в Китае без (и, более того, вопреки) Японии.

По существу, лишь одна великая держава - Россия - никогда не вплеталась в структуру дипломатического строительства Вильсона. Президент считал ее слишком огромной, своеобразной и неуправляемой. Его не волновала суть противоречий Германии и России. Та или иная степень превосходства одной из сторон над другой не изменяла, с его точки зрения, мирового расклада сил. Другое дело - мировая война с ее установкой на достижение победы. Чрезвычайно опасной и нежелательной виделась в Вашингтоне полная победа России - она несла с собой, по мнению Вильсона, доминирование Петрограда на континенте. Вильсон считал прискорбной стороной ставшего войной спора в Европе союз либеральной Британии и российской монархии. Если бы Англия и Россия в глобальном плане примирили свои интересы, Америке пришлось бы сместиться в сторону Германии и Японии.

Для другой потенциально великой страны - Китая - у Вильсона также не было места в "великой коалиции". Китай вместе с сонмом колониальных стран должен был представлять собой объект дипломатических сделок опекунов, а отнюдь не равноправного члена "высшего круга". Италии Вильсон не придавал большого значения и Австро-Венгрию видел клонящейся к упадку и дезинтеграции.

Так, союз США, Англии и Германии с возможным подключением Франции и Японии - вот тот идеальный союз, которого добивался Вильсон. Сквозь все бури мирового конфликта, даже в период войны с Германией и в ходе противостояния Японии на Дальнем Востоке, пронес он эту идею. Это была выношенная за многие годы размышлений схема. Отметим, что Вильсон много лет изучал германское право, писал в восторженных тонах о Бисмарке и в полной мере ценил германский динамизм. Что касается Англии, то здесь его симпатии не нуждаются в особом подтверждении. Кровные и идейные связи здесь очевидны, как и влияние английской политической традиции. Английскому послу Спринг-Раису он говорил в отношении Англии, что "все, что я люблю больше всего на свете, поставлено под угрозу". Президент заявил английскому послу, что уверен в силе и стойкости его страны.

Имели значение и личные отношения с английским руководством. В. Вильсон был польщен тем обстоятельством, что сэр Эдвард Грей нашел среди кризиса время, чтобы закрепить личный контакт. Вильсон проводил аналогию между судьбой своей и Грея - тот тоже рано овдовел. В отличие от Грея, написавшего книгу по ихтиологии, Вильсон был в общем и целом безразличен к миру природы - все его увлечения были связаны с политикой. Но смерть жены, война надолго погрузили В. Вильсона в задумчивое, созерцательное состояние. Лишь с наиболее близкими родственниками делился он своими мыслями о разворачивающемся конфликте: "Абсолютно очевидно, что эта воина кардинально изменит взаимоотношения наций". В эти же дни он высказывает первые суждения в отношении планов на послевоенное будущее: "Необходима ассоциация наций, приверженных идее защиты целостности каждой; покушение одной из наций на существующее положение должно вызвать отпор всех прочих стран; речь идет о том, чтобы наказание следовало автоматически".

Указанная система требовала гаранта, и таким гарантом Вильсон видел Соединенные Штаты. Американское понимание справедливости, всеобщего блага, наилучшего пути развития - вот что должно было лежать в основании новой справедливой мировой системы. А это означало, что, несмотря на специфику своего исторического развития, идейного и духовного состояния, прочие страны должны будут взять в качестве основополагающих принципов своего развития американский опыт.

Очевидно, что Вильсон не предвидел критического развития европейской ситуации. Выдвигая свои инициативы в начале лета 1914 года, он не мог себе представить, что Англия и Германия так резко столкнутся друг с другом. Шок от столкновения предполагаемых союзников был столь велик, что Вильсон, обычно склонный к морализаторству, на этот раз молчал. Он не обличал виновников мировой катастрофы. Более того, через две недели после начала войны Вильсон обратился к стране и призвал сограждан "действовать и поступать в истинном духе нейтральности, беспристрастия, справедливости и дружественности ко всем". И уже тогда президент начал формировать националистическую идеологию, базирующуюся на мысли, что Америка мудрее попавших в западню милитаризма стран и что лишь она может судить в этом безумном мире здраво. Президент 19 августа 1914 г. официально объявил о нейтралитете США: "Я думаю об Америке. Наша великая страна должна показать себя в это особое время испытаний нацией, способной более других продемонстрировать бесстрастное суждение, самообладание, разумность в действиях; нацией, которая будет делать то, что является честным, бескорыстным и подлинно полезным для мира в мире". В. Вильсон искренне верил в благой смысл этих идей. Но американское понимание справедливости и истины в мире не совпадало с пониманием справедливости и истины другими суверенными народами. Диктовать великим державам, что морально, что справедливо и в чем заключаются дефекты их национального восприятия, еще не было привычным делом. Тем более было странно слышать это от окраинной тогда Америки. Даже братья по англосаксонской расе - англичане - оторопело внимали словам нового мессии.

Война разрушила планы сближения с Англией и Германией, и лишь исход мировой борьбы мог подсказать дальнейший курс американской дипломатии. Президент понимал, что скорая победа одной из сторон резко нарушит сложившееся в мире равновесие. Вильсон и его окружение видели негативные для себя последствия в случае победы и той и другой стороны. Если победит коалиция Центральных держав, то Европа окажется под пятой кайзера, чья мощь усилится до такой степени, что союз с США потеряет для него всякую привлекательность. Если же США все же пойдут на союз с господствующей в Европе Германией, то это не будет союзом равных. В случае победы Центральных держав, полагал Вильсон, в Европе наступит доминирование германского милитаризма. Это будет означать, что малые европейские народы будут включены в орбиту влияния Германии, а Австрия, Франция и Италия окажутся вынужденными следовать за германской военной колесницей. Разумеется, это не обещало Америке ничего хорошего. Ведь именно в Европе были сосредоточены основные экономические и военные арсеналы эпохи, и противостоять этому средоточию могущества было чрезвычайно опасно. Потому-то Вильсон без всяких радужных надежд следил за военными действиями в августе, за теми драматическими событиями, которые привели к Танненбергу на Восточном фронте и сражению на Марне на Западном фронте.

Нежелательна для США была и решительная победа стран Антанты. В среде президента укрепляется мнение, что Англия, устрашившись вызова "тевтонов" на морях, скоропалительно приняла решение об участии в войне. Что, рассуждали в Белом доме, могла выиграть Англия в случае победы Антанты? Ну, была бы подтверждена британская монополия на морях,- а нужна ли такая монополия в условиях промышленного отставания Англии? И долго ли сохранится английское морское могущество, если индустриальное первенство захватит сначала Германия, а затем - в это в Вашингтоне свято верили - Америка? От поражения Германии больше выигрывала Франция, союз с которой никогда не казался Вильсону особенно привлекательным. Вильсон полагал, что если победит Антанта, это повлечет резкое и значительное возвышение Российской империи. Рост влияния России - в случае разгрома Германии - он доводил до вероятия господства над всем европейским регионом. Американский президент ставит перед собой задачу мобилизации сил против России.

28 сентября 1914 г. президент говорил о необходимости предупредить опрометчиво ведущий себя Лондон, что поражение Германии и Австро-Венгрии сделает невозможным решение задачи сдерживания России.

Вильсон и его советники полагали, что в случае решительной победы любой из сторон Соединенным Штатам придется быстро приспосабливаться к новому раскладу сил, по меньшей мере сразу же приступить к существенным реформам, ведущим к ускоренному военному развитию и созданию арсенала, способного противостоять могуществу победителя в Европе.

Война в Европе помимо опасностей впервые в таком масштабе открывала и новые возможности. Крупнейшие державы современного мира отчаянно ослабляли друг друга. Склонный верить в мощь Америки, Вильсон старался определить эти возможности. Представляет интерес, каким видел В. Вильсон отдаленное будущее. В Европе еще только разгорался конфликт, а президент США разрабатывал проекты нового миропорядка. Он предполагал, что в мире конца XX века будут преобладать две великие страны - Россия и Соединенные Штаты. Его ближайший советник - полковник Хауз - считал, что "грандов" будет три: Китай, доминирующий в Азии; Россия - в Европе и части Азии; Соединенные Штаты, определяющие политику Западного полушария и, возможно, англоязычных колоний.

Итоги организованного президентом совещания американских военных и политиков сводились к тому, что истощение Европы должно позволить усилившейся экономической и военной мощи Америки в значительно большей степени влиять на характер международных отношений. Но при этом американские военные указывали своим политикам на то, что в случае победы Германии Соединенные Штаты встанут лицом к лицу с державой, которая способна осуществлять политику экспансии в Центральной и Южной Америке, то есть в тех областях, где США уязвимы.

В первые месяцы войны президент Вильсон не был склонен предаваться паническим оценкам. Он полагал, что если даже победит кайзеровская Германия, то ее ослабление на протяжении многих лет не позволит осуществить экспансию в Латинской Америке. (Такое мнение он высказал в беседе с полковником Хаузом 4 ноября 1914 г.)

Между тем боевые действия зашли в тупик. У. Черчилль записал: "К середине сентября то, что мы можем назвать первым раундом мировой войны, завершилось. Битва на Марне не дала решающих результатов, и великий марш на Париж, заключенный в плане Шлиффена, определенно не достиг своей цели. Изгнание русского генерала Ренненкампфа из Восточной Пруссии остановило русское вторжение в Германию. Почти одновременно битва при Лемберге принесла русским победу. Франция вынесла удар; Германия отразила русское нападение; австрийская армия потерпела поражение. Кровопролитие этих боев, в которых лучшие силы воюющих наций отчаянно сражались друг с другом, превзошло все, зафиксированное в истории прошлых войн". Европейский тупик давал Америке возможность более точно определить ситуацию. Президент пришел к выводу, что быстротечного изменения сил пока не предвидится. Относительное спокойствие президента основывалось также и на том, что агенты и советники ежедневно сообщали ему осенью 1914 года о подготовке к выступлению Италии и Румынии на стороне Антанты. Это предполагало дальнейшее усиление Антанты и делало вариант с германской победой менее реальным.

Америка приняла курс Вильсона как наиболее рациональный, и только крайние элементы среди германофилов и сторонников Антанты выступили против нейтралитета, предлагаемого президентом. (Вильсону было нетрудно определить резерв немецкого влияния в Америке. В штатах жили 8 млн. немцев и американцев, 4,5 млн. ирландцев, враждебных Англии, 2 млн. шведов, склоняющихся к немцам.) Пожалуй, наиболее одиозной фигурой данного времени стал экс-президент Т. Рузвельт, который в своем журнале "Аутлук" стал популяризировать идеи выступления против Германии как представляющей наибольшую опасность для США. Такая точка зрения не была широко разделяемой, но со временем у Рузвельта нашлись сторонники. Среди них президент Гарвардского университета Ч. Элиот, прежде прочившийся Вильсоном на высокие посты в американской дипломатии. Он считал, что в интересах США было с самого начала занять антигерманскую позицию. Но и Рузвельт, и Элиот в августе - сентябре 1914 года понимали, что США с их небольшой сухопутной армией и с их пока не развернутым флотом не могут решающим образом вмешаться в мировой конфликт. В обстановке, когда ситуация в любой момент могла обостриться, президент изучал даже "крайние" точки зрения. Вильсон зачитал письма Элиота на заседании кабинета министров. Эти письма обсуждались и в кругу ближайших советников. Призыв Элиота встать рядом с Антантой был отвергнут практически единодушно. Такой поворот американской дипломатии не соответствовал интересам Америки. И на вопрос Элиота: "Не представляется ли в настоящее время для Соединенных Штатов случай предложить Британской империи, Франции, Японии, Италии и России объединиться с Соединенными Штатами в наступательном и оборонительном союзе для острастки и наказания Австро-Венгрии и Германии?" - президент Вильсон ответил прямо: "Не представляется".

В первые месяцы ведения войны Англия получила более значительные, чем у кого-либо, возможности непосредственного воздействия на американцев, прежде всего на их экономические связи. Выполняя задачу полной блокады Германии, ее флот начал задерживать и обыскивать пересекающие Атлантический океан нейтральные суда. Самым большим флотом среди нейтралов был американский, и действия англичан затронули прежде всего суда под звездно-полосатым флагом. Поиски англичанами контрабанды, разумеется, мешали американской торговле. Американцы не хотели считать контрабандой то, что они везут для своих потребителей в Европе.

Английская практика ареста судов вызвала возмущение президента, и он распорядился "приготовить протест - и сделать его зубастым". Государственный департамент отправил 26 сентября 1914 г. Лондону ноту о "глубокой обеспокоенности" американского правительства действиями англичан. Но для Англии речь шла о жизни и смерти - кольцо блокады должно было быть действенным. Эскалация враждебных действий могла привести США в стан Центральных держав, громко протестовавших против английской блокады. Это никак не соответствовало планам Белого дома, и дальше протестов в Вашингтоне не пошли. Стало очевидным, что владевшие Вильсоном стратегические соображения имели безусловный приоритет. 20 октября Лансинг сообщил президенту о бессмысленности "дальнейших усилий по внедрению в жизнь Лондонской декларации (о защите нейтрального судоходства в период войны.- А. У.)", и президент Вильсон с этим выводом согласился. В своих донесениях посол США в Англии Пейдж доказывал, что Англия ведет смертельную борьбу за выживание "англоязычной цивилизации", и президент внутренне соглашался с выводом посла, что было бы бессмысленно подрывать эту борьбу. Нужно отметить, что Пейдж, минуя дипломатические каналы, через сына пересылал подробные письма подобного содержания полковнику Хаузу, вполне очевидно, желая быть услышанным президентом. И реакция президента, осведомленного через Хауза, говорит об общем восприятии Вильсоном характера мирового конфликта.

В октябре 1914 года, когда англичане добавили в список запрещенных товаров нефть и резину, а в ноябре объявили Северное море зоной военных действий, куда нейтральные суда могут заходить лишь на свой страх и риск, Вильсон постарался утихомирить общественный протест. Беззубая, составленная для проформы нота была вручена Пейджем английскому правительству 26 декабря 1914 г. Англичане постарались в ответе обойти острые углы, и президент демонстративно посчитал вопрос исчерпанным. В. Вильсон заявил, что "Медисон и я - единственные президенты - воспитанники Принстонского университета. Обстоятельства войны 1812 года (войны, когда США при президенте Медисоне выступили против Англии.- А. У.) и этой пока складываются параллельно; но я надеюсь, что на этом сходство окончится".

Пейдж и Вильсон секретно обсуждали необходимость создания разведывательной службы. В качестве эталона рассматривалась, разумеется, английская Интеллидженс сервис. "Их система шпионажа - "бюро разведки", как они ее называют,- писал президенту находившийся под большим впечатлением от закулисных действий англичан У. Пейдж,- проникает абсолютно повсюду". Президент и посол рассматривали планы создания подобной службы для американского правительства.

Между тем мировая война требовала занять более определенные позиции. Нерешительность грозила потерей благоприятных возможностей.

Первые признаки выработки Вильсоном дипломатической линии в мировом конфликте видны из его бесед с полковником Хаузом в самом конце августа 1914 года.

Хауз, недавно побывавший в Европе, навестил президента в его летней резиденции и увидел, что "президент живо и с большим чувством говорит о войне, он интересуется конфликтом как ничем более". Во время этих встреч президент Вильсон продолжал развивать идею о некоем регулярном собрании ответственных государственных деятелей, где обсуждались бы вопросы большой международной важности, где имелся бы форум для изложения претензий государств друг другу. В этих беседах обозначился план создания международной организации, в которой США хотели бы играть главенствующую роль. Во время этих бесед Вильсон постарался определить значимость разразившейся войны для мирового развития. Он полагал, что война отбросит мир на три-четыре столетия назад. Уже тогда у него проскальзывали ноты, что уменьшение относительного веса Европы создаст новую международную обстановку, в которой Соединенные Штаты, потенциально самая могущественная страна XX века, будут играть новую роль, резко отличную от прежней.

В эти дни в Белом доме велась сложная закулисная борьба. Ведущие советники Хауз и Олни считали политически выгодным опубликовать документы о том, как США в 1913-1914 годах пытались примирить Англию и Германию. Но президент Вильсон выступил категорически против публикации. Он не считал, что обострение конфликта автоматически хоронит саму идею сближения Англии и Германии. Гибельной для этого проекта была бы лишь быстрая победа одной из сторон над другой. Вильсон все более серьезно начинает оценивать шансы на победу одной из группировок. Порожденные во внутренних дискуссиях опасения за такой исход привели к тому, что все большую конкретность стали приобретать планы приостановки конфликта в его "ничейной" позиции. Вильсон и его окружение приходят к мысли, что лишь активное посредничество таит в себе возможности выхода на мировую авансцену США - страны величайшей экономической силы, не затронутой войной. Именно с этих месяцев происходит отход от пассивного ожидания исхода европейской битвы, идет интенсивный поиск более эффективного курса США в конфликте. Долгие внутренние дебаты закончились тем, что Вильсон удалился к себе и составил 4 августа 1914 г. памятную ноту воюющим державам: "Я бы приветствовал возможность действовать в интересах европейского мира сейчас или в другое подходящее время".

Важно было подороже "продать" идею. 5 сентября полковник Хауз пишет секретарю германского министерства иностранных дел Циммерману, что "предложение посредничества не является пустым звуком. Президент считал бы великой честью положить начало движению за мир". С санкции президента полковник Хауз официально предлагает свои услуги германскому партнеру. Он теперь готов "немедленно действовать", исходя из любого предложения, которое будет конфиденциально передано.

В середине сентября 1914 года Э. Хауз встретился в Нью-Йорке в своей квартире с послом Германии Бернсторфом и задал ему "невинный" вопрос: встречался ли тот со Спринг-Райсом (послом Англии) со времени начала военных действий.

Педантичный немец подивился нелепости вопроса и ответил отрицательно: всякие контакты с представителем воюющей страны противоречили бы дипломатическому этикету. "Я сказал,- пишет в дневнике Хауз,- что, по-моему, им следовало встретиться. Я спросил его, согласится ли он на свидание, если я его устрою. Он подумал немного, а затем сказал, что согласен, если только это останется между нами тремя. Я поставил условие, что об этом будет знать также президент". Хауз обещал Бернсторфу, что если из этой встречи что-либо выйдет, то американское правительство позволит ему пользоваться специальным шифром и предоставит радиоканал для непосредственного сношения со своим правительством. Разумеется, предложение о встрече послов двух воюющих стран противоречило всем нормам дипломатического этикета, но условности уже мало волновали группу, сплотившуюся вокруг президента Вильсона. И когда посол Спринг-Райс сообщил по телефону, что не может покинуть Вашингтон, полковник Хауз ответил, что это может повлиять на позицию США. Английский посол выехал ночным поездом. Он был встречен на Пенсильванском вокзале в Нью-Йорке, и в автомобиле состоялась его первая беседа с Хаузом. "Заговорщики" не выходили из автомобиля. Спринг-Райс, не имея санкции Лондона, не соглашался на встречу, говоря, что Бернсторф не имеет поддержки в Германии. Однако эти рассуждения не могли поколебать решимости американцев, которые настойчиво вели свою игру. Послу объяснили, что если в настоящее время Англия главенствует над своими союзниками, то в будущем гарантии английского лидерства в Антанте нет. Для Англии может оказаться невыгодным абсолютное ослабление Германии, Англии не следует стремиться к расчленению Германии, даже в случае решительной победы союзников. Возможно, Германия понадобится в качестве континентального противовеса новым конкурентам Англии.

Посланец президента предложил такой вариант разрешения мирового спора: Лотарингия переходит к Франции, а Эльзас остается у Германии, воссоздается независимая Польша, формируется Балканская федерация, в которую входят некоторые части Австро-Венгрии, Дарданеллы нейтрализуются. Смелость, а точнее сказать, безапелляционность американских предложений ошеломила английского посла. Но отринуть их с порога он не мог. У американцев были аргументы, к которым Спринг-Райс не мог не прислушаться. Американские собеседники внушали ему, что для Великобритании неразумно гоняться за большими ставками в этом конфликте. Победа может укрепить новых конкурентов Англии. Достаточно добиться компенсации для Бельгии и не рисковать, идя на полный передел европейской сцены, бросая все свои сухопутные силы на фронт. Дипломаты Вильсона с чисто американской прямотой заявили, что если победят союзные державы и Германия будет разбита полностью, то не останется силы, которая могла бы сдерживать Россию, положение в будущем окажется едва ли лучше прошлого.

Осторожный англичанин остерегся излагать свое мнение до контактов с министром иностранных дел Греем. В составленной вместе с Хаузом телеграмме посол сообщил министру, что германский посол Бернсторф готов начать секретный дипломатический зондаж. Под воздействием американцев Спринг-Райс в донесениях своему руководству начал подчеркивать неоднозначность перспектив военного конфликта: "Если война будет продолжаться, то победит либо Германия, либо Россия. Оба выхода были бы фатальными для европейского равновесия. Следовательно, в настоящий момент для нас более подходит соглашение в духе сохранения равновесия. С этой точки зрения президент Вильсон хотел бы помочь переговорам именно теперь. В основу переговоров можно было бы положить два принципа сэра Эдуарда Грея: 1) конец милитаризма и постоянный мир; 2) компенсация для Бельгии".

22 сентября 1914 г. Хауз доложил президенту Вильсону о предварительных итогах контактов Бернсторфа со Спринг-Райсом. Пока Спринг-Райс не решался вступить в переговоры без разрешения своего правительства и без ведома союзников.

В Вашингтоне сделали вывод, что Германия может продолжать войну очень долго. Это не стимулировало ее к быстрому движению в направлении сепаратного мира. И словно привлекая американцев на свою сторону, статс-секретарь Циммерман написал в эти дни в Вашингтон: "Борьба была навязана нам нашими врагами, они ведут ее, сосредоточив все возможные силы, включая японцев и другие цветные расы. Поэтому мы не можем сделать первый шаг к заключению мира. Но (этот оборот немецкого дипломата важно отметить. - А. У.) положение могло бы быть иным, если бы такой шаг исходил от другой стороны". Второй стороной были прежде всего англичане.

Оценивая стратегические последствия войны для США, размышляя над всеми мыслимыми вариантами ее завершения, в середине декабря 1914 года В. Вильсон окончательно определил для своей дипломатии курс на посредничество между Англией и Германией. Посредничество все более стало видеться самым эффективным способом утверждения США на европейской арене.

План восстановить статус-кво, найти формулу примирения Англии (возможно, за счет ее партнеров по антигерманской коалиции) владел мыслями Вильсона практически весь первый год войны. Он полагал, что заслуга Америки, ее функции гаранта подобного примирения помогут созданию союза трех величайших сил мира, в конечном счете предотвратят консолидацию Европы против США. Более того, президент Вильсон при этом понимал, что открытое обращение к Англии и Германии - лидерам двух враждующих группировок - ничего не даст: взбунтуются их союзники, и дело будет загублено на корню. Поэтому он обратился к методам тайной дипломатии, и полковник Хауз стал незаменимым.

Устранение Германии как силового центра мира будет способствовать возникновению политического вакуума в Центральной Европе, который из-за слабости Франции может заполнить лишь царская Россия. С точки зрения Вильсона, в этом и состоял основной аргумент, который должен был изложить Хауз английскому руководству,- ведь англичане уже более века стремились как раз к тому, чтобы ограничить влияние России в Европе (да и за пределами Европы тоже).

Президента стимулировали, помимо прочего, сообщения Хауза о его беседах с послом Австро-Венгрии князем Думбой. Австро-венгерский дипломат говорил о тайной готовности Берлина к миру. Он полагал, что Германия, опасаясь голода среди своего населения, рассмотрит мирные предложения сразу же после победы над Францией. Вильсон назвал эти сведения "изумительными.., в огромной степени полезными для дополнительного убеждения" англичан.

Но, видимо, последней каплей было полученное президентом конфиденциальное сообщение о соображении, которым германский посол Бернсторф поделился со своими друзьями в США: Германия, по его мнению, пойдет на посредничество. Каковы были мотивы дипломатов Центральных держав? По-видимому, Центральные державы, чьи армии стояли на территориях своих противников, надеялись закрепить захваченное. После явной неудачи блицкрига Берлин и Вена стали поощрять своих послов в США на разговоры о полезности мира.

Президент тотчас же уловил эти сигналы. Хаузу было приказано продолжить скрытый зондаж возможностей примирения Англии и Германии. Вильсон особо настаивал на соблюдении тайны, недопущении утечек информации. Внешнюю политику США стала определять личная дипломатия президента. Традиционная служба, руководимая государственным департаментом, была изолирована от важнейших внешнеполитических инициатив.

Здесь, видимо, следует сказать об отношении президента Вильсона к взглядам его популистского конкурента в руководстве демократической партии, а затем государственного секретаря его администрации У. Брайана. Человек прерий Запада 4не очень уютно чувствовал себя в Вашингтоне. Он не входил в круг наиболее доверенных лиц президента. Важнейшие решения принимались без него. Брайан был прямолинеен. По его мнению, Америке следовало собрать вокруг себя всех нейтралов, возглавить тем самым почти весь неевропейский мир, утвердиться в нем (пока ослепленные фанатизмом европейские метрополии воюют), а затем, под предлогом неспособности Европы избежать кровопролития, вмешаться в европейскую борьбу. Такой путь, считал Брайан, гарантировал обретение позиций мирового лидера. Ради реализации этой схемы США должны быть подлинно нейтральными в отношении как Англии, так и Германии. Вот это-то условие и порождало оппозицию президента. Полная "справедливость" в отношении Германии, по Брайану, требовала нажима на Англию с целью смягчения ее военно-морской блокады Германии. Этот поворот несомненно вызвал бы ожесточение Лондона, и на него президент Вильсон не шел. Помимо прочего, Вильсону не нравилась тактика дипломатии демонстративных заявлений, столь ценимых Брайаном. Президент явно предпочитал методы тайной дипломатии своего друга Хауза.

Тайный зондаж вильсоновского дипломатического штаба принес результаты. Заместитель германского министра иностранных дел Циммерман дал понять, что Германия готова услышать разумные примирительные соображения. В ходе этой дипломатической операции посол Джерард характеризовал Циммермана чрезвычайно положительно и очень гордился установившимися между ними отношениями. (Тем большим было его потрясение в 1917 году, когда он узнал о признании Циммермана: лишь "из соображений политики я вынужден был держаться с американским послом на дружеской ноге".) Пока американцы доверяли заместителю германского канцлера. Оптимистическое настроение распространилось еще более, когда одновременно с этим стали поступать обнадеживающие сигналы из Англии.

Чем объяснялся новый поворот в английской политике? В декабре 1914 года в Лондоне, видимо, поняли, что быстрое сокрушение Германии невозможно. И здесь стали задумываться над послевоенным урегулированием в духе пессимистических американских подсказок. В результате 20 декабря 1914 г. английское министерство иностранных дел согласилось на предложения президента Вильсона о посредничестве. Сэр Эдуард Грей официально заявил, что в интересах Англии попытается прекратить военный конфликт. Ответ Англии чрезвычайно обрадовал президента Вильсона. (Об этом свидетельствовали его советники.) Он стал просить полковника Хауза поехать в Европу уже в ближайшие дни. Время понадобилось для того, чтобы связаться с английским посольством и узнать подробности позиции англичан в обсуждаемом вопросе. Англичане (в данном случае посол Спринг-Райс) говорили с американцами достаточно откровенно. Посол предчувствовал затруднения со стороны Франции и России: Франция потребует Лотарингию, а Россия будет стремиться получить Босфор. Все эти требования не являлись существенными для Лондона. В английском посольстве обсуждались вопросы компенсации для Бельгии, будущий статус Бельгии как страны, которую англичане хотели видеть нейтральной в европейской политике, и прочие вопросы, представляющие первостепенный интерес для британской дипломатии.

Почему Лондон спустя несколько месяцев после начала конфликта, в котором Германия действительно оказалась окруженной со всех сторон, вдруг показал готовность к определенной форме компромисса? Полковник Хауз зафиксировал в своем дневнике, что посол Англии Спринг-Райс видит признаки "всеобщего испуга среди европейских народов", ибо, как ему кажется, "большинство из них боится революции". Таким образом, уже после полугода военных действий зло, порожденное империализмом,- война вызвала такие социальные потрясения, которые заставили содрогнуться даже чопорный официальный Лондон и искать пути выхода из военного тупика.

В Берлине фанфары сентября, когда германские армии стремились к Парижу, поутихли к ноябрю 1914 года. Битва на Марне и поражение австрийцев оказали свое влияние, это видно из беседы канцлера Бетмана-Гольвега с главнокомандующим генералом Фалькенхайном 10 ноября 1914 г. Канцлер и генерал пришли к заключению, что у Германии недостаточно сил добиться своих целей на всех направлениях - и на Востоке, и на Западе. Оба решили искать мира с Россией и концентрировать военные усилия на Западном фронте. Бетман-Гольвег суммировал: "Ценой того, что мы оставим наши отношения с Россией примерно в том состоянии, в каком они были до войны, мы создадим условия, какие нам покажутся необходимыми на Западе. В то же время это будет означать конец тройственной Антанты". После бравады первых месяцев войны Германия уже в ноябре увидела пределы своих возможностей и не была глуха к поискам урегулирования - разумеется, на устраивающих ее имперские амбиции условиях.

15 декабря 1914 г. Хауз получил письмо за подписью Циммермана, написанное на самом деле канцлером Бетманом-Гольвегом. Соль заключалась во фразе, что Германия может благосклонно отнестись к идеям мира, "если подобные предложения последуют с противоположной стороны". Хауз поспешил в Белый дом и уже через день с санкции президента обсуждал детали дипломатической операции с послом Бернсторфом.

Президент Вильсон начиная с этих месяцев все более вникает в дипломатическую ситуацию в Европе. После беседы полковника Хауза с послом Спринг-Райсом президент допоздна ждал своего советника, и они долго обсуждали, что может быть передано германской стороне. Было решено более точно определить позицию Антанты, с тем чтобы перед Бернсторфом и в дальнейшем в Германии оперировать уже более конкретными данными, говорить с немцами, точно зная, чего хотят союзники и где можно найти компромисс.

Во всех этих беседах президент Вильсон все теснее увязывал проблему европейского урегулирования с проблемой подключения Америки к европейским делам. В этом он начинал видеть одну из главных целей своего президентства. Пожалуй, сильнее, чем даже его советники, он верил в реальность достижения компромисса на фронтах межъевропейских противоречий. Следует сказать, что для таких взглядов были немалые основания. Соединенные Штаты становились все более необходимыми для Антанты, они превращались в ее тыловой арсенал. Одновременно увеличивалась значимость Америки и для противостоящих Антанте сил. В то же время США были единственной крупной страной, на которую могла рассчитывать Германия, если бы она увидела безнадежность дальнейших усилий. Вот почему в эти декабрьские дни 1914 года, когда и на Восточном, и Западном фронтах армии обеих сторон не решили своих задач, возникает впервые некоторая предрасположенность к поискам компромисса, которую ощутила американская дипломатия. В Вашингтоне с удовлетворением отмечают признаки того, что Америка все более нужна Антанте, в то время как для Германии США - это более благожелательный нейтрал, чем прочие претенденты на посредничество.

Донесения из посольств свидетельствовали о разочаровании великих держав в итогах 1914 года. Посол США в Берлине Джерард писал 29 декабря 1914 г., что месяца через три "простой народ во всех странах устанет от всего этого и тогда, если только какая-нибудь сторона не добьется разительного успеха, мир придет - медленно, нехотя. И мы надеемся встретить вас (писал посол президенту. - А. У.) здесь в роли ангела такого мира". В окружении президента в эти дни делали довольно смелые заключения, что в Берлине кайзер, канцлер и министр иностранных дел уже пришли к выводу о невозможности выиграть войну, о необходимости искать пути выхода из нее. (Вместе с тем американский посол в Германии сообщал о растущих "эмоциональных" факторах, не благоприятствующих американскому посредничеству. Речь шла об укреплении экономических связей США с западными странами, имевшими доступ благодаря британскому флоту к американским экономическим источникам. Эта линия поведения Америки вызывала сильнейшую ненависть немецких генералов.)

Поскольку общий контур дипломатической инициативы был очерчен, нужно было приступать к ее реализации. 12 января 1915 г. президент Вильсон принял решение послать в Европу своего полномочного эмиссара. На протяжении нескольких предшествующих недель он вел с Хаузом продолжительные беседы. Вильсон был осторожен. Одно было решено между Вильсоном и Хаузом твердо: прошло время, когда США считали наиболее выгодным для себя стоять в стороне от европейского конфликта, наступило время выхода на арену Европы.

Готовя Хауза для самого ответственного внешнеполитического поручения своего президентства, Вильсон постарался максимально сблизиться с ним. Он пригласил Хауза в свою семью. "Вы единственный человек в мире,- поведал Вильсон Хаузу,- с которым я могу говорить свободно". Польщенный техасец заносил все дела этих дней в свой дневник. Очевидно, Вильсон хотел от Хауза не просто лояльности, а сопричастности к крупному маневру американской дипломатии, который они предпринимали. Намерение Вильсона говорить только с двумя партнерами (а именно с Англией и Германией) было упрочено после осторожного зондажа мнений французов и русских. Посол Франции Жюссеран и русский посол Бахметьев, узнав о миссии Хауза, скептически отнеслись к вероятным результатам. Им казалось невозможным, чтобы немцы согласились на условия, приемлемые для союзных держав. Мнение Жюссерана и Бахметьева укрепило Вильсона в мысли сузить круг вовлекаемых в переговоры стран.

Президент и Хауз договорились о шифре для телеграфной переписки, и Вильсон напечатал на собственной машинке инструкции Хаузу, вменяя ему в обязанность "быть каналом конфиденциальной связи". Такая предосторожность была необходима для того, чтобы скрыть, с чем, по какому поводу, с какими полномочиями едет Хауз в Европу. Как обещал президент, "даже личная стенографистка не будет об этом знать". Эти меры говорят о возрастающей заинтересованности Вильсона в дипломатической игре, о понимании им величины ставок.

Отъезжая в Европу в конце января 1915 года, полковник Хауз думал только о двух краткосрочных визитах в Лондон и Берлин. Однако задержался в Европе почти на шесть месяцев.

24 января, накануне отплытия Хауза в Европу, Вильсон окончательно определил его задачу: убедить англичан и немцев в несоответствии их интересам продолжения конфликтов, в том, что эффективную помощь при выходе из тупика может оказать обеим сторонам лишь одна лояльная и дружественная сила - США. Хауз задал вопрос, значимость которого стала ясной только впоследствии: если англичане и немцы согласятся на созыв мирной конференции и попросят американского президента быть ее председателем, согласится ли он? Ответ Вильсона Достоин внимания: если встанет вопрос о его поездке в Европу, он пойдет на это, "ибо того желает американский народ". Откуда знал Вильсон мнение американского народа, не известно, но важно отметить, что уже в начале 1915 года президент Вильсон готов был нарушить более чем вековую традицию американских президентов не выезжать за пределы страны. Причем Вильсон готов был выехать не с декоративным визитом, а с целью решить самое большое политическое противоречие современности.

Настал час прощания. Вильсон проводил Хауза до железнодорожного вокзала и оставался на перроне, пока его эмиссар не скрылся в вагоне. Основания для волнения были немаловажные. Затеянное предприятие могло повернуть мировые судьбы и изменить роль Америки в мире.

В Лондоне Хаузу было важно укрепить впечатление, что США не стремятся оказывать предпочтение ни Лондону, ни Берлину. Подозрительные британцы поначалу во всем видели подвох. Их первым импульсом было убедиться в отсутствии у Вильсона намерений помочь Центральным державам (что, с точки зрения англичан, открывало бы Америке путь к замене Англии в роли владычицы морей). Э. Хауз приложил все силы, чтобы заверить англичан в том, что Лондон - первостепенная фигура в американской дипломатии. Но это была побочная задача, Хауз приехал в Лондон не успокаивать англичан. После официальных любезностей полковник приступил к делу.

15 февраля 1915 г. Э. Хауз показал английскому контрпартнеру министру иностранных дел Англии сэру Эдуарду Грею донесение американского посла в Берлине Джерарда, в котором говорилось, что, если оказать на Берлин умелое давление, кайзер и его министры вынуждены будут всерьез задуматься над мирными предложениями. (Комментируя эти донесения Джерарда, президент Вильсон написал: "Если мир не будет достигнут немедленно, то наступит новая и продолжительная фаза войны". Президент знал, что английское руководство уже ощутило, насколько ослабляет имперскую Британию изнурительная война на истощение.) Американское посредничество давало шанс на выход из образовавшегося тупика. Информация Хауза, объективная оценка обстановки заставили премьера Асквита и министра иностранных дел Грея задуматься.

Вильсон специально указывал Хаузу на необходимость вывести англичан из "летаргического" состояния. Англичане, писал президент своему эмиссару, сознательно тянут время, надеясь добиться максимально выгодных для себя условий. Это характерная черта английской дипломатии. Но для энергичных янки тактика проволочек не подходит. Лондон обязан осознать, что если он станет главным препятствием на пути примирения, то последствия для Англии будут негативными. Следуя указаниям президента, Хауз с каждым днем занимал все более жесткую позицию.

После периода колебаний, споров и размышлений Лондон счел необходимым ответить на предложение участвовать в предлагаемом плане Вильсона недвусмысленным "да". Вильсон воспринял это как победу своей линии. Но, как пишет Хауз в дневнике, его друг в Белом доме не понимал основного главенствующего в Лондоне психологического стереотипа. Во-первых, он не чувствовал и не осознал всей глубины подозрений лондонских дипломатов. Во-вторых, он из своего американского далека однозначно низко оценивал перспективы Антанты. А в Лондоне еще многие верили в перемену фортуны, там связывали немалые надежды с переходом на сторону Антанты Италии и Румынии.

Наибольший интерес в эти февральские дни 1915 года представляет обсуждение Хаузом и Греем возможных окончательных условий мира. Грей обрисовал в общих чертах, чего могут потребовать после окончания конфликта в случае победы Франция и Россия. Представляет интерес, что американцы уже на этом, раннем этапе посредничества начали ограничивать аппетиты французов. Вместо возвращения двух утерянных в 1870 году провинций Хауз рекомендовал внести предложение нейтрализовать отдельные области Эльзас-Лотарингии. Такие же рекомендации были сделаны в отношении Люксембурга. С точки зрения американцев, создание буферных зон ограничило бы в будущем прямое соприкосновение Франции и Германии.

Англичане не могли отрицать растущую для Англии значимость Соединенных Штатов. И, возможно, именно в свете этой необходимости в американской помощи на критическом этапе войны англичане начали настойчиво подчеркивать, что США в последующем обязательно должны будут участвовать в создании гарантий всеобщего мира, должны участвовать в мирной конференции независимо от того, окажутся они прямыми участниками конфликта или нет. Слышать эти приглашения было весьма лестно для страны, которую еще совсем недавно игнорировали на всех основных международных форумах. Грей подыгрывал также американским идеям выработки гарантий от конфликтов. Едва ли в этот момент Англия - член огромной коалиции, лидер Антанты - нуждалась столь сильно в международных гарантиях и международных организациях. Во многом ее тактика была рассчитана на завоевание расположения Соединенных Штатов, на сближение с руководством Вашингтона.

После бесед Хауза с английскими правительственными лицами в феврале 1915 года в высшем американском эшелоне власти появляется понимание того, что британское владычество над мировым океаном зиждется уже на шатком основании. Обнаружилась уязвимость торговли Британии от рейдов подводных лодок. Более отчетливыми стали перспективы создания огромного американского флота. Ради укрепления двусторонних отношений Хауз готов был показывать английским дипломатам телеграммы Циммермана, говорить об общем идейном и культурном наследии, о том, что в послевоенном мире США должны будут в Европе опираться прежде всего на Англию. Отвечая откровенностью на откровенность, Грей рассказал американскому визитеру о задачах английских войск в Сербии и Греции, о стратегических планах английского военного командования.

На фоне этой общей доверительности в феврале 1915 года американцы добились приемлемой для планов Вильсона позиции Англии. Ее претензии стали достаточно умеренными. По существу, она уже не требовала ничего, кроме эвакуации войск и компенсации для Бельгии. Тем представителям английского руководства, кто занимал более непримиримые антигерманские позиции и решительно выступал против компромисса, американские дипломаты указывали на реальность военного успеха Германии. А если германские войска разобьют Францию или получат преимущество в России, то они будут господствовать на всем континенте. Это был, пожалуй, самый сильный из аргументов американских дипломатов, предлагавших посредничество. В феврале 1915 года Хауз и другие американские представители допускали вероятность катастрофы для Антанты и на Востоке, и на Западе, это-то обстоятельство и должно было учитываться в Лондоне. Именно в это время начинаются несчастья русской армии. В так называемой зимней битве в Мазурии, к северу от Варшавы, была окружена 10-я русская армия. Потеряв 750 тыс. солдат, русские войска ушли из Польши и Галиции. Одновременно началась полоса германских побед на Балканах. Немцы завоевали Сербию и открыли дорогу Стамбул. В сложившейся обстановке Хауз добился согласия англичан на поддержку идеи созыва в будущем конференции под председательством Вильсона. Согласие англичан на подобную конференцию Хауз собирался "держать как козырь в рукаве" во время визита в Германию.

В ходе подготовительной работы перед поездкой в Германию американцы выработали для себя следующую схему. Англичане и немцы соглашаются на мирную конференцию и призывают возглавить ее американцев. При этом фактором воздействия на англичан является возможность успеха Германии на континенте, на немцев - возможность окончательно замкнуть кольцо вокруг Центральных держав. Посредничество в таких обстоятельствах давало Вашингтону позиции лидера на политической арене.

Представляет интерес, что американская сторона договорилась с англичанами скрыть от французских руководителей планы компромисса, о которых говорилось в Лондоне и будет говориться в Берлине. Полковник Хауз записал 7 марта 1915 г.: "Министр Грей предостерег меня, чтобы в разговоре с Делькассе я был осторожен. Я уверил его, что нескромности с моей стороны можно не опасаться". Тем самым американцы и англичане были готовы пренебречь интересами и Франции, и России. Грей полагал, что Франция будет удовлетворена частью Эльзас-Лотарингии, а Россия, если отдать ей Константинополь и проливы, согласится на любые условия мира.

Невозможно себе представить, чтобы германские чиновники на этом этапе столь же откровенно говорили с представителями президента США. Но на Германию с ее победами в 1915 году нельзя было смотреть свысока. Демонстративное расположение англичан укрепило решимость Вильсона добиться дипломатического прорыва на германском фронте. Более того, значимость Германии возрастала, что подтверждали и телеграммы обычно хладнокровного посла Джерарда из Берлина. "Вы только не ошибитесь,- писал он в середине февраля 1915 года,- они выиграют войну на суше и, вероятно, заключат сепаратный мир с Россией, а потом и с Францией (или раздавят ее), высадят большую армию в Египте и, возможно, полностью блокируют Англию".

Подгоняемый донесениями Джерарда, президент Вильсон отдал полковнику Хаузу приказ 11 марта 1915 г. отправиться из Англии через Париж в Берлин. Президента обнадеживало мнение Джерарда, что при определенных условиях согласие Берлина на американское посредничество возможно. Между тем донесения посла о примирительном настроении немцев определенно расходились с их усилившейся военной активностью, ужесточенной морской блокадой Англии. Означало ли это перевес фракции "непримиримых" в Берлине?

Хауз прибыл в Берлин в снежную бурю. Его встретил американский посол и, не теряя времени, устроил Хаузу приватную беседу с секретарем министерства иностранных дел Циммерманом. Главная линия в рассуждениях представителя Вильсона заключалась в том, что у Англии якобы нет желания совершенно раздавить Германию и что в конечном счете при любом исходе войны договариваться придется именно этим двум государствам. Хауз пытался внушить немцам, что те поступают неразумно, делая попытки сближения скорее с Францией и Россией, чем с Англией. "Именно Англия,- утверждал Хауз,- предназначена быть партнером Германии". Немцам, для которых боевым кличем войны было "Боже, покарай Англию!", было непросто согласиться с Хаузом. В американцах они видели вольных или невольных союзников англичан. Эмиссару Вильсона пришлось убеждать немцев в возможностях США повлиять на Англию в нужном направлении, пришлось достать главный антианглийский аргумент из вильсоновского арсенала - готовность США сделать своим лозунгом "свободу морей", ограничение своеволия английского флота. Только после этого Циммерман, немецкий визави Хауза, начал проявлять интерес к американской инициативе. В ходе беседы стало ясно, что о большом политическом компромиссе пока думать преждевременно. Германское руководство надеялось добиться всего в Европе и в мире прежде всего силой своих дивизий. Для военной элиты Германии "спад и размягчение воли" поздней осенью 1914 года были уже прошедшим эпизодом. В текущий момент битва в Польше оборачивалась в их пользу. Что могли предложить американцы? Ясно, что они симпатизируют Англии, что они против доминирования Германии в Европе. Какова же в таких условиях цена их посредничества?

Хауз постарался указать Циммерману на точки совпадения интересов США и Германии. Хауз признал за Англией "право держать флот, достаточный для ее защиты от нашествия, но больше этого она не должна требовать. Циммерман особенно сочувствует этой мысли, и я думаю, то это поможет созданию здесь благоприятных для нас условий". Хауз предложил обсудить возможности созыва мирной конференции.

Посланник президента имел весьма долгие беседы с будущим министром иностранных дел В. Ратенау, инициатором постройки Багдадской железной дороги фон Гвиннером (вызвавшей до войны острые противоречия в отношениях между Англией и Германией). Наиболее существенными были встречи с канцлером Бетманом-Гольвегом и министром иностранных дел фон Яговым.

Кайзер и его ближайшее окружение не замедлили высказать свое недовольство политикой США, предоставивших свою экономику антантовским союзникам. И все же определенная фракция в Германии прислушивалась к Хаузу и, видимо, не исключала для себя возможности сближения с Англией ради мирной конференции, на которой Германия получила бы лучшие позиции, чем довоенные, опираясь на факт присутствия своих войск на чужих территориях.

Позитивный итог бесед Хауза был невелик. Уже когда посланец Вильсона покинул Берлин, вдогонку ему министр иностранных дел Г. фон Ягов послал свод условий, на которых Германия соглашалась приступить к мирным переговорам. Эти условия едва ли кому могли показаться реалистичными. Немцы не соглашались даже на полный уход из Бельгии. Они претендовали на важнейшие стратегические объекты в этой стране - Намюр, Льеж и долину Мааса. Более того, они требовали от Франции уплаты репараций, а от Бельгии - передачи части Бельгийского Конго. Можно понять министра иностранных дел Франции Делькассе, который, узнав от Хауза об условиях немцев, заметил, что, если немцы хотят получить от Франции репарации, они могут прийти в Париж и получить их там.

Разочарование в кругу американских дипломатов было ощутимым. 11 апреля 1915 г. Хауз пишет президенту: "Беда Германии в том, что она отстала в понимании некоторых идей. Немцы начали полагаться на право сильного, тогда как наиболее развитые страны устремились в противоположном направлении". Стало ясно, что инициатива Вильсона - Хауза в январе - апреле 1915 года не дала искомых результатов. Ни Лондон, ни (в еще большей степени) Берлин не видели впереди угрозы краха. Напротив, продвигаясь в наиболее благоприятном для себя направлении, они были ослеплены верой в ожидаемые в ближайшие месяцы войны позитивные результаты. В американском дипломатическом наступлении и Лондон, и Берлин увидели попытку Вашингтона стать мировым посредником, решающим европейские, а значит, и мировые судьбы. Посредничество давало влияние, а им в Европе не хотели делиться. То, что в Вашингтоне рассматривали как "капризы" европейской политики, было сутью дипломатического курса империалистических держав Европы, несклонных выслушивать поучения из-за океана.

Для президента Хауз подготовил реестр препятствий реализации "плана Вильсона": непримиримость Франции в отношении Эльзаса и Лотарингии, абсолютный отказ английского адмиралтейства ослабить антигерманскую блокаду, нежелание Германии уйти из всех городов Бельгии. Эти обстоятельства делали призрачными надежды на успешное посредничество.

В Белом доме Вильсон подолгу размышлял над сообщениями Хауза, который докладывал, что операция его тайной дипломатии если и не провалилась, то и не дала ожидаемых результатов. Внутренне Вильсон кипел негодованием, он не говорил о европейских политических деятелях в эти дни иначе, как о слепцах, которых столетия братоубийственной борьбы ничему не научили. Поэтому резко отклонил предложение государственного секретаря Брайана обратиться публично к воюющим странам. Демагогия сейчас его не устраивала.

Частично Вильсон "извинял" европейцев, говоря, что немцы и, в меньшей степени, англичане стали жертвами своих союзнических обязательств. Им действительно было весьма непросто повернуть все в своей дипломатической практике и пойти на мировую в момент чрезвычайного напряжения. Президент объяснился с госсекретарем: "Я хотел бы видеть обстоятельства так, как их видите вы. Но в свете того, что мне пишет Хауз, я не могу этого сделать... Настаивать сейчас было бы бесполезным и, возможно, даже оскорбительным. Мы потеряли бы наше влияние". Таким образом, Вильсон признал поражение своей дипломатической инициативы, направленной на отказ Англии и Германии от всех союзнических обязательств, на официальное признание недостижимости поставленных целей, на прекращение истребительной борьбы и вручение президенту Вильсону лавров умиротворителя, а Соединенным Штатам - роли арбитра великих стран мира.