предыдущая главасодержаниеследующая глава

Первые недели германо-советской войны

На двенадцатый день после нападения Германии на СССР, 3 июля, И. В. Сталин впервые выступил по радио. Я слушал его с затаенным дыханием и старался найти в его словах надежду на решительный перелом в военных событиях - и притом в самом ближайшем будущем, - но это плохо удавалось.

"Гитлеровским войскам, - говорил Сталин, - удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь". Таким образом, теперь не подлежало сомнению, что немцы оккупировали обширные районы советской территории и что Красная Армия отступила от границ далеко вглубь страны. А призыв Сталина "в занятых врагом районах создавать партизанские отряды" и уничтожать "все ценное имущество" в оставляемых Красной Армией местах невольно наводило на мысль, что скорого перелома к лучшему, видимо, ждать нельзя, - тем более, что далее Сталин прямо заявлял: "Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР".

В голове невольно вставал роковой вопрос: как это могло случиться? Неужели опыт финской войны нас ничему не научил? Неужели Красная Армия оказалась неподготовленной к германскому нападению? Неужели вовремя не были приняты меры для мощного контрудара, если фашистские орды обрушатся на нас? Тут я вспомнил мою телеграмму о концентрации германских войск на советской границе, посланную в Москву 10 июня, и публикацию после того 14 июня заявления ТАСС, заверяющего в лояльном соблюдении Германией пакта о ненападении.

Прошла неделя после выступления Сталина, прошла другая неделя, а перелома по-прежнему не было. Правда, бои шли на всем протяжении от Балтийского до Черного моря, правда, немцы несли большие потери, правда, в отдельных пунктах и районах наши воины надолго задерживали германских захватчиков, но все-таки в общем и целом Красная Армия продолжала отступать, и все новые сотни тысяч квадратных километров попадали под иго гитлеровских бандитов.

Я был в недоумении.

Но грозный реальный факт был налицо: гитлеровские орды стремительно продвигались к Москве и Ленинграду, а Красная Армия все дальше и дальше отступала. И в моем сознании все острее и настойчивее вставал вопрос: кто виноват в той страшной трагедии, которая обрушилась на Советскую страну?

У меня не было тогда сколько-нибудь ясного ответа на этот вопрос, но хорошо помню, что именно в первые недели германо-советской войны мое сомнение в государственной мудрости Сталина, впервые появившееся в дни советско-финской войны, начало крепнуть*.

* (См. Приложение №1.)

* * *

С начала июля стала возобновляться дипломатическая деятельность между СССР и Англией. В Москве был поставлен вопрос об оформлении новых отношений между обеими странами. О том же, по указанию из НКИД, я беседовал с Иденом в Лондоне. Черчилль был несколько обижен тем, что Сталин никак не откликнулся на его речь по радио 22 июня, но решил все-таки сделать первый шаг для установления более дружественных отношений с главой Советского государства. 7 июля он направил Сталину письмо, в котором давал понять, что помощь Англии Советскому Союзу выразится главным образом в воздушных бомбардировках Германии. Криппс, передавший лично Сталину это письмо, имел с ним разговор, продолжавшийся около часа. Во время беседы с Криппсом Сталин высказался в том смысле, что Англия и СССР должны бы заключить соглашение, содержащее два пункта: взаимную помощь во время войны и обязательство не заключать сепаратного мира с Германией. Черчилль согласился с этим, и 12 июля 1941 г. Молотов и Криппс подписали в Москве пакт военной взаимопомощи, который гласил:

"1. Оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Германии.

2. Они далее обязуются, что в продолжение этой войны не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия"*.

* (Внешняя политика Советского союза в период Отечественной войны". М., 1944, т. I, стр. 116.)

Это был краеугольный камень в системе англо-советских отношений в эпоху второй мировой войны.

Прибытие советской военной миссии в Лондон. В первом ряду: посол И. М. Майский, начальник военной миссии генерал Ф. И. Голиков, советский военный атташе в Лондоне И. А. Скляров. Позади Голикова адмирал Н. М. Харламов
Прибытие советской военной миссии в Лондон. В первом ряду: посол И. М. Майский, начальник военной миссии генерал Ф. И. Голиков, советский военный атташе в Лондоне И. А. Скляров. Позади Голикова адмирал Н. М. Харламов

Около того же времени (точнее, 8 июля 1941 г.) в Лондон прибыла советская военно-морская миссия. Главой ее был генерал Ф. И. Голиков, заместителем - адмирал Н. М. Харламов. Я представил ее Черчиллю и некоторым другим членам правительства, а наша советская колония сразу же окружила членов миссии теплой атмосферой дружбы и товарищества. Наши военные тоже как-то быстро и легко влились в состав колонии и стали ее достойными членами. Все вместе переносили трудности военного времени, все вместе старались скрасить нелегкую обстановку вечерами самодеятельности в посольстве и в клубе. За два года общения с военно-морской миссией (вплоть до моего окончательного отъезда в Москву) я не могу припомнить ни одного случая какого-либо серьезного конфликта, в котором была бы замешана миссия. И сейчас мне хочется сказать слово благодарности ее членам за их поведение в те тяжелые дни.

Генерал Ф. И. Голиков пробыл в Англии недолго и вскоре улетел по делам в США. В Лондон на работу он больше не вернулся. Фактическим начальником (а с середины 1943 г. и формальным начальником) миссии стал адмирал Н. М. Харламов, остававшийся здесь до конца 1944 г., когда он был переведен на работу в СССР. Н. М. Харламов руководил работой миссии разумно и тактично, умея защищать интересы СССР и в то же время не обостряя свыше меры отношений с англичанами, что было бы для нас крайне невыгодно. Разумеется, не всегда можно было избежать отдельных стычек с британскими властями (ниже я расскажу подробнее об этом), однако, окидывая взглядом работу миссии за те два года, в течение которых я близко к ней стоял, должен констатировать, что ей удавалось успешно справляться со своими задачами. А они были нелегки.

Ибо помимо обычной в таких случаях службы связи между вооруженными силами двух союзных государств, ведущих большую и тяжелую войну, наша миссия еще занималась приемкой от Англии оружия и военного снабжения, предназначенного для СССР, а также заботилась о срочной и по возможности безопасной транспортировке его в нашу страну. Как видно будет из дальнейшего, такая транспортировка представляла в тогдашних условиях весьма сложную операцию, и фактическое осуществление ее не раз давало повод для взаимных трений и неудовольствий. Однако эти шероховатости в конце концов удавалось сглаживать, и наша миссия вносила свой полезный вклад в это дело.

В противоположность раздутым штатам военных миссий других держав наша военно-морская миссия отличалась почти спартанской "худощавостью": в ней насчитывалось лишь около 50 человек (моряков и армейцев), но зато большинство из них являлось людьми высоких деловых и личных качеств.

В данной связи я хотел бы упомянуть некоторых членов миссии и тесно связанных с ней работников военных атташатов, которые играли в то время особенно крупную роль, - А. Е. Брыкина, Н. Г. Морозовского, К. С. Стукалова, И. А. Склярова, С. Д. Кремера, М. Н. Шарапова, Н. Н. Пугачева. С именем последнего у меня связаны тяжелые воспоминания: он погиб в Англии во время авиационной катастрофы, и вся наша советская колония в Лондоне глубоко переживала эту совершенно неожиданную трагедию.

В первые недели войны произошел один любопытный эпизод, о котором мне хочется здесь рассказать. Архипелаг Шпицберген принадлежит Норвегии, которая разрабатывает там залежи угля. СССР в порядке концессии занимается здесь тем же самым. Так как было весьма вероятно, что после нападения немцев на СССР они попытаются захватить Шпицберген и превратить его в свою северную базу, а защищать его союзникам будет очень трудно, то правительства СССР, Англии и Норвегии договорились между собой об эвакуации советских и норвежских горняков с архипелага. Британское правительство взяло на себя осуществление этой операции, для чего были выделены большой пассажирский лайнер "Эмпресс оф Канада" и несколько военных судов для его охраны. Я получил из Москвы срочную директиву отправить с экспедицией одного из дипломатических сотрудников посольства в качестве представителя СССР, поскольку с Шпицбергена надо было вывезти около двух тысяч советских граждан - горняков с их семьями. Телеграмма пришла накануне отплытия экспедиции. Дело было крайне спешное и важное. Выбор мой пал на молодого, незадолго перед тем прибывшего в Лондон атташе П. Д. Ерзина. Я вызвал его и сказал:

- Павел Дмитриевич, завтра вам придется отправиться в Арктику для выполнения трудной, но почетной задачи.

Легко понять изумление Ерзина. В нескольких словах я объяснил ему суть дела. Павел Дмитриевич ответил:

- Постараюсь возможно лучше выполнить поручение.

На следующий день Ерзин, снабженный необходимыми документами от посольства, отплыл из Англии.

Дней через десять британская флотилия пристала к берегам Шпицбергена. Советские горняки, предупрежденные заранее из Москвы о предстоящей эвакуации, были готовы к отъезду и в течение двух дней погрузились вместе со своим багажом на "Эмпресс оф Канада". Дело не обошлось, однако, без "чрезвычайных происшествий", впрочем, не имевших каких-либо печальных последствий: как раз в течение двух дней посадки на свет появились два новых советских гражданина, которых принимали английские военно-морские врачи. Некоторое волнение доставила также одна собака - чрезвычайно умное и благородное животное, - которую капитан лайнера почему-то не хотел брать. Она все время беспокойно бегала по берегу, пока шла погрузка горняков на лайнер, а когда отплыли последние моторки с людьми, собака бросилась за ними вплавь и добралась до судна. Здесь она стала так жалобно выть, что в конце концов ее подняли на борт.

Британская флотилия доставила советских горняков в Мурманск, а затем вернулась на Шпицберген, забрала всех находившихся здесь норвежцев в количестве около 700-800 человек и отправилась с ними в Англию, поскольку Норвегия в это время была оккупирована гитлеровцами.

На обратном пути Ерзина ждала чисто фантастическая неожиданность, возможная только в обстановке войны. Когда флотилия пришла из Мурманска в Шпицберген, перед Ерзиным предстали два советских гражданина, которые не смогли эвакуироваться со всеми своими соотечественниками, так как в те два дня, когда шла погрузка на лайнер, они находились далеко от берега, в горах, и ничего не знали о предстоящем отъезде. Что было делать? Ерзин нашел единственно возможный выход из положения: он забрал с собой обоих горняков и привез их в Лондон.

* * *

В середине июля я получил из Москвы инструкцию немедленно заключить пакты военной взаимопомощи, по образцу англо-советского, с эмигрантскими правительствами Чехословакии и Польши, которые имели тогда свою резиденцию в Лондоне. Я сразу же принялся за дело.

Переговоры с Чехословакией не представляли каких-либо трудностей. После захвата Чехословакии Гитлером в середине марта 1939 г. большинство эмигрировавших лидеров страны постепенно собрались во Франции, куда приехал также Бенеш, находившийся после Мюнхена в США. В ноябре 1939 г. в Париже был создан под председательством Бенеша Чехословацкий национальный комитет. Французское и британское правительства его признали и оказывали ему известную поддержку. После падения Франции Комитет переселился в Лондон и спустя некоторое время сформировал эмигрантское чехословацкое правительство, премьером которого был Бенеш, а министром иностранных дел - Массарик (в домюнхенские дни занимавший пост чехословацкого посланника в Англии). Британское правительство, однако, по не совсем понятным соображениям в течение нескольких месяцев затягивало его официальное признание.

Предписание заключить пакт военной взаимопомощи с Чехословакией меня очень обрадовало. После подписания в августе 1939 г. германо-советского пакта о ненападении дипломатические отношения между СССР и Чехословакией находились в состоянии временной летаргии, и чехословацкий посол в Москве Зденек Фирлингер вскоре за тем прибыл в Париж, а затем, вместе с Чехословацким Национальным комитетом, переселился в Лондон. Хотя с конца 1939 г. дипломатических отношений между Советским и чехословацким правительствами не было, я все-таки продолжал встречаться "в неофициальном порядке" с Бенешем, Массариком и Фирлингером. Мне казалось это целесообразным ввиду возможных изменений в отношениях между СССР и Германией в ходе войны; кроме того, Бенеш располагал очень ценной информацией о положении в Германии и Центральной Европе, которой он охотно делился с нами. Чаще всего я встречался тогда с Фирлингером и имел при этом много случаев убедиться в его высоких качествах как человека и политика. Между нами установились весьма дружественные отношения, которые сохранились вплоть до настоящего времени.

Получив телеграмму из Москвы, я сразу же сообщил Массарику как министру иностранных дел о ее содержании. Он был очень рад и ответил:

- Давайте подпишем такой пакт хоть сейчас!

На следующий день, 18 июля, Массарик приехал в советское посольство и после ознакомления с подготовленным мной проектом пакта заявил, что никаких возражений не имеет. Того же мнения был и сопровождавший его Фирлингер. Затем произошло официальное подписание: от имени Чехословакии пакт подписал Массарик, от имени СССР - я. Содержание пакта в основном следовало англо-советскому образцу, но имело два специальных дополнения. Во-первых, ст. 1 пакта устанавливала, что оба правительства немедленно обмениваются посланниками. Во-вторых, ст. 3 предусматривала создание на территории СССР чехословацких воинских частей, в состав которых входят чехословацкие граждане, проживавшие в то время в пределах Советской страны. Действительно, такие воинские части в дальнейшем были организованы и сыграли славную роль в боях за освобождение своей родины.

Когда церемония подписания была закончена и мы отметили этот акт звоном бокалов с шампанским, Массарик, обычно брызжущий юмором, с какой-то необычной для него торжественностью произнес:

- После сегодняшнего дня я могу смело сказать, что недаром жил на свете.

Некоторое время спустя Фирлингер уехал в Москву в качестве посланника Чехословакии*.

* (Британское правительство одновременно с подписанием советско-чехословацкого пакта, наконец, официально признало чехословацкое правительство, от чего до того воздерживалось в течение долгого времени.)

Гораздо сложнее и труднее оказались переговоры с эмигрантским правительством Польши. Оно возникло в Париже в октябре 1939 г. сразу после разгрома Полыни. Во главе его стал генерал Сикорский - хороший военный, но плохой политик, честный патриот старопольского закала и убежденный сторонник французской ориентации. Мировоззрение Сикорского, насколько я мог выяснить из того, что сам наблюдал и слышал от других, располагалось где-то между умеренным либерализмом и умеренным консерватизмом буржуазного толка. Несчастьем Сикорского являлось то, что около него всегда вертелось слишком много сугубо реакционных фигур, которые прикрывались его именем и которых он по слабости характера не умел поставить на место. Вот почему "правительство Сикорского", существовавшее в Париже и Лондоне в 1939-1943 гг., оставило о себе так много печальных воспоминаний. Это правительство в изгнании было признано Англией и Францией, постепенно обросло различными подсобными органами политического, военного и культурного характера. Его резиденцией сначала был французский город Анжер, а после падения Франции - Лондон.

Британские правящие круги относились к Сикорскому очень благожелательно, и я не раз слышал из уст английских министров и политиков пожелание, чтобы именно он, Сикорский, стал во главе той новой Польши, которая возродится из руин по окончании войны.

Для начала переговоров с чехословацким правительством мне не нужно было никаких посредников, ибо я и раньше хорошо знал его руководящих людей. Иначе было с поляками. Лично я никогда не встречался ни с Сикорским, ни с другими членами его правительства. К тому же отношения между Польшей и СССР в предвоенные годы, не в пример советско-чехословацким отношениям, были мало дружественными, временами просто враждебными. Я не был уверен в том, как правительство Сикорского примет советское предложение о пакте военной взаимопомощи. Поэтому было целесообразнее (таково же было и мнение Москвы) произвести предварительный зондаж с помощью достаточно авторитетного посредника. Исходя из таких соображений, я посетил Идена и просил его выяснить интересовавший нас вопрос. Иден горячо приветствовал намерение Советского правительства и охотно взялся стать посредником между мной и Сикорским.

На следующий день мне позвонил по телефону постоянный товарищ министра иностранных дел А. Кадоган и сообщил, что Иден разговаривал с Сикорским и что Сикорский готов вступить в предлагаемые нами переговоры. Теперь дело лишь за тем, как их организовать.

- Генерал Сикорский, - продолжал Кадоган, - был бы рад, если бы вы заехали к нему и договорились о всех подробностях процедуры переговоров.

Я усмехнулся и ответил Кадогану:

- Для первой встречи я предпочел бы более нейтральную территорию.

Кадоган понял меня и, тоже усмехнувшись, сказал:

- Если мой кабинет в Форин оффис вы считаете достаточно нейтральной территорией, я готов уступить его вам и генералу Сикорскому. Я даже уйду из него, чтобы вас не стеснять.

- Что ж, ваш кабинет, - ответил я, - кажется мне подходящим местом для нашего первого свидания с генералом Сикорским.

Кадоган выразил удовлетворение и обещал снестись по этому поводу с польским премьером. Полчаса спустя Кадоган снова позвонил мне и сообщил, что Сикорский не возражает против встречи в Форин оффис и предлагает устроить ее на следующий день в четыре часа дня. Кадоган спрашивал, удобно ли для меня это время. Я ответил, что удобно, и просил Кадогана уведомить об этом Сикорского. Я полагал, что теперь все предварительные разговоры кончены, и сразу же принялся за выработку формулировок тех предложений, которые мне завтра предстояло сделать полякам. Однако я ошибся. Еще через полчаса Кадоган в третий раз позвонил мне и сказал:

- Генерал Сикорский просил меня предупредить вас, что он явится завтра на свидание не в четыре часа дня, а на три минуты позже.

Мысленно я расхохотался. Видимо, эти сакраментальные три минуты должны были символизировать разницу в наших чинах. Сикорский - премьер, а я - лишь посол. Вслух я сказал:

- Если генерал Сикорский считает добродетелью неаккуратность в прибытии на условленное свидание, я не возражаю.

Я слышал, как Кадоган на другом конце провода рассмеялся, затем он прибавил:

- Вы извините, что мне пришлось вам передавать несколько странное сообщение, но такова уж судьба посредника... Главное все-таки поскорее начать переговоры.

На другой день ровно в четыре часа я был в кабинете Кадогана. Погода была теплая, солнечная, и я, естественно, явился в Форин оффис в легком летнем костюме светло-серого цвета. Поздоровавшись с Кадоганом, я с усмешкой сказал:

- Итак, три минуты, - и стал внимательно смотреть на стрелку своих ручных часов.

Ровно через три минуты дверь кабинета Кадогана отворилась и на пороге появился Сикорский в полной парадной форме со всеми орденами и знаками отличия на генеральском мундире. Из-за спины Сикорского выглядывала фигура польского министра иностранных дел Залесского. Его довольно грузное тело как-то вываливалось из черной визитки с полосатыми штанами. Высокий белый воротник подпирал его пухлые щеки. Сикорский взглянул на меня и по его лицу пробежала легкая гримаса удивления, почти негодования: генерал был явно шокирован легкомыслием моего летне-обыденного костюма. Но делать было нечего: приходилось принимать действительность такою, какова она есть.

Появлению Сикорского в кабинете Кадогана предшествовала (об этом мне рассказывали свидетели) еще более странная сцена. Генерал прибыл в Форин оффис на двух громадных машинах. В первой сидел он сам и Залесский, во второй - его адъютанты в военной форме. Адъютанты стремительно вбежали в здание Форин оффис и затем понеслись по коридорам, расталкивая встречных и громко выкрикивая:

- Генерал идет! Генерал идет!

А за адъютантами величественно следовал Сикорский в сопровождении Залесского.

Кадоган представил нас друг другу и ушел. Мы втроем сели за стоявший в кабинете стол и начали разговор. От имени Советского правительства я предложил Сикорскому и Залесскому заключить пакт военной взаимопомощи против гитлеровской Германии и при этом добавил, что СССР в дальнейшем обязуется содействовать восстановлению польского государства в его национальных границах.

Сикорский и Залесский встретили мои слова без большого энтузиазма, и Залесский сразу же спросил, как надо понимать формулировку "польское государство в его национальных границах".

Я разъяснил, что, по нашему представлению, будущее польское государство должно состоять только из поляков и охватывать те территории, которые населены поляками.

На лицах моих партнеров появилось угрюмое выражение. Потом Залесский взял слово и прочитал длинную лекцию на тему о том, что в Польше накануне гитлеровского нападения имелись только поляки и что поэтому будущее польское государство должно совпадать с польским государством в границах 1939 г. В подтверждение своего тезиса Залесский стал серо и нудно цитировать цифры из переписей, производившихся в довоенной Польше, причем у него выходило как-то так, что ни украинцев, ни белорусов в этой Польше почти не было и что единственным национальным меньшинством ("Если это вообще можно считать национальным меньшинством!" - подняв палец, прибавил Залесский) в Польской республике являлось только полмиллиона евреев.

Министр иностранных дел хотел продолжать свои рассуждения на ту же тему, но тут я не выдержал и, перебив его, сказал:

- Господин министр иностранных дел, в молодости я сам был статистиком и хорошо знаком со всеми теми статистическими трюками, которые царское правительство часто использовало для доказательства недоказуемого... Поэтому не будем больше говорить о статистике!.. У Советского правительства имеются свои собственные, достаточно обоснованные представления о национальном составе населения предвоенной Польши, и я от его имени хочу еще раз повторить, что оно готово содействовать созданию польского государства в его национальных границах, - я особо подчеркнул последние два слова, - это основной принцип. Если вы не хотите принять такой принцип, тогда... Тогда, думаю, не стоит и начинать переговоров.

Мой намек, видимо, возымел свое действие, потому что теперь вмешался Сикорский и уже в более примирительном тоне стал говорить о необходимости внимательно продумать все вопросы, связанные с заключением пакта взаимопомощи.

Здесь нет надобности подробно излагать ход дальнейших переговоров, которые заняли много времени и потребовали большой затраты нервов. Скажу лишь, что это были очень трудные переговоры и что несколько раз они находились на грани разрыва. Однако настойчивость и гибкость, проявленные Советским правительством, в конечном счете преодолели все препятствия, и 30 июля 1941 г. пакт был подписан мной и Сикорским.

Самым сложным оказался вопрос о границах будущего польского государства. Хотя Сикорский, казалось, представлял собой несколько иную разновидность польской военщины, чем пресловутые "полковники", которые довели предвоенную Польшу до гибели, в нем и его окружении все-таки был достаточно силен агрессивно-империалистический дух. Ему не хватало политического реализма, и "романтика" старых шляхетских традиций крепко держала его в своих руках. После долгих споров и острой полемики в конце концов было решено в пакте вообще не касаться вопроса о будущих границах польского государства и ограничиться лишь заявлением Советского правительства о том, что советско-германские договоры 1939 г. касательно территориальных перемен в Польше считаются утратившими силу. Такая формула была внесена в ст. 1 заключенного пакта.

'Подписание советско-польского договора. Слева направо: генерал В. Сикорский, А. Иден, У. Черчилль, И. М. Майский'
'Подписание советско-польского договора. Слева направо: генерал В. Сикорский, А. Иден, У. Черчилль, И. М. Майский'

Далее пактом было определено, что между СССР и Польшей восстанавливаются дипломатические отношения, что обе стороны в ходе войны оказывают друг другу всякого рода помощь и поддержку и что Советское правительство дает свое согласие на создание польской армии в пределах СССР. Кроме того, в особом протоколе предусматривалось, что Советское правительство "предоставит амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве ли военнопленных или на других достаточных основаниях"*.

* ("Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны", т. I, стр. 121.)

Подписание пакта произошло в весьма торжественной обстановке, о чем позаботились англичане. Иден с самого начала придавал примирению между СССР и Польшей большое значение, внимательно следил за ходом переговоров, в критические моменты приходил за кулисами на помощь и теперь, когда это дипломатическое предприятие увенчалось успехом, хотел создать около него возможно больше благоприятного для союзников шума. Это объяснялось, с одной стороны, важностью укрепления внутреннего единства среди союзников, а с другой стороны, - желанием пошире разрекламировать Сикорского, с которым, как уже упоминалось, британское правительство связывало далеко идущие планы.

Самая процедура подписания состоялась в Форин оффис, в кабинете Идена. Кроме Идена, присутствовал Черчилль. Было много журналистов, фотографов, кинорепортеров. Повсюду глаза слепили "юпитеры". Сикорский и я обменялись речами. Потом нам жали руки руководители британского государства. Потом мы благодарили их за оказанное содействие. А потом - на другой день - английская пресса сделала из заключения советско-польского пакта центральную "сенсацию" момента. Я не возражал против действий англичан: летом 1941 г. советско-польский пакт имел большое положительное значение, и этот факт важно было донести до сознания самых широких кругов как среди союзников, так и среди врагов.

предыдущая главасодержаниеследующая глава




© ART-OF-DIPLOMACY.RU, 2013-2021
Обязательное условие копирования - установка активной ссылки:
http://art-of-diplomacy.ru/ "Art-of-Diplomacy.ru: Искусство дипломатии"


Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь