Война или мир?

Прежде всего надо было быстро реагировать на события, происходившие в Бельгии и Голландии. Здесь положение было чрезвычайно сложное и опасное.

Если бы Англия и Франция в годы, последовавшие за приходом Гитлера к власти в Германии, вели политику, которую отстаивали люди вроде Черчилля, и подкрепляли эту политику конкретными делами, Бельгия и Голландия давно бы вошли в систему англо-французской обороны против угрозы нацистской агрессии. В таком случае "линия Мажино" в том или ином варианте, вероятно, была бы продолжена до берега Северного моря и прикрыла бы собой не только Францию, но равным образом Бельгию и Голландию. Тогда гитлеровской Германии пришлось бы решать очень трудную военную задачу.

После разгрома Франции над "линией Мажино" много издевались, однако без достаточных к тому оснований. Ибо при уровне военной техники 1939 г. эта линия, будь она доведена до моря, представляла бы собой сильное укрепление и весьма серьезное препятствие на пути к завоеванию Франции, при условии, конечно, что Франция действительно хотела бы вести борьбу против нацизма и защищать свою независимость. Имейся налицо такое условие, сомнительно, решился бы Гитлер вообще ее атаковать: слишком велики должны были бы быть потери для преодоления столь могущественной с военной точки зрения преграды. Но как раз этого основного и решающего условия не существовало ни во Франции, ни в союзной с ней чемберленовской Англии. Отсюда вытекал целый ряд чрезвычайно важных политических и стратегических последствий.

Политические последствия сводились к увлечению руководящих кругов Англии и Франции пресловутой концепцией "западной безопасности" (т. е. ставкой на развязывание войны между СССР и Германией), к политике "умиротворения" агрессоров и, наконец, к "Мюнхену". Руководящие круги Англии и Франции ради своих нелепо-преступных фантазий пожертвовали Австрией,; Испанией, Чехословакией и совершенно подорвали среди других народов веру в свою способность противостоять фашистским диктаторам. Это вызвало глубокое разложение в малых европейских странах, в частности, в Бельгии и Голландии.

Стратегические последствия того же факта сводились к невозможности создать "линию Мажино" от Швейцарии до берегов Северного моря. Видя, что случилось с Австрией, Испанией и Чехословакией, Бельгия и Голландия не решились связать свою судьбу с Англией и Францией. Наоборот, они стали бояться такой связи, ибо опасались, что она сможет "спровоцировать" Гитлера на враждебные действия против них. Поэтому в Бельгии и Голландии все больше укреплялся взгляд, что им выгоднее проводить политику строгого нейтралитета. Такая политика - думали руководящие круги в этих двух странах - скорее может обеспечить им безопасность, чем открытый союз с Англией и Францией. Разумеется, подобная надежда в обстановке Европы конца 30-х годов была столь же нелепой иллюзией, как и англо-французская концепция "западной безопасности". Но буржуазные политики часто страдают изумительной близорукостью. Результатом политики строгого нейтралитета со стороны Бельгии и Голландии явилось то, что "линия Мажино" кончалась в Лонгви, т. е. в 50 км южнее бельгийской границы. Дальше к северу не было никаких серьезных укреплений ни на франко-бельгийской границе, ни тем более по бельгийско-голландской границе с Германией. Таким образом, к северу от "линии Мажино" имелась большая неукрепленная полоса, через которую немцы всегда могли обойти и действительно обошли главную линию французской обороны. Положение ухудшалось еще тем, что военные руководители Франции (в частности, Петэн), будучи в плену стратегических концепций первой мировой войны, почему-то считали, что Арденны не проходимы для германской армии, и потому находили излишним строить "линию Мажино" на этом участке. В те времена только де Голль понимал, что развитие военной техники придаст будущей войне совсем другие формы и откроет перед врагом совсем другие возможности, чем в 1914-1918 гг. Но де Голль тогда имел еще скромный чин полковника и не пользовался влиянием среди лидеров французской армии.

Если учесть все вышеизложенное, то станет понятным, что, когда 10 мая 1940 г. гитлеровская Германия обрушилась на Бельгию и Голландию, гибель этих стран была неизбежна. Голландцы пытались сопротивляться, взрывали мосты, устраивали затопления, но все это почти не задерживало наступления нацистских армий. Широко используя авиацию, парашютистов, "пятую колонну", немцы быстро продвигались вперед. Особо тяжелые удары они нанесли Роттердаму. Уже через три дня после начала военных действий голландская королева Вильгельмина со всем своим семейством высадилась в Англии, а 14 мая главнокомандующий голландскими вооруженными силами генерал Винкельман дал приказ своим войскам прекратить огонь и призвал население не оказывать сопротивления германским оккупантам.

Несколько дольше сопротивлялась Бельгия. Это объяснялось тем, что бельгийское правительство, оставаясь нейтральным, все-таки с начала войны мобилизовало 600-тысячную армию, а также тем, что сразу же после нападения немцев английские и французские силы (в частности, авиация) были брошены на помощь бельгийцам. Имело значение также и то обстоятельство, что за месяцы "странной войны" англичане и французы сумели возвести на границе между Бельгией и Францией известные укрепления, правда, не столь могущественные, как на "линии Мажино", но все-таки создающие некоторые трудности для наступающего врага. Вот почему немцы продвигались в Бельгии медленнее, чем в Голландии. Только на седьмой день, 17 мая, нацисты вошли в Брюссель, что вынудило бельгийское правительство эвакуироваться в Остенде. 18 мая пал Антверпен. Еще десять дней шли бои в различных районах страны, и только 28 мая бельгийский король Леопольд III объявил капитуляцию. Однако депутаты и сенаторы бельгийского парламента, отступившие во Францию, на собрании в Лиможе аннулировали эту капитуляцию и отказались признавать своего короля. После того правительство Пьерло заявило о своем решении продолжать войну совместно с Англией и Францией. Когда Франция пала, правительство Пьерло переехало в Лондон, где и оставалось до конца второй мировой войны.

Как ни важны были все эти события, но 15 мая в английских газетах появилось сообщение, которое вызвало у меня еще большее беспокойство. Из этого сообщения явствовало, что немцы прорвались как раз через те самые Арденны, которые французские генералы считали непроходимыми для германской армии, и появились под Седаном. Самое имя "Седан" звучало очень зловеще: ведь именно здесь в 1870 г. Франция понесла жестокое поражение от Пруссии, и французская армия во главе с Наполеоном III капитулировала. А сейчас гитлеровская Германия здесь же наглядно демонстрировала свое превосходство не только над французской армией, но и над военными концепциями руководящих кругов Франции. Это настраивало меня очень тревожно, ибо за предшествующие месяцы из Франции приходило немало сведений о господствующем в стране глубоком внутреннем разложении.

Помню, как раз, незадолго до описываемых событий, у меня был очень любопытный разговор с моим старым знакомым сэром Сиднеем Клайвом, который в течение ряда лет являлся маршалом дипломатического корпуса при английском дворе. Человек он был консервативного толка, но умный и наблюдательный. Между нами установились добрые отношения, и Клайв нередко беседовал со мной с большой откровенностью. В начале войны он пошел работать в Красный Крест, несколько месяцев провел во Франции и теперь только что вернулся в Лондон.

- Не пойму я этих французов, - с недоумением говорил Клайв. - Последние несколько недель я прожил в доме у одного крупного французского фабриканта. Все было очень хорошо, но меня очень шокировали некоторые рассуждения моего хозяина. Он был против войны с Германией, - ну, это я могу понять... Я сам тоже сожалею о войне с Германией... Но мой хозяин не хотел победы Франции... Как так?.. Раз война уже стала фактом, то ее надо выиграть!.. Потом мой хозяин постоянно говорил, что самая худшая опасность для Франции - это Народный фронт... Лучше уж пусть немцы правят Францией... Этого я никак не мог понять!.. А что же станется тогда с Францией, с ее народом, с ее старой культурой?.. Вообще я заметил, что у моего хозяина и его друзей, которые часто к нему приезжали, почти совершенно атрофировалось чувство патриотизма... Похоже на то, что в самой психике французов произошел какой-то серьезный надлом.

Клайв правильно подметил этот надлом, он только не понимал, что им болеет не французский народ, а верхушка французской буржуазии.

Для меня сообщение о прорыве немцев под Седаном имело совсем особое значение. Если Франция будет разбита (а такую возможность нельзя было исключать), как дальше поведет себя Англия? Заключит ли она мир с гитлеровской Германией или будет продолжать войну одна? От этого зависело многое. Если Англия пойдет на мир, то надо ждать, что Гитлер уже летом 1940 г. повернет на Восток против Советского Союза. Если же Англия останется в состоянии войны с Германией, передышка, созданная германо-советским пактом о ненападении, будет еще продолжаться. Ответ на волновавший меня вопрос имел самое серьезное значение для нашей страны, для Советского правительства, для всех его ближайших планов и действий.

Я ждал, что получу соответственный запрос из Москвы, но Москва молчала.

Я считал, однако, своим долгом, долгом посла СССР в Лондоне, независимо от поведения Наркоминдела высказать свое мнение, основанное на всей имеющейся у меня информации, по вопросу о том, какую позицию займет Англия в случае падения Франции. Мое мнение, думал я, может облегчить Советскому правительству принятие правильного решения в столь критическим момент. И сейчас, много лет спустя, я с удовлетворением думаю о том, что сообщил в Москву об открывавшихся тогда перспективах.

Однако, прежде чем посылать правительству телеграмму, я хотел окончательно увериться в правильности моей оценки положения.

Общее мое впечатление сводилось к тому, что Англия, даже в случае падения Франции, будет продолжать войну. Я рассуждал так: настроения рабочих масс носят очень антифашистский характер; захват немцами Бельгии и Голландии должен поднять на ноги все мелкобуржуазные, интеллигентские и даже крупнокапиталистические элементы (за вычетом "кливденцев"), которые выросли в традиционном убеждении, что для Англии опасно, если берега этих стран оказываются в руках слишком могущественной державы; у власти сейчас стоит Черчилль, который не пойдет на сделку с Гитлером, ибо он остро чувствует противоречие империалистических интересов Англии и Германии на данном историческом этапе... Таким образом, в стране как будто бы не было сил, которые могли бы толкнуть Англию на мир с Германией. Но все-таки я решил еще раз проверить себя и с этой целью прикоснуться к самой "английской земле", т. е. побеседовать с теми людьми, которые могли считаться авторитетными истолкователями взглядов и настроений англичан, в особенности руководящих кругов страны.

Я начал с Идена. Он занимал в тот момент, как уже упоминалось, пост военного министра, и, если бы захотел, мог бы но соображениям формального порядка уклониться от разговора со мной на внешнеполитические темы. Я рассчитывал, однако, на наши хорошие с ним отношения, установившиеся в предшествующие годы, и не ошибся в своих ожиданиях.

Я начал с расспросов о положении дел на фронте. Иден довольно подробно изложил, что там происходит, но ничего особенно нового по сравнению с газетными сообщениями в его словах не было. Тогда я прямо поставил вопрос: устоят ли французы?

Иден попытался доказать, что устоят, однако, по целому ряду почти неуловимых признаков, я почувствовал, что полной уверенности в этом у военного министра нет. Выслушав его, я сказал:

- В политике требуется реализм, и свои действия надо рассчитывать не только на лучший, но и на худший случай... Допустим, Франция не устоит и капитулирует перед Германией, что тогда? Какова будет позиция Англии?

Я прибавил, что, если Иден считает мой вопрос нескромным, я не буду обижен отказом отвечать на него, но если он этого не считает, то я буду очень благодарен за всякую информацию по интересующему меня поводу.

- Мне нечего скрывать, - отозвался Иден, - ибо позиция нашего правительства по поднятому вами вопросу вполне определенна... Я надеюсь, я очень надеюсь, что до самого худшего не дойдет... Но если бы случилось несчастье - и Франция действительно не устояла бы, Англия все равно стала бы продолжать войну одна. Мы не можем пойти на мир с Гитлером.

Слова Идена звучали твердо, и тон их вызывал доверие.

Я ушел от военного министра с чувством значительного облегчения, но все-таки не вполне успокоенный. В голове невольно вертелись сомнения: а был ли Иден искренен со мной до конца? А не являются ли его слова лишь официальной версией, за которой могут скрываться совсем другие намерения? Ведь Иден - член правительства и, естественно, связан коллективной ответственностью в разговорах с иностранными послами. В особенности с послом Советского Союза, к которому британское правительство сейчас относится с большой подозрительностью. Я решил поэтому продолжить свое исследование и притом без всякого промедления.

В тот же день я отправился к Ллойд-Джорджу в его загородное имение Брон-и-де, где он, как всегда, принял меня очень любезно. Старик сам начал разговор о воине. Он был в большом волнении. Только вчера он видел одного своего знакомого, который вернулся с французского фронта. То, что он услышал от него, было просто поразительно.

- Это какая-то необыкновенная война! - восклицал Ллойд- Джордж. На немецкой стороне людей, понимаете, людей - офицеров, солдат - не видно... Одни машины!.. Танки, броневики, грузовые автомобили, мотоциклы... И, конечно, самолеты, очень много самолетов... Германская авиация имеет колоссальный перевес над французской и английской!.. Ничего подобного до сих пор никогда не бывало... Нынешняя война совсем не похожа на прошлую.

Слова Ллойд-Джорджа прямо подводили к тому вопросу, который больше всего интересовал меня: устоит ли Франция?

- Не знаю... Не уверен... - отвечал Ллойд-Джордж. - В прошлую войну Франция, несмотря на все свои недостатки, была великолепна... Она дралась, как львица... И имела таких вождей, как Фош и Клемансо... Нынешняя Франция не похожа на прежнюю... Дух не тот... И крупных вождей у нее что-то не видно... А враг сейчас гораздо опаснее, чем в 1914 г.

- Но если Франция падет, - начал я, - что будет делать Англия?

Не успел я кончить фразу, как Ллойд-Джордж воскликнул:

- Драться, драться и еще раз драться!.. Англичане - народ не из пугливых... Я ведь валлиец, - с усмешкой вставил старик, - и могу судить об англичанах объективно... Да, да! Англичане не подымут руки, даже если бы немцы ступили на британскую землю, - нет, нет! Англичане будут упорно сражаться, отстаивать свои позиции... Может быть, без внешнего блеска, но крепко, как бульдоги... Таковы уж здешние люди...

Я спросил, на чем основана уверенность Ллойд-Джорджа. Ведь сейчас ясно, что гитлеровская Германия имеет большой военный перевес над Францией: если Франция падет, немцы будут иметь большой военный перевес и над Англией; при таких обстоятельствах не подымут ли опять голову "кливденцы", не придут ли они снова к власти.

Ярко-синие глаза Ллойд-Джорджа загорелись еще ярче, и он с какой-то страстной горячностью стал разъяснять мне положение:

- Песенка "кливденцев" спета! Чем больше опасность, тем меньше у них шансов!.. Заключить мир с Гитлером мы не можем! Не можем!.. "Судите сами... Германия всегда была и всегда будет сильнее нас на суше - таковы уж пути истории... Германия сейчас сильнее нас и в воздухе... Единственно, в чем она нам уступает, - это на море, во флоте... Но допустим, мы заключаем с ней мир... На какой базе в настоящее время возможен был бы такой мир? Очевидно, на базе предоставления Гитлеру полной свободы рук на Европейском континенте... Тогда что же получится? Гитлер захватит все страны Европейского континента, кроме вашей, и поставит себе на службу все их экономические, финансовые и промышленные ресурсы. В результате у Гитлера через каких-нибудь пять лет будет флот сильнее британского, и он станет господином на море... Что тогда случится с нами? Что случится с этими островами? Что случится с нашей империей?..

На живом лице Ллойд-Джорджа проступило выражение ужаса, руки сжались в кулаки.

- Нет, нет! - в заключение с глубоким убеждением прибавил он. - Мир с Германией сейчас абсолютно невозможен! Это понимает даже такой человек, как Чемберлен.

Суждения Ллойд-Джорджа таким образом подтверждали то, что я раньше слышал от Идена. Эти суждения были тем более убедительны, что они исходили от человека, не занимающего никакого министерского поста и стоящего в оппозиции к консерваторам.

Я, однако, не удовлетворился и решил произвести еще одну, последнюю, проверку. Прямо от Ллойд-Джорджа я отправился к Веббам, благо их местожительство - Пассфилд Корнер - находилось поблизости от Брон-и-де.

Сидней и Беатриса Вебб в то время не занимали никаких официальных постов, они мирно жили в своем загородном доме и писали интересные книги; в частности, в 1935 г. выпустили большой труд о нашей стране под заглавием "Советский коммунизм". Они были весьма далеки от идей коммунизма, но относились к СССР дружественно, и их труд в 30-х годах сыграл серьезную пропагандистскую роль в лейбористских и демократических кругах Запада. Супруги превосходно знали и понимали психологию британского господствующего класса: Беатриса происходила из богатой буржуазной семьи, а Сидней много лет работал чиновником в правительственном аппарате. В трудные минуты, когда мне надо было определить, как британское правительство поведет себя в том или ином случае, я нередко искал разрешения своих сомнений у Веббов. Они охотно давали свой прогноз, и я не помню ни одного случая, когда бы они ошиблись. Так и сейчас я решил послушать их мнение по вопросу о том, как поведет себя Англия в случае падения Франции.

Так как у меня с Веббами были очень близкие и простые отношения, то, приехав к ним, я сразу же и со всей откровенностью поставил интересовавший меня вопрос. Помню, мы сидели в их небольшой гостиной у камина, и Беатриса, как всегда, примостилась на металлической рамке около камина, повернувшись спиной к огню. Худыми руками она обхватила колени и внимательно слушала, что я говорю. Беатрисе было в то время 82 года, но голова ее работала прекрасно.

На мой вопрос Беатриса реагировала сразу и без малейшего колебания:

- Ну, конечно, мы будем продолжать войну.

Она сказала это, как нечто само собой разумеющееся, точно речь шла о том, что каждый вечер люди ложатся спать. Сидней подтвердил мнение своей жены.

Мне хотелось, однако, проверить, не слишком ли "машинально" был дан ответ. Может быть, супруги Вебб не вдумывались особенно в смысл затронутой мной темы и не взвешивали по-настоящему последствия такого ответа. Поэтому я стал в несколько провокационном тоне задавать им вопросы: как Англия будет продолжать войну? Ведь армия ее еще только создается и по своей тренировке далеко уступает германской, ведь ее генералы по выучке и опытности не могут сравниться с германскими, ведь ее авиация по численности сильно отстает от германской... Как же ври таких условиях Англия будет воевать с Германией?

- Как мы будем воевать? - с живостью откликнулась Беатриса. - А так же, как мы воевали в наполеоновскую эпоху. Вы знаете, что тогда происходило?.. Сначала мы создали первую коалицию против Наполеона и вели против него открытую войну вместе с нашими союзниками, участвуя главным образом своим флотом и своими финансами... Потом эта коалиция распалась... На время мы ушли к себе на острова и, будучи в одиночестве, выжидали изменения международной ситуации, а пока ограничивались главным образом морской войной против Франции... Мы дождались изменения международной ситуации и создали вторую коалицию, в составе которой опять вели открытую войну против Наполеона в Европе... Когда распалась вторая коалиция, мы опять ушли к себе на острова и вновь стали дожидаться изменения международной ситуации в благоприятную для нас сторону... Когда это случилось, мы создали третью коалицию и так далее в том же духе... Как известно, только шестая коалиция покончила с Наполеоном, но все-таки покончила... Вот образец, на который мы будем равняться и сейчас...

Сидней Вебб, который молча слушал рассуждения жены, лишь одобрительно покачивая головой, вмешался в разговор и заметил:

- Судя по всему, наша первая коалиция в этой войне - коалиция с Францией - приходит к концу. Я не думаю, чтобы Франция под водительством Даладье устояла перед атакой Гитлера... Ну, что ж, мы уйдем на свои острова, будем их защищать и дожидаться того момента, когда станет возможным создание новой коалиции против Германии. Такое время придет. Надо только проявить выдержку и упорство.

Итак, супруги Вебб тоже считали, что Англия даже в случае капитуляции Франции не пойдет на мир с Германией. Они даже намечали формы войны, которую Англия могла бы вести, потеряв своих континентальных союзников. Их прогноз в дальнейшем полностью оправдался...

Вернувшись к вечеру домой, я стал подводить итоги. Сопоставляя свои собственные соображения с суждениями Идена, Ллойд-Джорджа и Веббов, я почувствовал, что теперь с полной ответственностью могу сказать своему правительству, чего следует ждать в ближайшем будущем. В тот же вечер я отправил в Москву телеграмму, суть которой сводилась к тому, что даже в случае падения Франции Англия останется в состоянии войны с Германией.

Так оно в действительности и случилось.