Англо-Советский договор - 26 мая 1942 г.

Московские переговоры о двух договорах (взаимопомощи между СССР и Англией и о послевоенном устройстве мира), происходившие во время визита Идена в СССР в декабре 1941 г., не были закончены ввиду вскрывшихся между сторонами разногласий по второму договору. Продолжение переговоров должно было состояться в Лондоне. В результате в январе-марте 1942 г. между Иденом и мной произошел ряд встреч, на которых мы пытались прийти к какому-либо соглашению. Однако темп переговоров оказался довольно медленным, что объяснялось двумя главными причинами: правительственным кризисом в Англии и трудностью преодоления расхождений по содержанию самого договора.

Правительственный кризис возник в связи с теми военными неудачами, которые Англия имела в начале 1942 г. (о них я уже говорил выше). Особенно сильное волнение в стране вызвал прорыв "Шарнгорста" и "Гнейзенау" через Ла-Манш и Па-де-Кале (12 февраля) и падение Сингапура (15 февраля). В моем дневнике под датой 18 февраля 1942 г. имеется такая запись:

"17-го я был в парламенте. Черчилль выступал по поводу падения Сингапура. Он выглядел плохо, был раздражителен, обидчив, упрям. Депутаты были критичны, взвинчены. Встречали и провожали Черчилля плохо. Никогда еще я не видал ничего подобного... После выступления премьера стало ясно: генеральные дебаты в парламенте неизбежны. Спорили: когда? Черчилль опять упирался. Решено: на будущей неделе. Мое общее впечатление: кризис быстро назревает...

Черчилль делает все труднее поддержку своего правительства даже для друзей. Он на каждом шагу заявляет: "Я отвечаю за все". Это значит: нельзя критиковать министров, генералов и др., хотя под его защитным зонтиком собралось немало дураков, посредственностей и потенциальных представителей "пятой колонны"... В результате критика растет в парламенте, в прессе, в массах. Большую роль играют военные поражения. Вчерашнее заседание показало, что волна недовольства высока. Если Черчилль будет дальше упорствовать, она может перехлестнуть через него. Думаю, Черчилль уступит и пойдет на компромисс.

Кто возможные наследники Черчилля в случае его отставки? Широко котируются два имени: Иден и Криппс. Иден давно уже котируется. Звезда Криппса феерически взлетела сейчас (после возвращения из Москвы, где он был британским послом. - И. М.). Причины: широкий обыватель уверен, что Криппс "приносит счастье" (недаром же Россия, где он был послом, вступила в войну!), потом он прогрессивен, умен, оратор, а главное - делает ставку на выигрышную карту - СССР. Кроме того, он вне партий, а партийные махинации всем осточертели^*... Прочна ли, однако, популярность Криппса? Сомневаюсь. Но не сомневаюсь в том, что, если бы сейчас произошла реконструкция правительства, он мог бы стать премьером или хотя бы членом военного кабинета.

^* (Криппс был исключен из лейбористской партии за проповедь единого фронта в рабочем движение. В период работы в Москве в качестве Британского посла и затем в Лондоне в качестве члена военного кабинета Криппс официально считался беспартийным.)

Лично я за Черчилля, как премьера. Он надежен, как враг Германии; он волевой человек: сам правит. Ни Криппс, ни Иден не достаточно сильны для того, чтобы править страной в столь бурные времена".

Спустя несколько дней после того, как были написаны приведенные строки, действительно произошла реконструкция правительства: несколько министров-чемберленовцев было выведено, несколько новых министров-черчиллевцев было назначено. Черчилль остался премьером, Криппс стал членом военного кабинета и лидером палаты общин (важный пост в английской парламентской иерархии). В итоге правительственный кризис был преодолен и положение Черчилля вновь укрепилось. Но не совсем. Приведу два характерных штриха.

20 марта ко мне пришла делегация от большинства лейбористской партии в палате общин. Она состояла из депутатов Симура Кокса, Мильнера, Белленджера, Ридлея и Бомонта и заявила (делаю выписку из моего дневника под датой 20 марта 1942 г.):

"Дела идут плохо. Англия терпит поражения. Стратегия британского правительства обанкротилась. На горизонте призрак проигранной войны. Страна должна проснуться, перестроиться, мобилизоваться, перейти в наступление и прежде всего создать тесную дружбу с СССР... Но правительство медлит, колеблется, не проявляет боевого духа, энергии, решительности. Лейбористы задают вопросы своим министрам в кабинете, но те (особенно Эттли) увиливают от прямых ответов. Большинство фракции послало делегатов ко мне, чтобы узнать истину.

Я удовлетворил интерес делегации и подробно мотивировал важность второго фронта. Мои гости вполне согласились со мной и обещали немедленно же атаковать своих министров.

Когда мы прощались, один из членов делегации воскликнул: - Ах, если бы ваши генералы могли приехать в Англию, чтобы научить нашу армию методам современной войны!"

А вот еще одна запись из дневника, помеченная тем же 20 марта 1942 г.:

"Приезжал лорд Моттистон - твердолобый консерватор, генерал в отставке, занимавший в прошлом высокие посты вплоть до военного министра. Ему 74 года. До сих пор всегда он был ярым врагом Советской России. Цель визита Моттистона такая: он возмущен инструкцией британского МВД, которое на случай германского вторжения рекомендует населению "оставаться на месте" и "соблюдать спокойствие" (драться должны только люди, одетые в форму). Моттистон называет авторов инструкции квислингами^* и ставит вопрос об этих инструкциях в палате лордов. Он хочет знать, каковы инструкции Советского правительства населению в аналогичном случае. Я дал Моттистону речи Сталина. Он обещал их цитировать. Моттистон полностью разделяет наш взгляд на роль 1942 г. в войне, стоит за второй фронт. В заключение Моттистон воскликнул:

^* (Квислинг - норвежский фашист, который после захвата Норвегии гитлеровцами в апреле 1940 г. возглавил угодное им норвежское правительство. В период второй мировой войны имя Квислинга стало нарицательным.)

- Нет, большевики великолепны! Вы очень хорошо деретесь! Вы спасли нас, цивилизацию. А я-то еще выступал против вас!

Я с улыбкой спросил:

- Может быть, вы признаете теперь кое-что здоровое в нашей системе?

- Конечно, признаю, - откликнулся Моттистон. - Я солдат. Раз вы сумели создать такую армию, - значит в вашей системе есть что-то здоровое".

Да, положение Черчилля даже и после февральской реконструкции правительства еще не могло считаться окончательно упрочившимся. Если он пережил кризис и остался премьером, то это объяснялось главным образом тем, что другого, лучшего лидера на горизонте в то время не было. Это чувствовал народ, это понимали и политические круги страны, без различия партий.

Как бы то ни было, но к началу марта 1942 г. первая причина медлительности переговоров о договоре (правительственный кризис) была устранена. Однако оставалась вторая и более серьезная - это расхождение сторон по самому содержанию договора.

Сталин требовал, чтобы Англия уже сейчас признала советские границы 1941 г. (т. е. с включением Прибалтики, Бессарабии, Западной Украины и Западной Белоруссии). Британская сторона, напротив, вопрос о границах хотела отложить до конца войны. О причинах этого мне как-то рассказал Криппс (привожу запись из моего дневника от 4 марта 1942 г.):

"Криппс ужинал у меня. Он прилагает все усилия для того, чтобы кабинет согласился на признание советских границ 1941 г.... Но, к сожалению, около года назад, еще в тот период, когда Англия воевала одна и хотела вовлечь США в войну, британское правительство дало американскому правительству обещание не признавать без консультации с ним изменения европейских границ. Таким образом англичане попали в зависимость от американцев. Неудобно, но что поделаешь?"

Криппс говорил правду, но не полную правду. Конечно, обещание, данное американцам, в известной мере связывало британское правительство, но, кроме того, и само британское правительство - это было видно по многим признакам - предпочитало все вопросы о границах оставить до послевоенной мирной конференции. Тем не менее с учетом тогдашней военной обстановки лондонское правительство проявляло известную склонность пойти нам навстречу.

Теперь из опубликованных британским правительством материалов видно, что уже в конце января 1942 г. Форин оффис представил правительству меморандум, в котором настаивал на необходимости в той или иной форме удовлетворить желание СССР обеспечить после войны свою безопасность. Кабинет был того же мнения и не исключал возможности в этих видах признания границы 1941 г. Но США решительно возражали. Так как, однако, военная ситуация диктовала Англии необходимость тесного сотрудничества с СССР и так как Англия, будучи европейской державой, нуждалась в добрых отношениях с СССР после окончания войны, Черчилль в конце концов решил, что придется теперь же в англо-советском договоре признать границу 1941 г. (за исключением Польши^*).

^* (L. Woodward. British Foreign Policy in the Second World War. London, 1962, p. 190-193.)

Тогда я не знал всех этих подробностей, но, ведя переговоры с Иденом, видел, что от встречи к встрече его сопротивление нашему требованию слабеет, а в послании Черчилля Сталину от 12 марта прочитал следующие слова: "Я отправил президенту Рузвельту послание, убеждая его одобрить подписание между нами соглашения относительно границ России по окончании войны"^*. Отвечая Черчиллю 14 марта, Сталин по вопросу о границах СССР заявил, что "придется еще обменяться мнениями о тексте соответствующего договора, если он будет принят обеими сторонами для подписания"^**.

^* ("Переписка...", т. I, стр. 38.)

^** (Там же, стр. 39.)

8 апреля Иден предложил, чтобы для завершения переговоров и подписания договора в Лондон приехал советский нарком иностранных дел В. М. Молотов. Нарком, однако, ответил, что в настоящее время он не может покинуть Москву и что мне поручается довести вопрос о договоре до конца. Иден воспринял отказ Молотова довольно болезненно, но переговоры продолжал, хотя и без большого энтузиазма. В конце апреля Молотов вдруг совершенно неожиданно телеграфировал, что он принимает приглашение британского правительства и будет в Лондоне в течение мая. Я не знал причины этой перемены планов наркома и только во время его пребывания в Англии выяснилось, что решающую роль в этом сыграл Рузвельт.

Дело было в том, что в связи с разногласиями по вопросу о договоре американский президент вступил в непосредственный контакт со Сталиным. Президента интересовали и многие другие проблемы, связанные с войной. Его идея состояла в том, чтобы лично встретиться со Сталиным и в порядке дружеского обсуждения урегулировать все спорное, что стояло между обеими сторонами. Впоследствии М. М. Литвинов, бывший тогда советским послом в Вашингтоне, мне рассказывал, что, по его впечатлению, Рузвельту хотелось беседовать со Сталиным с глазу на глаз, без присутствия Черчилля.

Это впечатление М. М. Литвинова подтверждается и моим собственным опытом. 2 февраля 1942 г. один из близких советников Рузвельта, Аверелл Гарриман, прилетел в Лондон и пригласил меня на завтрак, который состоялся 5 февраля. Мы были вдвоем, и Гарриман прямо поставил мне вопрос, нельзя ли было бы устроить свидание Рузвельта со Сталиным? Гарриману известно, что Рузвельт хочет такого свидания, - хочет ли его Сталин? В качестве места возможной встречи Гарриман предлагал либо Исландию, либо район Берингова пролива.

Я прежде всего поинтересовался, были ли по этому поводу какие-либо разговоры с М. М. Литвиновым в Вашингтоне, ибо данный вопрос целиком относится к его компетенции. Гарриман отозвался незнанием, но допускал, что таких разговоров с М. М. Литвиновым не было. В виде пояснения он заметил, что данный вопрос находится еще в слишком "сыром виде" для того, чтобы американское правительство считало возможным производить на такую тему даже неофициальный зондаж у советского посла, аккредитованного при президенте. Удобнее это сделать через Лондон.

Я сообщил о разговоре с Гарриманом в Москву и получил оттуда ответ, что Сталин считает свидание с Рузвельтом желательным, однако ввиду напряженного положения на фронте он не может покинуть СССР и предлагает встретиться в Архангельске или Астрахани. Я передал ответ Москвы Гарриману. К тому моменту "Шарнгорст" и "Гнейзенау" уже прорвались в Северное море, и Гарриман заявил, что при таких обстоятельствах Исландия и Архангельск, как место встречи, отпадают, до Астрахани для Рузвельта слишком далеко, остается только одна возможность - район Берингова пролива. Но из Москвы пришел ответ, что до Берингова пролива слишком далеко для Сталина. В итоге встреча не состоялась^*.

^* (Обо всей этой истории я информировал М. М. Литвинова письмом от 27 февраля 1942 г.)

От всего рассказанного у меня осталось впечатление, что Рузвельт действительно хотел повидаться со Сталиным один на один, без Черчилля, но что Сталин по каким-то причинам этого совсем не хотел. Несколько позднее, в январе 1943 г., Сталин также отказался от приезда в Касабланку, куда он был приглашен на совещание с Рузвельтом и Черчиллем. Столкнувшись с нежеланием Сталина весной 1942 г. покидать Москву, Рузвельт в послании от 12 апреля писал:

"Возможно, если дела пойдут так хорошо, как мы надеемся, мы с Вами сможем провести несколько дней вместе будущим летом близ нашей общей границы возле Аляски. Но пока я считаю крайне важным с военной и других точек зрения иметь что-то максимально приближающееся к обмену мнениями. Я имею в виду весьма важное военное предложение, связанное с использованием наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить критическое положение на Вашем Западном фронте. Этой цели я придаю огромное значение. Поэтому я хотел бы, чтобы Вы обдумали вопрос о возможности направить в самое ближайшее время в Вашингтон г-на Молотова и доверенного генерала"^*.

^* ("Переписка...", т. II, стр. 20.)

Такова была предыстория визита Молотова в США. Ну, а раз он отправлялся в Вашингтон, естественно было по дороге заехать в Лондон. Отсюда последовало и неожиданное изменение планов наркома.

Тем временем, в порядке подготовки предстоящих переговоров Молотова с Иденом, около 1 мая я вручил Форин оффис наши контрпредложения по договору, из которых вытекало, что советская сторона вопрос о советско-польской границе считает подлежащим компетенции только СССР и Польши. Имелось в них и одно новое предложение: британское правительство в протоколе должно было санкционировать заключение Советским Союзом пактов взаимопомощи с Финляндией и Румынией. Прочитав наш контрпроект, я подумал: "Этот вариант не имеет никаких шансов на одобрение англичанами".

Итак, я стал ждать прибытия наркома иностранных дел в Лондон. В условиях войны это была далеко не простая операция. Мы были предупреждены, что нарком полетит на самолете прямым путем из Москвы в Шотландию, где он должен будет приземлиться на аэродроме в Данди. Встречать советского наркома туда выехало в специальном поезде довольно многочисленное общество: британскую сторону возглавлял постоянный товарищ министра иностранных дел А. Кадоган, которого сопровождали несколько гражданских и военных представителей; с советской стороны, кроме меня, среди встречающих были торгпред Борисенко, начальник военной миссии адмирал Харламов, а также советский посол при эмигрантских правительствах в Англии А. Е. Богомолов.

Здесь я хочу сделать одно отступление. Когда Гитлер оккупировал почти всю капиталистическую Европу, Англия стала резиденцией целого ряда эмигрантских правительств, эвакуировавшихся из захваченных нацистами стран или возникших позднее вне досягаемости последних. То были правительства Норвегии, Голландии, Бельгии, Польши, Чехословакии, Югославии, а также движение "Свободных французов", возглавлявшееся де Голлем. После нападения Германии на СССР Советское правительство установило дипломатические отношения со всеми этими правительствами и тогда пред ним встал вопрос, как поддерживать с ними необходимые дипломатические контакты. Вопрос был решен оригинально и очень удачно. Советское правительство направило в Лондон А. Е. Богомолова чрезвычайным и полномочным послом при всех имевшихся здесь эмигрантских правительствах.

Он прибыл в Англию в октябре 1941 г. Работа Богомолова была очень сложна и деликатна, но представляла большой политический интерес. Так, волею исключительных обстоятельств, созданных второй мировой войной, возник своеобразный дипломатический прецедент, когда параллельно в одной и той же стране (Англии) находились два чрезвычайных и полномочных посла одной и той же страны (СССР) с различными адресами своего аккредитования.

Наш поезд прибыл в Данди и был поставлен на запасной путь. Мы полагали, что советский самолет прибудет на следующее утро (самый полет должен был происходить ночью), но к вечеру пришло сообщение из Москвы, что ввиду нелетной погоды на том конце вылет наркома откладывается на завтра. На другой день к вечеру опять пришло сообщение: в Москве погода нелетная. На третий день погода в Москве прояснилась, но зато, как назло, погода на английском конце оказалась нелетной. То же самое случилось и на четвертый день. Такая игра погоды в прятки продолжалась около недели. Общество встречающих скучало, томилось, чертыхалось, в виде развлечения ездило по окрестностям, но не покидало Данди.

Между тем специальный поезд из Лондона, стоявший на запасном пути и населенный какими-то необычными персонажами, в том числе иностранцами, не мог не привлечь внимания железнодорожного персонала. Скоро ему стало известно назначение нашего поезда. Это еще больше возбудило всеобщее любопытство. Город Данди не очень большой, все там друг друга знают, и всякие "новости" среди жителей распространяются с необыкновенной быстротой. Неудивительно поэтому, что на пятый или шестой день после нашего прибытия в Данди перед вагонами специального поезда появился мэр города, в официальном костюме и с цепью на шее, для того чтобы приветствовать от имени населения "его превосходительство посла союзной державы". Мэра сопровождало несколько муниципальных советников. Я пригласил депутацию города в вагон и, поблагодарив за внимание, угостил чаем с печеньем. Но, когда депутация удалилась, мы устроили "военный совет" и решили, что так дальше продолжаться не может. Очевидно, цель прибытия поезда стала секретом полишинеля, и это могло поставить под угрозу безопасность полета Молотова из СССР в Англию. Вывод, который мы сделали отсюда, сводился к тому, что на следующее утро весь поезд с его обитателями вернулся в Лондон. Перед отъездом был распущен слух, что визит советского наркома отменен. Для встречи Молотова на месте были оставлены только два человека: В. Н. Павлов, переводчик Молотова, который прибыл в Англию заранее, и один чиновник Форин оффис, еще не ходивший в особенно высоких чинах.

Молотов прилетел в Англию 20 мая. Я выехал встретить его по дороге от Данди до Лондона. Где-то на середине пути я пересел из поезда, шедшего на север, в поезд, шедший на юг, где находились советский нарком и сопровождающие его лица, в том числе "доверенный генерал", о котором Сталина просил Рузвельт. По дороге, в вагоне, я вкратце информировал Молотова о положении дел в Англии и, между прочим, предупредил его, что наш проект договора имеет мало шансов на одобрение британской стороной. Нарком был явно недоволен моим сообщением, но вслух бросил:

- Посмотрим!

Перед самым Лондоном советских гостей встретили Иден и Кадоган и отвезли их в Чекерс, где наркому была отведена официальная резиденция. Это было символом почета. В загородной резиденции премьера останавливались только наиболее высокие посетители из других стран.

В тот же вечер Черчилль устроил в Чекерсе в честь советской делегации большой обед с участием многих членов правительства, а после обеда он увел Молотова, Идена и меня в свой кабинет и приступил к разговорам. Мы были только вчетвером. Роль переводчика выполнял я. В кабинете премьера мы просидели часа два. Хорошо помню, что Черчилль, стоя у большого глобуса, с увлечением и горячностью подробно рассказывал, как Англия до сих пор вела войну и каковы ее расчеты на будущее. Иллюстрируя свои слова на глобусе, он особенно подчеркивал мужество и решимость Англии - этих маленьких островов, составляющих почти микроскопически кусочек суши среди огромных континентов и безграничных океанов, - сопротивляться союзу трех великих держав, ставших на путь мировой агрессии.

- И вот, - восклицал Черчилль, - прошло два года, мы уцелели и не только уцелели, но и набираем силы, крепнем, рассчитываем на победу! Это похоже на настоящее чудо!

О том, что Британские острова поддерживала гигантская империя, премьер предпочитал умалчивать. Мало говорил он и о помощи со стороны США.

Касаясь предстоящих переговоров о договоре, Черчилль несколько таинственно заметил, что, если не удастся достичь соглашения по имеющимся текстам (английскому и советскому), он, возможно, сделает какие-то альтернативные предложения.

На следующий день начались формальные переговоры с Иденом в Форин оффис. С Молотовым, кроме меня, были еще Соболев и переводчик Павлов. Идена сопровождала группа работников министерства во главе с Кадоганом.

Как и следовало ожидать, между сторонами оказались крупные разногласия, особенно по вопросу о Польше: мы настаивали на немедленном признании советско-польской границы, какой она была до 22 июня 1941 г., а англичане непременно хотели оставить решение этого вопроса до мирной конференции после окончания войны. Они возражали также против англо-советского протокола, санкционирующего заключение Советским Союзом пактов взаимопомощи с Финляндией и Румынией. Имелись и другие пункты расхождения.

Еще два заседания прошли в бесплодных спорах, не приведя ни к какому соглашению. На четвертом заседании Иден, констатировав, что по имеющимся проектам договоров, видимо, трудно достигнуть единодушия, положил на стол совсем новый документ. Это и были те альтернативные предложения, о которых Черчилль упоминал во время нашего первого вечернего разговора.

Реакция советской стороны была резко отрицательная: альтернативные предложения совершенно обходили вопрос о границах СССР. Телеграмма в этом духе с приложением текста предложений была послана в Москву.

И вдруг из Москвы пришел неожиданный ответ: советской делегации предписывалось снять все свои прежние предложения и вести дальнейшие переговоры на базе нового английского проекта.

Не знаю, что заставило Сталина так круто изменить свою позицию, но как бы то ни было, поворот был сделан. На основе альтернативных предложений уже нетрудно было договориться об окончательной редакции договора. 26 мая в торжественной обстановке, в кабинете Идена, в присутствии Черчилля, Эттли и Синклера (трех лидеров трех партий, составлявших правительственную коалицию), при огромном стечении фотографов и кинооператоров, договор был подписан Молотовым и Иденом. Он носил официальное наименование "Договор о союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны".

Содержание договора сводилось к следующему:

В первой части, заменившей собой соглашение 12 июля 1941 г. о военной взаимопомощи, говорилось о том, что обе стороны на протяжении войны оказывают друг другу военную и всяческую иную помощь в борьбе против гитлеровской Германии и ее европейских сообщников, а также обязываются не вести с ними переговоров иначе, как по общему согласию.

Во второй части, которая должна была оставаться в силе 20 лет, устанавливались основные принципы послевоенного сотрудничества СССР и Англии. В ст. 3 обе стороны заявляли о своем желании объединиться с другими единомышленными государствами в принятии общих мер в целях обеспечения мира и сопротивления агрессии. В ст. 4 они гарантировали взаимную помощь в случае, если одна из сторон будет вновь вовлечена в войну с Германией или ее союзниками. В статьях 5-7 стороны обязывались не участвовать в коалициях, направленных против одной из них, а также не стремиться к территориальным приобретениям для самих себя и не вмешиваться во внутренние дела других государств.

Как видим, этот договор совершенно не касался вопроса о границах. И все-таки он имел в тогдашней обстановке очень большую ценность - военную и политическую. Он был ратифицирован Советским Союзом 18-го и Англией 24 июня и вошел в силу после обмена ратификационными грамотами 4 июля 1942 г.