Полномочный представитель СССР
Полномочный представитель СССР
Петр Лазаревич Войков в Женеве
Детские и юношеские годы
Петр Лазаревич Войков родился 1 августа 1888 года в Керчи. Его отец, Лазарь Петрович, украинский крестьянин, сумел получить среднее образование и поступить в Петербургский горный институт. За участие в студенческих беспорядках был исключен. Из Петербурга переехал в Тифлис. После окончания Тифлисской учительской семинарии он получил место учителя математики в ремесленном училище в Керчи.
Мать Петра Лазаревича - Александра Филипповна - была образованной женщиной. Она окончила Керченский институт благородных девиц, много читала, любила музыку.
Войковы жили дружно. У них было четверо детей: белокурый и голубоглазый Петр, или, как его называли в семье, Петрусь, Павел, Валентина и Милица. С детских лет Петрусь любил природу. Целые дни он проводил в саду, помогал отцу сажать деревья и ухаживать за ними. Часто убегал в лес, раскинувшийся по склонам холмов, и возвращался домой с полевыми цветами и пахучими травами.
В 1898 году Петрусь поступил во второй класс керченской Александровской гимназии. Учился он отлично. Любил историю, математику, литературу, географию. Был очень любознателен. Однажды он рассказал отцу, что вместе со своим товарищем Колей Кириашем сидит за партой, за которой когда-то учился революционер-народоволец А. И. Желябов.
- Правду говорят, что сам царь приказал казнить его? - спросил Петрусь отца.
Лазарь Петрович приподнял голову, пристально посмотрел на сына, но ничего ему не ответил. Петрусь, не заметив отцовского взгляда, продолжал:
- А ты читал об этом?
Лазарь Петрович чуть заметно кивнул головой.
- И я читал. Смелый был человек. А письмо Желябова царю ты читал?
И Петрусь, вынув из кармана листок бумаги, развернул его.
Лазарь Петрович начал читать: "Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы..."
Ничего не сказав, он свернул листок и положил его перед собой. Бросив суровый взгляд на сына, Лазарь Петрович спросил:
- Ты где был вчера целый день?
- В гимназии...
- А сегодня?
- В гимназии...
- Сожги. Сейчас же. Доведешь ты нас, Петрусь, до лиха...
В городе появилось много рабочих, прибывших из Петербурга, Москвы, Екатеринослава. Передовые, революционно настроенные рабочие вели большую агитационную работу, создавались нелегальные кружки.
"До VI класса гимназии, - вспоминает школьный товарищ П. Л. Войкова Н. 3. Кириаш, - мы читали Жюля Верна, Майна Рида, Фенимора Купера, Марка Твена, Вальтера Скотта,Гарриет Бичер-Стоу. С VI класса мы перешли к чтению Добролюбова, Писарева, Чернышевского, Герцена, Войнич, Степняка-Кравчинского. Это был период зарождения нашего революционного мировоззрения. В гимназии были созданы нелегальные кружки, в которых мы впервые познакомились с учением Карла Маркса". Молодежные кружки помогали керченской социал-демократической организации распространять революционную литературу, укрывать представителей РСДРП, нелегально приезжавших в Керчь. По заранее условленному сигналу, услышав бой часов на каланче или колокольный звон, Войков отправлялся в подпольную типографию, получал там листовки, прокламации.
Возвратившись однажды из гимназии. Петрусь застал дома двух полицейских, рассматривавших письма и альбом с семейными фотографиями. Порывшись еще в комоде и в книжном шкафу, они ушли. Мать перекрестилась и с испугом спросила сына:
- Что ты натворил там. Петрусь? Подумать только: полиция! Никогда ее не было в нашем доме. Что люди скажут? Отца ведь могут уволить. - И, не сдержавшись, заплакала.
Недалеко от города, в катакомбах, жили и работали камнеломы, добывавшие строительный камень. Петрусь знал, что в подземных галереях и пещерах, куда никогда не проникали лучи солнца, часто происходили тайные встречи и собрания керченской организации РСДРП.
Петрусь часто бывал на металлургическом заводе, где работал его отец после увольнения из ремесленного училища. В литейном цехе молодой Войков встречался со своими товарищами но подпольной работе и получал от них разные задания.
В ноябре 1903 года Войков вступил в Российскую социал- демократическую рабочую партию; тогда он входил в ее меньшевистскую организацию.
В Александровской гимназии Петрусь создал кружок учащихся, который "выпускал свой нелегальный журнал, держал связь с учащейся молодежью Мариуполя, Бердичева, Ростова, Таганрога... Под его руководством в апреле 1904 года была организована забастовка учащихся, продолжавшаяся несколько дней".
Полиция, установившая за ним негласное наблюдение, снова произвела обыск в доме Войковых. О выступлениях "высокого белокурого гимназиста" на митингах рабочих полицейские сообщили и директору гимназии. Директор тотчас же послал Лазарю Петровичу Войкову записку с требованием явиться в гимназию. Но пришлось пойти матери.
- Мой муж болен. Что случилось? - спросила Александра Филипповна, стараясь быть спокойной.
Директор держался сухо и официально.
- Я должен сообщить вам, госпожа Войкова, - сказал он, - что ваш сын исключен из гимназии. Исключен за пропуски занятий...
Петр стойко перенес неожиданный удар. Через два дня он сказал отцу, что решил сдать экстерном экзамены за седьмой класс. Свое слово сдержал: 5 мая 1905 года Петрусь успешно сдал экзамены и получил свидетельство об окончании семи классов гимназии.
А обыски продолжались. Лазарь Петрович, зная, что за его сыном установлен полицейский надзор, решил уехать из Керчи в Кекенеиз*. Здесь он получил место дорожного мастера в имении Алчевского и поселился в каменном доме на Верхнем шоссе.
*(Ныне Оползневое.)
Александра Филипповна начала хлопотать о зачислении Петра в ялтинскую Александровскую гимназию. С большим трудом ей удалось добиться, чтобы сын был принят в VIII класс гимназии "в качестве своекоштного пансионера".
В годы первой русской революции Ялта была одним из центров политической жизни на Южном берегу Крыма. Большую работу по объединению революционных сил вела созданная здесь в 1900 году социал-демократическая организация. Она распространяла газету "Искра", печатала на гектографе листовки и прокламации. Петр Войков активно участвовал в этой работе.
В октябре и ноябре 1905 года в Ялте происходили массовые забастовки. События были настолько бурными, что временами прекращалась связь с другими городами, не работал телеграф. Демонстранты шли с красными флагами, пели революционные песни. Среди них был и гимназист Петр Войков.
В доме Войковых снова был обыск. Петруся исключили из Ялтинской гимназии. Над его головой сгущались тучи.
После бурного разговора с отцом Петрусь был вынужден покинуть родительский дом. Денег у него не было. Он долго скитался по Ялте в поисках угла, недоедал, бедствовал. Наконец ему удалось найти работу в порту. Вечерами он учился, готовился к экзаменам.
В семье Войковых случилось несчастье. 2 марта 1906 года младший сын Павел покончил с собой выстрелом из пистолета на берегу моря. Позже, во время торжественной церемонии в актовом зале Керченской гимназии, директор, снимая полотно с большого портрета Николая II, с ужасом увидел, что он разрезан ножом. В углу золоченой рамы торчала записка: "Никого не вините. Это сделал я, Павел Войков".
В мае 1906 года Петр Войков сдал экстерном экзамены и получил аттестат зрелости.
Под чужим именем
В начале июня 1906 года отряд боевой дружины, созданный Ялтинским комитетом РСДРП, получил задание тайно вывезти из города и обезвредить самодельные бомбы, изготовленные для самообороны.
Вечером 20 июля пять дружинников - Васюков, Войков, Корень, Нашанбургский и Рутенко встретились на окраине Ялты, во дворе старого дома, огороженного деревянным забором. Поговорив немного между собой, они разделились на две группы. Васюков и Рутенко вышли на улицу, чтобы остановить извозчика. Войков, Корень и Нашанбургский, разобрав кучу хвороста, спустились в погреб и вскоре вынесли оттуда мешок с тяжелым грузом - двумя бомбами. Васюков и Рутенко уложили мешок на мягкое сиденье фаэтона и приказали извозчику медленно ехать по улице. Их товарищи, как было условлено, отправились за город пешком. Разговорившись с извозчиком, Васюков и Рутенко узнали от него, что по Пушкинскому бульвару в это время должен проезжать полицмейстер Гвоздевич. Нарушив приказ, они решили совершить покушение. Это был необдуманный шаг. Бомба была брошена неудачно. Ялтинские газеты писали: "Тотчас же прибыли чины полиции и оцепили место взрыва, у которого собралась уже тысячная толпа. Обоих раненых положили на два экипажа и в сопровождении полиции отправили в больницу. К 12 час. ночи оба скончались. На место происшествия к 103/4 час. ночи прибыла рота стрелков под начальством полковн. Думбадзе и полуэскадрон крымского дивизиона. Так как, несмотря на приглашение офицера, публика не желала очистить место взрыва, то раздалась команда: "в приклад", и под быстрым натиском солдат, взявших ружье наперевес, толпа разбежалась в разные стороны".
Войков, Корень, Нашанбургский услышали взрыв, находясь уже за городом, в овраге, где дружинники должны были встретиться и обезвредить бомбы. Узнав о неудачном покушении, они решили в ту же ночь покинуть Ялту.
Петрусь добрался до Кекенеиза на рассвете. Он остановился у дома на Верхнем шоссе и тихо постучал в окно. Вышел Лазарь Петрович.
- Отец, в Ялте бросили бомбу в полицмейстера. Ты все узнаешь завтра. Я должен бежать. Помоги. Думаю в Севастополь, а оттуда в Петербург...
В Петербурге Петрусь остановился на квартире, где жил его друг - студент университета Николай Кириаш. В первые дни он редко появлялся в городе. Потом снял угол на Петербургской стороне. Осенью Войков выдержал экзамены и был принят на физико-математический факультет Петербургского университета.
О взрыве в Ялте власти не забыли. Правительство поручило министру юстиции передать дело на рассмотрение военного суда. Началось следствие. Были допрошены многие рабочие, студенты, учащиеся гимназии, матросы, местные извозчики. Полиция арестовала Кореня и Нашанбургского. Извозчик опознал их при очной ставке. Продолжались поиски остальных участников перевозки бомб. Арестованные члены боевой дружины не выдали своих товарищей. Однако по донесению жандармского управления Ялтинского уезда петербургская полиция напала на след Петра Войкова.
Николай Кириаш получил в министерстве иностранных дел заграничный паспорт на свое имя и передал его Петру, посоветовав срочно выехать в Париж.
Когда в Петербурге был выдан ордер на арест Войкова, он уже находился в Харькове. Доктор А. А. Николаев, у которого летом 1907 года скрывался Войков, впоследствии писал: "Петрусь... сразу пришел ко мне. Я был давно знаком с этим чудесным и многосторонне развитым человеком. Войков знал, что у меня часто останавливались политические нелегальные, и рассказал мне о своем бегстве из Петербурга. "Установили за мной слежку, боюсь, что схватят", - говорил он. Мы обсудили положение. У меня скрываться было невозможно: за моей квартирой также следили. Было решено, что Петрусь поселится на Москалевке. Впрочем, это не помешало ему бывать у нас чуть ли не каждый день. Жили мы тогда на Пушкинской, и двор наш выходил, кроме того, и на Садовую. Это давало возможность ускользать от шпиков. Петрусь не имел никаких средств и жил на деньги, получаемые им за уроки.
Так продолжалось несколько месяцев. Как-то Войков прибежал ко мне и сказал: "Снова слежка, заметил шпиков, что делать?"
Зная, какая опасность грозит Войкову, я посоветовал ему уехать за границу".
И П. Л. Войков уезжает из России.
Покушение на полковника Думбадзе ускорило рассмотрение дела о взрыве бомбы на Пушкинском бульваре. Военный суд вынес приговор: главным обвиняемым - каторга. Но следствие по делу продолжалось. Разыскивался Петр Войков, он же Петрусь, Интеллигент, Белокурый. Полиция приписывала ему и участие в подготовке покушения на ялтинского полицмейстера. Долгое время между севастопольским жандармским управлением и департаментом полиции в Петербурге велась секретная переписка о продолжении поисков Петра Войкова. Его разыскивали чуть ли не по всей России.
Помощник начальника севастопольского жандармского управления ротмистр Попов, получив через свою агентуру сведения о местонахождении Войкова, 14 июня 1908 года направил департаменту полиции секретное письмо: "Ввиду состоявшегося нового закона в Швейцарии о выдаче иностранным правительствам всех преступников, изобличенных в злоупотреблениях взрывчатыми веществами и снарядами, доношу на распоряжение, что привлеченные мною по делу группы анархистов-коммунистов, образовавшейся в Ялте в 1906 году, и хранившие разрывные снаряды и затем бежавшие из Севастопольской тюрьмы в 1907 году посредством взрыва стены разрывным снарядом: мещанин Александр Андрианов Мудров, крестьянин Тит Леповский, а также привлеченный судебным следователем по особо важным делам бывший студент С.-Петербургского университета Петр Лазаревич Войков по делу о взрыве бомбы на Пушкинском бульваре в г. Ялте 20 июля 1906 года, по самым достоверным сведениям проживают в г. Женеве, в Швейцарии".
Это письмо было передано в особый отдел департамента полиции с резолюцией: "Запросить Гартинга о правильности сведений ротмистра Попова (для исполнения передать в особый отдел). 19. VI". Особый отдел просил заведующего иностранной агентурой проверить эти сведения. Жандармское управление про-должало розыски. Искали фотографическую карточку Войкова. Поиски оказались успешными. Начальник севастопольского жандармского управления в Ялтинском и Евпаторийском уездах полковник Зейдлиц в секретном письме от 23 июля 1908 года, адресованном отделу по особым делам департамента полиции, сообщал: "В дополнение к донесению моему от 30 июня сего года за № 6711 при сем представляю одну фотографическую карточку Петра Лазарева Войкова".
Напав на след Петра Войкова, департамент полиции дал указание своей агентуре за границей выяснить возможность предъявления через дипломатические каналы официального требования о выдаче его царскому правительству. Трудно установить, кто именно сообщил жандармскому управлению местопребывание Войкова. Известно, что директор гимназии Готлиб долгое время отказывался выдать Лазарю Петровичу удостоверение об окончании его сыном гимназии. Наконец он согласился удовлетворить просьбу Войкова, но при условии, что в прошении о выдаче удостоверения будет указано, для какой цели оно требуется. Лазарь Петрович долго не решался это сделать, но потом вынужден был написать директору Ялтинской гимназии: "Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство выдать удостоверение сыну моему Петру Войкову о том, что он действительно выдержал испытание и получил аттестат зрелости. Такое удостоверение необходимо ему для представления в Бернский университет (Швейцария) до представления подлинных документов, находящихся в С.-Петербургском университете.
Удостоверение прошу выслать на мое имя в Кекенеиз: Почтово-телеграфная контора Кекенеиз, Лазарю Войкову. 3-го октября 1907 г. Лазарь Войков".
9 октября Лазарь Петрович получил долгожданный документ. В нем говорилось: "Дано сие удостоверение сыну коллежского асессора Петру Лазаревичу Войкову в том, что он весною 1906 г. окончил курс учения в ялтинской Александровской гимназии, в чем был выдан ему аттестат зрелости 3 июня 1906 г. за № 810..."
В Женеве
С давних времен в Швейцарии, находящейся в центре Европейского континента, искали убежища многие эмигранты.
Около семи лет в ней жил Владимир Ильич Ленин.
Особое место в жизни эмигрантов занимала Женева. Раскинувшись на южной стороне Женевского озера, она представляла собой как бы небольшое государство, в котором бурлила политическая жизнь. Эмигранты создавали свои партии, созывали конгрессы, издавали газеты, журналы, манифесты, спорили, ссорились.
П. Л. Войков приехал в Женеву в марте 1908 года. Он снял небольшую комнату на улице де Каруж, где в то время проживала значительная часть русских эмигрантов.
Жил Войков на скромный заработок, который получал за частные уроки математики.
В Женеве студент Войков вступил в Швейцарскую социалистическую партию. Он принимал активное участие в политической жизни, изучал историю рабочего класса России и международного пролетарского движения.
Наблюдая жизнь колонии русских эмигрантов, Петр Лазаревич стремился разобраться в причинах, которые привели к расколу российской социал-демократии. Одна часть шла за меньшевиками, считая своим учителем и вождем Г. В. Плеханова, другая - за большевиками, которых возглавлял В. И. Ленин.
24 апреля в большом зале кафе "Хандверк" на Авеню дю Май, 4 собрались политические эмигранты из разных стран, чтобы послушать реферат Ленина "Оценка русской революции и ее вероятное будущее". Получил приглашение на это выступление и Войков. Зал был переполнен. Со всех сторон слышалась русская, болгарская, итальянская, французская, немецкая речь.
В. И. Ленин подошел к трибуне, положил перед собой карманные часы и начал говорить. Он говорил о стратегии и тактике мелкобуржуазной партии эсеров и об организационных вопросах российской социал-демократии.
Выступление Ленина в зале "Хандверк", где так часто звучал его голос непоколебимой верой в торжество социалистической революции, взволновало Войкова.
В сентябре 1909 года Петр Лазаревич сдал приемные экзамены на физико-математический факультет Женевского университета. Профессор, принимавший экзамены, с похвалой отозвался о знаниях Войкова и отметил, что он решил одну из трудных задач наиболее ясным и рациональным путем.
Часто работал Войков и в библиотеке Женевского университета, основанной еще в конце XVI века. Здесь он написал ряд работ по истории Франции: "Одна из загадок истории", "Фаворит Людовика XVI", "Ужасный памятник налогового обложения" и другие. Некоторые из них стали известны в научном мире, были опубликованы в России, во Франции.
Изучив многие труды и архивные материалы, Войков в работе "Ужасный памятник налогового обложения" анализирует борьбу французского народа против королевской власти, установившей непосильный налог на соль. История этого налога во Франции, пишет Войков, была неразрывно связана с историей развития абсолютизма. Вначале незначительный, как и сама королевская власть, налог достиг больших масштабов в эпоху утверждения абсолютизма. Каждый подданный должен был ежегодно покупать у короля определенное количество соли. Это явилось одной из форм обязательной государственной повинности. Королевская власть жестоко наказывала подданных, занимавшихся контрабандой соли. Такие же суровые меры наказания применялись к сообщникам и укрывателям. Хозяин корчмы, давший приют и кусок хлеба осужденному на виселицу, платил штраф и отправлялся на галеры. "Гнев правительства обрушивается не только на людей, но и на все, что так или иначе служило соляной контрабанде. Эдиктом Франциска I повелевалось убивать и "рубить в куски" вьючный скот, на котором перевозилась контрабанда.
Все эти драконовские наказания и штрафы применялись во всей своей беспощадности по отношению к людям... Тюрьмы были набиты контрабандистами соли, и ужасный тюремный режим развертывался во всей своей неприглядности. Переполненные людьми всех возрастов каменные клетки становились могилами своих пленников"*.
*(Голос минувшего. М., 1915, № 10, с. 94.)
Во время студенческих каникул Петр Лазаревич часто совершал путешествия по Швейцарии, увлекался альпинизмом. Он мечтал подняться на вершину Монблана, на которую в то время отваживались взбираться только самые смелые альпинисты. Купив ботинки с острыми шипами, шерстяные чулки, тирольскую куртку, палку и веревку, Войков отправился в поход. Шел он вдоль горного ручья. На скалах росли чахлые кустики травы и альпийской ромашки. В ущельях гор лежал талый снег. Подъем занял много часов. Наступали сумерки, но еще были видны легкие золотистые облака. Вершины гор затухали одна за другой, но снежный купол Монблана все еще светился в лучах заходящего солнца. Переночевав в гостинице на Гран Мюле, Войков на рассвете снова отправился в путь.
Дул сильный ветер. В разреженном воздухе тяжело дышалось.
Наконец, цель похода была достигнута. 4807 метров над уровнем моря! В небольшом белом доме, в котором находилась обсерватория, хранилась толстая книга в переплете с потертым кожаным корешком. В ней были записаны имена людей, покоривших Монблан. Войков расписался в книге. Долго он еще любовался волнистым морем гор, над которым лениво плыли темные облака. Иногда среди белого безмолвия раздавался грохот снежного обвала.
К вечеру Петр Лазаревич возвратился в Шамони. Традиционного пушечного выстрела в честь человека, достигшего вершины Монблана, не было. Пушечный выстрел был дан только через два дня, когда французские альпинисты совершили восхождение на Монблан и сообщили местным властям имя Пьера Войкова, которое обнаружили в книге покорителей этой горы.
Весной 1914 года Войков женился на русской эмигрантке А. А. Белинкиной, студентке медицинского института. 24 апреля 1915 года у них родился сын. Назвали его Павлом.
В годы первой мировой войны положение русских эмигрантов ухудшилось. В то время Войков придерживался политических взглядов интернационалистов, но вместе с большевиками выступал против оборонцев и политики царского правительства, политики продолжения войны до победного конца.
На Родине
Весть о победе Февральской буржуазно-демократической революции в России мгновенно облетела весь мир. В газетах публиковались экстренные сообщения о свержении династии Романовых и образовании Временного правительства.
Узнав о свержении царизма, многие русские эмигранты, проживавшие в различных странах, обращались к местным властям с просьбами помочь им возвратиться на родину.
Первая группа русских политических эмигрантов вместе с В. И. Лениным и Н. К. Крупской выехала из Цюриха 27 марта 1917 года и возвратилась на родину 3 апреля. Вторая группа, в которой был П. Л. Войков с женой и сыном, прибыла в Россию 9 мая.
В Петрограде Петр Лазаревич зашел в министерство труда, чтобы выяснить, сможет ли он получить работу. Министр меньшевик Скобелев, принимавший политических деятелей, возвратившихся из эмиграции, предложил Войкову должность комиссара министерства по вопросам труда. Министр считал, что Войков, хорошо знакомый с опытом работы политических организаций в Европе, мог бы занять видное место в партии меньшевиков.
П. Л. Войков не сразу дал согласие. Воспользовавшись свободным временем, он поехал в Кекенеиз, чтобы навестить родных.
Кекенеиз, небольшая деревня, раскинувшаяся по склонам горы, утопала в зелени. Появились дороги, ведущие от Верхнего шоссе к морю. Это Лазарь Петрович проложил их, когда работал дорожным мастером в имении Алчевского.
В саду, где по арыку протекала вода, отец и сын беседовали до поздней ночи. Лазарь Петрович рассказал о своей работе на Анжеро-Судженских копях, затем на Урале на Богословском заводе, откуда он, получив увечье, вынужден был вернуться в 1916 году в Кекенеиз, о полицейских обысках. Сын говорил о том, что еще не решил окончательно, оставаться ли ему в Петрограде. Отец советовал поехать на Урал.
- Подумай, Петрусь, - сказал он. - Время теперь такое, что не все сразу поймешь.
Не разобравшись в политической обстановке, которая сложилась в России после Февральской революции 1917 года, Петр Лазаревич принял предложение министра труда. Как видно, тяжелый груз колебаний и сомнений, накопившийся у Войкова за годы его пребывания в партии меньшевиков, еще давил на него.
В министерстве труда он занимался рассмотрением конфликтных дел, возникавших между рабочими и капиталистами.
После июльских событий 1917 года в Петрограде, когда по приказу Временного правительства войска открыли огонь по мирной демонстрации, Войков выехал в Екатеринбург в качестве представителя министерства труда.
Петр Лазаревич Войков приехал в Екатеринбург с женой и сыном. В зеленой бархатной куртке, в черных ботинках и серых чулках, подвязанных у самых колен, он был похож больше на альпиниста, чем на представителя министерства труда. Такое первое впечатление он произвел в Совете рабочих и солдатских депутатов. Встретившись с членами Совета, он заявил, что намерен поддерживать деловые отношения с профессиональными союзами и рассматривать трудовые конфликты вместе с их представителями.
Петр Лазаревич часто бывал на заводах, фабриках, в учебных заведениях, больницах; беседовал с рабочими и служащими, выступал с политическими докладами. Когда владельцы предприятий увольняли рабочих за участие в забастовках, он решительно вставал на защиту интересов трудящихся. Войков выполнял различные поручения Екатеринбургского комитета РСДРП (б). Он все более убеждался в том, что именно большевики открыли народу верную дорогу в будущее.
В августе 1917 года Петр Лазаревич Войков вступил в РСДРП (б).
Объясняя мотивы своего вступления в партию большевиков, он в открытом письме, опубликованном в печати, писал: "Последний съезд меньшевиков и объединенцев закончился не разрывом с оборонцами, как ожидали наиболее последовательные товарищи в рядах меньшевиков-интернационалистов, но, напротив, соглашением между двумя крылами меньшевизма. Соглашение это является, по моему мнению, непростительной политической ошибкой и серьезным ударом по интернационалистской работе в России...
В момент, когда каждый день, каждый час требуют величайшего напряжения сил и наиболее ясного выявления классовой пролетарской позиции социал-демократической партии, мне казались жалкими эти безнадежные попытки найти среднюю линию с полуоткровенными оборонцами и совсем откровенными потресо-плехановцами. Не дождавшись конца съезда, я покинул и съезд и партию, как только увидел, что меньшевики-интернационалисты находят возможным организационное единство с "социал-демократами" от обороны и коалиции.
Но как организованному социал-демократу мне невыносимо политическое одиночество и социал-демократическая работа вне рамок товарищеской среды. Партия большевиков остается единственной, стоящей на классовой пролетарской позиции, и я, не колеблясь, вступил в ее ряды. Я не был первым на этом пути, наиболее последовательные меньшевики-интернационалис - ты сделали то же самое..."
По рекомендации Екатеринбургского комитета РСДРП (б) Войкова направляют на профсоюзную работу.
10 августа 1917 года в Екатеринбурге открылась первая конференция профессиональных союзов. На ней присутствовало около ста делегатов (большевики, меньшевики-интернационалисты, эсеры, меньшевики и беспартийные). 12 августа Войков выступил на конференции с докладом "Профессиональные союзы и революция". Он заявил, что российское профессиональное движение должно освободиться от всяких иллюзий о возможности перемирия с буржуазией.
Большинство делегатов внимательно и с одобрением восприняли доклад, горячо аплодировали. Эсеры и меньшевики бурно выражали свое недовольство.
В те дни Урал охватила волна массовых забастовок, вызванная тяжелыми условиями жизни рабочих и наступлением контрреволюции. Центром революционного движения стал Екатеринбург. Бастовали железнодорожники, рабочие Надеждинского металлургического завода, печатники, служащие.
После разгрома корниловского контрреволюционного мятежа большевики вновь выдвинули ленинский лозунг "Вся власть Советам!". Уральская большевистская партийная организация готовила пролетариат к вооруженному восстанию.
Власть народа
Сообщение о победе Великой Октябрьской социалистической революции пришло в Екатеринбург в ночь 25 на 26 октября 1917 года (по старому стилю). 26 октября рабочие и красногвардейцы заняли государственные учреждения. В тот же день Совет рабочих и солдатских депутатов на своем торжественном заседании провозгласил в городе Советскую власть. Среди сидевших за столом президиума заседания был и молодой белокурый человек - Петр Лазаревич Войков, член Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Трудящиеся столицы Урала встретили Октябрьскую революцию с восторгом. На улицах и площадях толпились люди. Повсюду проходили массовые митинги, на которых выступали Малышев* , Войков, Хохряков** и другие большевики.
*(И. Н. Малышев (1889-1918) - председатель Екатеринбургского комитета РСДРП (б), один из первых политических комиссаров Красной Армии на Урале.)
**(П. Д. Хохряков (1893-1918) - матрос Балтийского флота, был направлен ЦК РСДРП (б) на Урал для оказания помощи в работе уральской партийной организации.)
Исполнительный комитет Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов в своей деятельности использовал опыт и пример революционной борьбы рабочих Петрограда. Когда стало известно о свержении Временного правительства, Совет объявил себя единственным органом новой власти и принял решение о назначении комиссаров по различным отраслям народного хозяйства и культуры.
27 октября (9 ноября) было принято решение о создании Военно-революционного комитета для временного управления городом. В состав этого комитета вошел и Войков.
5 ноября 1917 года состоялись выборы в городскую думу. На первом месте по числу голосов оказались большевики. В числе представителей РСДРП (б), избранных в думу, были Войков, Быков*, Малышев.
*(П. М. Быков - председатель Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов первого созыва, автор книги "Последние дни Романовых". Свердловск, 1926.)
19 ноября в городском театре состоялось торжественное открытие заседания думы. По предложению фракции РСДРП (б) председателем думы был избран Войков. Поднявшись на сцену, он занял председательское место за столом президиума. В краткой речи Петр Лазаревич поблагодарил депутатов думы за избрание его на высокий пост и заверил их, что будет честно исполнять свой долг.
Затем, бросив взгляд на большую цепь, лежавшую на столе в сафьяновом футляре, он сказал, что не может надеть ее, как это делали раньше председатели думы.
"Я слуга пролетариата, - сказал Войков, - а пролетариат за свою историю имел и так достаточно цепей..."*
*(Захаров С. А. Комиссар-дипломат. Свердловск, 1962, с. 45.)
После теплых осенних дней в Екатеринбурге наступили холода. Подул северный ветер, облетели листья с деревьев, выпал снег.
Экономическая разруха остро чувствовалась и на Урале. Возникли трудности со снабжением города топливом и продовольствием. Остановились многие предприятия, не отапливались школы, больницы.
В январе 1918 года съезд Советов Урала назначил Войкова губернским комиссаром снабжения. В условиях гражданской войны этот комиссариат имел важное значение.
К П. Л. Войкову обращались не только представители городских учреждений, заводов, фабрик, школ, больниц. К нему приезжали посетители со всех концов губернии. Товарищи вспоминают, как однажды к Войкову пришел священник приходской церкви. Его напугали слухи о "грубых, безбожных комиссарах". Но спокойный и деловой тон разговора с Войковым произвел на священника настолько сильное впечатление, что, уходя, он, некоторое время потоптавшись в дверях, тихо сказал:
- Слышали мы, что нынче в городской больнице не топят, обеды не готовят... Я мог бы завезти дров, но боюсь, не реквизируют ли по дороге.
- Не бойтесь, везите, - ответил Войков.
Петр Лазаревич выполнял и другие ответственные задания. Используя его знание иностранных языков, Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов часто поручал ему вести переговоры с иностранными консулами, находившимися в Екатеринбурге.
Контрреволюция сопротивляется
Николай II подписал акт о своем отречении от престола 2 марта 1917 года. Временное правительство оставило бывшего царя на свободе. Только 8 марта после настойчивых требований Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов оно приняло формальное решение о лишении "свободы Николая и его супруги". Незадолго до этого министр иностранных дел Милюков вел секретные переговоры с английским послом в Петрограде Джорджем Бьюкененом о возможности выезда бывшего царя и его семьи в Англию.
Король Великобритании Георг V и его правительство согласились предоставить бывшему царю убежище в Англии и направить за ним крейсер.
Николай II записал в своем дневнике 23 марта 1917 года: "Ясный день после двух час. и оттепель. Утром погулял недолго. Разбирался в своих вещах и в книгах и начал откладывать все то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию..."*
*(Красный архив. М. - Л., 1927, т. 20, с. 141.)
Однако решение вопроса об отъезде царя затянулось. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, получив сведения о намерении Временного правительства тайно вывезти Романовых в Англию, установил более строгий контроль над Александровским дворцом.
Министр юстиции Временного правительства Керенский навещал бывшего императора, подолгу беседовал с ним, оставался на обед. Покидая дворец, гость любезно благодарил хозяев, спрашивал, не терпят ли они каких-либо стеснений или оскорблений от солдат. Министр рекомендовал своему "узнику" быть осторожным, не подвергать себя опасности, не слишком часто показываться с семьей в парке. Об этом бывший царь записал в своем дневнике: "После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи временем еды и с детьми сидеть раздельно; будто бы ему это нужно для того, чтобы держать в спокойствии знаменитый Совет Рабочих и Солдатских Депутатов! Пришлось подчиниться, во избежание какого-нибудь насилия..."*.В одной из записей дневника говорилось, что Керенский "положительно на своем месте в нынешнюю минуту; чем больше у него власти, тем будет лучше"**.
*(Там же, с. 141.)
** (Там же, т. 21, с. 91.)
Революционные события в Петрограде бурно нарастали. Временное правительство приняло решение срочно перевести Романовых в Тобольск - более спокойное место.
19 августа Николай Романов, его семья и челядь прибыли в Тобольск - небольшой губернский город в Западной Сибири. Этот город не был таким глухим местом, как, например, Туруханский край, куда русские цари ссылали осужденных за участие в революционном движении. Тысячи революционеров погибли в этом краю...
Жизнь в Тобольске бывшего царя и его семьи, окруженной постоянными заботами многочисленной челяди, протекала спокойно. Романовы ходили в церковь, устраивали праздничные обеды, вечеринки с игрой в карты и танцами. В средствах недостатка не было. Значительные суммы денег продолжали поступать в дар "царю-изгнаннику" от монастырей и частных лиц. "Из Москвы, - писал 25 марта 1918 года Николай Романов в своем дневнике, - вторично приехал Влад [имир] Ник [олаевич] Штейн, привезший оттуда изрядную сумму от знакомых нам добрых людей..."
Вокруг губернаторского дома, в котором поселились Романовы, часто появлялись подозрительные субъекты, предлагавшие свои услуги монархистам для освобождения бывшего императора. Николай знал об этом и готовился к побегу.
Когда в русской и иностранной печати стали появляться слухи о побеге бывшего царя, рабочие и солдаты по всей стране на своих собраниях потребовали положить конец попыткам династии Романовых вернуться к власти. Учитывая настойчивые требования народа, Уральский Совет рабочих и солдатских депутатов обратился во ВЦИК с просьбой разрешить перевести Романовых из Тобольска в Екатеринбург, как более надежное и безопасное место. В Тобольск со специальным заданием был направлен Хохряков, а в Москву с докладом о политическом положении в Тобольске и о принятии срочных мер по переводу Романовых - член президиума Уральского Совета Голощекин*.
*(Ф. И. Голощекин (Фрам) (1876-1941) - член РСДРП с 1903 года. За революционную деятельность подвергался преследованиям со стороны царских властей, был сослан в Туруханский край. Активный участник Октябрьской революции.)
Президиум ВЦИК, заслушав этот доклад, принял решение о проведении открытого судебного процесса над бывшим царем и о переводе его из Тобольска в Екатеринбург.
Для выполнения решения ВЦИК Уральский Совет рабочих и солдатских депутатов создал комиссию, в состав которой вошел и Войков. Ему, как члену Совета и комиссару снабжения, было поручено подыскать подходящее помещение и обеспечить арестованных продовольствием, одеждой. После двухдневных поисков он остановил свой выбор на особняке горного инженера Ипатьева на Вознесенском проспекте. Войков осмотрел все комнаты особняка, сад, двор и подъезды к нему.
Монархисты пытались предпринять различные маневры, чтобы увезти Романовых в Уфимскую губернию и затем переправить их за границу. Но эти планы были сорваны. 30 апреля 1918 года в Екатеринбург, в дом особого назначения были доставлены Николай, его жена Александра Федоровна и дочь Мария, а 23 мая - сын и остальные его дочери. В печати было опубликовано официальное сообщение, в котором говорилось: "Согласно решения Совета Народных Комиссаров бывший царь Николай Романов и его семья переведен на жительство из г. Тобольска в Екатеринбург и помещен в отдельном изолированном от внешнего мира помещении".
Вскоре в Екатеринбург начали прибывать бывшие офицеры царской армии, монархисты и всякие авантюристы, поклявшиеся освободить Николая. Шныряя по городу, они пытались установить связи с семьей Романовых, распространяли лживые слухи об окружении Петрограда белыми армиями, посылали в Уральский Совет анонимные письма с угрозой жестоко расправиться с большевиками.
Бывшие великие князья и княгини, высланные из Петрограда в Пермь, жили в городских гостиницах. Они имели свободный доступ в город, посещали дома местной знати, давали обеды, устраивали закрытые вечеринки, на которых обсуждались планы организации побега бывшего царя, собирали деньги, поддерживали связи с консулами иностранных государств.
Проверяя, как выполняется решение Уральского Совета, Петр Лазаревич как комиссар снабжения часто посещал дом особого назначения, осматривал комнаты первого этажа, где разместилась прислуга, беседовал с комендантом. Однажды Войков встретил бывшего царя, который спустился на первый этаж в сопровождении Долгорукова. Слегка поклонившись, Николай спросил, не может ли господин комиссар объяснить причины, по которым ему ограничили время прогулок и не разрешили пилить дрова во дворе.
- В Тобольске, - продолжал он, - я пилил кругляк во дворе дома вместе с дочерью Марией. Препятствий со стороны новых властей не было. Я позволю себе спросить, разве здесь другие условия?
- Да, в Екатеринбурге другие условия, - ответил Войков, - для арестованных установлен более строгий режим.
- Позвольте, господин комиссар, я не вижу оснований для отказа. Опасения властей напрасны. Я не собираюсь бежать из- под стражи.
- Это было бы невозможно. Здесь охрана из рабочих и крестьян.
- Я с опозданием получаю английские газеты. Не думаю, чтобы их задерживали в Лондоне. Прошу передать вашим властям, - сказал с раздражением Николай, - чтобы время наших семейных прогулок по саду не ограничивалось.
- Это относится к компетенции коменданта, - ответил Войков. - Мне известно, что Уральский Совет разрешил непродолжительные прогулки во дворе.
Подошла бывшая царица, бросила на Войкова злобный взгляд, взяла мужа под руку и сказала ему по-французски:
- Partons d'ici, Nikki! Ces barbares ne comprennent rien!*
*(Уйдем, Никки. Эти варвары ничего не понимают! (фр.).)
- Madame, sans injures!* - ответил Войков.
*(Мадам, без оскорблений! (фр.).)
Николай остановился и с удивлением посмотрел на Войкова, но Александра Федоровна решительно повернула, как куклу, своего безвольного супруга и увела с собой.
Летом 1918 года Войков, встретившись с рабочими мартеновского цеха Верх-Исетского завода, рассказал им, что империалисты Англии, Америки, Франции, Японии, высадив свои войска в Мурманске, Архангельске и во Владивостоке, начали интервенцию и что в мае начался контрреволюционный мятеж чехословацкого корпуса в Поволжье, на Урале и в Сибири. Вместе с белогвардейскими армиями они ведут вооруженную борьбу против Советской власти. Используя контрреволюционные элементы, интервенты пытаются освободить бывшего царя, чтобы объединить вокруг него силы реакции и задушить завоевания Октябрьской революции.
Окончив беседу, Войков начал отвечать на записки.
- Скажите, - читал он, - почему бывший царь находится в роскошном особняке, а не в тюрьме?
- Причин много. Главная из них - гуманность Советской власти.
- Куда делись царские бриллианты?
- Отвечаю, - сказал Войков, держа записку в руке, - бриллианты, золотые монеты, золотая посуда изъяты у бывшей царской семьи специальной комиссией Уральского Совета рабочих и солдатских депутатов по акту, упакованы в ящики, запечатаны и сданы на хранение до особого распоряжения.
- Скажите, что за выстрелы раздавались на этих днях во дворе дома, в котором проживает царская семья?
- Это были два предупредительных выстрела охраны, заметившей подачу сигналов из окна спальни бывшего царя.
Страна Советов в те дни была зажата в огненном кольце фронтов. Главным из них летом 1918 года стал Восточный фронт. С каждым днем Колчак все ближе подходил к Екатеринбургу.
В течение нескольких дней Войков выполнял специальное задание Уральского Совета рабочих и солдатских депутатов. Вместе с группой рабочих, старых большевиков, он уже под обстрелом противника упаковал находившиеся в Екатеринбурге государственные запасы золота, платины в ящики, отправил их на товарную станцию и погрузил в вагоны. Доставив ценный груз в Пермь, он возвратился и доложил Уральскому Совету об успешном выполнении задания. Это был поистине подвиг.
Наступление чехословацкого корпуса и белых армий продолжалось. На Южном Урале возобновились вооруженные выступления белых казаков. В Екатеринбурге было убито несколько рабочих, принимавших активное участие в революционном движении. На станции Тундуш погиб от вражеской пули Малышев. Начались бандитские налеты на государственные учреждения и общественные организации. Падение города стало вопросом дней. В этих условиях уже не было возможности перевезти семью Романовых в какое-либо другое место или провести открытый судебный процесс. Учитывая чрезвычайное положение, Уральский Совет рабочих и солдатских депутатов принял постановление о расстреле бывшего царя и его семьи. Суд народа свершился в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
18 июля Президиум ВЦИК, рассмотрев вопрос об обстоятельствах, побудивших Уральский Совет рабочих и солдатских депутатов принять постановление о расстреле Романовых, признал его правильным.
В ночь с 24 на 25 июля 1918 года вместе с последним отрядом Красной Армии Екатеринбург покидали руководители губернских советских и партийных организаций. С этим отрядом должен был уходить и Войков. Так и не дождавшись жены, уехавшей в командировку по делам комиссариата здравоохранения, он взвалил на коня самые необходимые вещи, посадил сверху сына и отправился в путь.
25 июля враг ворвался в Екатеринбург.
Временной столицей Урала стала Пермь.
В сложной обстановке Войков действует энергично и решительно. Председатель Исполкома Уральского Совета Белобородов писал: "В Перми, после нашего отхода из Екатеринбурга, председатель Кизеловского Совета сообщает, что Совет отдал последние запасы муки проходящим воинским частям. Копям грозит остановка и, стало быть, прекращение снабжения углем железной дороги. Тов. Войков берет маршрут хлеба из пермских запасов и через несколько часов сам доставляет его кизеловским рабочим. Маршрут, который шел бы целую неделю, приходит на место через 12 часов".
Колчаковцы продолжали наступление. 25 декабря они захватили Пермь. Но уже весной 1919 года войска Красной Армии под командованием Фрунзе нанесли врагу сокрушительный удар. Урал, кузница России, был освобожден.
Петр Лазаревич любил Урал, называл его седым могучим великаном, говорил, что это особый мир по природе, климату, характеру людей. В течение многих столетий люди воздвигали здесь города, строили заводы, железные дороги, перебрасывали мосты через бурные реки, добывали руду, драгоценные камни, плавили металл. В этом труде закалялись люди. На Урале закалился в революционной борьбе и Войков.
В Mоскве
В декабре 1918 года Советское правительство, укрепляя государственный аппарат новыми кадрами, вызвало с Урала группу коммунистов для работы в различных народных комиссариатах и ведомствах. Среди них был и Войков.
26 октября 1920 года Совет Народных Комиссаров назначил Войкова членом коллегии Народного комиссариата внешней торговли. Ему было поручено руководство управлениями: экспортным, транспортным, экспедиционным, таможенно-материальным и пограничной охраны.
В 1921 году Войков неоднократно выступал на заседаниях Совнаркома, на которых председательствовал Ленин, с сообщениями по различным вопросам внешней торговли. Это было весьма ответственное дело. За пять или шесть минут, которые отводились докладчикам, надо было четко и ясно сказать о самом главном, ответить на все вопросы, не допустить никакой неточности.
24 мая 1921 года Совет Народных Комиссаров, рассматривая вопрос об импортном плане, постановил: "Поручить Комиссии в составе тт. Ленина, Войкова и Альского* выяснить к 25-му мая, в каких пределах возможно приблизительно удовлетворить имеющиеся заявки и на основании этого составить проект постановления СНК, каковой проект провести опросом по телефону". На выписке из протокола СНК от 25 мая 1921 года №424, содержащей это постановление, есть помета Войкова: "...это сделано".
*(А. О. Альский (1892-1939) - член партии с 1917 года. В 1921 - 1922 годах - заместитель народного комиссара финансов РСФСР.)
17 августа 1921 года Совет Труда и Обороны под председательством В. И. Ленина рассмотрел и утвердил проект положения о вновь созданной организации "Северолес". В подготовке этого проекта принимал участие и Петр Лазаревич. 22 сентября Президиум ВСНХ на своем заседании утвердил Войкова членом правления "Северолес" как представителя Народного комиссариата внешней торговли.
Этой работе Петр Лазаревич отдавал много сил. Он часто ездил в леса Архангельской губернии, встречался с лесорубами, лесничими, руководителями местных партийных и советских организаций. Войков говорил о лесе как об одном из богатейших природных сокровищ страны, о том, что лес - это золото, которое нужно молодой Республике Советов, чтобы закупать за границей машины, станки, оборудование.
...Как-то Войков зашел в книжную лавку писателей и увидел сидевшего за круглым столиком Алексея Максимовича Горького, которого знал по совместной работе в Экспортной комиссии при Народном комиссариате внешней торговли. Оба были обеспокоены сохранностью культурных ценностей, ставших достоянием народа.
Они тепло поздоровались. Алексей Максимович, похлопав ладонью по книге, сказал:
- Гоголь! Первое издание "Тараса Бульбы"! Случайно наткнулся, - и продолжал:
- Скажите, Петр Лазаревич, почему у нас исчезают редкие книги? Говорят, что много контрабандой вывозится за границу. Куда смотрят таможенные власти?
Войков, в ведении которого находилось таможенное управление, понял намек.
- Вы, Алексей Максимович, ведь знакомы с проектом постановления об ассигновании средств на покупку книг и антикварных предметов у населения? - ответил Петр Лазаревич. - В ближайшие дни он будет рассмотрен правительством.
- Если в этом серьезном деле потребуется помощь ученого мира и писателей, пожалуйста, скажите и мне, - ответил Горький.
За годы войны и интервенции народное хозяйство страны было разрушено. В 1921 году в Поволжье, пораженном засухой, начался голод. "Точно все последствия войны империалистической и той войны, которую нам навязали капиталисты, точно все они собрались вместе и обрушились на нас голодом и самым отчаянным разорением. Эти бедствия сейчас далеко еще не преодолены"*.
*(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 67.)
Золотые запасы таяли. На иностранные займы рассчитывать не приходилось. Значительные средства дала национализация крупной промышленности, банков, железных дорог, частных поместий.
Между тем утечка ценностей за границу, начавшаяся еще во время мировой войны, продолжалась.
Во дворцах, особняках, хозяева которых бежали из России, осталось немало произведений искусства и антиквариата. Советское правительство объявило все это общенародным достоянием и приняло меры по их охране. Ценные картины, мебель, фарфор передавались музеям. Наряду с этим создавался особый экспортный фонд, в который должны были войти произведения искусства, имевшие высокую стоимость, но не представлявшие большой художественной ценности.
15 апреля 1921 года правительство приняло постановление об ассигновании Народному комиссариату внешней торговли 100 миллионов рублей на приобретение произведений искусства для экспортного фонда и о создании "Комиссии под председательством т. Горького и особо ответственных представителей Рабоче-крестьянской инспекции и Народного комиссариата просвещения для приобретения антикварных и художественных предметов".
Получив это постановление, Горький и Войков составили план работы комиссии.
Комиссия выявила колоссальные ценности. Она изучала произведения искусства, отбирала наиболее ценные из них для государственных музеев, а остальные направляла в экспортный фонд для продажи на валюту.
На дипломатической службе
В начале октября 1921 года народный комиссар иностранных дел Г. В. Чичерин принял Войкова и поздравил его с назначением председателем делегации РСФСР и УССР в Смешанных советско-польских реэвакуационной и специальной комиссиях.
- Итак, Петр Лазаревич, - сказал он, - пусть благополучно скользит по волнам ваша дипломатическая ладья.
Рекомендовав начать работу с изучения наиболее важных документов о советско-польских отношениях, Чичерин добавил:
- Я понимаю, что работа, которая поручена вам, будет нелегкой.
Эвакуация государственного, общественного и частного имущества из губерний бывшего Царства Польского началась в конце 1914 года. Весной 1915 года, когда на Западном фронте началось отступление, положение осложнилось. Население в панике бросало свои дома и, спасаясь от врага, бежало на восток. Общего плана эвакуации не было, не было и единого правительственного органа, который отвечал бы за нее. Никто точно не знал, какое имущество надо вывозить в первую очередь. Имущество, приготовленное для эвакуации, портилось и расхищалось на месте.
Октябрьская революция и провозглашенный ею принцип самоопределения наций создавали условия для обеспечения независимости Польши. ВЦИК в своем обращении к польскому народу от 2 февраля 1920 года торжественно провозгласил: "Свобода Польши является необходимым условием свободного развития Россий"*.
*(Документы внешней политики СССР, т. 2, с. 356.)
18 марта 1921 года между РСФСР, УССР, с одной стороны, и Польшей - с другой, был подписан Рижский мирный договор, завершивший польско-советскую войну 1920 года. Антисоветские планы польской буржуазии и империалистов других стран потерпели поражение.
Проведение в жизнь основных положений Рижского договора затягивалось. Польское правительство уклонялось от выполнения своих обязательств. Оно потворствовало созданию на своей территории военных отрядов и политических организаций белогвардейцев.
8 октября состоялось первое заседание Смешанной советско-польской реэвакуационной комиссии. К ее работе были привлечены ученые, инженеры, юристы, литераторы, художники, представлявшие обе стороны. Делегацию РСФСР и УССР возглавлял известный ученый О. Ю. Шмидт. На втором заседании комиссии, 2 ноября, О. Ю. Шмидт сообщил, что, поскольку он намерен всецело посвятить себя научной деятельности, Советское правительство назначило на этот пост П. Л. Войкова.
Правительства РСФСР и УССР бережно относились к сохранению национальных богатств польского народа.
На одном из заседаний Смешанной комиссии Ольшевский обратился к Войкову с просьбой помочь в поисках и возвращении колоколов польских костелов и ключей от Варшавы. Колокола были обнаружены на государственных складах, где они находились на хранении. Представители польской делегации, отобрав на складе колокола, погрузили их в вагоны и отправили в Польшу. "Колокола в количестве 7225 штук были оценены в 3 030 ООО злотых, не учитывая их исторической ценности, многие из реэвакуированных колоколов представляют собой поистине бесценные произведения польского литейного дела, начиная с XV века, которые несомненно послужат цели реализации проекта первого музея колоколов в Польше.
Стоимость частично реэвакуированных до сего времени промышленных объектов в виде 23 заводов равняется 1 895 ООО злотым"*.
*(Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1966, т. 4, с. 305.)
Нашлись и символические ключи от Варшавы, которые также были возвращены Польше.
25 августа 1924 года в конференц-зале НКИД СССР было подписано соглашение о реэвакуации польского имущества и о компенсации за него. С советской стороны оно было подписано Войковым. В соглашении говорилось, что все требования и претензии, предъявленные польским правительством к правительствам РСФСР, УССР и БССР, а равно все требования и претензии правительств трех советских республик к польскому правительству в Смешанной реэвакуационной комиссии, этим соглашением погашаются.
Одновременно с работой в Смешанной реэвакуационной комиссии Войков выполнял ряд ответственных заданий правительства. Он принимал участие в переговорах о заключении торгового договора между РСФСР и Польшей, между РСФСР и Швецией.
Новое назначение
На заседании коллегии Народного комиссариата иностранных дел СССР 8 августа 1924 года обсуждался вопрос о назначении нового полномочного представителя СССР в Польше. По предложению Чичерина коллегия рекомендовала на этот пост Петра Лазаревича Войкова.
Агреман на назначение Войкова был запрошен у польского правительства 10 августа. Правительство Польши долго не давало ответа.
Министр иностранных дел Скшиньский прислал Чичерину письмо от 22 августа. В нем сообщалось, что Войков известен ему по работе как председатель советской делегации в Смешанных советско-польских реэвакуационной и специальной комиссиях и что "г. Войков, отдавая свои неоспоримые таланты на службу Союзу Советских Социалистических Республик, будет в состоянии проявить на дипломатическом поприще достаточную объективность и широту взглядов..."*. Однако, писал министр далее, поскольку с личностью Войкова связывается история или легенда об участии его в расстреле семьи Романовых, он хотел бы получить разъяснение.
*(Документы внешней политики СССР, т. 7, с. 441.)
Чичерин ответил письмом от 4 сентября, в котором говорилось, что правительство СССР признает необходимым расширение и укрепление добрых отношений между СССР и Польшей, основанных на доверии, искренности и лояльности. Георгий Васильевич писал, что с целью развития и укрепления добрососедских отношений правительство СССР предполагает назначить Войкова на пост полномочного представителя СССР в Польше и ожидает в то же время назначение польского посланника в СССР. "Правительство Союза считает Петра Лазаревича Войкова вполне подходящим лицом для намеченной цели, т. е. для устранения существующих недоразумений между нашими Правительствами и для укрепления добрых отношений между ними. Не могу не упомянуть при этом с удовлетворением о том, что часть вопросов, разделявших наши Правительства, уже урегулирована соглашением, подписанным со стороны Советского Правительства Петром Лазаревичем Войковым 25 августа"*. В письме отмечалось, что Войков занимал на Урале должность областного комиссара снабжения и, как невоенный, не имел отношения к исполнению приговора над бывшим царем и его семьей. "Я, - писал далее Чичерин, - не помню момента в истории борьбы польского народа против угнетения царизмом, когда борьба против последнего не выдвигалась бы как общее дело освободительного движения Польши и России. Нет, конечно, польского гражданина, который бы не помнил о тех ярких и глубоко прочувствованных стихах, в которых Адам Мицкевич вспоминает о своем близком общении с Пушкиным и, между прочим, о том, как он, покрываясь с ним одним плащом, стоял перед статуей Петра Великого. Я не сомневаюсь, что Адам Мицкевич был вполне солидарен с известными стихами Пушкина:
*(Там же, с. 439.)
Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу, Твою погибель, смерть детей С жестокой радо стаю вижу.
При том громадном распространении, которое получила повсюду в Польше драма Юлиуса Словацкого "Кордиан", всякому польскому гражданину, несомненно, памятна та сцена из этой драмы, где голосами из народа осуждаются на смерть не только царь, но и его семья".
Г. В. Чичерин выразил глубокую уверенность в том, "что сотни и тысячи борцов за свободу польского народа, погибшие в течение столетия на царских виселицах и в сибирских тюрьмах, иначе отнеслись бы к факту уничтожения династии Романовых, чем это можно было бы заключить из Ваших сообщений"*.
*(Документы внешней политики СССР, т. 7, с. 440.)
Письмо Чичерина имело большой общественный резонанс. Прогрессивно настроенная польская молодежь, рабочие, интеллигенция нелегально распространяли его по всей стране.
Вскоре Скшиньский ответил, что польское правительство решило дать агреман на назначение Войкова в качестве полномочного представителя СССР в Польше.
2 ноября 1924 года Войков с женой и сыном прибыл в Варшаву. В тот же день он сообщил в Москву, что доехал благополучно, если не считать одного происшествия. Когда поезд, миновав станцию Столбцы, шел на полном ходу, кто-то бросил булыжник и разбил им окно в его купе. Тогда Петру Лазаревичу казалось, что это мальчишеское озорство, на которое не стоило обращать внимания.
Познакомившись со всеми сотрудниками полномочного представительства СССР, Петр Лазаревич вышел в сад. Здесь он ждал возвращения советника полпредства из министерства иностранных дел, куда его пригласили по какому-то срочному делу. Около одиннадцати часов вечера советник возвратился. Он принес плохие вести. Начальник восточного отдела министерства Ю. Лукасевич, сославшись на поручение министра, конфиденциально сообщил, что находящиеся в Варшаве белоэмигранты-монархисты собираются предпринять "злонамеренные действия" против чрезвычайного посланника Войкова.
- Да, полиция знает свое дело... - сказал Войков, выслушав своего советника.
8 ноября Войков вручил свои верительные грамоты президенту Польской Республики Войцеховскому. В своей краткой речи полпред говорил о чувствах глубокой симпатии и дружбы народов Советского Союза к польскому народу. Он подчеркнул, что эти чувства выросли и окрепли в совместной борьбе против царизма и вытекают из взаимных интересов обеих стран. Принимая верительные грамоты, президент приветствовал Войкова как дипломата, хорошо осведомленного во всех вопросах советско-польских отношений. Войцеховский заявил, что "польский народ также питает чувство искренней симпатии к народам
Советского Союза, с которыми он желает жить в добрососедских отношениях".
Просматривая утреннюю почту, Петр Лазаревич вскрыл небольшой белый конверт, на котором было напечатано: "Эхо Варшавске". Редакция газеты просила его ответить на восемь вопросов о советско-польских отношениях. Было ясно по содержанию, тонкой политической окраске и форме изложения вопросов, что они разрабатывались в министерстве иностранных дел. Учитывая, что самые различные слои польского народа проявляли большой интерес к жизни Советского Союза, Войков решил рассказать читателям газеты о политике СССР.
21 декабря он принял корреспондента газеты "Эхо Варшавске" и вручил ему текст ответов на все вопросы. На следующий день они были опубликованы на видном месте с редакционными комментариями. Особое внимание обращалось на заявление полномочного представителя СССР о перспективах улучшения советско-польских отношений.
Петр Лазаревич Войков неоднократно встречался с министром иностранных дел Скшиньским. Высокий и стройный, с черными усиками, похожий на офицера гренадерского полка, он был на редкость себялюбивым человеком. Беседуя о политике, литературе, даже охоте, он не забывал намекнуть на важную роль своей собственной персоны и своих могущественных покровителей. Министр любил рассказывать о своем знакомстве с Остином Чемберленом.
12 января 1925 года Войков посетил Скшиньского и сообщил ему мнение своего правительства о возможности заключения соглашения между СССР и Польшей на основе ненападения и взаимного обязательства не вступать ни в какие комбинации, враждебные одной из договаривающихся сторон. К этому он добавил, что принятие этого предложения могло бы явиться поворотным пунктом во взаимоотношениях двух государств. Министр пытался уклониться от переговоров о соглашении, ответив, что, по его мнению, было бы полезно начать урегулирование не с общего принципа, а с решения отдельных вопросов, например торговых. Войков снова пояснил, что подписание советско-польского договора о ненападении в том виде, как мыслит правительство СССР, облегчило бы рассмотрение на основе взаимности и всех других вопросов.
Переговоры о заключении советско-польского политического соглашения на основе ненападения, начавшиеся одновременно в Москве и в Варшаве, проходили с большими трудностями. Правительство СССР, желая установления прочного мира в Восточной Европе, предложило польскому правительству подписать политический договор между СССР и Польшей на основе ненападения, неучастия в комбинациях, направленных против другой стороны, и соблюдения нейтралитета в случае войны с третьей стороной. Подписание же договора только о ненападении друг на друга не достигло бы цели, поскольку оба государства уже взяли на себя такие обязательства по Рижскому договору.
Несмотря на различие точек зрения правительств СССР и Польши во время происходивших переговоров, Народный комиссариат иностранных дел СССР направил польской миссии памятную записку от 9 марта 1925 года, в которой снова выражалось стремление добиться по всем стоящим на очереди вопросам разумного и приемлемого для обеих сторон соглашения.
Польская реакция сознательно шла на обострение отношений между СССР и Польшей.
Анализируя советско-польские отношения того периода, Чичерин заявил в своей речи на III съезде Советов СССР, что в Польше имеются два основных течения. С одной стороны, есть ,,в Польше чрезвычайно сильные элементы, чрезвычайно сильное стремление в пользу прочного соглашения с нами. С другой стороны, имеются и воинственные элементы, имеется стремление, так сказать, разбрасываться, расширять свое могущество, союз с Румынией, стремление расширить свои восточные связи вплоть до Персии и, наконец, та балтийская политика Польши, о которой здесь уже говорилось и которая выразилась в Гельсингфорсской конференции и в Рижской конференции генеральных штабов"*.
*(Документы внешней политики СССР, т. 8, с. 292.)
Дальнейшее развитие событий подтвердило правильность этого вывода. В польской печати стали появляться статьи с грубыми выпадами в адрес полномочного представительства СССР. Вооруженные отряды польской пограничной охраны неоднократно вторгались на советскую территорию. Переговоры о нормализации отношений затягивались.
П. Л. Войков настойчиво добивался улучшения отношений между обеими странами. Он неоднократно обращал внимание польского правительства на враждебные выступления в печати, провокационные выходки белогвардейцев и прочих реакционных элементов.
Так, еще в феврале 1925 года, во время одной из встреч с Скшиньским, Войков заявил ему:
- Господин министр, я хотел бы рассказать вам об одном прискорбном случае, который меня крайне взволновал. Речь идет о провокации со стороны лиц, выступающих против развития дружественных отношений между нашими странами. Недавно какой-то неизвестный человек, назвавший себя служащим генерального штаба польской армии, явился в консульский отдел полномочного представительства СССР и попросил срочного свидания со мной. Его принял консульский работник. Неизвестный, вынув из портфеля пачку каких-то бумаг, сообщил, что это очень важные секретные документы, которые он хотел бы передать полномочному представителю СССР за вознаграждение. Случайно или преднамеренно, скорее последнее, он небрежно переложил револьвер из левого кармана пиджака в правый.
Поскольку случаи столь грубой провокации против полномочного представительства СССР были и раньше, я прошу вас, господин министр, обратить на это серьезное внимание.
- Господин посланник! Выражаю свое глубокое сожаление, - ответил министр. - Надеюсь, что этого больше не повторится.
- Не могу не сказать и о следующем, - заявил Войков. - Вот уже несколько месяцев я вижу у подъезда полпредства СССР, временно находящегося в "Римском отеле", двух молодых людей в форме швейцаров. Они сидят на крыльце, можно сказать у самого моего порога. Не скажу, что эти швейцары допускают грубости, напротив, они очень любезны, всегда открывают мне дверь, приветливо здороваются со мной, с моей женой и сыном. Недавно на вопрос, что угодно им здесь, на территории полномочного представительства СССР, они ответили, что их поставил начальник полиции и приказал дежурить ежедневно с 8 часов утра до 2 часов ночи.
Министр развел руками, всем своим видом выражая крайнее удивление.
- Не вмешиваясь в дела начальника полиции, - продолжал Войков, - который, возможно, в этом случае действовал на свой риск, я хотел бы просить вас, господин министр, принять во внимание заявление полномочного представительства СССР, уже изложенное вам раньше, что оно не нуждается в услугах швейцаров.
- Да, господин посланник, допускаю, что начальник полиции действовал самовольно. Я выясню это и приму надлежащие меры.
На следующий день дежурство "швейцаров" прекратилось. Но вскоре они появились на скамейке у кафе, находившегося неподалеку от подъезда полномочного представительства СССР.
Визит Г. В. Чичерина
В те годы в Польше разразился экономический кризис, который охватил все отрасли промышленности и сельского хозяйства. Резко сократились запасы иностранной валюты Польского банка. Правительство Грабского, пытаясь найти выход из тяжелого положения, вступило в секретные переговоры с американской компанией Моргана. Переговоры завершились подписанием соглашения о предоставлении Польше займа в сумме 40 миллионов долларов. Польское правительство обязалось гарантировать этот заем доходами от своих железных дорог.
В июле 1925 года Скшиньский отправился в США. В Вашингтоне он подписал соглашение о предоставлении Польше нового займа на сумму 10 миллионов долларов сроком на один год. Получение иностранных займов на кабальных условиях еще более затруднило экономическое положение страны.
Серьезно обострились германо-польские отношения. Правительство Германии, опираясь на поддержку США, предложило заключить западноевропейский "гарантийный пакт", в соответствии с которым оно было готово дать обязательство сохранить неприкосновенность своих западных границ. Гарантии сохранения восточных границ правящие круги Германии не давали. Они не скрывали, что первым платежом за их согласие сохранить status quo на западных границах должно явиться изменение восточных, польско-германских границ.
Польское правительство под давлением общественного мнения решилось сделать какие-то шаги в сторону нормализации советско-польских политических и экономических отношений.
В переписке с Чичериным, начавшейся еще в августе 1924 года, Скшиньский высказал желание рассмотреть различные вопросы на совещании руководителей внешней политики СССР и Польши. Чичерин согласился встретиться с министром и начать переговоры на широкой политической основе.
Опубликовав официальное сообщение о предстоящем визите, польское правительство подчеркивало его большое политическое значение. В печати появились сообщения, содержавшие намеки на возможность получения от великого восточного соседа "заманчивых предложений", которые будут срочно и внимательно изучены.
Интерес к визиту народного комиссара иностранных дел СССР в Польшу был настолько велик, что полномочное представительство СССР несколько дней находилось, можно сказать, в осаде. Сотрудников полпредства СССР атаковали дипломаты различных стран, иностранные журналисты.
27 сентября 1925 года Чичерин прибыл в Варшаву. Его встречали министр иностранных дел Скшиньский, члены дипломатического корпуса, журналисты, жители столицы и вся советская колония.
У подъезда полномочного представительства СССР целый день шумела толпа журналистов, стремившихся узнать последние новости.
Вечером Чичерин и Скшиньский обменялись визитами.
28 сентября Чичерин устроил пресс-конференцию для польских журналистов, на которой он сделал заявление о состоянии советско-польских отношений. В заявлении говорилось, что дружба между государствами становится прочной и незыблемой тогда, когда она основывается на тесных и глубоких экономических взаимоотношениях, и отмечалось, что некоторые из разделяющих обе стороны моментов постепенно изживаются.
На вопрос о целях советской политики Чичерин ответил:
- Единственная цель нашей политики - мир с другими народами.
Заявление Чичерина и его ответы на вопросы были тепло встречены журналистами и широко освещались в печати.
В министерстве иностранных дел Чичерин и Скшиньский встречались дважды. Говорили по-русски, по-польски и по- французски.
Первая беседа состоялась 28 сентября. Начал хозяин. Он сказал, что при всяких возникающих неприятностях обе стороны "должны соблюдать общую линию примирительности". Затем он замолчал, как бы предоставляя слово гостю. Чичерин заявил, что он хотел бы обсудить три вопроса, которые, по его мнению, играют большую роль в советско-польских отношениях: о соблюдении дружественной линии в повседневных делах; о программе соглашений между двумя странами, то есть о разрешении вопросов, вытекающих из Мирного договора; о проблеме взаимоотношений между общими делами и общей политикой, к которой относится и вопрос о связи советско-польских и советско-французских отношений. Чичерин обратил внимание министра на враждебные антисоветские действия: попытки создать блок Прибалтийских государств и на союз Польши с Румынией, предусматривавший координацию их политики в отношении Советского государства и взаимную военную поддержку в случае войны с Советским Союзом.
Скшиньский безуспешно пытался опровергнуть это.
29 сентября состоялась вторая беседа. Скшиньский, затронув вопрос об обязательствах Польши перед Румынией, говорил уже более уклончиво. Видно, напоминание Чичерина о направленности польско-румынского союза заставило его быть более сдержанным.
- На будущих переговорах, - сказал министр, - надо найти компромисс, чтобы вопрос об этом договоре "не мешал всей нашей политике".
Скшиньский старался изобразить удивление по поводу интереса, который, по его словам, проявляет правительство СССР к "столь миниатюрным государствам". На это Чичерин заметил, что в случае войны Англии против СССР территории этих государств могли бы явиться плацдармом для десанта некоторых держав.
В заключение Чичерин сказал Скшиньскому, что заключение Локарнских соглашений с Германией и Францией может иметь тяжелые последствия для Польши.
В беседах были затронуты и другие вопросы, в частности о выполнении Рижского договора. Скшиньский уклонялся от принятия конкретных решений, заявив, что в течение ближайших месяцев он хотел бы совершить поездку в Москву, где беседы могут быть продолжены. Однако министр пообещал дать ход переговорам о заключении торгового договора между СССР и Польшей.
Вечером Чичерин был на приеме, который дал в его честь Скшиньский. Окруженный дипломатами разных стран, Чичерин спокойно отвечал на многочисленные вопросы о советско-польских отношениях, о внешней политике правительства СССР. Журналисты, следившие за каждым его шагом, в своих телеграммах отмечали, что гость отбивал одну атаку за другой на английском, французском, итальянском, немецком языках, а когда к нему подошел поверенный в делах Греции Метаксас и приветствовал его по-французски, Чичерин, к удивлению всех, ответил по-гречески.
Вечером Чичерин пригласил Войкова к себе.
- Итак, Петр Лазаревич, - сказал он, - визит окончен. А теперь... Что же я хотел сказать вам? Да, вот. Жалуются на вас в Москве. Выдаете визы польским гражданам без разрешения центра. Это серьезное нарушение, с которым нельзя мириться. Да, нарушение.
- Были такие обстоятельства...
- Что. было, то было, - ответил Чичерин спокойно, - дадите письменное объяснение.
Петр Лазаревич покраснел и вытер лоб платком.
Чичерин это заметил и неожиданно спросил:
- Не астраханский ли арбуз лежит у вас на балконе?
Эти слова, сказанные дружеским тоном, немного подняли настроение Петра Лазаревича, но замечание Чичерина не выходило из головы.
- Астраханский, - ответил он, - отец прислал.
- А сынишка не дерется с польскими панычами?
- С панычами нет, а со своими бывает.
В 9 часов вечера Чичерин выехал в Берлин.
П. Л. Войков сопровождал народного комиссара иностранных дел во время его официальных визитов, присутствовал на правительственных приемах, беседах, информировал правительство СССР, принимал участие в беседе Чичерина с сотрудниками полномочного представительства.
Пребывание народного комиссара иностранных дел СССР в Варшаве вызвало большой интерес широких кругов польской общественности.
П. Л. Войков, наблюдавший жизнь польской столицы в эти дни, писал, что прием, оказанный Чичерину, по своей торжественности, по тому особому настроению, которое царило в польском обществе, превосходил все ожидания.
Многие польские газеты выступили со статьями, в которых высказывались за улучшение отношений между Польшей и СССР.
Государственный переворот
11 октября 1925 года Войков с женой и сыном приехал в отпуск в Москву. Но через несколько дней народный комиссар предложил ему немедленно возвратиться в Варшаву.
В Польше назревали крупные события. Экономический кризис вызвал резкое обострение классовой борьбы. Сложным было и внешнеполитическое положение страны. Приняв участие в работе Локарнской конференции, польское правительство подписало два политических соглашения. Первое, заключенное с Германией, предусматривало арбитраж для урегулирования конфликтов, но не содержало гарантий неприкосновенности польско-германской границы. Второе соглашение было подписано с Францией. Оно предусматривало помощь и поддержку в случае невызванного нападения Германии на одну из договаривающихся сторон. Но и это соглашение не имело реального значения для Польши, поскольку Англия, США, Франция потворствовали возрождению милитаризма и реваншизма в Германии, стремились направить ее агрессивные устремления на Восток. С подписанием Локарнских соглашений международное положение Польши резко ухудшилось. Используя свое влияние на правящие буржуазно-помещичьи круги этой страны, империалисты толкали ее в сторону установления режима военной диктатуры. В этой обстановке польская реакционная военщина готовилась к открытому выступлению, выдвигая на передний план в качестве своего руководителя Юзефа Пилсудского.
Сын помещика Виленской губернии Российской империи, Пилсудский в годы первой мировой войны, получив от австрийского императора Франца-Иосифа чин генерала, командовал польскими военными частями, сражавшимися на стороне Германии. Беспощадно расправлялся с революционным движением в своей стране.
Хорошо зная политическую обстановку в Польше, Войков в своих письмах в Народный комиссариат иностранных дел не раз высказывал мнение о неизбежности отставки правительства Грабского и прихода Пилсудского к власти в ближайшее время.
13 ноября 1925 года правительство Грабского подало в отставку. Пилсудский формально еще не взял власть в свои руки, но готовился к этому. 20 ноября было создано новое правительство во главе с бывшим министром иностранных дел Скшиньским.
Польская буржуазия, не видевшая и в новом правительстве "сильной власти", способной подавить революционное движение в стране, искала выхода. Используя слабость правительства, сторонники Пилсудского развернули в печати крикливую пропаганду за установление более тесных военных, политических и экономических связей между Польшей и Англией.
В этой сложной обстановке правительство СССР продолжало поиски новых путей к установлению добрососедских отношений и подписанию договора о нейтралитете и ненападении между СССР и Польшей.
В 1925 - 1926 годах была достигнута договоренность о создании польско-советской Торговой палаты. Готовясь к ее открытию, Петр Лазаревич посетил ряд польских предприятий, беседовал с представителями деловых кругов, изучал вопрос о возможности заключения торгового соглашения. 31 января 1926 года на торжественном открытии Торговой палаты Войков выступил с речью. "Я счастлив, - заявил он, - возможности засвидетельствовать в этом высоком собрании, что открывающаяся Торговая палата есть действительное доказательство нашего мирного сожительства и есть залог настоящей и грядущей экономической работы двух народов".
Однако польское правительство не проявляло желания поддержать миролюбивые шаги Советского Союза.
В феврале 1926 года посланник Кентшиньский сообщил Чичерину, что он еще не имеет подробных инструкций своего правительства по поводу переговоров о подписании политического договора с Советским Союзом. Посланник вновь высказался за соглашение между Советским Союзом и блоком пограничных с ним стран под эгидой Польши.
Г. В. Чичерин ответил, что предложение польского правительства о создании польско-балтийской коалиции неприемлемо для СССР.
26 марта 1926 года председатель Совета министров Скшиньский пригласил Войкова к себе домой. Беседовали в полуосвещенном кабинете, у горящего камина. Премьер-министр сказал, что хотел бы сообщить полпреду содержание польско-румынских переговоров о заключении нового договора между двумя странами. Пытаясь скрыть его действительное содержание, Скшиньский утверждал, что это будет якобы оборонительный договор, "но целиком вытекающий и основывающийся на Локарнских соглашениях". Войков обещал довести до сведения своего правительства сообщение о польско-румынских переговорах. Он еще не знал, что новый договор между Польшей и Румынией был уже подписан. В него включили враждебные СССР положения польско-румынского союза 1921 года.
Правительство Скшиньского оказалось неспособным найти выход из тяжелого внутреннего положения в стране. 21 апреля 1926 года оно подало в отставку.
10 мая было создано новое правительство во главе с В. Витосом. Имя лидера правой крестьянской партии "Пяст" было связано с открытой агрессивной антисоветской политикой.
Противоречия между политическими партиями в стране делали шатким положение его правительства. Воспользовавшись этим, сторонники маршала Пилсудского начали активно выступать в печати, требуя борьбы с коррупцией, ворами и взяточниками в государственном аппарате, предоставления польскому народу демократических свобод. Эти демагогические выступления привлекали внимание населения. Мелкая буржуазия и часть пролетариата были введены в заблуждение. Продолжая атаковать правительство, Пилсудский опубликовал 10 мая 1926 года в газете "Курьер поранны" заявление, в котором назвал правительство Витоса "правительством воров, обкрадывающих государство".
Утром 11 мая Пилсудский начал действовать более решительно. Приняв командование войсками, находившимися в Рембертово, он начал вооруженное выступление. К 12 часам его войска заняли правобережную часть Варшавы - Прагу.
Правительство приняло чрезвычайные меры против мятежа. Оно отдало приказ войскам и полиции немедленно занять мосты в столице, быть готовыми к военным действиям. Президент республики Войцеховский встретился с маршалом у переднего края расположения воинских частей, стоявших друг против друга. О состоявшейся при этом беседе подробно сообщалось в польской печати.
- Господин маршал, - сказал президент, приподнимая шляпу и беря непринужденно маршала Пилсудского за отворот мундира, - я требую, чтобы вы немедленно сложили оружие.
- И не подумаю, - ответил маршал Пилсудский.
- Известны ли вам последствия вашего отказа?
-Да.
Президент немного подумал и сказал:
- Тогда расстанемся.
После этого президент пожал маршалу руку и уехал в город, а Пилсудский сел в машину и направился в варшавское предместье.
Ранним утром началась перестрелка. Жители столицы не знали о происходящих событиях. Ходили слухи, что взбунтовались солдаты какого-то полка и правительственные войска усмиряют их.
Когда стрельба в городе несколько утихла, Войков вышел на улицу и отправился в министерство иностранных дел. Не доходя до Маршалковской улицы, он остановился у книжного киоска, купил свежие газеты и бегло их просмотрел. Поскольку улицы, ведущие к министерству, были перекрыты войсками, он повернул в переулок, вышел на набережную Вислы, дождался парома и переехал на другой берег. Вернулся он в полпредство с большим трудом только поздно вечером.
"Полномочное представительство СССР, - писал Войков в НКИД СССР 15 мая, - было отделено от главного почтамта фронтом, на котором сражались, и, чтобы отнести мои телеграммы на почту, каждый раз было необходимо попадать под огонь сначала одного, потом другого противника".
После трехдневных боев на улицах столицы войска Пилсудского захватили Бельведерский дворец, резиденцию президента, и многие правительственные учреждения. Правительство Витоса капитулировало, а президент, захваченный во дворце, подал в отставку. 15 мая было сформировано правительство во главе с профессором К. Бартелем. В состав этого правительства маршал вошел в качестве военного министра.
26 мая Войков посетил нового министра иностранных дел А. Залесского и заявил ему, что правительство СССР надеется, что отношения между обеими странами останутся дружественными.
31 мая на совместном заседании сейма и сената Пилсудский был избран президентом Польши. Это означало, что совершенный им государственный переворот получил формальное одобрение высшего законодательного органа страны. В тот же день в столице были организованы демонстрации в честь нового президента.
Но вот пронесся слух, что маршал отказался от президентского кресла. Жители столицы не понимали толком, что произошло. Дипломатические представители тщетно добивались разъяснений от министерства иностранных дел, звонили друг другу по телефону и спрашивали, что означает эта "загадка".
Маршал вел сложную политическую игру, вступив в закулисные переговоры с лидерами буржуазных партий.
1 июня президентом Польши был избран старый друг Пилсудского Игнаций Мосыдацкий, владелец завода химических удобрений.
2 июня 1926 года министр Залесский пригласил к себе Войкова. Выразив удовлетворение заявлением правительства СССР о его неизменной политике добрососедских отношений, он сказал, что хотел бы поговорить о политическом договоре. По мнению Залесского, договор должен быть многосторонним, с участием представителей Польши, СССР, Латвии, Литвы и Эстонии.
Войков попросил пояснить, не является ли эта точка зрения старой, неприемлемой для СССР концепцией "круглого стола". Залесский замялся и ответил, что был бы готов обсудить любую формулировку, которая привела бы к мирному урегулированию.
П. Л. Войков ежедневно информировал правительство СССР о положении в Польше. Перед ним, человеком большой культуры, говорившим на трех европейских языках, уважавшим здоровые народные традиции и обычаи, всегда державшим себя с достоинством, были открыты двери варшавских салонов, его уважали в деловых кругах. Журналисты, получив от полпреда СССР какое-нибудь сообщение, обычно не проверяли его, а сразу передавали для опубликования.
Работая над докладами правительству СССР о положении в Польше, Петр Лазаревич изучал официальные документы и наиболее важные статьи, опубликованные в печати. Беседы с государственными и общественными деятелями, богатые личные наблюдения позволяли ему хорошо ориентироваться в политических событиях и делать правильные выводы. После государственного переворота Войков высказал в очередном докладе мнение о том, что отказ Пилсудского от президентского поста был весьма хитрым тактическим маневром.
7 июня 1926 года на спектакле в национальном театре появился Пилсудский в маршальской форме. Министр Залесский представил ему членов дипломатического корпуса. Войкова маршал приветствовал на русском языке. Этим он хотел подчеркнуть внимание к полномочному представителю СССР. Залесский дружески взял Войкова под руку, отвел его в сторону и доверительно сообщил о своем желании устроить ему встречу с Пилсудским у себя на квартире. В неофициальной обстановке, сказал он, за чашкой кофе можно было бы обменяться мнениями по различным вопросам.
Войков поблагодарил за предложение и ответил, что готов встретиться с маршалом.
Зная, насколько диктатор неискренен и лицемерен, Войков, готовясь к встрече с ним, еще и еще раз просматривал нотную переписку и записи своих бесед с бывшими польскими премьер- министрами и министрами иностранных дел.
12 июля 1926 года около 8 часов вечера Войков поднимался по лестнице небольшого особняка. Его встретил офицер и учтиво отдал честь.
На пороге показался министр Залесский. Он проводил гостя в кабинет, заставленный высокими шкафами с книгами. В глубине комнаты в кресле сидел Пилсудский.
- Я был бы рад, - сказал маршал, поднимаясь навстречу гостю, - принять вас, господин посланник, у себя на квартире, но обстоятельства, к сожалению, не позволяют мне сделать это.
Беседа продолжалась свыше трех часов. Говорил больше Пилсудский. Вспоминая прошедшие годы, он подробно рассказывал о своей жизни, часто поворачивая голову в сторону Залесского и по-приятельски спрашивая его:
- Август, верно ли я говорю?
- Конечно, конечно, пан маршал, - подтверждал министр.
Иногда Залесский, не дожидаясь обращения маршала, осторожно подбрасывал ему комплименты.
Пилсудский сказал, что свой приход к власти он рассматривает не как государственный переворот, а как "небольшую пертурбацию". Это может, конечно, вызвать некоторое беспокойство в Кремле, поскольку он уже воевал с Россией, но теперь совсем другое время: он не собирается воевать и готов об этом торжественно заявить на весь мир.
Маршал сказал далее, что не намерен рисковать своим именем, которое рано или поздно должен будет передать потомству. Вновь оседлав "любимого конька",, он более двух часов восхвалял себя как государственного деятеля и полководца, оказавшего большие услуги своему отечеству.
- Я все время старался дать понять государственным деятелям в Кремле, что мой приход к власти не означает начало новой войны между Польшей и Россией.
И, как бы вспомнив наконец цель встречи с полпредом СССР, Пилсудский снова начал говорить о своем миролюбии, о желании жить в мире с Россией.
Дождавшись минуты, когда маршал умолк и поднял бокал, Войков спросил:
- А почему бы, господин маршал, эти Мысли о миролюбии, столь ясно и откровенно высказанные вашим превосходительством, не записать в договоре?
Пилсудский ответил не сразу. Такого поворота беседы он не ожидал. Помолчав, закинул ногу на ногу и забарабанил пальцами по столу.
- Естественно, - сказал маршал, - я не могу сию же минуту начать переговоры о практическом претворении своих мыслей. Это дело министра иностранных дел.
- Пусть он, - продолжал Пилсудский, кивнув в сторону министра, - расставляет шахматы и начинает игру.
Пытаясь попасть в тон маршалу, Залесский сказал, что он готов начать переговоры о заключении политического договора, может даже набросать его проект и передать полпреду СССР.
- Да, господин Войков, - сказал Пилсудский, - много пришлось мне испытать на этом свете. И все же раньше как-то было легче решать государственные проблемы. Вспоминаю 1918 год. Возвратившись из Магдебурга в Варшаву, я встретился с трудностями при формировании польского правительства. Долгие переговоры ни к чему не привели. Многие дрались за министерские портфели. Это я вам говорю правду. Что делать? Подумав, я велел позвать к себе капитана саперов Морачевского. Он явился. Я приказал ему стать во фронт. "Послушайте, капитан, - сказал я ему, - назначаю вас премьер-министром и предлагаю представить мне список министров кабинета на утверждение". И что вы думаете? Представил. А когда в январе 1919 года я приказал ему передать всю власть в руки другого человека - Падеревского, он выполнил и это приказание. Просто приятно вспомнить... Ну об этом я уже рассказывал своим друзьям. Помните, Август?
Прощаясь с Войковым, Пилсудский напомнил Залесскому:
- Пора начинать переговоры, Август.
Прошло более месяца после этой беседы. Министр не представил обещанного проекта. Войков и не ждал этого, поскольку у него не было оснований принимать всерьез ни обещания Залесского, ни заверения Пилсудского.
24 августа Войков посетил Залесского и вручил ему проект договора о ненападении между СССР и Польшей.
28 августа газета "Известия" опубликовала официальное сообщение о вручении этого проекта. В сообщении говорилось, что правительство СССР выразило пожелание, чтобы договор о ненападении, о взаимном воздержании от любых агрессивных действий и об обязательстве каждой стороны соблюдать нейтралитет был подписан в Москве во время визита польского министра иностранных дел Залесского. Однако этот визит не состоялся.
Прибалтийские страны занимали отрицательную позицию и по отношению к предложению Польши об общем гарантийном договоре под ее эгидой. Правительству СССР удалось ускорить заключение с Литвой договора о взаимном ненападении и нейтралитете, который был подписан в Москве 28 сентября 1926 года. Империалистические державы были возмущены "дерзостью" Литвы. Англия закрыла ей кредиты, а Польша подняла на конференции послов вопрос о Вильно.
Утром 30 сентября чиновник министерства иностранных дел Литауэр позвонил Войкову и сообщил, что вице-министр иностранных дел Кнолль приглашает его к себе по очень срочному делу.
Петр Лазаревич знал, что Роман Кнолль, находясь незадолго до этого на посту посланника Польши в Турции, занимался враждебной деятельностью против Грузии и других советских Закавказских республик.
В 12 часов дня Войков приехал в министерство. Вице- министр весьма сдержанно поздоровался и спросил, не имеет ли господин посланник сообщить ему что-нибудь по поводу подписания договора между СССР и Литвой.
Петр Лазаревич не имел такого поручения и ответил, что хотел бы выяснить вопросы, интересующие или беспокоящие господина вице-министра. Кнолль спросил, известно ли посланнику содержание договора и нот, которыми обменялись народный комиссар иностранных дел СССР и литовский министр иностранных дел при подписании договора.
- Значит, господин посланник, вы не имеете специального поручения своего правительства дать объяснение по вопросу о заключении договора между СССР и Литвой?
Петр Лазаревич, как бы не замечая раздраженного тона своего собеседника, пояснил, что содержание договора между СССР и Литвой вряд ли нуждается в подробном изложении, поскольку оно по своему политическому направлению почти совпадает с содержанием проекта договора между СССР и Польшей, врученного министру иностранных дел Залесскому.
- А что вы скажете по поводу ноты господина Чичерина, в которой говорится о Вильно? - спросил Кнолль.
- В этой ноте излагается точка зрения правительства СССР по вопросу о суверенитете Литвы как независимого государства. Вопрос о том, что именно следует включить в договор, решают договаривающиеся стороны.
Это, видимо, задело вице-министра. Он повысил тон и заявил, что нельзя оспаривать заинтересованность Польши в договоре между СССР и Литвой. Раскрыв книгу, Кнолль указал пальцем на статью III Рижского договора и хотел было ее прочитать.
- Не беспокойтесь, - сказал Войков, - я помню эту статью наизусть. В ней, между прочим, говорится, что вопрос о принадлежности упомянутых вами земель должны были решить сами Польша и Литва. Подписывая в 1920 году Мирный договор с Литвой, мое правительство считало Вильно исконно литовской землей. Именно поэтому все постановления этого договора и сохранили свою силу в новом договоре между СССР и Литвой, содержание которого вас почему-то так взволновало...
2 октября президент Мосьцицкий назначил Юзефа Пилсудского председателем Совета министров. Маршал, сформировав правительство, не пожелал представиться сейму. Он сразу же отправился в Несвиж в замок Радзивилла, одного из крупнейших польских помещиков, на секретное совещание финансовых воротил и представителей богатейших семейств: Радзивиллов, Любомирских, Сапег, Потоцких. Под лозунгом "санации", то есть политического и экономического оздоровления страны, Пилсудский открыто шел к военной диктатуре. Сохранив за собой пост военного министра, он укреплял свое положение в армии, умело маневрировал, не скупился на раздачу "тепленьких" мест, задабривая и тех своих противников, которые имели большое влияние в стране.
К концу 1926 года Пилсудский сосредоточил в своих руках все нити государственного аппарата.
Петр Лазаревич, как всегда по утрам, просматривал служебную почту. Письмо Чичерина, на котором стоял гриф "Весьма срочно", он прочитал дважды. Войкову поручалось подготовить проект ответа на ноту министерства иностранных дел Польши от 23 октября 1926 года, содержавшую протест против подписания советско-литовского договора о ненападении и нейтралитете.
19 ноября Петр Лазаревич вручил ответную ноту министру иностранных дел Залесскому. В ноте содержалось заверение в неизменном желании народов СССР поддерживать дружественные отношения с польским народом.
31 ноября Залесский пригласил к себе Войкова и сообщил ему свое мнение о советском проекте договора между СССР и Польшей, который он получил в августе. Министр сказал, что проект может быть положен в основу переговоров. Однако, по его словам, в нем имеется многое, ,,о чем следовало бы переговорить и что требовалось бы изменить".
Во время беседы Войков подчеркнул, что улучшение отношений между СССР и Польшей, естественно, не может наступить само по себе, что для этого необходимо приложить много усилий.
14 декабря вице-министр иностранных дел Кнолль сообщил Войкову, что Пилсудский хотел бы встретиться с ним в своей резиденции.
Беседу начал Пилсудский. Он говорил три часа, не давая сказать ни одного слова сидевшим рядом с ним Кноллю и Патеку. Впрочем, о политике маршал говорил не более четверти часа: это была его обычная манера.
- Как только министр Залесский возвратится из Женевы, - заявил Пилсудский, - начнутся переговоры о заключении политического договора. Но они будут сопряжены с трудностями, поскольку Польша является членом Лиги наций и имеет перед ней свои обязательства. Я хотел бы сказать, - с пафосом продолжал маршал, - моя база следующая: ни ссоры, ни войны. Именно на этой основе должны развиваться отношения между Польшей и СССР! Искать формулировки и вести переговоры будут они: Патек, Кнолль, Залесский.
- Так ли я говорю? - спросил Пилсудский, обратившись к Патеку и Кноллю.
Услышав слова одобрения, маршал развел руками и сказал:
- Как видите, господин посланник, они думают так же, как и я...
Пилсудский, откинувшись на спинку кресла, взял колоду игральных карт со столика, стоявшего рядом, перетасовал их и спросил Войкова, может ли тот раскладывать пасьянс. Петр Лазаревич ответил, что не умеет. Маршал выразил сожаление.
- Это лучший отдых для головы, заполненной государственными делами...
На совещании дипломатических работников полномочного представительства СССР 18 марта 1927 года Войков поставил на обсуждение один вопрос: существует ли в настоящее время прямая угроза военной интервенции Польши в Литву?
Вопрос был сложный. Обстановка становилась все более напряженной.
Депутаты сейма, с которыми Петр Лазаревич поддерживал хорошие деловые отношения, в беседах с ним высказывали разные мнения. Одни говорили, что маршал, умевший запутывать дела так, что никто не мог в них разобраться, тайно готовит нападение. Другие сомневались в этом. Сомневался и Войков. 21 марта он, посоветовавшись с работниками полпредства, послал народному комиссару иностранных дел телеграмму, в которой сообщил, что прямой угрозы нападения Польши на Литву нет.
Правительство СССР выступило за сохранение мира в Восточной Европе. Оно сделало предостережение Пилсудскому и одновременно рекомендовало Литве избегать всяких шагов, которые могли бы обострить конфликт.
Мечты о водном пути
Еще в 1922 году польское правительство запретило сплав леса из Советского Союза по Неману. Оно добивалось такого же запрета и от литовского правительства, препятствовало нормализации судоходства по Неману. Это было нарушением положений Рижского мирного договора, по которому обе стороны обязались впредь до заключения торгового договора предоставить друг другу свободный транзит по железнодорожным и водным путям. Экономическим связям не только СССР и Литвы, но и Польши был нанесен серьезный удар. Клайпеда, один из крупнейших мировых лесоторговых рынков, задыхалась из-за отсутствия леса, остановились лесопильные заводы, бездействовал порт. Литовские промышленники оказались перед катастрофой. Они добились от правительства разрешения вырубать леса. Это нанесло огромный ущерб лесному хозяйству Литвы. В качестве ответной меры Литва закрыла свою границу по Неману, и сплав польского леса в Англию прекратился. На советской территории скопилось огромное число плотов леса.
Вскоре после своего приезда в Варшаву, в начале 1925 года, Войков начал искать пути для нормализации судоходства по Неману. Он обратился к архивам и стал изучать составленные еще в начале XIX века проекты строительства водного пути из Черного моря в Балтийское (Днепр - Висла). В 1825 году был построен Августовский, а в 1847 году - Днепровско-Бугский каналы, соединившие через разные реки и их притоки в водную систему Днепр, Неман и Вислу. Каналы были сооружены руками десятков тысяч русских, украинцев, белорусов, литовцев, поляков. Их открытие явилось крупным событием в истории России, получившей удобный доступ к мировым рынкам. По водному пути к Балтийскому морю сплавляли лес, шли суда с хлебом, железной рудой, углем. В годы первой мировой войны работы на водной системе прекратились, реки обмелели, а соединявшие их каналы пришли в негодность. На советской территории остался участок реки Припять, до впадения реки Случь, а на территории Польши - верхняя часть водного пути до Гданьска. С прекращением перевозок грузов по Неману судоходство на водной системе было дезорганизовано.
П. Л. Войков поставил перед собой задачу: выяснить, можно ли восстановить для судоходства старый водный путь Днепр - Неман - Висла, и если эта мысль неосуществима, то возможно ли заключить между СССР и Польшей соглашение о сплаве леса по Неману.
П. Л. Войков советовался по этому вопросу в Госплане СССР, ВСНХ, Народных комиссариатах путей сообщения и внешней торговли СССР. Основываясь на документах, планах осушения заболоченных земель, точных расчетах, анализе государственного бюджета, мнении специалистов, он выясняет возможности восстановления водного пути. Об этом Войков докладывает заместителю председателя Совета Народных Комиссаров СССР Цюрупе.
В письме от 22 мая 1925 года в Народный комиссариат иностранных дел СССР Войков подробно изложил свое предложение о восстановлении водного пути. Наш Донецкий бассейн, писал он, мог бы грузить уголь за порогами на Днепре, причем этот уголь или другие товары могли бы идти по Днепру, далее по Припяти, через границу Пинска, оттуда до Буга идет известный Бугский канал. Далее по Бугу до впадения его в Нарев и по Неману суда прибывают в Вислу под Варшаву. Далее по Висле до города Быдгоща, где имеется канал, соединяющий Вислу с системой Одера.
В беседах с председателем сената Польши В. Тромпчиньским и другими видными польскими деятелями, учеными, инженерами Войков прощупывает их отношение к проекту восстановления водного пути. Эта идея захватила Петра Лазаревича. Он ходатайствует перед правительственными организациями СССР о скорейшем рассмотрении его предложений. 19 июня 1925 года он пишет письмо заместителю председателя Совета Народных Комиссаров СССР А. Д. Цюрупе, подчеркивая, что "политическое значение этого пути - бесспорно громадно. Я указал это в своем личном Вам докладе. Его экономическое значение требует глубокого изучения".
Правительство СССР одобрило предложение Войкова.
П. Л. Войков предлагал начать предварительные переговоры на уровне специалистов. Польские правительственные круги благожелательно отнеслись к идее возобновления водного пути, но колебались, когда речь шла о ее претворении в жизнь.
На многочисленных встречах Войков стремился убедить противников его предложения, что оно выгодно для обеих сторон. 19 июня 1925 года Войков, беседуя с министром иностранных дел Скшиньским, спросил его, считает ли он в принципе возможным сотрудничество между СССР и Польшей в столь важном деле, как сплав леса по прямому водному пути. Министр дал понять, что идея водного пути, который мог бы явиться одним из источников накопления национального дохода обеих стран, интересует его правительство, и спросил Войкова:
- В какой форме, вы думаете, возможно такое сотрудничество?
- Мне кажется, что оно могло бы происходить, например, на технической конференции по сплаву леса.
В одной из частных бесед за чашкой кофе Войков говорил Тромпчиньскому:
- Мы не являемся пионерами в открытии водного пути Днепр - Висла. Он был открыт давно. По нему гнали плоты и тянули баржи. Теперь же речь идет об открытии прямого водного пути, пригодного для судоходства. На вопрос, будет ли он проходить по старым или по новым каналам и рекам, ответят инженеры. Если бы наши страны, открыв водный путь, воздвигли на нем мощные сооружения, отвечающие современному уровню техники, они оставили бы будущим поколениям величественный памятник сотрудничества наших народов.
- Некоторые мои коллеги, - ответил Тромпчиньский, - сомневаются: можно ли оживить мертвую артерию?
- Нет, нет, - сказал Войков, - только не мертвую, а уснувшую.
- На восстановление водного пути потребуются колоссальные затраты. Боюсь, что без иностранных займов Польша не сможет участвовать в осуществлении этого проекта.
- Безусловно, углубление рек, каналов, сооружение плотин потребует значительных средств и, может быть, пяти-шести лет напряженного труда. Скажу вам откровенно, господин председатель, что мое правительство, занятое восстановлением народного хозяйства, не имеет лишних средств. Однако, как я думаю, оно ради будущего пошло бы на некоторые жертвы.
- Вы считаете, господин посланник, что лет через пять по этому водному пути пойдут караваны судов с русским хлебом и железной рудой для Польши?
- Товарные суда с хлебом, углем, железной рудой могли бы подойти к самой Варшаве года через два, а лес можно было бы начать сплавлять уже в следующем году.
Войков встал и подошел к большой географической карте, висевшей на стене.
- Вот место на Днепре, - продолжал он, показывая карандашом, - откуда мог бы начаться водный путь. Днепровские пороги не будут серьезным препятствием. Они не вечны. Водный путь создал бы, я еще не говорил вам об этом, также и благоприятные условия для развития в наших странах судостроения. Мы строили бы суда на своих верфях.
В. Тромпчиньский молча стоял у карты и внимательно рассматривал голубые линии рек.
- Если бы польское правительство, - сказал Войков, - согласилось выслушать мнение специалистов о возможности
открытия водного пути, я мог бы обратиться к своему правительству с предложением направить в Варшаву двух-трех инженеров для предварительных переговоров с их польскими коллегами.
Об этой беседе председатель сената информировал министра иностранных дел Польши и рекомендовал обсудить в правительстве предложение о встрече польских и советских специалистов. Однако рассмотрение этого вопроса затянулось.
В конце концов польское правительство разрешило въезд в Польшу двум советским инженерам, специалистам по внутренним водным путям. 10 марта 1926 года советские инженеры прибыли в Варшаву. В департаменте водных путей министерства общественных работ они встретились с польскими инженерами и вместе с ними осмотрели сооружения на Бромбергском канале, соединяющем Вислу с Одрой.
По просьбе департамента советские инженеры составили проект соглашения об открытии судоходства по водному пути и передали его в неофициальном порядке польской стороне. В проекте содержалось заявление о возможности открытия прямого водного пути для судоходства между СССР и Польшей.
Мысль об открытии прямого водного пути для судоходства находила все больше и больше сторонников среди польской общественности. Газеты публиковали подробные сообщения о начале предварительных переговоров между польскими и советскими специалистами, исторические справки о водном сообщении между Польшей и Россией.
Однако правительство Пилсудского долгое время не давало ответа на предложение правительства СССР о подписании соответствующего соглашения. 22 июля 1926 года министр иностранных дел Залесский, выступая в комиссии сейма по иностранным делам, заявил: "В ближайшее время ожидается открытие движения ежедневного поезда на линии Варшава - Москва. Эта линия является самой короткой и удобной для связи Западной Европы с Востоком.
В последние месяцы стал актуальным вопрос, касающийся облегчения и налаживания водного сообщения между Пинском и Киевом или Екатеринославом. Эта линия значительно облегчила бы транспортировку крупных грузов. Мы ведем с Советами переговоры о заключении конвенции, регулирующей навигацию по Припяти, что явилось бы значительным шагом в решении вышеупомянутой важной проблемы соединения водных систем обоих соседних государств в целях развития торговли"*.
*(Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1967, т. 5, с. 39 - 40.)
Встретив Петра Лазаревича на приеме у посланника Италии, Залесский сказал, что Войкову удалось убедить многих в необходимости строительства водной системы, и пошутил, что Тромпчиньский развил такую деятельность в защиту проекта открытия прямого водного пути, что если его не остановить, то он может взорвать старые плотины и затопить Варшаву.
- Я серьезно говорю вам об этом. Если что случится, то вы, господин посланник, окажетесь одним из виновников бедствия.
- Будем надеяться, господин министр, - ответил Петр Лазаревич, - что этого не случится. В Польше имеются отличные инженеры. Они-то знают, как надо взрывать старые и строить новые плотины.
Г. В. Чичерин и П. Л. Войков беседуют во время поездки по Варшаве. 1925 г.
9 августа 1926 года Войков устроил пресс-конференцию в полномочном представительстве СССР, на которой сделал заявление об экономических отношениях между СССР и Польшей. Многие газеты широко комментировали это заявление. "Курьер варшавски" поместил на видном месте статью, в которой говорилось, что "экономическая взаимосвязь обеих стран находит свое выражение также в ряде совместных хозяйственных проектов, среди которых грандиозный проект соединения Вислы с Днепром. К реализации этого плана г. Войков уже приложил много усилий".
Однако реакционные буржуазно-помещичьи круги Польши помешали осуществить эти планы.
Мечты о водном пути начали осуществляться двумя братскими народами через 20 лет, когда в Польше была установлена народная власть.
Полномочный представитель
Петр Лазаревич Войков использовал каждую возможность встречи с польскими рабочими, не пропускал ни одной поездки по стране, ни одного посещения фабрик и заводов, устраивавшихся для дипломатического корпуса. Полицейские агенты пытались помешать его встречам с рабочими, представителями общественности, но не могли изолировать "красного посла" от народа.
Реакционная политика буржуазно-помещичьего правительства была чужда польским трудящимся, вызывала массовые протесты. Военно-полевыми судами, пулями и штыками буржуазия пыталась подавить демократическое движение. "История кровавого белого террора в Польше, - писали узники тюрем "Батория", "Бригидки" работницам Киева, - известна вам из вашей рабочей печати... Несмотря на потоки пролитой крови, несмотря на смертные приговоры, несмотря на сотни лет каторги, революционное движение усиливается"*.
*(Документы и материалы по истории советско-польских отношений, т. 4, с. 355 - 356.)
В ноябре 1923 года за участие в демократической политической организации в польской армии были приговорены к смертной казни офицеры В. Багиньский и А. Вечоркевич. Полномочное представительство СССР в ноте от 6 декабря 1923 года просило министерство иностранных дел Польши "войти с представлением в соответствующие правительственные органы о приостановлении приведения в исполнение смертного приговора над осужденными Варшавским окружным военным судом 30 ноября с. г. поручиком Багиньским и подпоручиком Вечоркевичем и о включении указанных лиц в списки подлежащих обмену"*.
*(Документы и материалы по истории советско-польских отношений, т. 4, с. 255.)
Польское правительство вначале отказалось удовлетворить эту просьбу. Только 26 марта 1925 года оно согласилось обменять Багиньского и Вечоркевича на двух арестованных за уголовное преступление и антисоветскую деятельность в Советском Союзе польских граждан. Однако польские полицейские власти пошли на провокацию. 29 марта на пограничной станции Колосово, где должен был состояться обмен, польский конвоир Мурашко выстрелами из револьвера убил Багиньского и Вечоркевича, закованных в кандалы.
Г. В. Чичерин от имени правительства СССР заявил польскому правительству решительный протест.
Утром 30 марта в полномочное представительство СССР пришли жены Багиньского и Вечоркевича. Они еще ничего не знали о происшедшем и радовались, что наконец получили от польских властей разрешение на выезд за границу. Войков не мог скрыть своего волнения. В письме С. И. Аралову от 5 апреля 1925 года он писал: "Мы не имели мужества, не имели сил сказать им сразу всю правду. Но ее нужно было сказать. Что-то застыло, что-то остановилось в глазах, в лице, сковало лица этих женщин, когда, побеждая себя, спустя несколько часов садились они в поезд, чтобы ехать к своим мужьям..."
Коммунистическая партия Польши прошла тяжелый путь борьбы и воспитала тысячи бесстрашных героев, отдавших жизнь за свободу своего народа. Такими мужественными борцами были и коммунисты В. Гибнер, В. Кневский, Г. Рутковский. Они были арестованы полицией, избиты и брошены в тюрьму. Но ни пытки, ни угроза смертной казни не сломили их воли. Против жестокой расправы выступили с протестами трудящиеся Польши, Советского Союза, других стран, представители передовой интеллигенции Франции - Анри Барбюс, Жан Ришар Блок, Луи Арагон.
Военно-полевой суд вынес смертный приговор.
Утром 20 августа 1925 года Войков узнал, что революционеры отказались подать просьбу о помиловании. Петр Лазаревич был очень взволнован. Дожидаясь назначенного накануне приема у министра иностранных дел Польши, он долго ходил по кабинету и думал, можно ли спасти их жизни. Войков решил во время беседы с министром сообщить ему о массовых демонстрациях протеста, проходивших во многих городах Советского Союза, против смертного приговора и о возможной реакции общественного мнения, если он будет приведен в исполнение.
Министр уклонился от встречи. Было уже около 12 часов, когда его личный секретарь ответил Войкову, что Залесский еще не возвратился из Бельведерского дворца.
На рассвете 21 августа Гибнер, Киевский и Рутковский были расстреляны...*
*(21 августа 1950 года, в день 25-й годовщины со дня гибели славных революционеров, им был воздвигнут памятник у стены Варшавской цитадели.)
Уже третий год Войков работал полномочным представителем СССР в Варшаве. В советско-польских отношениях за это время произошли заметные изменения. Почти прекратились нарушения советской границы со стороны вооруженных отрядов польской армии и белогвардейских банд, начались переговоры о подписании политического договора, расширились экономические и культурные связи.
После вступления в силу консульской конвенции были открыты консульства Польши в Ленинграде, Киеве, Тифлисе; Советского Союза - во Львове и генеральное консульство - в Гданьске.
Несмотря на противодействие польской реакции, широкие круги общественности Польши выступали за развитие дружественных отношений с Советским Союзом.
В январе 1926 года при содействии П. Л. Войкова была организована поездка делегации польского сейма в СССР. Она посетила Москву, Ленинград, Минск, Харьков, Одессу, Киев, где знакомилась с жизнью рабочих, крестьян, представителей интеллигенции, побывала на заводах, фабриках, в учебных заведениях, больницах. Целый день делегация провела на заводе "Красный путиловец". Ее глава, один из деятелей крестьянского движения Я. Брыль, поблагодарил рабочих и заявил, что мировой капитал не дает Стране Советов кредитов на развитие народного хозяйства. "Нам же капиталисты готовы открыть кредит под условием нашего выступления против СССР. Однако трудящиеся Польши на это никогда не пойдут. Ваша сила в том, что вы привлекаете к хозяйственному строительству все новые и новые народные низы. Ваша непоколебимая сила заключается в союзе труда и науки".
В феврале 1926 года Польшу посетила советская торговая делегация. Она побывала в Варшаве, Люблине, Катовицах, Сосновицах, Лодзи, Кракове.
Важное место в советско-польских отношениях занимали культурные связи. В Польше переводились многие произведения русской и советской художественной литературы, работы ученых Советского Союза. Произведения польских авторов издавались в СССР. Академии наук СССР и Польши обменивались новыми изданиями и публикациями. В польских кинотеатрах демонстрировались советские фильмы "Броненосец "Потемкин", "Мать", "Дворец и крепость", "Медвежья свадьба", "Процесс о трех миллионах".
...14 ноября 1926 года Варшава принимала гостей, прибывших изо всех польских городов и многих стран мира на торжественное открытие памятника Фредерику Шопену.
Неподалеку от Бельведерского дворца, окруженная многочисленной толпой, на гранитном пьедестале возвышалась большая скульптура, затянутая белым полотном. В 11 часов собрались министры, депутаты сейма, видные деятели польской и зарубежной музыкальной культуры, члены дипломатического корпуса. В 12 часов прозвучал национальный гимн. Оркестр филармонии вместе с хором исполнил полонез Asdur Шопена. Спало полотно. Открылась бронзовая фигура сидящего под старой ивой композитора. Овация длилась долго. Она снова вспыхнула, когда Войков, композиторы Н. Я .Мясковский и Б.Л.Яворский возложили у подножия памятника венок из живых цветов с надписью на ленте: "Фредерику Шопену - СССР".
В Первом Международном конкурсе молодых пианистов имени Шопена, проходившем в Варшаве с 22 по 30 января 1927 года, участвовали советские музыканты Ю. Брюшков, Г. Гинзбург, Л. Оборин, Д. Шостакович. Их выступления сопровождались бурными аплодисментами. В антракте член жюри конкурса композитор А. Венявский тепло поздравил Войкова с успехом его соотечественников:
- Господин посланник, ваши юноши играли превосходно, искренне, спокойно. Я восхищен трудом профессора Московской консерватории Игумнова.
Советские пианисты завоевали на конкурсе высокие награды. Оборин получил первую премию, Гинзбург - четвертую, Брюшкову и Шостаковичу были присуждены почетные дипломы.
П. Л. Войков принимал большое участие в организации Международного конгресса этнографов и географов славянских стран, открывшегося в Варшаве 2 июня 1927 года. В его работе участвовали советские ученые - академик А. П. Павлов, профессора Н. Н. Баранский, А. А. Борзов, В. П. Волгин, М. В. Павлова, Б.М.Соколов, Ю. М. Шокальский. На конгресс было представлено 11 докладов советских ученых.
Войков знал лично многих видных польских деятелей науки и искусства, был желанным гостем на литературных вечерах, концертах, в салонах. Он пользовался авторитетом в деловых кругах.
Однажды Войков получил приглашение на ужин к видному польскому промышленнику, депутату сейма Анджею Вежбицкому.
Вежбицкий был поклонником русской литературы и живописи. Он любил говорить, что считает Польшу старшей дочерью России. В его богатой библиотеке имелись сочинения Пушкина, Гоголя, Тургенева, Гончарова, Достоевского, Некрасова, Льва Толстого, "Энциклопедический словарь" Брокгауза и Ефрона. Рядом с картинами польских художников на видном месте висели "Старые сосны" Саврасова. Вежбицкий рассказал Войкову, что он на днях беседовал с министром промышленности и торговли о возможности оживления польско-советских экономических отношений.
- Мы, промышленники, - заявил Вежбицкий, - заинтересованы в русской пшенице, железной руде, угле.
Войков ответил, что, к сожалению, с польской стороны не проявляется стремления к развитию взаимовыгодных торговых отношений.
- Я обдумываю мысль, - сказал Вежбицкий, - об организации поездки делегации польских промышленников в СССР. Об этом мечтают и некоторые мои коллеги*.
*(Делегация польских промышленников во главе с А. Вежбицким прибыла в Москву в апреле 1931 года. Она находилась в СССР около месяца, посетила ряд промышленных и культурных центров на Украине, Кавказе, в Крыму.
Польский посланник в Москве С. Патек в своем рапорте на имя министра иностранных дел А. Залесского от 18 мая 1931 года сообщил: "Как правительственные, так и неофициальные круги Советов приняли делегацию очень хорошо... Вообще следует констатировать, что пребывание польской делегации на территории СССР прошло удачно и, должным образом использованное нами, может привести нас к желаемым результатам" (см.: Документы и материалы по истории советско-польских отношений, т. 5, с. 484).)
Хозяин, знакомя Войкова со своими старыми друзьями, представил ему известного артиста Александра Вертинского.
Между Войковым и Вертинским завязалась долгая беседа. Вертинский рассказывал о своей жизни в эмиграции, о тяжелых переживаниях, сомнениях, мечте о возвращении на Родину.
- Бывшие князья, княгини, графини, баронессы, - говорил он, - обивая пороги консульств иностранных государств, покупали паспорта, визы, билеты на пароходы. На черном рынке продавались бриллианты, фамильное золото и серебро. Деньги уже ничего не стоили. За ведро воды приходилось платить сто тысяч рублей. Но все это не остановило безумных людей. Безумным стал и я, когда покинул родной край.
- Александр Николаевич, - спросил Войков, - кто же заставил вас покинуть Родину?
- Этот вопрос вы могли бы, Петр Лазаревич, задать многим русским эмигрантам, оказавшимся в тяжелом положении. Конечно, никто нас не гнал. Страх перед революцией, как перед чем-то неведомым...
После ужина Войков и другие гости попросили Вертинского спеть. "Пел я охотно, - вспоминал А. Н. Вертинский, - мне было приятно спеть своему, русскому человеку - оттуда, с Родины. Так приятно, как будто я пел "дома", для своих русских, на своей земле.
Когда я кончил петь, он подошел ко мне.
- Почему, Вертинский, вы не возвращаетесь на Родину?
Кое-как, довольно жалко, беспомощно, страшно волнуясь, я
начал что-то сбивчиво и путано объяснять ему. Объяснять, собственно говоря, было нечего. И без слов все было ясно.
И Войков понял меня.
- Приходите ко мне, поговорим обо всем и сделаем все, что можно, - сказал он.
У меня сразу стало легче на душе. Заполнив соответствующие анкеты, я обратился с просьбой разрешить мне вернуться на Родину"*.
*(Москва, 1962, №4, с. 213.)
О разносторонности Войкова в Варшаве говорили с уважением и восхищением. Все знали, что он увлекается высшей математикой, ставит опыты по физике и биологии. Войков продолжал изучать историю своей страны и Польши, внимательно следил за новинками художественной литературы, любил поэзию, хорошо знал польских поэтов и даже пробовал их переводить на русский язык. С каждой дипломатической почтой он просил выслать ему книги по самым различным вопросам.
П. Л. Войков обладал исключительной работоспособностью. Он проводил за работой многие бессонные ночи. Его кабинет напоминал лабораторию ученого, в которой решаются сложные вопросы.
Петр Лазаревич любил детей. Он часто гулял вместе с ними в саду, рассказывал интересные истории, дарил книжки, тетради, альбомы для рисования.
В Белом зале полномочного представительства демонстрировались кинофильмы. Устраивались семейные вечера, концерты самодеятельности. Любительский драматический кружок ставил "Моцарта и Сальери" Пушкина, "Женитьбу" Гоголя, "Таланты и поклонники" А. Н. Островского.
Сотрудники полпредства вместе ходили в музеи, театры, на шопеновские концерты, катались по Висле, совершали туристские походы, экскурсии по древним польским городам.
Владимир Маяковский в Варшаве
12 апреля 1927 года П. Л. Войков пригласил к себе М. П. Аркадьева, первого секретаря полномочного представительства СССР, и, улыбаясь, поздравил его.
- С чем, Петр Лазаревич, поздравляете?
- Наш любимый поэт Владимир Маяковский скоро будет в Варшаве. Едет он в Чехословакию, Германию и Францию. Прошу вас, Михаил Павлович, сообщите председателю Пен-клуба о том, что Маяковский выразил желание встретиться с польскими писателями.
Аркадьев посетил председателя Пен-клуба и сообщил ему об этом. Тот поблагодарил за приятную новость, но сказал, что затрудняется дать окончательный ответ, не посоветовавшись со своими коллегами. Подумав немного, он сообщил, что после пасхальных праздников польские писатели принимают у себя русского поэта Константина Бальмонта. Впрочем, это, как ему кажется, не помешает принять и пана Маяковского.
М. М. Громов, П. Л. Войков и М. П. Аркадьев
Узнав, что Пен-клуб готовит торжественную встречу Бальмонту, вокруг которой началась газетная шумиха, Войков стал опасаться, как бы встреча за границей двух русских поэтов разных направлений не была бы использована реакцией во враждебных СССР целях. И он решил лично переговорить об этом в Варшаве с Владимиром Владимировичем Маяковским.
15 апреля Маяковский прибыл в Варшаву. Петр Лазаревич тепло встретил его на вокзале и в доверительной беседе посоветовал ему вначале совершить поездку в страны Западной Европы, а в Варшаве остановиться на обратном пути, если будет получено официальное приглашение. Маяковский согласился. На следующий день он выехал в Прагу, оставив в полномочном представительстве СССР письмо на имя председателя Пен-клуба.
"Уважаемые коллеги!
Мне бы очень хотелось встретиться с польскими писателями и работниками польского искусства для взаимной культурной информации, которая, несомненно, должна интересовать и вас, и меня.
Я был бы очень рад, если бы вы нашли возможным использовать для этого мое пребывание в Варшаве проездом из Парижа в Москву (первые числа мая).
В случае вашего желания благоволите сообщить представителю Всесоюзного общества культурной связи в Варшаве Мих [аилу] Павловичу Аркадьеву (Познанская, 15). С приветом Владимир Маяковский".
К этому письму он приложил конспект своих выступлений под заголовком: "10 лет - 10-ти поэтов".
12 мая Маяковский, закончив поездку по странам Западной Европы, снова прибыл в польскую столицу. ,,Я попал в Варшаву, - писал он, - в разгар политической борьбы: выборы. Список коммунистов аннулирован. Направо от нашего полпредства - полицейский участок. Налево - клуб монархистов"*.
*(Маяковский Владимир. Полн. собр. соч. М., 1958, т. 8, с. 336.)
13 мая газета "Курьер польски" сообщила, что в Варшаву прибыл "Владимир Маяковский, которого считают одним из главных поэтов большевистской России и основателем футуризма".
В течение 10 дней Маяковский знакомился с Варшавой, встречался с известными польскими поэтами В. Броневским, Ю. Тувимом. С докладами о советской литературе и с чтением своих стихов он не выступал. "Мысль о публичном выступлении пришлось оставить". Политическая борьба, развернувшаяся во время подготовки к выборам в городское самоуправление, часто сопровождалась грубыми выпадами буржуазной печати против СССР.
Поселившись в гостинице, Маяковский не мог работать из-за потока посетителей. Узнав об этом, Войков предложил ему переехать в полномочное представительство СССР. Маяковский согласился. Несколько дней они провели вместе. Катались по Висле, посетили университетскую библиотеку, музей изящных искусств. Прогуливаясь в Краковском предместье, они подошли к памятнику Адаму Мицкевичу, сняли шляпы и долго стояли перед ним.
- Как на Тверском бульваре, у памятника Пушкину, - сказал Маяковский, - много народу, дети щебечут...
В музее Маяковский и Войков долго рассматривали картины известного итальянского живописца Каналетто Младшего (Антонио Каналь), на которых были запечатлены многие уголки Варшавы XVIII века. Глубоко чувствуя природу и национальный колорит, художник создал живые картины древней польской столицы.
После посещения музея Петр Лазаревич повел своего гостя в один из уголков старого города, чтобы сравнить его с картинами Каналетто. Мало изменились эти места с тех пор. Вот знакомая площадь, заполненная народом, церковь, освещенная мягкими лучами заходящего солнца, брусчатые мостовые...
На базарной площади Войков и Маяковский подошли к толпе людей, окружившей водопроводную колонку. Какой-то хорошо одетый человек в сером кепи качал воду в ведро. Наполнив ведро, он передал его стоявшей неподалеку женщине и стал расспрашивать, здорова ли она и как учатся ее дети. Затем поднялся на камень и начал говорить, призывая голосовать за "социалистическую" партию Пилсудского.
- От Лёвы британского несет, - сказал Маяковский, кивнув головой в сторону оратора.
Вечером в Белом зале полномочного представительства СССР собралась вся колония. Петр Лазаревич подошел к круглому столику, покрытому красной бархатной скатертью.
- Наш дорогой гость обещал выступить у нас на вечере с чтением своих произведений. Позвольте предоставить ему слово.
Маяковского встретили аплодисментами.
Владимир Владимирович сказал, что он рад случаю познакомиться с дорогими соотечественниками, поделиться с ними впечатлениями о своей поездке по странам Европы и прочитать свои стихи. Говорил он тихо, спокойно, смотрел открыто и, казалось, хорошо видел всех присутствующих. Маяковский рассказал, что в Чехословакии и во Франции он выступал с докладами о развитии советской литературы, о жизни и литературной деятельности Демьяна Бедного, Николая Асеева, Алексея Толстого, Николая Тихонова, Александра Безыменского, Семена Кирсанова...
Вынув из кармана пиджака небольшую книжку с потрепанными страничками, Владимир Владимирович сказал, что прочитает отрывки из своей поэмы "Владимир Ильич Ленин". Начал он читать вначале тихо, но потом, с каждой строкой, его голос звучал сильнее, хотя ни малейшего напряжения не было заметно на лице поэта. Зал замер, очарованный чеканными, неотразимо волнующими строками. Перелистав еще несколько страниц, он спрятал книгу в карман и начал читать лирические стихотворения Пушкина. Читал Маяковский в этот вечер много. И вдруг после слов "И Терек могучий вал остановил" он замолчал, словно оборвался его голос, постоял немного, улыбнулся - забыл... махнул рукой и раскланялся.
До последнего дыхания
6 апреля 1927 года полиция и солдаты ворвались в здание полпредства СССР в Пекине, произвели там обыск и арестовали некоторых дипломатических сотрудников. Налет был организован с ведома и одобрения империалистических сил Великобритании и США с целью разжечь серьезный конфликт между пекинским правительством и СССР.
12 мая 1927 года более ста полицейских и тайных агентов, ворвавшись в помещения торгового представительства СССР в Лондоне; взломали бетонные стены, несгораемые шкафы и захватили секретные документы, шифрованные телеграммы, коды. Для оправдания вероломного нападения была пущена в ход версия об исчезновении из сейфа одного из английских министерств какого-то таинственного документа.
Отношения между Великобританией и СССР осложнились. Правительство Болдуина, желая еще более накалить обстановку, выпустило в свет так называемую "Белую книгу", состоявшую из грубо сфабрикованных фальшивок, которые выдавались за советские документы.
27 мая 1927 года министр иностранных дел Остин Чемберлен заявил о разрыве дипломатических отношений с СССР и об аннулировании англо-советского торгового соглашения. Британский министр пытался обвинить СССР в организации антибританской пропаганды.
Правительство СССР отвергло все необоснованные обвинения. Оно заявило, что возлагает на правительство Великобритании всю ответственность за разрыв дипломатических отношений.
Было ясно: английское правительство активизирует свою политику изоляции и окружения СССР, провоцирования войны между Советским Союзом и его соседями.
30 мая по предварительной договоренности Войков должен был встретиться с Залесским. В 8 часов 40 минут утра Войков подошел к автомобилю, стоявшему у парадного входа, и уже хотел открыть дверцу, как вдруг с балкона послышался голос Аркадьева:
- Петр Лазаревич! Визит отменяется.
Личный секретарь министра сообщил, что Залесского в Варшаве нет.
П. Л. Войков знал тактические приемы министра и сразу понял, что побудило его отменить визит.
1 июня Залесский пригласил к себе Войкова и извинился, что не мог встретиться раньше. Он сказал, что хотел бы сообщить господину посланнику мнение своего правительства в связи с разрывом дипломатических отношений между Великобританией и Советским Союзом.
- Несколько дней назад, - продолжал министр, - я дал указание посланнику в Лондоне довести до сведения английского правительства особое заявление о том, что правительство Польши не может присоединиться к той позиции правительства Великобритании, которую оно заняло по отношению к СССР. Польское правительство будет по-прежнему проводить политику установления дружественных отношений со своим великим восточным соседом. И вот как раз сегодня получена телеграмма из Лондона, в которой сообщается о выполнении этого указания.
Министр иностранных дел обманывал Войкова. Такого указания он не давал. Он дал директиву, противоречившую интересам польского народа. В строго секретной телеграмме, посланной в Лондон, министр писал: "Я прошу вас, господин посланник, в беседе с Чемберленом подчеркнуть следующие моменты:
1. С нашей точки зрения, разрыв англо-советских дипломатических отношений наносит тяжелый удар коммунистической пропаганде не только в Англии, но и во всей Европе, что польское правительство, учитывая задачу умиротворения Европы, расценивает как явление весьма положительное".
В телеграмме говорилось, что польское правительство и "впредь намеревается вести переговоры по поводу заключения договора о ненападении, не ускоряя, однако, их темпа. Ведь вполне вероятно, что Советы со своей стороны будут оказывать на нас давление в целях более быстрого подписания договора.
Во всяком случае мы не собираемся никоим образом отступать от прежней программы, известной Foreign Office"*.
*(Документы и материалы по истории советско-польских отношений, т. 5, с. 142.)
В конце беседы Войков заметил, что министр хочет воспользоваться случаем и задать вопрос, имеющий непосредственную связь с проблемами советско-польских отношений.
- Верны ли сообщения польских газет, - спросил он, - о созыве в ближайшее время в Кракове съезда петлюровской организации?
- Да, что-то промелькнуло в газетах об этом, - ответил министр, - но я не обратил на это внимания.
- Я позволю себе, - продолжал Войков, - высказать по этому вопросу свое личное мнение. Сборище петлюровцев на территории Польши, если бы оно имело место, безусловно, вызвало бы недовольство общественного мнения наших стран. В этом я глубоко убежден.
- Вполне разделяю ваше мнение, господин посланник.
- Мне известно содержание приветственной телеграммы, которую петлюровцы собираются направить маршалу Пилсудскому. Можно выразить сожаление, что многие петлюровцы, сражавшиеся с оружием в руках против Советской власти, получили у вас приют.
- Могу заверить вас, господин посланник, в том, что пан маршал не разрешит созыв такого съезда на польской территории.
- Между прочим, - сказал Войков, - один из ваших предшественников уверял меня, что слухи об установлении государственных пенсий Махно и Петлюре лишены всяких оснований. К сожалению, это подтвердилось. Говорят, что решающее слово сказал господин маршал, более того, что он принимал Махно в своей резиденции и беседовал с ним.
- Но я уверен, что господин маршал не вел с Махно политических переговоров, которые были бы направлены против СССР. Это была скорее встреча двух старых воинов, один из которых оказался в бедственном положении на чужой территории.
С обострением международной обстановки белогвардейские организации активизировали свою деятельность, участились случаи антисоветских провокационных и террористических актов.
Возлагая надежды на новую интервенцию против Советской России, значительная часть белоэмигрантов оседала в странах Восточной Европы. Многие из них попадали в зависимость от местных властей и нередко становились орудием в руках полиции или разведывательных органов.
2 Давая такое заверение, министр иностранных дел, как видно, пытался ввести в заблуждение полномочного представителя СССР. Съезд петлюровцев состоялся 18 июня 1927 года в Кракове. В приветственной телеграмме, которую направил этот съезд президенту Польши Мосьцицкому и председателю Совета министров Пилсудскому, выражалась благодарность за оказанное петлюровцам гостеприимство.
Еще в 1926 году Войков получил из достоверных источников сведения о подготовке на него покушения. "Уже месяц, - сообщал он об этом в своем письме от 15 июня 1926 года в НКИД СССР, - как меня предупреждают о возможном на меня покушении".
Правительство Пилсудского было осведомлено о подготовке такого покушения. Оно имело в своем распоряжении обширную секретную информацию от органов государственной безопасности, среди которой были и донесения о подготовке убийства Войкова. В одном из совершенно секретных писем полковника пограничной охраны Ю. Ольшины-Вальчиньского от 18 июня 1926 года командованию корпуса пограничной охраны говорилось: "В Луцке существует "Русский комитет благотворительности"...
Внутренний комитет избрал некоего студента из Луцка, русского, фамилии которого до сих пор установить не удалось.
Согласно полученным сведениям, приказ Николая Николаевича* интерпретируется этим комитетом следующим образом:
*(Романов Николай Николаевич (1856-1929) - великий князь. После Великой Октябрьской социалистической революции покинул Россию и поселился во Франции, где вокруг него начали группироваться реакционно настроенные круги белой эмиграции.)
Покушение имеет целью вызвать усиление напряженности в польско-советских отношениях, что могло бы привести к конфликту, которым хочет воспользоваться организация русских монархистов; она якобы уже имеет наготове диверсионные отряды на границе СССР с Турцией, Болгарией и Румынией.
Для покрытия расходов, связанных с организацией покушения, комитет собрал деньги среди доверенных людей.
Вышеизложенное дело я не могу передать политической полиции, так как существуют данные, свидетельствующие о том, что воеводские круги в Луцке поддерживают внутренний комитет..."*
*(Документы и материалы по истории советско-польских отношений, т. 5, с. 17-18.)
Вокруг полпредства СССР умышленно создавалась накаленная обстановка. При попустительстве властей действия белогвардейцев и реакционных милитаристских элементов становились особенно вызывающими. Газета "Курьер поранны" открыто призывала к расправе над советскими дипломатами.
Войков не изменил обычного образа жизни, продолжал заниматься повседневными делами, встречаться с государственными деятелями и как бесстрашный часовой стоял на своем посту.
2 июня 1927 года в консульский отдел полномочного представительства СССР явился человек на вид лет двадцати пяти, выше среднего роста, с длинными, растрепанными волосами. Назвав себя Борисом Ковердой, польским гражданином, он заявил о своем желании возвратиться в Россию, где когда-то жил со своими родными. В Польше, по его словам, он много страдал и не мог получить образования и работы. Коверда попросил ознакомить его с условиями предоставления гражданства СССР.
5 июня Коверда явился снова. На нем был новый костюм и белая рубашка с темной "бабочкой". Он уже не говорил о своих материальных затруднениях и о возвращении, а только обратился с просьбой о выдаче ему визы на временный въезд в Советский Союз "с целью ознакомления с жизнью в России". Получив для заполнения соответствующие бланки-анкеты, Коверда ушел.
7 июня 1927 года Петр Лазаревич встал рано. Выпив стакан чаю, он зашел к себе в кабинет и еще раз прочитал телеграмму временного поверенного в делах СССР в Великобритании Розен- гольца. Поверенный в делах сообщал о возвращении на Родину сотрудников дипломатической миссии СССР в Лондоне и просил Войкова встретить их на Главном вокзале в Варшаве. В тот же день в 9 часов утра Петр Лазаревич приехал на вокзал вместе с сотрудником полпредства Григоровичем и начал просматривать газету. Когда показался берлинский экспресс, Петр Лазаревич свернул газету, положил ее в карман и подошел ближе к краю платформы. Заметив в окне вагона знакомых, он помахал им шляпой. Узнав, что все доехали благополучно, Войков разрешил Григоровичу уйти по служебным делам в город.
В вокзальном буфете Войков и Розенгольц выпили по чашечке кофе и вышли на перрон. Было 9 часов 40 минут. Петр Лазаревич рассказывал о своей работе. "Чтобы узнать страну, - говорил он, - надо прожить в ней несколько лет..." Когда он произносил последние слова, неожиданно раздался выстрел. Войков оглянулся. Человек в сером плаще и серой шляпе, надвинутой на лоб, направил на него револьвер и пять раз подряд выстрелил. Петр Лазаревич пошатнулся и левой рукой схватился за грудь. Превозмогая боль, он сумел вынуть из кармана револьвер и дважды выстрелить в сторону нападающего. Человек в сером плаще отбежал в сторону и пытался снова зарядить револьвер. Увидев двух полицейских, он бросил его на землю и поднял руки. Это был Коверда.
На вокзале Петру Лазаревичу оказали первую медицинскую помощь. Окровавленный, он лежал на спине и тяжело стонал. Его слегка приподняли, чтобы он мог вздохнуть, но тогда началось сильное кровотечение из раны в груди. С каждой минутой Войкову становилось все хуже. В тяжелом состоянии его доставили в военный госпиталь, куда вскоре прибыл министр иностранных дел Залесский. Когда в госпиталь приехал Аркадьев, Петр Лазаревич лежал на операционном столе в полном сознании. Врачи безуспешно пытались остановить кровь.
- Петр Лазаревич, - спросил Аркадьев, склонившись над ним, - желаете сказать что-нибудь?
- Да. Желаю...
Эти слова'Войков произнес тихо. Указав на дверь, открытую в соседнюю комнату, он попросил взять там из кармана его пиджака ключи от сейфа, документы и револьвер. Михаил Павлович, кивнув головой, ответил, что он все понял и все сделает. Петр Лазаревич, казалось, успокоился. Но через минуту он снова приподнял голову.
- В представительстве все живы, что там?
- Все благополучно, не беспокойтесь.
- Сообщите в Москву, Чичерину...
И снова Петр Лазаревич беспокойно приподнял голову, словно искал кого-то. Может быть, он хотел увидеть жену и сына, но их не было здесь: они еще ничего не знали о покушении. На вопрос Михаила Павловича, сколько человек стреляло в него, Петр Лазаревич уже не мог ответить, а только показал один палец. Склонив голову набок, он чуть слышно произнес:
- Хочу уснуть...
Печальное известие о злодейском убийстве полномочного представителя СССР в Польше Петра Лазаревича Войкова было воспринято с гневом и болью трудящимися Советского Союза, вызвало глубокое возмущение прогрессивных людей в самых различных странах мира. На многих предприятиях Польши рабочие прекратили работу.
,,Очень ошеломило меня убийство П. Л. Войкова", - писал в те дни Максим Горький из Италии.
Потрясенный трагической гибелью друга, Маяковский писал:
Вот с этим виделся, чуть не за час.
Смеялся.
Снимался около...
И падает Войков, кровью сочась, -
и кровью
газета
намокла.
По всей Советской стране проходили траурные митинги и массовые демонстрации. В адрес правительства СССР поступали телеграммы с выражением глубокого соболезнования из многих стран.
Много таких телеграмм получила и Александра Филипповна, мать Петра Лазаревича. В небольшом деревянном доме на окраине Москвы она, убитая горем, не заметила, как в комнату вошел высокий человек с добрыми черными глазами. Это был Владимир Маяковский. Он присел около нее, сердечно обнял. Вынув из кармана часы, Маяковский положил их на стол.
- Это подарок Петра Лазаревича. Он дорог мне как память о славном товарище, но будет еще дороже для вас.?
Лазарь Петрович в это время лежал в больнице в тяжелом состоянии. Александра Филипповна, навестив мужа, ничего ему не сказала. Не говорили об этом и врачи. Но 8 июня Лазарь Петрович, повернувшись к соседу, увидел у него в руках газету "Известия". Невольно бросились в глаза слова в черной рамке: "Вчера в Варшаве убит полномочный представитель СССР товарищ П. Л. Войков". А ниже - портрет сына.
- Это мой Петрусь...
Ничего больше Лазарь Петрович не смог сказать. После тяжелого сердечного удара он уже не вернулся домой.
7 июня правительство СССР направило правительству Польши ноту протеста. В ней говорилось, что правительство СССР усматривает в убийстве своего посланника результат непринятия польским правительством всех необходимых мер против преступной деятельности на территории Польши русских контрреволюционных террористических организаций.
Правительство СССР заявило, что польское правительство не может уклониться от ответственности за это убийство. Английские правящие круги старались разжечь возникший конфликт. Однако правительство Пилсудского вынуждено было считаться с возмущением польского народа этим убийством.
Польские трудящиеся расценили убийство Войкова как попытку спровоцировать войну с Советским Союзом. ЦК Коммунистической партии Польши в телеграмме на имя ЦК ВКП(б) заверял, что этот преступный акт "усилит в пролетарских массах Польши чувство глубокой любви к отечеству пролетариев всего мира - Советскому Союзу и борьбу против угрозы империалистической войны..."*
*(Документы внешней политики СССР. М., 1965, т. 10, с. 640.)
В Бельведерском дворце, вокруг которого была расставлена усиленная охрана, Пилсудский провел секретное совещание с министрами. Вскоре после этого министр иностранных дел Залес- ский пригласил к себе посланников Англии и Франции и подробно информировал их о положении в стране, возникшем после убийства полномочного представителя СССР. Полиция была вынуждена произвести аресты среди белогвардейцев, конфисковать экстренный выпуск газеты "Новая Россия", в котором содержались призывы к белоэмигрантам о сборе средств на оплату адвокатов убийцы. Правительство Пилсудского официально заявило, что оно осуждает убийство полномочного представителя СССР и выразило свое соболезнование. Однако все белогвардейцы, арестованные по делу, были освобождены без следствия.
Правительство СССР 11 июня заявило, что оно рассматривает "убийство своего представителя в Варшаве не как индивидуальный поступок безумца, а как одно из проявлений систематической и планомерной борьбы против Советского Союза со стороны темных сил мировой реакции и противников мира"*.
*(Документы внешней политики СССР, т. 10, с. 295.)
Правительство СССР потребовало всестороннего расследования преступления, сурового наказания виновных и ликвидации на польской территории деятельности белогвардейских организаций.
16 июня Чрезвычайный суд Польской Республики, признав Бориса Коверду виновным в убийстве полномочного представителя СССР, приговорил его к бессрочным каторжным работам. Однако наряду с этим суд обратился через министра юстиции к президенту страны с ходатайством о замене бессрочных каторжных работ каторжными работами сроком на 15 лет*.
*(После непродолжительного пребывания в тюрьме убийца был выпущен на свободу; вскоре он уехал в США.)
Правительство Пилсудского под сильным влиянием польского и мирового общественного мнения было вынуждено пойти на переговоры с правительством СССР об урегулировании конфликта, вызванного убийством Войкова. В ноте от 25 июля оно еще раз выразило сожаление и надежду, что "несчастный случай, совершенный преступной рукою, не задержит нормального и искреннего стремления соседних государств и народов к постоянному улучшению отношений между ними...".
26 августа посланник Патек посетил Чичерина и снова заверил его в том, что польское правительство стремится к улучшению отношений между Польшей и СССР.
Приняв во внимание эти заявления, правительство СССР сообщило польскому правительству о своем согласии принять возможные меры к устранению напряженности в советско-польских отношениях, возникшей в связи с убийством полномочного представителя СССР.
Три дня над парадным входом полномочного представительства СССР был приспущен Государственный флаг СССР. С утра и до глубокой ночи тянулась длинная вереница людей, которой, казалось, не было конца. Жители столицы, среди которых были рабочие, представители интеллигенции, студенты, шли проститься с Войковым. Почти у каждого из них в руках были цветы. Склонив головы, они входили в Белый зал полномочного представительства СССР медленно и молча, словно боясь нарушить покой человека, жизнь которого трагически оборвалась. Скорбно звучал траурный марш Шопена.
10 июня в 8 часов утра началась траурная церемония. Орудийный лафет, на котором был установлен гроб, сопровождал почетный эскорт из представителей всех родов польских войск. За гробом рядом с вдовой Войкова и его сыном шли сотрудники полномочного представительства СССР, члены польского правительства, депутаты сейма, политические и общественные деятели, члены дипломатического корпуса, жители Варшавы.
В 8 часов 45 минут специальный поезд под звуки траурного марша отправился по пути, по которому Войков когда-то прибыл в Варшаву.
11 июня на Белорусском вокзале в Москве собрались тысячи трудящихся, руководители партии и правительства, дипломатический корпус, представители советской и иностранной прессы. Траурная процессия, следовавшая по Тверской улице, в 6 часов 30 минут прибыла на Красную площадь. Члены правительственной комиссии сняли с орудийного лафета гроб и установили его на постамент около Мавзолея Ленина. После траурного митинга прах Войкова был захоронен у Кремлевской стены рядом с могилой Воровского.
Памятник П. Л. Войкову в Керчи
Имя Петра Лазаревича Войкова увековечено в названиях заводов, школ, улиц, одной из станций Московского метрополитена. В Керчи П. Л. Войкову воздвигнут памятник.
Обязательное условие копирования - установка активной ссылки:
http://art-of-diplomacy.ru/ "Art-of-Diplomacy.ru: Искусство дипломатии"