Часть 3. Нападение Германии на СССР

22 июня 1941 г.

Суббота 21 июня была жарким и солнечным днем. В Лондоне такие бывают не часто. Поэтому сразу же после окончания работы в посольстве, в час дня, мы с женой уехали в Бовингдон, где в доме Негрина вот уже почти год отдыхали по "уикэндам".

- Какие новости? - спросил меня Негрин, пожимая руку.

Я пожал плечами:

- Пока ничего особенного, однако атмосфера предгрозовая... В любой момент можно ждать бури.

Я имел в виду сведения, пророчества, слухи о предстоящем "прыжке" Гитлера на Восток, против СССР, которыми Запад жил в течение предшествующего месяца.

Переодевшись в легкий летний костюм, я пошел бродить по саду, окружавшему дом Негрина. Посидел на скамейках, повалялся на ярко-зеленой траве, подставляя лицо лучам теплого солнца. И земля, и воздух были полны пьянящими запахами созревшего лета, и я их жадно вдыхал с радостью, с наслаждением, стараясь не думать о грозных опасностях момента...

Разум говорил мне - и я об этом уже не раз давал знать в Москву, - что нападение гитлеровской Германии близко, вот-вот за углом, но сердцем как-то не хотелось в это верить. Лежа в тот памятный день на траве, я думал:

- Неужели завтра, послезавтра война?.. Неужели гитлеровские орды бросятся через нашу границу?.. Неужели фашистские бомбы обрушатся на наши города?.. Неужели десятки и сотни тысяч советских людей обречены на жестокую смерть под ударами врага?.. Ах, если бы всего этого можно было избежать!..

Вдруг меня позвали к телефону. Звонил секретарь посольства из Лондона: Стаффорд Криппс хочет меня немедленно видеть. Криппс, бывший в то время британским послам в СССР, в начале нюня приехал в Англию для консультации со своим правительством. Раза два он был у меня, говорил, что его работа в Москве никак не может наладиться и что он собирается уходить со своего поста. Зачем сейчас я так экстренно понадобился ему? Это сразу насторожило меня.

Час спустя я был уже в посольстве. Криппс вошел ко мне сильно взволнованный.

- Вы помните, - начал он, - что я уже неоднократно предупреждал Советское правительство о близости германского нападения... Так вот, у нас есть заслуживающие доверия сведения, что это нападение состоится завтра, 22 июня, или, в крайнем случае, 29 июня... Вы ведь знаете, что Гитлер всегда нападает но воскресеньям... Я хотел информировать вас об этом.

После того, как мы обменялись краткими репликами по поводу сообщения Криппса, он прибавил:

- Разумеется, если у вас начнется война, я немедленно же возвращаюсь в Москву.

Когда Криппс ушел, я сразу же отправил в Народный Комиссариат иностранных дел шифровку-молнию о его сообщении. Потом опять вернулся в Бовингдон - к загородной тишине, к тенистому саду, к запахам лета, но в голове еще острее, чем раньше, стоял неотступный вопрос: "Неужели завтра война?"

Ночь я спал неспокойно, а в 8 час. утра 22 нюня снова раздался звонок из посольства. Страшно взволнованный советник К. В. Новиков быстро-быстро говорил:

- Вы слышали английское радио?.. Гитлер сегодня рано утром напал на Советский Союз!.. Немцы перешли границу, бомбят наши города... Идут бои... Есть жертвы...

"Началось!.. - мелькнуло в голове. - Что-то будет?"

Негрин и все обитатели его дома были уже на ногах, полуодетые и крайне возбужденные. Тут же, у телефона, вспыхнул горячий обмен мнений по поводу сенсационной новости и открывающихся впереди перспектив. Потом мы с женой спешно переоделись и сели в машину. По дороге от Бовингдона до Лондона я обдумывал свои ближайшие практические шаги, а когда мы Прибыли в посольство, секретарь рассказал, что только что звонили от Идена: министр иностранных дел желал меня видеть у себя в 12 час. дня. Около 11 час. по советскому радио было сообщено, что в полдень выступит с заявлением по радио нарком иностранных дел. Я позвонил Идену и, сославшись на это обстоятельство, просил его принять меня после речи В. М. Молотова. Тот охотно согласился, и фактически мое свидание с британским министром иностранных дел состоялось около часу дня.

Когда я узнал о предстоящем выступлении, первое, что пронеслось у меня в голове, было: "Почему Молотов? Почему не Сталин? По такому случаю нужно было бы выступление главы государства". Однако я не придал данному обстоятельству особого значения, а сосредоточил главное внимание на содержании речи наркома иностранных дел. Она была коротка - не длиннее четверти часа, подчеркивала вероломство Гитлера и его ответственность за развязывание войны, делала различие между бандой фашистских главарей и германским народом и выражала уверенность, что Советские Вооруженные Силы сумеют выбросить немецких захватчиков из пределов нашей страны, как это сумели сделать наши предки в наполеоновскую эпоху. Заканчивалась речь словами: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами".

Выступление наркома иностранных дел произвело на меня хорошее впечатление. Оно вполне соответствовало моему настроению и моей твердой уверенности, что мы разобьем Германию. В тот момент, однако, - сознаюсь в этом откровенно, - я не представлял себе, какую страшную цену нам придется заплатить за победу. Но это объяснялось тем, что летом 1941 г. я, подобно многим, очень многим другим, не сознавал ясно ни культа личности Сталина, ни всех трагических последствий этого факта.

Иден принял меня с большой дружественностью и долго говорил о сочувствии и симпатии Англии и ее народа к Советскому Союзу в этот грозный для него час. Я поблагодарил министра иностранных дел за его добрые слова, но гораздо больше меня интересовало, каковы будут теперь действия британского правительства. Меня очень беспокоила мысль, что, получив сейчас волею судеб могущественного союзника на Востоке, правящая Англия, как то не раз бывало в прошлом, взвалит на его плечи главные тяготы войны, а сама постарается отойти несколько в сторону. Поэтому я в упор поставил Идену вопрос: какова будет политика британского правительства в отношении СССР и не станет ли оно несколько сворачивать свои "военные усилия" для разгрома противника? Каково будет также отношение Англии к "мирной оффензиве" Гитлера на Западе, чего, очевидно, надо будет ожидать сейчас, когда все свои основные силы он бросил на Восток, против нашей страны?

Иден твердо ответил, что говорить о мире с Гитлером сейчас можно меньше, чем когда-либо, что "военные усилия" Англии будут развертываться и дальше полным ходом и что политика британского правительства в отношении СССР будет дружественной и отзывчивой.

- Сегодня вечером, - продолжал Иден, - премьер выступит с большой речью по радио, и вы из его собственных уст сможете все это услышать.

Я выразил удовлетворение по поводу заявлений министра иностранных дел и обещал немедленно же информировать о том Советское правительство. Затем я прибавил:

- Могу я обратиться к вам с просьбой? - и когда Иден ответил полной готовностью ее исполнить, я продолжал: - Передайте, премьеру, что исключительно важно было бы, если бы в своей сегодняшней речи он был максимально определенен по двум вопросам: о том, что Англия будет твердо поддерживать СССР в этой войне, и о том, что Англия ни в коем случае не пойдет на мир с Германией. Англии и СССР предстоит сейчас пройти немалый отрезок исторического пути вместе. Во избежание излишних трении и разногласии надо предупредить возможность каких-либо недоразумений между обеими сторонами.

Иден выслушал меня и сказал:

- Охотно исполню вашу просьбу. Не сомневаюсь, что премьер отнесется к ней с большим вниманием. Между вами и нами должна быть полная ясность отношений.

Дальнейшее - увы! - показало, что как раз этой "полной ясности отношений" между Лондоном и Москвой не было на протяжении всей войны, но тогда это еще было в лоне будущего, и поэтому я ушел от Идена очень ободренный.

В 9 час. вечера Черчилль выступил по радио. Я внимательно слушал его. Премьер не скрывал, что он был и остается принципиальным противником коммунизма и что он "не возьмет назад ни одного своего слова", сказанного за минувшие четверть века против коммунизма, но, продолжал Черчилль, "все это сейчас бледнеет перед открывающейся перед нами картиной... Я вижу русских солдат, которые стоят на пороге своей родины и охраняют поля, с незапамятных времен обрабатывавшиеся их отцами. Я вижу их на страже своих домов, где матери и жены молятся - да, да, бывают моменты, когда все молятся, - о безопасности своих любимых, своих кормильцев, своих защитников и покровителей. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где у земли с таким трудом отвоевываются средства к существованию, но где все-таки у людей имеются простые человеческие радости, где девушки смеются и дети играют. Я вижу, как на все это наступает ужасная военная машина нацизма..."

Далее, касаясь военной политики Англии, Черчилль говорил:

"Мы полны решимости уничтожить Гитлера и всякое напоминание о нацистском режиме... Мы никогда не будем вести переговоров ни с Гитлером, ни с кем-либо из его банды... Каждый человек, каждое государство, которые ведут борьбу против нацизма, получат нашу поддержку... Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю ту помощь, на которую способны".

Черчилль обосновывал свое отношение к СССР и его борьбе подлинными интересами Англии. Гитлер, говорил он, "хочет сломить русскую мощь, ибо надеется, что, если это ему удастся, он сможет бросить главные силы своей армии и авиации на наш остров... Его вторжение в Россию есть не больше, как прелюдия к вторжению на Британские острова... Вот почему опасность для русских - это опасность и для нас, и для США точно так же, как дело каждого русского, борющегося за свое сердце и свой дом, - это дело каждого свободного человека и каждого свободного народа во всех концах земли"^*.

^* (W. Churchill. The Second World War, vol. III, p. 331-333.)

Прослушав Черчилля, я подумал: "На сегодня я могу быть доволен; мое пожелание исполнено: премьер совершенно ясно заявил, что Англия не пойдет сейчас на сделку с Гитлером и что она будет оказывать поддержку Советскому Союзу... Но вот какую поддержку? В каких формах? До какого предела? Ведь формула "всю ту помощь, на которую мы способны", допускает различные толкования. А из истории известно, какие жестокие споры и разногласия часто возникали внутри военных коалиций даже в тех случаях, когда ее участниками бывали государства одной и той же социальной системы. Между тем в данном конкретном случае создается военная коалиция двух социально различных держав - капиталистической и социалистической. Каковы будут их взаимоотношения? Смогут ли они ужиться в рамках одной военной группировки?"

Я долго размышлял на эту тему, но потом вспомнил евангельское изречение "довлеет дневи злоба его", застрявшее у меня в памяти еще с гимназических лет, и решил: "Порадуемся успеху сегодняшнего дня, а дальше - видно будет".

Потом предо мной как-то сам собой встал образ Беатрисы Вебб, с которой год назад я беседовал о путях Англии в этой войне, и в моем сознании невольно сформулировался вывод: "А ведь Беатриса оказалась права - ход событий подтверждает ее предвидение: Англия получила свою вторую коалицию" (первая коалиция, закончившаяся летом 1940 г., была с Францией).