Глава II. Мятеж

"Священный союз" против американской революции

Революционная ситуация в Соединенных Штатах развивалась в условиях начавшегося в штатах Северо-Востока бурного промышленного переворота. Мануфактурная стадия капитализма завершала свое развитие. Быстрыми темпами шел процесс индустриализации, на авансцену экономической и политической жизни страны выходили короли угля и стали, владельцы мощных предприятий, начинавших производить машины машинами.

Это была качественно новая стадия развития капитализма. В ходе индустриализации по мере успешного развития промышленности возникала настоятельная необходимость создания единого национального рынка, защищенного от экономической экспансии Англии и других европейских стран надежным протекционистским тарифом.

Рабовладельцы выступали против тарифа, им нужны были дешевые английские товары. Они возражали против создания единого национального рынка, который оказался бы вне их контроля. И самое главное, они протестовали против усиления экономической и политической власти промышленной, торговой и финансовой буржуазии. Это были уже противоречия принципиального порядка, а не какие-то абстрактные рассуждения моралистов об антигуманной сущности рабства.

В этих условиях не могло быть и речи о продолжении мирного сосуществования рабства и капитализма. Уничтожение рабовладения стало только вопросом времени.

Рабовладельцы, считая, что лучшая форма обороны - наступление, решили нанести удар первыми. В течение декабря 1860 - февраля 1861 года восемь рабовладельческих штатов - Южная Каролина, Алабама, Джорджия, Луизиана, Миссисипи, Техас, Теннесси и Флорида - объявили о сецессии, отделении от Союза. 4 февраля 1861 г. отделившиеся штаты на своем конвенте провозгласили создание нового независимого государства - Конфедеративных штатов Америки. Временным президентом Конфедерации рабовладельческих штатов стал крупный плантатор Джефферсон Дэвис.

В конституции Конфедерации отразились агрессивные устремления рабовладельцев: специальная статья предусматривала распространение рабства на новые территории, которые должны войти в Конфедерацию. Конституция запрещала международную работорговлю и вывоз новых рабов из Африки, но это не свидетельствовало о гуманизме южных сепаратистов. Дело в том, что нарушение международной конвенции о запрещении работорговли столкнуло бы мятежную Конфедерацию с Англией, Францией, на помощь которых рабовладельцы возлагали очень большие надежды.

В Ричмонде, объявленном столицей Конфедерации, не без оснований рассчитывали на то, что Англия и другие европейские державы будут заинтересованы в увековечении раскола своего конкурента в Америке на два государства и поэтому поддержат рабовладельческую Конфедерацию. Это была философия стопроцентного национального предательства.

Лидеры Конфедерации слепо верили во всемогущую силу "короля-хлопка". Выступая в федеральном конгрессе, сенатор-демократ от штата Теннесси Вигфол заявил: "Король-хлопок и его скипетр господствуют не только над... штатами, но и над Британскими островами, над всей континентальной Европой... 5 млн. человек в Великобритании живут хлопком. Вы можете выращивать свое зерно, и они могут обрабатывать землю, но на неделю лишенная хлопка Англия умрет с голода"^*.

^* (Congressional Globe. - 36-th Congress, 2-nd Session. - P. 73.)

Консервативные республиканцы Севера поддержали планы сецессионистов. Будущий государственный секретарь в правительстве Линкольна У. Сьюард, выступая в январе 1861 года в сенате, заявил, что он настаивает на строжайшем соблюдении закона о беглых рабах. Оратор предлагал во всеуслышание "объявить, что в конституцию никогда не будет внесено изменение, которое предоставило бы конггрессу право отменять рабство в каком-либо штате или вмешиваться в дела штатов по этому поводу"^*.

^* (Ibid. - P. 344.)

Подобные выступления в условиях начала мятежа на Юге были прямой помощью рабовладельцам. Они вдохновляли южан на новые акции против Союза штатов, так как сеяли иллюзии, что Север пойдет на любые уступки мятежным рабовладельцам.

Речь Сьюарда не была проявлением его личной инициативы. Газеты писали, что Сьюард "вошел в активный альянс с наиболее консервативными республиканцами"^*. Выступление сенатора Сьюарда действительно отражало настроения консервативных республиканцев, которые готовы были пойти на любой компромисс с рабовладельцами, чтобы не допустить освобождения рабов и вызванных этим социальных потрясений. Консервативные республиканцы страшились также серьезных внешнеполитических осложнений, которые неизбежно должен был вызвать раскол США.

^* (New York Daily Tribune. - 1861. - Jan. 17.)

В вопросе о сецессии Линкольн имел предельно четкие и ясные взгляды: сецессия - нарушение конституции, единство страны должно быть восстановлено любой ценой. "Мое мнение таково, - заявил вновь избранный президент, - что ни один штат не может на законном основании выйти из Союза без согласия других штатов. Долг президента и других официальных лиц правительства заключается в том, чтобы управлять той машиной, которая имеется"^*.

^* (Collected Works. - Vol. IV. - P. 154.)

По мере приближения вступления Линкольна в должность президента обстановка все более обострялась. Реальное соотношение военных и экономических сил между Севером и Югом давало Конфедерации мало надежд на победу в войне один на один с северными штатами. С самого начала сецессии рабовладельцы сделали ставку на помощь из-за границы. Линкольн понимал это и при определении планов борьбы с сецессионистами большое внимание уделял выработке внешнеполитического курса.

Круг проблем, с которыми Линкольну приходилось вновь сталкиваться, все более расширялся. Особенно досаждали вновь избранному президенту искатели доходных мест. По традиции смена хозяина Белого дома сопровождалась заменой огромной толпы чиновников. 3 марта 1861 г. Стекль писал Горчакову: "Днем и ночью г-на Линкольна штурмуют толпы политиканов.., чтобы поддержать претензии различных группировок, тысячи субъектов приезжают сюда отовсюду, чтобы президент мог должным образом оценить их помощь, оказанную на последних выборах, и потребовать для себя полагающегося им местечка. Такие сцены имеют здесь место во время каждой смены правительства, но никогда интриги и гадости такого рода не достигали подобного уровня"^*.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия. 1861 г., д. 162, л. 72.)

Должностные лица различных рангов обрушили на Линкольна огромное количество письменных и устных рекомендаций с просьбой предоставить места своим протеже. Линкольн нашел оригинальное решение этой проблемы: рекомендующих поставить во главе соответствующих учреждений, дать им в подчинение рекомендуемых ими лиц и самым строгим образом спрашивать с них за работу тех, кому они протежировали^*.

^* (New York Daily Tribune. - 1860. - Nov. 20.)

Скрыться от искателей теплых местечек было практически невозможно. Они преследовали Линкольна даже в кругу семьи. Время между избранием в Белый дом и вступлением в должность президента Линкольн провел в Спрингфилде. Когда пришла пора ехать в Вашингтон, супруга президента Мэри Линкольн, дама эксцентричная, решительная и очень настойчивая, неожиданно потребовала обеспечить место в правительственном учреждении одному из своих знакомых. Президент был неумолим, но супруга, продолжая настаивать на своем требовании, отказалась ехать с мужем в Вашингтон. Бунт на домашнем корабле не смутил президента. Он один вышел из дома^*. Между тем при формировании кабинета президента уже подстерегали серьезные политические проблемы.

^* (Monaghan J. Op. cit. - P. 28.)

При выборах президента все фракции республиканской партии были заинтересованы в победе представителя партии, объединение их усилий и обеспечило победу Линкольну. Теперь, при формировании правительства, каждая из группировок стремилась занять в нем преобладающие позиции.

Формирование правительства доставляло массу хлопот и неприятностей вновь избранному президенту. Журналист Дон Пайат, посетивший Линкольна в Спрингфилде, сообщал: "Линкольн сказал нам, что он чувствует себя, как землемер в дебрях Запада: нарезая участок, он вынужден быть начеку - не целится ли в него индеец с винтовкой в руке"^*.

^* (Сэндберг К. Указ. соч. - С. 165.)

Об ожесточенном характере борьбы за власть внутри республиканской партии свидетельствовал тот факт, что даже в канун переезда Линкольна в Вашингтон кабинет еще не был создан. 3 марта 1861 г. Стекль сообщал из Вашингтона: "Новое правительство все еще не сформировано. Хотя на днях состоится торжественное вступление в должность нового президента, ни программа, ни отдельные члены кабинета не утверждены. Республиканцы расколоты на две части: на консерваторов, возглавляемых У. Сьюардом, и ультра (радикалов. - Р. И.), главой которых является Чейз. Линкольн испытывает влияние то одних, то других, не решив для себя, кому отдать предпочтение. Предполагают, что в конце концов он составит свой кабинет, назначив членами правительства и Сьюарда, и Чейза. Эта комбинация, которая объединит в новое правительство столь разрозненные элементы, не сулит ничего хорошего"^*.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия, 1861 г., д. 162, л. 70.)

Русский посланник был не одинок в подобных суждениях. Многие дипломаты и политические деятели считали, что различные по политическим убеждениям, по профессиональным и деловым качествам министры будут плохими советчиками президенту. Впрочем, он мало полагался на их рекомендации и советы. "Линкольн не информировал членов кабинета о своих намерениях. Он часто обращался к ним за советами и после этого решал проблемы в прямо противоположном плане"^*. Это касалось и внутренней, и внешней политики.

^* (Monaghan J. Op. cit. - P. 53.)

Государственные и политические деятели отговаривали Линкольна от одновременного включения в состав правительства консерватора Сьюарда и радикала Чейза. В составе кабинета было немало министров, не разделявших политических взглядов президента, пятеро из них были политическими соперниками Линкольна. "Они съедят вас", - предупреждали президента. Линкольн отвечал: "Они вероятнее всего съедят друг друга"^*.

^* (Ibid. - P. 14.)

Линкольн оказался прав: противоречия внутри кабинета были серьезные, но президент умело лавировал между своими министрами. Со свойственной ему природной демократичностью он терпеливо выслушивал аргументы противоположных сторон, но решения всегда принимал сам. Эта практика принятия решений распространялась и на внешнеполитические проблемы.

Линкольн активно участвовал в назначении дипломатических представители США в зарубежные страны. Он отводил рекомендуемые Сьюардом и другими членами кабинета кандидатуры, выдвигал свои собственные. Имена многочисленных соискателей этих должностей президент заносил в специальную записную книжку, с которой постоянно сверялся, когда обсуждались дипломатические назначения. Издатель газеты "Нью-Йорк дейли трибюн" Горас Грили пожелал видеть Джона Фримонта на посту посла в Париже. "Линкольн был приветлив, но дал уклончивый ответ"^*. Назначение не состоялось.

^* (Ibid. - P. 17.)

Президент придавал большое значение назначению послов в зарубежные страны. При решении этих вопросов учитывались многие факторы. Например, в Великобританию, для дипломатической службы которой было характерно преклонение перед аристократическими традициями, послом был направлен аристократ, потомок двух президентов США Чарлз Адамс. "Архиепископ антирабовладения", как называли его в США, быстро завоевал расположение в радикальных кругах Лондона и вместе со своим крошечным посольством, состоявшим из четырех человек, успешно представлял интересы Соединенных Штатов в Великобритании.

Послом в Мексику был назначен Томас Корвин. Во время войны с Мексикой 1846-1848 годов он был среди тех немногих американских сенаторов, которые решительно выступили против этой захватнической войны. "Линкольн был уверен, что мексиканцы должны помнить те дни. А если они не помнили, то он напоминал им об этом. Корвин, конечно, был идеальной кандидатурой для этого поста"^*.

^* (Ibid. - P. 64.)

Многие послы, в частности в странах Латинской Америки, придерживались аболиционистских взглядов. Это был хорошо продуманный политический шаг Линкольна: посол-аболиционист в латиноамериканской стране не мог не иметь большого политического веса.

На пост посла в Мадриде была выдвинута кандидатура Кассиуса Клея, темпераментного южанина, прекрасного оратора и решительного человека, всегда готового подкрепить свои аргументы ударом ножа или выстрелом из пистолета, с которым он редко расставался. Выходец с Юга, он, однако, искренне и глубоко ненавидел рабовладение. Его ненависть к рабству была столь же безгранична, сколь и решимость его брата политика-плантатора сделать все возможное, чтобы увековечить этот институт. В свое время Клей был редактором антирабовладельческого журнала "Тру америкэн", агитировал за Линкольна в своем родном штате Кентукки во время избирательной кампании 1860 года. Клей был близким другом родителей жены Линкольна, семьи Тодд, также происходившей из Кентукки, где политические дебаты нередко переходили в поножовщину. На одном из таких митингов Клей, вооружившись ножом, вступил в схватку с оратором-рабовладельцем, пытавшимся пристрелить его. Победа осталась за будущим дипломатом.

Помимо необузданного темперамента, Клей обладал и огромным честолюбием. Узнав о своем назначении послом в Мадрид, он был взбешен и немедленно приехал из Кентукки в Вашингтон. Клей потребовал от Линкольна места в кабинете, но ему пришлось дать согласие поехать послом в Россию.

В Петербург Клей ехал через Париж, где не преминул выступить с заявлением о том, что французы всегда ненавидели англичан. Из Парижа он направил письмо в лондонскую газету "Таймс", в котором отнюдь недипломатично заявлял, что англичанам "надо остерегаться Америки... Через 50 лет... население Соединенных Штатов в два раза превысит население Великобритании". Генри Адамс, 23-летний сын посла США, являвшийся секретарем посольства США в Лондоне, с горечью отмечал: "Как мог он после этого надеяться на установление дружественных отношений с Англией?"^*.

^* (Ibid. - P. 106.)

Прибыв в Петербург, Клей очень скоро убедился, что дипломатическая работа ни в коей мере его не интересует. Первая официальная бумага, которую он направил в государственный департамент, представляла собой длинное письмо, в котором он просил отозвать его с дипломатической службы и направить в действующую армию.

Огромного роста, мощного телосложения, посол производил внушительное впечатление. Как и в родном Кентукки, возникавшие проблемы он стремился решать незамедлительно и самым радикальным, с его точки зрения, способом - с помощью своих мощных кулаков. Вскоре после прибытия в Петербург у него возник конфликт с одним из жителей столицы. Получив удар перчаткой по щеке, Клей ответил не вызовом на дуэль, а... ударом кулака. Эта сцена, имевшая место в одном из кафе Петербурга, вызвала немалое удивление присутствующих. Желающих продолжить кулачный бой с американским дипломатом не нашлось. И Клей спокойно продолжил обед.

По мере знакомства с Россией эта страна все больше нравилась Клею. И, как ни странно, американский дипломат очень понравился великим князьям. В Петербурге считали, что Линкольн сделал удачный выбор. Вернувшись из Польши, Александр II принял Клея, который в письме к Линкольну подробно рассказывал об этой встрече. "Император приблизительно такого же роста и веса, как и я. У него серые глаза и каштанового цвета волосы". Клей поздравил Александра II с освобождением крепостных. "Россия и Америка, - ответил царь, - связаны общей симпатией и общим делом эмансипации". Царь поинтересовался, намерена ли Англия вмешаться в гражданскую войну в США. Клей ответил, что если это произойдет, то приведет к еще большему сплочению американцев и к укреплению их решимости довести до конца борьбу с Югом.

Клей подробно писал о внешности и манерах князя Александра Михайловича Горчакова, обращая внимание на его привычку усаживать посетителя лицом к окну, а самому внимательно наблюдать, находясь в тени, за малейшими изменениями в лице посетителя^*. Нет никаких документальных свидетельств того, что Линкольн или Сьюард тщательно знакомились с донесениями Клея, однако член администрации, секретарь по делам флота Гидеон Уэллс отметил в дневнике, что Линкольн взял на вооружение привычку Горчакова и, беседуя с членами комитета, сажал их лицом к свету, сам оставаясь в тени.

^* (Ibid. - P. 108.)

Исключительно важное значение при формировании правительства имел вопрос о том, кому достанется пост государственного секретаря, который ведал не только иностранными делами, но фактически был вторым по значению членом правительства. Государственный секретарь всегда назначался в начале распределения портфелей и играл важную роль в замещении остальных правительственных постов. Поэтому основной бой между консерваторами и радикалами произошел по вопросу о назначении государственного секретаря. Консерваторы считали, что если их лидер Сьюард не смог стать президентом, то они должны получить компенсацию в виде поста госсекретаря, на который прочили Сьюарда.

Авторитет этого политического деятеля был очень велик. Сьюард дважды занимал пост губернатора штата Нью-Йорк и 12 лет заседал в федеральном сенате. В США было издано полное собрание его речей. Сьюард был прекрасным оратором, хотя многие считали его демагогом. Его политические взгляды по вопросам внутренней и внешней политики полностью отражали интересы консервативной буржуазии.

Капитаны развивающейся американской индустрии не слишком доверяли Линкольну. И если обстоятельства борьбы за власть сложились так, что им пришлось согласиться на водворение Линкольна в Белый дом, то хотя бы на второй роли они хотели иметь человека, которому они могли бы безраздельно доверять. Таким деятелем для них был Уильям Сьюард.

В дипломатических кругах многие разделяли это мнение: правое руководство республиканцев и консервативная буржуазия поддержали кандидатуру Линкольна в президенты, надеясь, что они смогут руководить его деятельностью. Подобной точки зрения, в частности, придерживался Стекль, который 10 ноября 1860 г. докладывал Горчакову: "Республиканская партия была организована и руководима до сих пор г-ном Сьюардом.., наиболее влиятельным государственным деятелем Союза. Тем не менее съезд республиканцев не оказал ему поддержки при выдвижении кандидата в президенты. Политические руководители, контролировавшие этот съезд, знали, что сенатор Сьюард, человек инициативный и опытный, правил бы сам. Это не входило в их расчеты. Они им пожертвовали ради неизвестного адвоката, отыскавшегося в маленьком городке Иллинойс, но не для того, чтобы подчиниться главе государства, а с тем, чтобы сделать из него инструмент своих честолюбивых устремлений и своих личных интересов"^*.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия. 1861 г., д. 162, л. 168.)

За время, прошедшее после избрания нового президента, до его вступления в должность консервативные круги Севера смогли убедиться, что Линкольн обладает достаточной силой воли, чтобы исполнять свои обязанности без оглядки на тех, кто был убежден, что реальная власть в государстве должна находиться в их руках. Консервативную буржуазию серьезно беспокоили выступления народных масс Севера против сецессии. Вырисовывалась реальная опасность, что правительство окажется под влиянием общественности и будет проводить политику, идущую вразрез с интересами консервативной буржуазии.

В цитированном сообщении Стекль ставил вопрос: "Сможет ли Линкольн.., придя к власти, избежать политического влияния тех, кому он обязан своим избранием? Энергии и доброй воли у него, возможно, достаточно, но обстоятельства, при которых он придет к власти, навяжут ему необходимость придерживаться крайних доктрин его партии"^*.

^* (Там же.)

Реакционная буржуазия больше, чем сецессии, страшилась того, что Линкольн попадет под влияние "крайних доктринеров" - радикальных республиканцев, и, стремясь застраховаться от этого, делала все, чтобы сформировать правительство из консерваторов. В этом она достаточно преуспела: пост государственного секретаря в конце концов достался Сьюарду. В состав правительства вошел только один радикал - Сэлмон Чейз, который занял пост министра финансов.

Назначение Сьюарда на пост государственного секретаря создавало вновь избранному президенту серьезные проблемы. Линкольн никогда не был за границей и не имел ни малейшего представления о дипломатической работе. На протяжении жизни двух поколений демократы определяли и проводили в жизнь внешнеполитический курс США. Все американские дипломатические представители в зарубежных странах были назначены на свои посты оппозиционной демократической партией. Все они были убежденными сторонниками рабовладения и с надеждой ждали президента-демократа. Задачи, стоящие перед Линкольном во внешней политике, как он сам заявил, "были более трудными, чем те, которые достались Вашингтону"^*.

^* (Complete Works of Abraham Lincoln. /Ed. by Nicolay J. and Hay J. - N. Y., 1905. - Vol. VI. - P. ПО (далее: Complete works...).)

Сецессионисты могли держаться "на плаву", только опираясь на своих союзников и друзей за границей. Одним из первых ведомств, которое они сформировали, был государственный департамент. Руководители внешнеполитического ведомства Конфедерации сразу же развернули бурную деятельность за границей и в дипломатическом корпусе Вашингтона. Главы посольств, в том числе и русского, были немедленно поставлены мятежниками в известность о создании нового государства и с нетерпением ждали, какова будет реакция дипломатов на это сообщение.

В русском посольстве их ждала разочаровывающая информация: Россия проводила политику строгого невмешательства и отказалась признать незаконнорожденное рабовладельческое государство. 21 января 1861 г. Стекль сообщал Горчакову: "В ходе событий, развивающихся у нас на глазах, может наступить момент, когда возникнет вопрос о роли дипломатического корпуса...

Необходимо предусмотреть два обстоятельства, при которых наше посольство должно будет решать вопрос о своей позиции.

Прежде всего в случае, если г-н Линкольн, избранный президентом, будет торжественно провозглашен главой государства и выберет в качестве своей резиденции не Вашингтон, а другой город.

Затем, в случае, если бы были сделаны предложения со стороны южной Конфедерации об установлении дипломатических отношений с Россией.

Несомненно, что мы должны рассматривать г-на Линкольна законно избранным президентом. Если он останется в Вашингтоне, там же останется и дипломатический корпус. Но возможно, что сецессионисты распространят свою территорию до Виргинии и Мэриленда. Вашингтон окажется тогда включенным в штаты, отделившиеся от Союза. Утверждают даже, что среди руководителей Юга существует план захвата этого города, чтобы превратить его в столицу новой Конфедерации. Если это произойдет хотя бы временно, дипломатический корпус, как мне кажется, должен будет покинуть Вашингтон, чтобы приветствовать Линкольна в его новой резиденции (на полях пометка Александра II: "Правильно".- Р. И.). Полезно заранее приготовиться к ответу на предложение Конфедерации Юга, которая поспешит с инициативой обеспечить свое признание и сделает нашему правительству соответствующее предложение или через миссию в Вашингтоне, или прямо через эмиссаров, посланных в Европу.

Мне кажется, что ответ, наиболее соответствующий нашим интересам и нашему достоинству, должен быть следующий: мы признаем южную Конфедерацию тотчас же, если после своего создания она урегулирует свои отношения с северной республикой, установив с ней дипломатические отношения постоянного характера (на полях пометка Горчакова: "Это мне кажется очень мудрым". Замечание Александра II: "Да". - Р. И.).

Нам важно не проявлять излишней поспешности в отношении сецессионистов, поскольку сохранение единства Союза соответствует нашим политическим интересам"^*.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия, 1861 г., д. 162, л. 36-37.)

Антирабовладельческие круги США были убеждены в том, что Россия займет благожелательную позицию по отношению к правительству Линкольна. "Нью-Йорк дейли трибюн" выражала уверенность, что дело освобождения негров-рабов найдет в России самую горячую поддержку, так как "африканцев рассматривают там, как равных белым... Самые аристократические и занимающие наиболее высокое положение русские... дружески относятся к африканцам... Американские предатели, которые рассчитывают получить признание и поддержку от России, несомненно, недооценивают стоящие перед ними трудности"^*.

^* (New York Daily Tribune. - 1861. - Jan. 8.)

Речь, которую произнес Линкольн при вступлении в должность президента, не удовлетворила ни левых, ни правых. Ее главный лейтмотив сводился к попытке уговорить рабовладельцев отказаться от своего курса на раскол Союза. Никакой внешнеполитической программы в выступлении нового президента не было.

Многие представители дипломатического корпуса были разочарованы инаугурационной речью президента. Посол Великобритании лорд Лайонс заявил: "Мистер Линкольн до сих пор не представил никаких свидетельств того, что он обладает какими-либо талантами, чтобы компенсировать свое невежество во всем, кроме деревенской политики Иллинойса"^*.

^* (Adams H. The Education of Henry Adams. An Authobiography. - Boston, 1918. - P. 104.)

Создавалось впечатление, что главная забота Линкольна - формирование правительства. 12 марта Стекль сообщал: "Только на следующий день после торжественного вступления президента в должность удалось сформировать кабинет... Все усилия создать однородное правительство потерпели неудачу, и г-н Линкольн вынужден был включить в него и консерваторов, и радикалов". Стекль подчеркивал, что сторонникам Сьюарда не удалось получить прочного большинства в правительстве: "Сьюард не показал необходимой твердости, и более чем вероятно, что вскоре ему придется поддерживать политику радикалов или же уйти из правительства"^*.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия, д. 162, л. 78.)

Русский посланник был явно неравнодушен к Сьюарду и уделял ему очень много места в своих посланиях в Петербург. Но вскоре в его депешах личность Сьюарда отошла на задний план: началась гражданская война. 12 апреля 1861 г. мятежники атаковали и захватили форт Самтер, который прикрывал вход в бухту Чарлстон. 15 апреля Линкольн объявил штаты Конфедерации в состоянии мятежа, призвал в армию 75 тыс. добровольцев сроком на три месяца и обратился ко "всем лояльным гражданам" с призывом выступить на защиту страны.

Призыв президента получил горячий отклик со стороны трудящихся, в частности на него активно ответили иммигранты. Спустя неделю на большом митинге выступил с речью Густав Струве, президент Гарибальдийского комитета. В свое время он оказывал большую помощь Гарибальди в борьбе за освобождение Италии. Струве заявил: "Когда 13 лет назад мы взяли в руки меч, это было сделано с целью создания республики, идеалом которой была Америка". Струве подчеркивал, что, прибыв в США, гарибальдийцы увидели, что Америке угрожает опасность. "Мы снова должны были сражаться за наш идеал, атакованный тиранами-рабовладельцами - врагами свободы и цивилизации... Тот же дух, который направлял нас в 1848 году, все еще живет в нас... Стоит вопрос о сецессии и Союзе, о свободе и рабстве. На чью же сторону мы станем, если не на сторону Союза и свободы! Мы намерены сегодня защищать свободу так же, как мы делали на полях сражений в 1848 году"^*.

^* (Rebellion Record: A Diary of American Events, with Documents, Naratives, Illustrative Incidents, Poetry etc.. Vols. I-II/Ed. by F. Moore. - N. Y., 1864-1869 (далее: Rebellion Record).)

Первыми среди добровольцев стали социалисты. Спортивные организации, большинство членов которых составляли немецкие рабочие-социалисты, Немецкий рабочий союз и коммунистические клубы направили в федеральную армию более половины своего состава. Особенно хорошей физической и военной подготовкой отличались воинские части, сформированные из немцев-спортсменов. "Нью-Йорк дейли трибюн" в статье "Полк атлетов" писала, что все немцы-спортсмены, вступившие в армию, отличаются прекрасным здоровьем и хорошей военной подготовкой, которую они получили в регулярных армиях европейских стран и в революционных боях. Рабочие-социалисты заявили, что они воюют за освобождение рабов. Во время штурма Кэмп-Джексона немецкие социалисты штата Миссури шли в бой под "алым полковым знаменем, на котором в качестве символа был изображен молот, разбивающий наручники"^*.

^* (Фонер Ф. История рабочего движения в США. - Т. I. - М., 1949. - с. 351.)

Сразу же после начала войны рабочие Нью-Йорка сформировали Гвардию Гарибальди, в состав которой входили итальянцы, а также иммигранты семи других национальностей. В Гвардии Гарибальди офицеры свободно изъяснялись на многих европейских языках. "Среди офицеров были участники фактически всех революционных войн в Европе. Как для солдат, так и для офицеров была характерна хорошая боевая подготовка и высокая дисциплина"^*.

^* (New York Daily Tribune. - 1861. - May 4.)

Газеты публиковали объявления иммигрантов о формировании новых добровольческих отрядов. В одном из них говорилось, что венгры, проживающие в США, не останутся безучастными к гражданской войне. В опубликованной информации сообщалось о формировании Венгерского легиона, командовать которым будут участники революционных боев в Венгрии^*. В сообщении о митинге венгров, выступающих в защиту Союза, выражалась надежда на то, что венгры будут сражаться в рядах федеральной армии: "Среди них много хороших солдат и опытных командиров, имеющих особенно большой опыт участия в партизанской войне. Они отличились при защите конституционных свобод в Европе, так же они поступят и здесь"^**.

^* (Ibid. - April 24.)

^** (Ibid. - May 6.)

В конце апреля польские рабочие Нью-Йорка сформировали Польский легион. 1 мая состоялся парад нескольких рот этого легиона. Очевидец писал: "Они представляют собой прекрасную воинскую часть и не дискредитируют звезды и полосы"^*.

^* (Ibid. - May 2.)

Активное участие в формировании добровольческих полков приняли ирландские рабочие-иммигранты. Это вызвало особенно болезненную реакцию со стороны мятежных рабовладельцев. Иммигранты из Ирландии подвергались в США жесточайшей дискриминации. Многие из них были заняты на малоквалифицированных работах, где их интересы сталкивались с интересами черных рабочих, что способствовало распространению среди ирландцев антинегритянских настроений. И мятежные рабовладельцы надеялись на то, что ирландцы будут их опорой в северных штатах. Эти надежды рухнули - многие ирландцы вступали в добровольческие полки.

В апреле 1861 года началось формирование полков из иммигрантов-англичан. В том же месяце французские иммигранты сформировали Гвардию Лафайета. В Нью-Йорке французы, собравшись на митинг, заявили: "Все французы, как роялисты, так и республиканцы.., имеют одно и то же мнение о рабстве, а именно: это - зло, которое должно быть устранено с пути прогрессирующей цивилизации, развивающейся индустрии. Они уверены, что результатом войны должно быть уничтожение рабства"^*.

^* (Ibid.)

Президент Линкольн придавал исключительно большое значение участию иммигрантов в вооруженной борьбе с мятежными рабовладельцами. Он неоднократно встречался с командирами добровольческих полков, формировавшихся из иммигрантов, и был с ними неизменно дружествен и внимателен. "Нью-Йорк дейли трибюн" так описывала встречу президента с поляками-добровольцами: "Делегация Польского легиона, возглавляемая Юлианом Алленом и майором Н. К. Колосовским, прибыла в Вашингтон для того, чтобы предложить в полное распоряжение Штатов польский полк. Делегация была очень доброжелательно встречена сегодня президентом, который с явной благосклонностью принял их предложение"^*.

^* (Ibid. - May 21.)

Гражданская война, в которую вступила страна, еще велась, как подчеркивал К. Маркс, конституционными методами, но переход к революционным методам ее ведения был неизбежен^*. И вот уже в период конституционного ведения войны Линкольн пошел на осуществление политической акции явно революционного характера: президент всемерно поддержал формирование национальных полков из иммигрантов-революционеров.

^* (См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т. 15. - С. 542.)

К этому моменту руководство США еще не вошло ни в какие серьезные контакты с дипломатическим корпусом по вопросам, связанным с отношением держав к начавшейся в США гражданской войне. Государственный департамент еще находился в процессе формирования и не проявлял никаких внешнеполитических инициатив.

Поддержка Линкольном формирования частей из иммигрантов была революционной акцией, которая по своей форме и масштабам напоминала революционную дипломатию периода войны североамериканских колоний Англии за независимость, а также дипломатию Великой французской революции XVIII века.

Активная поддержка со стороны Линкольна революционеров-иммигрантов, начавших формирование добровольческих полков, незамедлительно дала дипломатические и политические дивиденды. Через головы правительств европейских стран Линкольн выходил на контакты с прогрессивной, демократической общественностью, которая оказывала серьезное давление на свои правительства, требуя от них отказа от политики поддержки мятежных рабовладельцев.

Неизбежность перехода правительства Линкольна к решительным революционным действиям против мятежных рабовладельцев предвидели не только К. Маркс и Ф. Энгельс, но и русский революционный демократ Н. Г. Чернышевский. В январе 1862 года он писал, что против рабовладельцев должны быть приняты "крайние меры": формирование партизанских отрядов из свободных негров Севера, стремящихся идти на Юг, и призыв южных невольников к оружию. "Едва ли можно будет избежать Линкольну этих решительных мер..."^*. Лидер негритянского освободительного движения Ф, Дуглас также заявлял, что "рабы и свободные граждане будут призваны на военную службу и создадут освободительную армию, которая двинется на Юг, чтобы поднять среди рабов знамя освобождения"^**.

^* (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. - Т. VIII. - С. 596.)

^** (Douglass Fr. Op. cit. - P. 62.)

Когда Север перешел к революционным методам ведения войны, Линкольн поддержал революционных иммигрантов, которые первыми откликнулись на его призыв о формировании добровольческих полков. Однако инициатива иммигрантов и иностранных добровольцев создавала для федерального правительства довольно сложные проблемы.

Россия была единственной великой державой, которая с самого начала гражданской войны заняла доброжелательную по отношению к федеральному правительству позицию. Линкольн был очень заинтересован в сохранении дружественных отношений с Россией. Вместе с тем царская Россия принимала активное участие в подавлении революции 1848 года в Венгрии, освободительного движения в Польше. И когда венгерские и польские революционные иммигранты начали формировать добровольческие полки для борьбы с мятежными рабовладельцами, это, конечно, вызвало негативную реакцию со стороны консервативных кругов России.

Перед Линкольном встала трудная задача: как поддержать очень важную для США инициативу революционных иммигрантов и не испортить отношения с Россией. Президент успешно решил эту задачу. Иммигрантские рабочие полки были созданы и стали ударной силой федеральной армии, настоящей гвардией революции. Вместе с тем Линкольн сумел сохранить дружественные отношения с Россией, что было особенно важно для его правительства, ведь с самого начала гражданской войны мятежники получили активную поддержку Англии, Франции и Испании. Последняя стремилась использовать гражданскую войну в США для того, чтобы активизировать свою колониалистскую политику в Америке. Англия и Франция поддерживали рабовладельческую Конфедерацию, потому что они получали из южных штатов хлопок для своей текстильной промышленности. Помимо этого, рабовладельческие штаты были потребителем промышленных товаров из европейских стран. Но главное заключалось в том, что Англия и Франция были заинтересованы в расколе Соединенных Штатов, которые становились для них серьезным конкурентом на мировом рынке. Посол США в Лондоне Адамс писал, что среди английских дипломатов было очень сильно желание "видеть США расколовшимися на куски"^*.

^* (Randall J. Op. cit. - Vol. 2. - P. 32.)

Уже в начале сецессии стало очевидно, что Англия и Франция активно выступают в поддержку мятежных рабовладельцев. 14 апреля 1861 г. Стекль сообщил из Вашингтона: "Англия воспользуется первым же случаем или предлогом, чтобы признать отделившиеся штаты, а Франция последует за ней"^*. В послании конгрессу от 4 июля 1861 г. Линкольн отмечал, что рабовладельческая Конфедерация, "этот незаконный союз.., взывает о признании, помощи и интервенции со стороны иностранных держав"^**. Эти призывы рабовладельцев находили полное понимание и в Лондоне, и в Париже.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия, 1861 г., д. 162, л. 123а.)

^** (Collected Works. - Vol. IV. - P. 423.)

Конгресс отделившихся штатов, собравшийся в Монтгомери, обратился с призывом к европейским державам организовать интервенцию в поддержку конфедератов. Конгресс принял решение направить в европейские державы миссии с целью добиться дипломатического признания Конфедерации и получить военную и экономическую помощь. В инструкциях дипломатам мятежников указывалось на необходимость подписать соответствующее соглашение в первую очередь с Англией.

Мятежные рабовладельцы были глубоко убеждены, что европейские державы, особенно Великобритания, незамедлительно признают Конфедерацию и окажут ей всемерную помощь. Джефферсон Дэвис, президент Конфедерации, незадолго до своей инаугурации заявил: "Англия признает нас, и мы накануне блестящего будущего"^*. Но лидеры мятежной Конфедерации плохо знали традиции британской дипломатии.

^* (Jones T. Memoires of Lincoln. - N. Y., 1934. - P. 15.)

Правительство Великобритании, возглавляемое Пальмерстоном, не хотело создавать себе проблемы, открыто поддерживая сепаратистов, что являлось грубейшим нарушением международного права и грозило серьезными внешнеполитическими осложнениями. Английский посол лорд Лайонс скептически отнесся к заявлению Дэвиса.

13 мая 1861 г. правительство Пальмерстона выступило с "Королевской прокламацией о нейтралитете". В дипломатических анналах Великобритании трудно найти более циничный и лицемерный документ, чем эта прокламация. Торжественно заявляя о своем нейтралитете, Великобритания фактически признавала Юг воюющей стороной, что являлось первым шагом на пути политического и дипломатического признания мятежной Конфедерации.

Русское правительство решительно выступило против планов посредничества, отвечавших интересам Конфедерации. "Современная летопись" писала: "Нейтралитет Англии жгучим оскорблением отозвался в сердцах правителей США"^*.

^* (Современная летопись. - 1861. - № 32. - С. 19.)

За лицемерными рассуждениями английского правительства о нейтралитете русская пресса видела реальную угрозу вступления Великобритании в гражданскую войну в США на стороне рабовладельцев. "В настоящую минуту, - писал корреспондент русской газеты из Нью-Йорка 28 мая 1861 г., - Соединенные Штаты более всего заинтересованы вопросом о возможности войны с Англией. Мысль эта стала занимать их с тех пор, как лорд Джон Россель (Рассел. - Р. И.) объявил в английском парламенте, что южные штаты будут признаваемы воюющей стороной и что их корсары (каперские суда. - Р. И.) будут считаться наравне с военными судами. У нас считают это почти равносильным объявлению войны"^*.

^* (Северная пчела - 1861. - 7 июня.)

Русская демократическая печать возвращалась к вопросу о том, что в основе отношения Великобритании к гражданской войне в США было стремление использовать этот конфликт в борьбе со своим американским конкурентом. В августовском номере "Современника" за 1861 год Н. А. Добролюбов писал о том, что текстильные фабриканты Англии побуждают свое правительство добиваться окончания войны в США и сохранения за Югом права образовать самостоятельную рабовладельческую республику, которая "всегда могла поддерживать антагонизм с Севером и таким образом избавлять Англию от опасного соперничества"^*.

^* (Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9 томах. - Т. 7. - С. 201.)

Представители русской прессы самой различной политической ориентации отмечали лицемерие английской политики в американском вопросе, подчеркивая, что, прикрываясь рассуждениями о праве южан на самоопределение, правящие круги Великобритании отстаивали свои корыстные интересы, вмешиваясь в гражданскую войну в США. "Пусть для чести человечества, - писал русский журналист, - проснется в Англии нравственное чувство и пусть ради освобождения негров она забудет на время материальные интересы толстых набобов!"^*.

^* (Русское слово. - 1861. - № 5. - С. 29.)

Однако правительство Пальмерстона последовательно проводило в жизнь "Прокламацию о нейтралитете", маскируя свое вмешательство во внутренние американские дела рассуждениями о международном праве, о необходимости прекратить "братоубийственную войну" в США. Стремясь каким-то образом повлиять на развитие событий, правительство Пальмерстона начало искать тех, кто мог бы таскать для Великобритании каштаны из огня гражданской войны в США. Не без влияния со стороны английской дипломатии весной 1861 года Испания оккупировала территорию негритянской республики Сан-Доминго. Это была откровенно враждебная акция по отношению к правительству Линкольна. Агрессия против Сан-Доминго преследовала и другую цель - использовать гражданскую войну в США для возвращения к политике колониального разбоя в Америке.

Правительство Линкольна, связанное по рукам и ногам начавшейся гражданской войной, не смогло помешать осуществлению захвата Сан-Доминго. Прецедент был создан, и европейские державы приступили к реализации нового замысла, антиамериканская направленность которой была очевидна. 31 октября 1861 г. в Лондоне представители Англии, Франции и Испании подписали соглашение о совместной интервенции в Мексике. В декабре испанские войска высадились на мексиканской территории, а в январе 1862 года к ним присоединились английские и французские вооруженные силы.

Стекль, комментируя внешнеполитический раздел послания президента Линкольна конгрессу от 4 июля 1861 г., указывал на сложное международное положение Севера. "В послании, - писал русский дипломат, - всего лишь несколько слов о международных отношениях Соединенных Штатов... Эти слова не освещают точно положение внешних дел Союза. Позиция Англии становится все более и более враждебной. Франция, кажется, действует сообща со своей старой союзницей. Наконец, присоединение Сан-Доминго (оккупация негритянской республики. - Р. И.)... не улучшило отношения, всегда малодружественные, между Испанией и Соединенными Штатами. Президент счел своим долгом обойти молчанием эти факты, очевидно, чтобы не дать публике новый предмет для беспокойства"^*.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия, 1861 г., д. 162, л. 223.)

Дело, однако, было не только в стремлении президента избежать "беспокойства публики". Федеральное правительство не могло в тех условиях предпринять какие-либо эффективные внешнеполитические действия, чтобы помешать осуществлению этих антиамериканских акций трех европейских держав, а выступать с протестом, не подкрепленным какими-либо реальными действиями, означало расписаться в своем бессилии. Линкольну хватило дипломатического такта в этой сложной ситуации воздержаться от бесполезных дискуссий по проблемам Сан-Доминго и Мексики.

Европейские союзники не утруждали себя выбором благовидного предлога для начала интервенции в Мексике. Рассчитывая на полную безнаказанность, они использовали первый же попавшийся предлог, каковым явился объявленный Мексикой мораторий на иностранные долги. События развивались по классическому колониалистскому сценарию: сначала колонизаторы ограбили свою жертву, а потом использовали ее финансовую несостоятельность как причину для оккупации.

Агрессивная акция против Мексики носила явную антиамериканскую направленность. Мексика имела протяженную границу с Конфедерацией. Оккупация мексиканской территории обеспечивала контакт с мятежными рабовладельцами и прорыв блокады Конфедерации, объявленной правительством Линкольна. Помимо этого, высадка войск трех европейских держав в Мексике создавала большой и удобный плацдарм на южных границах США для вооруженного вмешательства в гражданскую войну. Об антиамериканской направленности интервенции трех держав в Мексике свидетельствовал тот факт, что мятежные рабовладельцы приветствовали оккупантов и сразу же установили с ними тесные связи.

Интервенция трех европейских держав в Мексике была грубейшим нарушением международного права. По оценке К. Маркса, она являлась "одним из самых чудовищных предприятий, когда-либо занесенных в летописи международной истории"^*.

^* (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т. 15. - С. 375.)

Захватнические и антиамериканские цели интервенции Англии, Франции и Испании в Мексике разоблачались русскими публицистами. Н. Г. Чернышевский видел прямую связь между гражданской войной в США и мексиканской авантюрой трех европейских держав. Он указывал на то, что интервенты "хотят утвердить свое влияние в южной части североамериканского материка; они хотят все испытывать, до какой степени ослаблены Соединенные Штаты во внешних делах междоусобной войной"^*.

^* (Чернышевский Н. Г. Соч. - Т. VIII. - С. 601.)

Анализ внешнеполитических проблем гражданской войны в США позволил русской прессе сделать вывод о том, что независимость Мексики "находится в опасности; союзные державы хотят штыками и нарезными пушками обеспечить себе будущую покорность мексиканского конгресса"^*. Русская пресса отмечала: Англия, Франция и Испания, начиная интервенцию против Мексики, учли, что "затруднительное положение североамериканских штатов не позволит им устранить вмешательство европейских держав в дела Америки"^**.

^* (Русское слово. - 1861. - № 10. - С. 27.)

^** (Там же. - С. 26.)

Агрессия против Мексики была столь вопиющим нарушением международного права, что Англия и Испания предпочли под первым же предлогом выйти из игры. Сомнительную славу пожинать лавры этой неспровоцированной агрессии они предоставили Наполеону III. Русская пресса быстро разобралась во всех нюансах такого "разделения труда" между интервентами, вскрыла причины агрессивной политики французского императора в Мексике.

"Французское правительство, - писал русский журнал, - желает поддержать маленькую войну где бы то ни было, чтобы занять своих солдат и удовлетворить любопытство подданных, отвлекая их внимание от своих собственных дел и обращая его то на Сайгон, то на Пекин, то на Мексику, а потом, пожалуй, на Каракас, Монтевидео или Буэнос-Айрес"^*.

^* (Там же. - 1862. - № 5. - С. 14-15.)

Мнение автора этой статьи совпадает с оценкой, которую давал мексиканской авантюре Наполеона III К. Маркс. "Вполне вероятно, - писал он, - что мексиканская экспедиция является одним из многочисленных предприятий, которые Луи Бонапарт вынужден постоянно держать наготове для развлечения французской публики"^*. Наполеон III действительно искал выход из внутреннего кризиса своей империи в военных авантюрах.

^* (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т. 15. - С 375.)

Не только демократическая, но и либеральная русская пресса выступила с резким осуждением агрессии против Мексики и видела в ней прямую связь с гражданской войной в США. Газета "Голос" приходила к выводу: главное, что привлекло Англию в этой авантюре, было стремление нанести удар "ненавистной ей системе Монро и еще более ненавистному американскому Северу"^*.

^* (Голос. - 1863. - 18 августа.)

Позиция Великобритании в связи с начавшейся гражданской войной в США была самой серьезной проблемой для правительства Линкольна в области внешней политики. Отношение федерального правительства к прорабовладельческой политике Англии было сформулировано в депеше № 10, направленной Сьюардом американскому послу в Англии Адамсу 21 мая 1861 г.^* Линкольн тщательно ознакомился с депешей. Президент не навязывал свой стиль и манеру изложения, но всегда решительно исправлял то, что считал необходимым. Линкольн внес на первый взгляд незначительную правку в депешу, но "это изменение оказало незамедлительное и продолжительное воздействие на англо-американские отношения"^**. В документ были включены категорические и предельно четкие формулировки, которые расценивали прорабовладельческую политику Англии как грубейшее вмешательство во внутренние дела США.

^* (Senate Executive Documents. - No 1. - 37-th Congress, 2-nd Session. - P. 87-90.)

^** (Randall J. Op. cit. - Vol. 2. - P. 37.)

Эта правка имела принципиальное значение не только потому, что она с предельной ясностью определяла отношение федерального правительства к прорабовладельческой позиции Англии. Отношение Линкольна к этому дипломатическому документу показательно и с другой точки зрения: в нем подчеркивался важнейший метод революционной дипломатии - метод обращения через головы правительств непосредственно к общественности и к широким народным массам. Таким образом, голос Линкольна мог быть услышан в Англии теми, кто выступал против политики поддержки мятежных рабовладельцев. Такие дипломатические инициативы стимулировали в Англии и в других европейских странах выступления тех, кто занимал антирабовладельческие позиции.

Прогрессивная общественность России искренне поддерживала борьбу американского народа против рабовладельцев, в гражданской войне она видела борьбу между прогрессом и реакцией. Разумеется, в основе доброжелательного отношения к Северу царского правительства и русской прогрессивной общественности лежали разные причины. Русская аристократия, высшие чины дипломатической службы, по крайней мере большая их часть, не могли питать симпатии к американским республиканцам, сражавшимся с южными плантаторами-рабовладельцами. Это ярко проявилось во многих донесениях русского посланника в США Стекля, нередко дававшего резко отрицательную характеристику не только радикальным республиканцам, но и Линкольну.

В то же время правительство России было заинтересовано в сохранении единства Соединенных Штатов, видело в них противовес Англии и Франции, с которыми у России были острые противоречия, а Россия и США на протяжении всего периода существования заокеанской республики поддерживали дружественные связи. Крымская война не разрешила противоречий России с англо-французским блоком. Англия и Франция использовали любую возможность, чтобы нанести ущерб государственным интересам Российской империи. В этих условиях царская Россия остро нуждалась во влиятельном политическом союзнике. Парадокс заключался в том, что монархическая Россия имела такого союзника в лице республиканских Соединенных Штатов. Позиция официальной России к правительству Линкольна в годы гражданской войны в США во многом определялась отношением обеих стран к Великобритании.

Русско-американские отношения кануна и периода гражданской войны в США - убедительный пример возможности развития всесторонних отношений между странами с различными политическими системами.

Важнейшим внешнеполитическим актом, определившим отношение России к гражданской войне в США, была депеша Горчакова Стеклю от 28 июня 1861 г., санкционированная Александром II, который поставил на проекте этого документа традиционную пометку: "Быть по сему". В депеше говорилось: "С самого начала конфликта, который разделяет США, Вы были призваны дать понять федеральному правительству, с каким живейшим интересом наш августейший монарх следил за развитием кризиса, который поставил под вопрос процветание и даже существование Союза.

Император глубоко сожалеет, видя, что надежда на мирное решение не оправдалась и что американские граждане, уже вооруженные друг против друга, готовы вызвать гражданскую войну в своей стране - наиболее страшное бедствие для политических обществ.

На протяжении 80 лет своего существования Конфедерация (здесь: Соединенные Штаты. - Р. И.) обязана своей независимости, подъему и прогрессу согласием своих членов... Этот союз был плодотворным... Он познакомил мир с беспримерным в анналах истории процветанием... Его величество хочет верить, что члены федерального правительства и влиятельные люди обеих партий воспользуются любым случаем и объединят все свои усилия, чтобы успокоить страсти".

Значительное внимание Горчаков уделял традиционной русско-американской дружбе: "Американский Союз в наших глазах является не только существенным элементом мирового политического равновесия, кроме этого, он образует нацию, к которой наш августейший государь и вся Россия питают самые дружеские чувства, потому что обе страны, расположенные в противоположных частях мира и находящиеся в возрастающем периоде своего развития, призваны, очевидно, к естественной солидарности интересов и симпатий, взаимные доказательства которых они уже представили друг другу... Американский Союз может рассчитывать на самое искреннее сочувствие со стороны нашего августейшего государя во время тяжелого кризиса, переживаемого им в настоящее время".

В депеше подчеркивалось, что правительство России выступает против вмешательства во внутренние дела США. "Я не хочу, - писал Горчаков, - заниматься рассмотрением каких-либо спорных вопросов, разделяющих союзные штаты. Решение этого конфликта принадлежит не нам". Стеклю предлагалось сделать все возможное для примирения враждующих сторон: "Если... Ваши слова и советы могут содействовать этой задаче, то Вы поступите, милостивый государь, в соответствии с желанием его величества государя императора, использовав для этого личное влияние, приобретенное Вами за время Вашего продолжительного пребывания в Вашингтоне, и уважение, связанное со званием представителя государя, имеющего величайшее расположение к Американскому Союзу".

Эта была попытка подлинно мирного посредничества, основанного на невмешательстве во внутренние дела США. На фоне враждебных действий Англии, Франции и Испании эта инициатива России явилась демонстрацией дружественного расположения по отношению к правительству Линкольна. Так она и была воспринята официальными кругами США и американской общественностью.

9 сентября 1861 г. Стекль информировал Горчакова: "Я поспешил сделать перевод основной депеши и дал ее для прочтения президенту и государственному секретарю. Оба были глубоко тронуты этим столь благожелательным призывом нашего августейшего монарха. Г-н Линкольн сказал мне: "Будьте добры передать императору нашу глубокую признательность и заверить его величество, что вся нация оценит этот новый знак дружбы"".

Далее Стекль сообщал: "В тот же день по приказу президента государственный секретарь направил мне ноту... Г-н Сьюард засвидетельствовал желание опубликовать эту депешу. Я воспользовался разрешением вашего сиятельства, мой князь, и ответил ему, что с моей стороны не вижу этому никаких возражений". Стекль подчеркивал, что и Линкольн, и Сьюард отметили в беседе с ним дружественный характер инициативы России: "Как президент, так и государственный секретарь сказали мне, что наше послание является наиболее дружественным и благожелательным из всех посланий, которые они получили от европейских держав"^*.

^* (АВПР. Ф. Канцелярия. 1861 г., д. 162, л. 206.)

Стекль сообщал Горчакову о положительной реакции американской общественности на инициативу России. 13 сентября 1861 г. он писал из Вашингтона: "Депеша вашего сиятельства появилась во всех изданиях. За исключением одной или двух, все газеты, даже радикальные, мало расположенные благосклонно принять умеренные советы, высоко оценили этот всеобщий призыв нашего августейшего монарха к американской нации"^*. Многие из них были перепечатаны в русской прессе. Так, например, "Санкт-Петербургские ведомости" опубликовали подборку из американских газет о послании русского правительства. "Коммершиэл эдветайзер" писала: "Два молодых и могущественных государства, достигшие беспримерной доселе степени развития, имеют естественное расположение к взаимодружественным отношениям. Как ни различны их политические теории и степень их цивилизации, между ними не может быть ни соперничества, ни столкновения интересов на том поприще, которому следует каждое из них. Россия и Соединенные Штаты всегда останутся друзьями"^**. Другая американская газета заявляла: "Между обеими нациями много лет уже существуют самые радушные отношения. Действительно, положение, занимаемое в отношении к нам Россией, может быть названо более дружественным, чем положение какой бы то ни было европейской державы... На будущее время дружба между Россией и Америкой скрепится еще более, и оба народа от души пожмут друг другу руки через Тихий океан"^***.

^* (Там же. Л. 282.)

^** (Санкт-Петербургские ведомости. - 1861. - 9 сентября.)

^*** (Там же.)

Корреспонденты русских газет в США сообщали о большом энтузиазме, с которым был встречен на Севере этот документ: "Депеша князя Горчакова... произвела здесь магическое действие на общественное мнение во всем Союзе; все столбцы американских газет наполнены изъявлениями признательности к русскому государю и нации"^*.

^* (Там же. - 1861. - 26 сентября.)

Таким образом, с самого начала сецессии и гражданской войны стала очевидной расстановка сил на международной арене. Англия, Франция, Испания и другие европейские державы, шедшие в фарватере их внешней политики, заняли резко враждебную позицию в отношении правительства Линкольна, а Россия оказалась единственной великой державой, которая последовательно придерживалась курса на поддержку Севера.