Англия и СССР

Общее отношение правящей Англии к Советскому Союзу всегда, начиная с 1917 г., было враждебно-отрицательное. Это диктовалось классовыми интересами ее буржуазии, основной противоположностью между капитализмом и социализмом. Однако на этом общем фоне бывали периоды, когда под влиянием различных факторов внутреннего или внешнего характера в англо-советских отношениях наступали временные оттепели или похолодания. Конечно, оттепелей было мало, а похолоданий, наоборот, много.

В среде самого господствующего класса по вопросу об отношении к СССР имелись две основные группировки: одна рассматривала СССР как своего исконного врага и с трудом мирилась даже с наличием холодно-формальных отношений между обеими странами, другая, будучи принципиально не менее враждебной, обнаруживала больше гибкости и готова была сотрудничать с СССР в области торговли. Первая группировка, возглавлявшаяся в 30-х годах Невилем Чемберленом, была гораздо многочисленнее и влиятельнее, чем вторая, лидерами которой были Черчилль и Ллойд-Джордж. Однако внешнеполитическая обстановка иногда создавала ситуации, когда первая группировка вынуждена была серьезно считаться со второй.

Зима 1939/40 г. носила очень бурный характер в англо-советских отношениях. Она ознаменовалась тремя волнами антисоветского бешенства, отделенными друг от друга небольшими промежутками более спокойных настроений.

Первая волна поднялась сразу после заключения советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 года. Она питалась крайним раздражением правящих кругов Англии и Франции по поводу того, что из тройственных переговоров 1939 г. о пакте взаимопомощи они вышли весьма бесславно, за что Чемберлен и Даладье должны были винить только самих себя^*. Вместо этого они обрушились на СССР, обвиняя его в "двойной игре" и в "неискренности". По существу, в основе вспыхнувшей антисоветской кампании лежала обида западных политиков па то, что советская дипломатия оказалась умнее англо-французской и что в результате СССР не попал в тот капкан, который ему подготавливали Англия и Франция. Тогдашний заместитель министра иностранных дел Англии Р. А. Батлер, о котором мне придется дальше немало говорить, как-то довольно прозрачно даже намекал мне на это. Однако первая антисоветская волна очень быстро спала, ибо ровно через неделю, 1 сентября, началась вторая мировая война, и британскому (а также французскому) правительству пришлось сосредоточить свое внимание на совсем других вещах. Одним из последствий первой кампании явилось аннулирование британскими фирмами советских заказов на станки, машины, оборудование, размещенных в Англии задолго до войны, но еще частично не выполненных английскими заводами. У всех фирм была одна и та же отговорка: "Началась война, и теперь все это нужно нам самим". Не приходилось сомневаться, что за спиной фирм стояло правительство.

^* (См. И. М. Майский. Воспоминания советского посла, кн. 2.)

Вторая и уже гораздо более высокая волна поднялась после того, как 17 сентября 1939 г. советские войска перешли польскую границу, чтобы спасти трудящихся Западной Украины и Западной Белоруссии от угрозы немецкой оккупации. В печати, по радио, в парламенте, с церковной кафедры кричали об "ударе в спину" полякам, о новом "разделе Польши" между Германией и Россией, о "вероломстве" большевиков и т. п. Однако и вторая волна бушевала недолго: по существу, она спала уже к 1 октября, ярким симптомом чего явилась речь Черчилля по радио, произнесенная как раз в этот день. Коснувшись в ней событий в Восточной Европе, Черчилль, между прочим, сказал: "Россия проводила холодную политику собственного интереса... То, что русские армии стоят на этой линии, было явно необходимым с точки зрения безопасности России от нацистской угрозы. Как бы то ни было, но линия установлена и создан Восточный фронт, на который нацисты не осмеливаются напасть"^*.

^* ("Times", 2. X 1939.)

Прослушав речь Черчилля, я решил, что в политической атмосфере Англии, очевидно, подули несколько другие, более благоприятные для СССР ветры. Мне захотелось произвести проверку, и я позвонил Черчиллю. В течение ряда лет перед войной мы поддерживали с ним доброе знакомство, но с момента вступления Черчилля в кабинет Чемберлена в сентябре 1939 г. я воздерживался от попыток увидеться с ним, не зная, как будет встречена моя инициатива. Сейчас Черчилль откликнулся на мой звонок чрезвычайно любезно и пригласил меня заехать в адмиралтейство, где, как морской министр, он имел свою официальную резиденцию. Эта встреча мне хорошо запомнилась.

Когда 6 октября около 5 час. дня я оказался перед громадным, тяжелым зданием адмиралтейства, на улицах Лондона был большой туман, в котором гасли фонари и подымались ночные тени. Черчилль принял меня в своем министерском кабинете. Разговор сначала носил легкий, полусветский характер. Потом Черчилль перешел к воспоминаниям, которые были связаны у него с тем самым кабинетом, в котором мы находились. Ведь ровно четверть века назад, во время первой мировой войны, он сидел в этой комнате - тоже в качестве морского министра - и даже оставил здесь некоторые "реликвии", сохранившиеся до настоящего дня; тут Черчилль встал, подошел к стене, находившейся позади его кресла перед письменным столом (мы разговаривали в другом углу кабинета, сидя на диване), и открыл вделанные в нее деревянные створки. За ними оказалась большая морская карта с различными значками и отметками.

- По этой карте, - заметил Черчилль, - я следил тогда за передвижениями германского флота.

Затем разговор перешел на более серьезные темы. Черчилль выразил сожаление, что сейчас наши страны не вместе в борьбе против гитлеровской Германии. Я ответил, что, как ему хорошо известно, это не наша вина, что ответственность за это лежит на премьере того правительства, в котором он сейчас участвует.

- Знаю, знаю, - скороговоркой бросил Черчилль, - но не стоит вспоминать старое... Все это уже пройденный этап...^*

^* (Во время таинственных переговоров 1939 г. Черчилль энергично поддерживал идею пакта взаимопомощи между СССР, Англией и Францией и боролся против саботажа такого пакта со стороны Чемберлена и Дальдье.)

Потом Черчилль продолжал:

- Сейчас надо думать не о прошлом, а о будущем.

И дальше он стал излагать мне свои взгляды. Расхождение между Англией и СССР - печальное недоразумение. По существу, интересы Англии и СССР в настоящее время совпадают. СССР не может желать усиления гитлеровской Германии, захвата ею Прибалтики, выхода на Балканы и Черное море. Это противоречило бы безопасности Советской страны и всей прошлой истории борьбы между славянами и тевтонами. Но Англия и Франция также не могут потерпеть, чтобы Гитлер захватил Румынию, Югославию, Болгарию и особенно Турцию. Таким образом, имеется общность очень важных интересов между Советским Союзом, Англией и Францией. Да, сейчас из-за ошибок, сделанных Чемберленом минувшим летом, Россия и англо-французский блок разошлись, но он, Черчилль, уверен, что в дальнейшем ходе войны они еще встретятся и поведут общую борьбу с нацистской Германией. Именно поэтому Черчилль всячески противодействует разжиганию антисоветских страстей в английских политических кругах и рекомендует "министрам короны" сохранять трезвую голову и следовать велениям "здравого смысла". В частности, он, Черчилль, недавно доказывал некоторым своим коллегам по кабинету, что Англия не должна возражать против создания советских военно-морских баз на Балтике. Такие базы направлены против Германии и могут быть только полезны с точки зрения британских интересов.

Мое положение во время этого разговора было очень деликатным. Я был сторонником германо-советского пакта, ибо в сложившейся обстановке не видел иного выхода для СССР, но я считал этот пакт горькой необходимостью, навязанной нам глупо-преступной политикой Чемберлена и Даладье. Я не верил также в прочность и длительность соглашения с Германией. Я считал, что мы все время должны быть начеку и не исключать возможности в дальнейшем разрыва с Германией и заключения союза с Англией и Францией. Конечно, я не мог развивать перед Черчиллем все эти соображения и потому, выслушав горячий монолог морского министра, осторожно ответил:

- Не берусь судить, что случится в более или менее отдаленном будущем. Время покажет. Сейчас, однако, я вполне удовлетворен тем, что СССР занял позицию нейтральной державы и, стало быть, может остаться в стороне от всех ужасов войны.

Черчилль усмехнулся и не без сарказма в голосе заметил:

- Да-да, время покажет.

После этой встречи с Черчиллем на протяжении октября и ноября я стал чем-то вроде богатой невесты, за которой все ухаживают. Кольцо холодной вражды, которое окружало наше посольство после вступления советских войск в Польшу, разомкнулось и постепенно сошло на нет. Меня всюду стали приглашать, со мной искали контактов люди самых разнообразных взглядов и положений. За какие-нибудь семь недель я увиделся с Галифаксом, Иденом, Черчиллем (еще раз), Батлером, Эллиотом, Стэнли и другими членами правительства. Все они давали понять, что надо поставить крест над прошлым, открыть новую страницу в англо-советских отношениях и позаботиться о возможно скорейшем их улучшении. Выступая в палате лордов 26 октября, Галифакс уже вполне официально, от имени правительства, заявил, что надо видеть разницу между действиями Германии и СССР в Польше и что новая граница СССР на западе совпадает с "линией Керзона". Одновременно министр торговли Стэнли сделал нам предложение о товарообороте в 1940 г. и намекнул, что для заключения соответственного соглашения готов поехать в Москву. В зондажном порядке меня спрашивали, не следует ли Англии отозвать из СССР своего посла Сиидса, как лицо, слишком тесно связанное с печальной памяти тройственными переговорами, и заменить его каким-либо иным лицом, более приятным для Советского правительства.

Чем вызван был этот поворот в отношении СССР?

В основе его лежало стремление максимально изолировать Германию, ослабить ее и тем самым облегчить заключение с ней мира, построенного на "разумном компромиссе".

Британское правительство имело в этом отношении программу-минимум и программу-максимум.

Программа-минимум сводилась к тому, чтобы СССР на протяжении войны соблюдал простой нейтралитет, относясь одинаково к обеим сторонам, участвующим в конфликте.

Программа-максимум сводилась к тому, чтобы советский нейтралитет постепенно превратился в дружественный к Англии и Франции нейтралитет типа нейтралитета США, который фактически напоминал что-то вроде слегка завуалированного военного сотрудничества.

Находились люди (и среди них был Черчилль), которые полагали, что мыслимо даже превращение СССР в союзника Англии и Франции, но такие в первые месяцы войны были сравнительно редким исключением.

Такова была реальная подоплека того неожиданного внимания, предметом которого я стал в октябре-ноябре 1939 г.

В связи с событиями этих двух месяцев в моей памяти невольно встает фигура Стаффорда Криппса, и будет не лишне хотя бы кратко охарактеризовать здесь этого интересного человека.

Сын лорда Пармура, крупного юриста и политического деятеля, который на старости лет стал членом первого лейбористского правительства, Стаффорд Криппс учился в привилегированных школах, предназначенных для детей английской правящей верхушки, и рано превратился в одного из самых блестящих адвокатов страны. Подобно своему отцу, он также примкнул к лейбористской партии, которая провела его в парламент. Однако по характеру своему Криппс не походил на типичного лейбориста, тесно связанного с тред-юнионами и превыше всего ценящего спокойное русло "золотой середины". Может быть, потому что Криппс вышел из интеллигентских кругов и являлся широкообразованным человеком, в нем всегда было что-то своеобразное, не укладывавшееся в рамки трафарета и обыденщины. Он имел свои особые взгляды на многие вопросы идеологии и текущей политики, что нередко ссорило его с официальным руководством партии и сделало его карьеру бурной и прерывистой. Имя Криппса было широко известно далеко за пределами собственной партии, он, несомненно, был "национальной" фигурой и, даже исключенный впоследствии из этой партии, сумел занимать "национальные" посты, опираясь в основном на свой собственный авторитет общественного деятеля.

Когда в начале 30-х годов я познакомился с Криппсом, он сразу же произвел на меня сильное впечатление. Высокий, худощавый, с продолговатым лицом и живыми, острыми глазами, Криппс был строжайшим вегетарианцем и питался только какими-то травками и орешками. Ничего вареного он не ел. Для моей жены всегда было головоломкой накормить Криппса завтраком, когда он к нам приходил. Говорил Криппс очень охотно и интересно. Слушать его было не только приятно, но и полезно, ибо диапазон его сведений и связей был огромен. Это, однако, не исключало большой путаницы в его голове.

Криппс отрекомендовался мне как левый социалист, но не марксист. В вопросах текущей политики он действительно держал левый курс, и лучшим доказательством этого было то, что он являлся горячим сторонником единого фронта всех левых сил, включая коммунистов. Для ортодоксальных лейбористских лидеров такой взгляд был равнозначен смертельному греху, и именно за это Криппс незадолго до войны был исключен из рядов лейбористской партии. Другим ярким доказательством его левизны было чрезвычайно дружественное отношение к Советскому Союзу. Он показал это на деле в 1933 г. в связи с англо-советским конфликтом из-за так называемого "дела Метро-Виккерс", приведшего к временному разрыву экономических отношений между Англией и СССР^*. В то же время Криппс вдохновлялся идеологией, которую нельзя было назвать иначе, как христианский социализм. Он как-то говорил мне, что в рабочих массах живет сильный религиозный инстинкт и что его надо использовать в интересах социализма. По мнению Криппса, это было вполне возможно, ибо стремления и действия первоначального христианства содержали в себе много социалистического и даже коммунистического. Вот почему Криппс поддерживал тесную связь с более левыми кругами английских церковников (а такие имелись и имеются) и иногда сам выступал с церковной кафедры, призывая массы к созданию истинного "царства божия" на земле. У нас с Криппсом сложились очень хорошие личные отношения, он часто бывал у меня в посольстве, я иногда навещал его в небольшом загородном поместье, которое принадлежало его семье, и всегда между нами происходили чрезвычайно любопытные разговоры, часто наперченные идеологической полемикой, но никогда не приводившие к взаимному отчуждению.

^* (В марте 1933 г., в разгар переговоров о заключение нового торгового соглашения между СССР и Англией, в Москве по обвинению в шпионаже и вредительстве были арестованы шесть английских инженеров фирмы Метро-Виккерс, работавших в СССР по договору с этой фирмой о технической помощи. Все они были преданы суду. Британское правительство потребовало их немедленного освобождения без следствия и суда, голословно утверждая, что инженеры ни в чем не виновны. Это было прямым вмешательством во внутренние дела СССР и вызвало резкий отпор со стороны Советского правительства. Стремясь оказать давление на СССР, британское правительство демонстративно прервало торговые переговоры и внесло в парламент билль, предоставлявший ему право в случае отказа Советского правительства выполнить британские требования наложить эмбарго на ввоз советских товаров в Англию. Лейбористы выступили против этого билля, и их главным оратором по данному вопросу был Криппс. Тем не менее билль был принят консервативным большинством парламента. Вопреки всем усилиям и угрозам со стороны британского правительства суд над шестью инженерами состоялся, и вынесенный им 18 апреля 1933 г. приговор гласил: двое присуждаются к тюремному заключению на два и три года, трое высылаются из пределов СССР, один признается невиновным. На следующий день, 19 апреля, британское правительство объявило запрет на ввоз советских товаров в Англию. СССР ответил введением запрета на ввоз британских товаров в Советский Союз. Между обеими странами началась торговая война, которая продолжалась свыше двух месяцев. В конечном счете конфликт был урегулирован 1 июля 1933 г. в результате переговоров тогдашнего наркома иностранных дел М. М. Литвинова с британским правительством во время Мировой экономической конференции, происходившей лотом 1933 г. в Лондоне (см. И. М. Майский. Воспоминания советского посла в Англии). )

Стаффорд Криппс

В описываемые дни октября-ноября 1939 г. Криппс принимал активное участие в попытках улучшить отношения между Англией и СССР. Надо прямо сказать, не все в наших тогдашних действиях нравилось Криппсу. Его шокировал, например, германо-советский пакт о ненападении, хотя в разговоре со мной он признавал его неизбежность и законность в обстановке, созданной англо-французским саботажем тройственных переговоров. Ему не нравилось установление советских военных баз в прибалтийских государствах, проводившееся как раз в это время. Однако я не мог заметить никакой существенной разницы по сравнению с прошлым в его общем отношении к Советскому Союзу и в его стремлении облегчить сотрудничество между Англией и СССР как в экономической, так и в политической областях. Возможно, это стремление даже усилилось под влиянием соображений военного характера. Криппс хорошо понимал, что соглашение между СССР и гитлеровской Германией могло быть только временным и что в дальнейшем ходе войны СССР и Англия окажутся в одном лагере. Как истый англичанин, Криппс считал, что лучшей смазкой в отношениях между странами является торговля, и потому сейчас прилагал большие усилия к ее восстановлению после фактического разрыва, вызванного началом войны. У Криппса оказались личные связи с министром торговли Стэнли. Это облегчило ему известное посредничество в данном вопросе между британским правительством и советским посольством.

Впрочем, Криппсу недолго пришлось заниматься проблемой улучшения англо-советских отношений. Британский кабинет как раз в это время дал ему другое важное поручение. С началом войны положение в Индии, этой важнейшей в то время колонии Англии, очень осложнилось. Жизнь остро поставила вопрос: будет Индия поддерживать метрополию в войне против гитлеровской Германии или не будет?

В те дни Индия в основном делилась на две части: провинции, управляемые британской короной, и владения отдельных индийских князей. Все князья сразу же обещали Англии свою поддержку. Но в провинциях, имевших, согласно конституции 1935 г., известное самоуправление, очень многое зависело от позиции основной партии страны - Индийского национального конгресса, возглавлявшейся тогда Ганди и Неру. Эта партия поставила условием своего сотрудничества с Англией в войне признание последней принципа независимости Индии. Британское правительство не хотело принять такого условия и искало какое-то менее радикальное решение вопроса. 26 октября 1939 г. в английском парламенте происходили большие дебаты о настоящем и будущем Индии, во время которых выступал и Криппс. Он потребовал срочного учреждения общеиндийского парламента и создания им центрального правительства, которое на время войны выполняло бы функции исполнительного совета при вице-короле. Кроме того, Индии должно было быть обещано полное самоопределение после окончания войны.

В ноябре 1939 г. положение в Индии обострилось. Национальный конгресс Индии в знак отказа сотрудничать с Англией отозвал свои правительства, существовавшие тогда в нескольких провинциях. В воздухе носился лозунг гражданского неповиновения. Ганди допускал возможность и более решительных действий. Британское правительство было сильно обеспокоено и искало пути для смягчения настроений в Индии. Военный кабинет решил использовать для этой цели Криппса. Незадолго перед тем, как уже упоминалось, он был исключен из лейбористской партии и являлся, таким образом, "беспартийным". Вместе с тем он был "левый". Он также являлся фигурой "национального" масштаба. Все это делало Криппса очень подходящим посланцем в Индию для переговоров с Национальным конгрессом. И кабинет принял свое решение. Он имел к тому достаточно веские основания. Но вот почему Криппс согласился принять предложение кабинета? Он объяснил мне это следующим образом:

- Нынешняя война является войной против германского нацизма, и мой долг как социалиста - ее поддержать. Для успешного ведения войны необходимо единство Британской империи на время войны. Особенно важна позиция Индии. Надо с ней договориться. Мне это легче сделать, чем вице-королю со всем его штатом. Однако я не собираюсь предлагать сохранение статус до окончания войны. Британское правительство должно теперь же в максимальной степени пойти навстречу национальным требованиям Индии. Вот я и хочу попытаться выработать с лидерами Индийского конгресса платформу, которая дала бы Индии и Англии возможность выступить единым фронтом против Гитлера.

Для меня было ясно, что по существу миссия Криппса носила империалистический характер, и я в общей форме дал ему это понять, однако мне казалось в тот момент нетактичным слитком углублять данную тему.

Криппс уехал в Индию, и, хотя в мои задачи не входит описание его деятельности там, вкратце могу сказать, что он провел в Индии несколько месяцев, имел длительные переговоры с руководством Индийского национального конгресса, разрабатывал различные планы временного примирения его с британским правительством, но в конце концов так и не сумел найти какого-либо приемлемого для обеих сторон компромисса.

Возвращаюсь, однако, к своей борьбе в Лондоне за улучшение англо-советских отношений.

С конца ноября в правительственных кругах стало замечаться "разочарование" в той линии "приручения" СССР, которая проводилась в течение предшествующих двух месяцев. Лондонские политики, видимо, рассчитывали, что Советское правительство при первой же милостивой улыбке с их стороны немедленно растает и бросится им на шею. Однако Советское правительство, всегда проводившее самостоятельную политику и к тому же хорошо помнившее поведение англичан и французов в тройственных переговорах 1939 г., занимало спокойно-выжидательную позицию. Это вызвало в Лондоне известное раздражение, и здесь все чаще стали раздаваться голоса, что СССР занимает явно враждебную "западным демократиям" позицию, что изменить эту позицию, очевидно, невозможно и что лучше открыто признать данный факт и сделать отсюда надлежащие практические выводы. Несомненно, в таких разговорах было немало блефа, рассчитанного на психологическое "запугивание" СССР, но несомненно также, что они питались глубокой враждебностью правящих кругов Англии к Советской стране, сильно обостренной вдобавок событиями минувших трех месяцев. Ситуация создавалась очень взрывчатая, и достаточно было первого подходящего предлога для нового развязывания большой антисоветской кампании. Таким поводом явилась советско-финская война, начавшаяся 30 ноября 1939 г.