Эпилог

Когда С. Ю. Витте в прошении об отставке писал царю, что чувствует себя от всеобщей травли разбитым и нервно взвинченным, он не сгущал красок. После напряженных портсмутских бдений и шестимесячных баталий на посту главы осажденного революцией правительства даже его крепкий организм нуждался в восстановлении сил. Уже в мае 1906 года экс-премьер уехал с женой на отдых за границу.

Находясь за рубежом, Витте не переставал следить за событиями в России. Они его не радовали. Министерство И. Л. Горемыкина не проявило способности ни взаимодействовать, ни состязаться с Думой и наконец распустило ее, как считал Витте, по самому неудачному для правительства поводу. Новая официозная газета "Россия" обвиняла в трудностях положения предшествующий кабинет и его главу. Об ошибочности линии бывшего председателя Совета министров заявили в интервью с иностранными корреспондентами П. А. Столыпин и Д. Ф. Трепов. До Витте дошли слухи, что императрица Александра Федоровна говорила приближенным, будто он повинен во всех смутах, а некоторые великие князья, не говоря уже о придворных, охотно распространяли эту версию.

В такой обстановке произошел эпизод, едва не повлекший полного формального разрыва его с правительством. В июле он получил письмо от министра двора, который передавал мнение Николая II о том, что возвращение Витте в Россию в настоящее время было бы нежелательным. Как выяснилось позднее, царь опасался, что приезд экс-премьера может еще больше осложнить положение министерства И. Л. Горемыкина. Витте не без некоторого основания истолковал сообщение В. Б. Фредерикса как повеление монарха не возвращаться на родину. Негодуя, он отправил прошение о его увольнении с государственной службы. Правда, когда через несколько дней поступили сведения о разгоне Думы, Витте телеграммой задержал прошение. Затем он вступил в переписку с Фредериксом, выясняя, сохранил ли еще царское расположение или Николаю желателен его окончательный уход с политической сцены. После некоторой задержки в сентябре был получен благоприятный ответ. В нем, в частности, говорилось, что ситуация в стране изменилась к лучшему и приезд Витте не вызовет серьезных осложнений политического характера, вследствие чего царь не находит более препятствий к его возвращению^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 947.- Л. 1; Д. 253.- Л. 1. )

По приезде в Петербург в ноябре 1906 года Витте выхлопотал себе официальное разрешение отлучаться из России по мере надобности и вплоть до первой мировой войны пользовался им почти ежегодно. Столь частые отлучки вызывались поначалу болезнью жены и привязанностью к дочери, проживавшей с мужем в Брюсселе. Чем дальше, тем большее место в его жизни занимало приносившее радость общение с внуком Левушкой. "Тут в жизнь Витте,- пишет один из его современников и первый биограф,- вплелась удивительно красивая страница, согретая сердечною теплотою, где действующими лицами являлись он, стареющий дед, и горячо любимый им внук.., с которым с годами его отношения становились все более трогательно прочными и нежными"^*.

^* (Глинский Б. Указ. соч.- С. 904 - 905. )

В политической жизни России Витте на первые роли больше не возвращался. Пребывание в Государственном совете и Комитете финансов не открывало перед ним достойного поля для творческой работы. Там он мог лишь эпизодически делиться своим богатым опытом и порой резко критиковал правительство, преимущественно по финансовым вопросам. Связей с политическими партиями и группировками он не установил и остался одиночкой. 1906 - 1915 годы стали временем увядания этого крупного государственного деятеля.

Со своим полубездеятельным положением Витте смирился не сразу. Первое время он ожидал нового назначения и даже готовил его, как умел это делать. Уже в феврале 1907 года он выступил с нападками на министра финансов В. Н. Коковцова, диктовавшимися, вероятно, отчасти личными мотивами.

На совещаниях у министра по вопросам денежного обращения Витте подверг критике его финансовую политику, квалифицировав ее как отступление от курса, выработанного после денежной реформы 90-х годов. Он обвинял Коковцова в огромном увеличении бумажно-денежной эмиссии и слишком крупных бюджетных расходах. Витте рекомендовал выпустить в обращение дополнительное количество золотой монеты, одновременно изъяв кредитные билеты на ту же сумму, и сократить расходы государства. Однако большинство участников совещаний сочли его рецепты преждевременными уже потому, что "смута еще продолжается"^*.

^* (Ананьич Б. В. Указ. соч.- С. 254 - 255. )

Тогда Витте изложил свои критические замечания и предложения в памятных записках от 3 марта и 3 апреля 1907 г., адресованных высшим сановникам империи. В первой из них Витте отстаивал поддержание золотого обращения, образно представляя его в виде "золотого моста" между Россией и богатыми капиталом странами. Он упирал на необходимость внешних займов для производства заграничных платежей и общего развития страны. "Без внешних займов наша бедность становится еще более чувствительной; внешние займы и приток иностранных капиталов - своего рода мышьяк, под действием которого происходит наше экономическое и финансовое развитие. Печально, конечно, что мы не можем обходиться без такого лекарства. Но это все-таки лекарство из лучших. Это великолепное средство против бедности". Как видим, он остался приверженцем своего прежнего рецепта преодоления отсталости страны.

Во второй записке Витте полемизировал с Коковцовым о причинах расстройства русской экономической жизни, главную из которых он видел в войне, а не в революции. Экс-премьер напоминал, кому обязана Россия введением и поддержанием твердой валюты, доказывал, что ее подорвала предпринятая вопреки его советам дальневосточная авантюра, после чего ему же пришлось спасать положение заключением мира и внешнего займа^*.

^* (Там же.- С. 258 - 260. )

Состязание с Коковцовым закончилось для Витте неудачей. Министра финансов поддержало не только большинство сановников, включая Столыпина, но и, что гораздо важнее, сам царь. Политика Коковцова, направленная на концентрацию золота в руках государства, продолжалась без серьезных изменений, и только через два года он решился прибегнуть к рекомендованному Витте увеличению количества золотой монеты в обращении.

Не сложились у Витте отношения и со Столыпиным. Властный председатель Совета министров не хотел иметь конкурента в своем кабинете. Как министр внутренних дел он по указанию царя организовал прикрытую фикцией охраны слежку за Витте. Двусмысленная роль охранного отделения выявилась при расследовании покушений черносотенцев на экс-премьера, имевших место в 1907 году. Это привело к резким объяснениям двух государственных деятелей. Позднее Витте с позиций либерального консерватора критиковал Столыпина за злоупотребления статьей 87 Основных законов, широкое применение военно-полевых судов, покровительство погромно-черносотенным организациям и т. п. Столыпинскую аграрную политику он рассматривал как идейный плагиат, к тому же осуществляемый в полицейском духе.

Скоро у него исчезла надежда и на царское слово. Через год после отставки Витте позволил себе в письме напомнить Николаю II об обещанной посольской вакансии. Поводом скорее всего послужили слухи о предстоящем освобождении от должности посла в Париже престарелого А. И. Нелидова. Ответа от царя он не получил. Нелидов, до которого дошли толки о возможной замене его на Витте, просил поддержки у Извольского. Министр иностранных дел, исходя, видимо, из корпоративных соображений, взял его под защиту.

Безуспешность первых попыток вернуться к активной деятельности не побудила Витте отказаться от стремления, составлявшего пафос его жизни. Но он сознавал теперь, что предстоит затяжная борьба, исход которой проблематичен.

Надо выжидать благоприятного для его замыслов поворота событий и перемен в царском настроении. Пока же он намеревался использовать время, чтобы свести счеты с противниками и оставить о себе добрую память. К необходимости оправдаться перед потомками подталкивала Витте также нависшая над ним одно время опасность черносотенных покушений, когда, по его словам, он ощутил себя в положении дикого зверя, на которого началась охота. Пришла пора публицистической активности.

Первая документированная справка оказалась готова уже весной 1907 года. Она называлась "Возникновение русско-японской войны" и была призвана доказать непричастность Витте к этому бедствию и зловещую роль в нем "безобразовцев", В. К. Плеве и их сиятельных покровителей. Справка содержала обширный, но тенденциозно подобранный и интерпретированный фактический материал.

Помогал ее готовить правый публицист Н. А. Гурьев, редактировавший в бытность Витте премьером правительственный официоз "Русское государство".

Посещения Гурьевым дома на Каменноостровском, где он получал от хозяина нужные документы, не прошли незамеченными. Царю доложили, будто Витте готовит книгу, в которой намерен подвергнуть критике состояние русских финансов и управление ими. Николай прислал к нему министра двора, передавшего высочайшую просьбу не издавать такую книгу. Витте отвечал, что царские сведения о его намерениях ошибочны. Не удовлетворившись этим, он направил Николаю письмо. В нем он сообщал, что Гурьев составляет другую работу, которая если и появится в печати, то, вероятнее всего, после его (Витте) смерти. Тут же он не без скрытой иронии благодарил Николая за то, что, получив тревожные сведения, царь соизволил обратиться лично к нему^*.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 414 - 416. Справка была опубликована Б. Б. Глинским в 1916 году под названием "Пролог русско-японской войны. Материалы из архива графа С. Ю. Витте". )

После этого Витте мог быть уверен, что наблюдение за его литературной деятельностью усилится. Поэтому свой главный обвинительно-оправдательный труд "Воспоминания" он создает преимущественно за границей, где и хранит его - сначала у зятя в Брюсселе, а затем в одном из французских банков.

За неделю до июньского государственного переворота 1907 года Витте на несколько месяцев уезжает из России. Вдали от недремлющего ока охранки он создает первую часть будущих мемуаров. Характерно, что начинаются они не традиционно - с детства, а с момента отставки в 1903 году и охватывают время до возвращения в Петербург после заключения Портсмутского мира. Выбран, с одной стороны, острейший для царского правительства период последних предвоенных месяцев, когда уже без Витте было наделано больше всего "роковых ошибок", а с другой - пик дипломатической славы автора, который, по его убеждению, помог России "выйти из постыдного положения" и сохранил на престоле династию Романовых.

В этой части воспоминаний крепко досталось "безобразовцам", фон Плеве, наместнику Е. И. Алексееву. Здесь же Витте начал сводить счеты и с самим венценосцем. Он сразу же избрал метод противопоставления великана-родителя карлику-сыну. Витте утверждал, что неограниченная монархия для России может быть благом, если самодержец обладает необходимыми качествами, прежде всего сильной волей и характером, благородством чувств и помыслов. Эти черты он щедро приписывал Александру III; но не находил их у его отпрыска. Между тем "когда являются несоответствующие и особливо совершенно несоответствующие неограниченные правители, то страна подвергается самым ужасным испытаниям", ибо такой правитель "в самое короткое время может разрушить все, сделанное его предшественниками..."^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 2.- С. 305 - 306. )

Витте пишет мемуары волнуясь, то и дело бросая работу и вновь возвращаясь к ней, мало заботясь о литературной форме. Слишком живо и болезненно воспринимается им недавно пережитое. Пишет в высшей степени пристрастно, нередко по памяти, так как многих документов с собой не было. Но, как почти все мемуаристы, без ложной скромности заверяет будущих читателей: " ... Что касается фактов и сути дела, то все изложено с полной правдивостью и точностью (курсив мой.- А. И.)"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 1.- С. LXXI. )

Следующую часть своих воспоминаний Витте посвящает опять-таки острейшему историческому сюжету, в котором он сыграл важную роль,- Манифесту 17 октября. В ней по-прежнему два главных героя - спасающий самодержавие автор и растерявшийся Николай II, который, по признанию матери-императрицы, не имел ни царской воли, ни характера и шел на уступки вопреки симпатиям, под давлением неодолимых обстоятельств. Этот раздел Витте создает в Петербурге в январе 1908 года. Он включает в него записки своего сотрудника по подготовке проекта манифеста Н. И. Вуича и управляющего императорским кабинетом Н. Д. Оболенского, а также собственную справку, цель которых - опровергнуть обвинение дворцовых кругов и черносотенной печати, будто он принудил царя даровать этот акт.

Затем в написании мемуаров наступил перерыв, вызванный болезнью жены и апатией автора. Последняя возникла, по-видимому, как из-за семейных переживаний, так и неоправдавшихся расчетов на то, что Столыпин с его политикой ненадолго переживут третьеиюньский переворот.

Работа возобновилась в августе 1908 года на курорте в Виши, но велась, по свидетельству Витте, несистематично. Он рассматривал написанное лишь как "спешные черновые наброски". От событий октября 1905 года автор пошел теперь не вперед, а назад, к своей деятельности на посту министра финансов. Снова продолжается та же главная линия противопоставления созидательных (Витте, Александр III) и разрушительных (Николай II, Плеве, "безобразовцы") начал.

Вернувшись в ноябре 1908 года в Петербург, Витте оказался вынужденным отложить воспоминания. В придворных и светских кругах уже ходили недобрые слухи о его секретной работе, сопровождавшиеся призывами изъять у автора "неприятные бумаги". Не было уверенности, что записки тем или другим путем не попадут в руки правительства и не навлекут на голову автора гнева высшей власти. Поэтому к написанию мемуаров он возвращается теперь только в периоды пребывания за границей - летом 1909 и 1910 годов. Он увозит за рубеж и все более ценные оригиналы своего личного архива.

Тем временем в здоровье жены наступает заметное улучшение. Витте успокаивается. Теперь он может уделять куда больше времени и сил своей публицистической работе. Появляются новые идеи: напомнить о себе как о железнодорожном специалисте (в конце концов руководящий пост в Министерстве путей сообщений - тоже положение), решительно снять с себя ответственность как за возникновение русско-японской войны, так и за плохую подготовку к ней, создать официальное прикрытие для написания своих мемуаров.

А. Н. Куропаткин издал в закрытом порядке свой четырехтомный отчет о войне с Японией. Позднее этот отчет благодаря частичной публикации за границей стал достоянием гласности. Получив возможность ознакомиться с трудом Куропаткина, Витте решил вступить с ним в полемику. Летом 1909 года он подготовил ответ, который был разрешен к свободному распространению не сразу^*.

^* (См. Витте С. Ю. Вынужденные разъяснения по поводу отчета ген.- ад. Куропаткина о войне с Японией.- М., 1911. )

В своих "Разъяснениях" Витте, оперируя цифрами, опровергал версию, будто неподготовленность России к войне объяснялась недостаточными ассигнованиями на военные нужды в предшествующий столкновению период. В ответ на утверждение Куропаткина, будто он делал все от него зависящее, дабы избежать войны, Витте напоминал о непоследовательности его позиции: о территориальных амбициях в Маньчжурии и компромиссах с "безобразовцами" по вопросу о ялуцзянском предприятии.

Бывший военный министр воспринял упреки в свой адрес чрезвычайно болезненно. Отношения между ним и Витте обострились настолько, что в марте 1910 года генерал вызвал своего критика на дуэль. Поводом послужили слова, произнесенные Витте на заседании в Николаевской инженерной академии, которые неудачливый военачальник истолковал как обвинение в недостатке гражданского мужества. К счастью, секунданты сторон пришли к заключению, что оскорбления в действительности не было, и смогли примирить противников^*.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 960.- Л. 4 об.- 7 об., 12 - 16 об. )

В апреле 1910 года Витте прочитал доклад в Институте инженеров путей сообщений, поделившись своими соображениями о причинах убыточности русской железнодорожной сети. Его кардинальной идеей осталось государственное регулирование тарифов. Доклад публикуется в виде брошюры. В том же году выходит третьим, дополненным изданием его труд "Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов".

Зимой 1910/11 года Витте начал диктовать стенографам мемуары, которые предполагал в случае востребования предъявить властям и, может быть, даже опубликовать в России. На сей раз он ведет повествование, начиная от своих предков и раннего детства, гимназических и студенческих лет, первых шагов службы. Дойдя до большой карьеры, Витте увлекается возможностью подцензурно воссоздать образ идеального самодержца, которого видит в Александре III, и представить свои отношения с ним как образец взаимного доверия. Совершенный монарх в сочетании с умным, энергичным первым советником - разве это не было лучшим вариантом для России? - как бы спрашивает он читателя.

Не стояла работа и над рукописным вариантом. Летом и осенью 1911 года Витте значительно продвигает ее во время пребывания в Германии и Франции. Смерть Столыпина возбуждает в нем новые надежды. Одна из них - на возвращение к власти - улетучивается уже через несколько дней с назначением председателем Совета министров Коковцова. По приезде в Россию Витте убеждается в неосновательности и другой - на установление законности и охраны личных прав. Столыпинский "разврат" оказал губительное воздействие. Писать мемуары в России по-прежнему невозможно.

Зимой 1911/12 года Витте продолжал диктовать стенографам свой "легальный" вариант воспоминаний. Он завершает его событиями, связанными со смертью Столыпина и первыми шагами кабинета Коковцова. Умышленно опущен только один, но самый важный для автора период его собственного премьерства.

За две зимы проделана огромная работа: надиктовано 17 томов-частей! Едва ли не главным действующим лицом последних из них становится Столыпин. Отступая от латинской мудрости, Витте дает покойному убийственную характеристику как личности и государственному деятелю.

В его описании это человек "средних умственных качеств и среднего таланта", любитель театральных жестов и громких фраз, "неискренний, лживый, беспринципный". Он "принес некоторую долю пользы, но если эту пользу сравнить с тем вредом, который он нанес, то польза эта окажется микроскопической. В своем беспутном управлении Столыпин не придерживался никаких принципов, он развратил Россию, окончательно развратил русскую администрацию, совершенно уничтожил самостоятельность суда... Столыпин развратил прессу, развратил многие слои общества, наконец, он развратил и уничтожил всякое достоинство Государственной думы, обратив ее в свой департамент"^*.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 351 - 352, 559, 560. )

Последняя часть стенографических диктовок интересна еще тем, что в ней дается оценка известного англо-русского соглашения 1907 года. Витте, быть может, не вполне объективно считал его безусловно невыгодным для России как в целом, так и в отдельных частях (Персия, Афганистан, Тибет). Проницательный политик сразу осознал общеполитическое значение конвенции. Он писал, что она знаменует крутой поворот в русской политике, ставит Россию в двойственное положение в отношении Германии, чреватое неблагоприятными неожиданностями. Конвенция с Англией в сочетании с союзной близостью Петербурга и Лондона к Франции представлялась ему "если не заключением Тройственного союза, то во всяком случае созданием Тройственного соглашения..."^*.

^* (Там же.- С. 461. )

Летом и осенью 1912 года за границей Витте заканчивает также рукописный вариант мемуаров. В этот период центром его повествования стало наконец полугодичное пребывание во главе Совета министров. Витте без лишней скромности выставляет на показ свои заслуги как в подавлении "смуты", так и в "конституционном преобразовании" России. По-прежнему он не щадит тех, кто мешал ему в осуществлении миссии,- Николая II с императрицей, олицетворявшего черносотенную реакцию Д. Ф. Трепова и ему подобных.

Здесь Витте как бы подводит итог своим наблюдениям над Николаем II и заключает, что тот "не был создан, чтобы быть императором вообще, а неограниченным императором такой империи, как Россия, в особенности". Основными качествами последнего царя он считает хитрость, переходящую в коварство, полную бесхарактерность и безволие. Александра Федоровна "с ее тупым, эгоистическим характером и узким мировоззрением" "не только не уравновесила его недостатки, но, напротив того, в значительной степени их усугубила... Вследствие такого положения вещей с первых же годов царствования императора Николая II начались шатания то в одну, то в другую сторону и проявления различных авантюр. В общем же направление было не в смысле прогресса, а в сторону регресса..."^*. Симптоматичное и авторитетное признание относительно перспектив "модернизации" России при последних Романовых! О главной опоре царственной четы в дни его премьерства - "безответственном диктаторе" Трепове - Витте отзывается с глубоким презрением, как о "полицейском генерале свиты его величества, родившемся, так сказать, от полиции и в полиции воспитавшемся"^**.

^* (Там же.- С. 331. )

^** (Там же.- С. 82. )

5 октября 1912 г. на своей вилле в Биаррице (Франция) Витте записал: "Я оканчиваю мои заметки и если дальше буду писать, то... касаясь более современных обстоятельств, которых я не касался в моих стенографических диктовках потому, что считал это невозможным". Больше к работе над мемуарами он не возвращался. Таким образом, позднее наследникам и издателям Витте достались два во многом параллельных текста воспоминаний, созданных в разных условиях и с различными целями, Сам автор отдавал несомненное предпочтение заграничному рукописному варианту: "Вероятно, в моих рукописных записях рассказы эти были и более точны, и, несомненно, более откровенны, а поэтому туда могли войти и такие события, которые в стенографические записи не вошли"^*. Воспоминания Витте воссоздают широкое полотно русской политической жизни, увиденное глазами одного из наиболее дальновидных представителей правящего класса. Они приоткрывают занавес над тщательно скрывавшейся от общественности "кухней", в которой "варилась" политика царского правительства. В отличие от большинства мемуаров русских государственных деятелей, труд Витте довольно широко документирован, что не мешает ему оставаться образцом тенденциозности и сугубо личностного подхода, особенно когда речь идет о судьбе самого автора. Вывезенные из России тома стенографических диктовок, как и девять тетрадей рукописных записей, были помещены в сейф одного из парижских банков, а позднее переведены в банк в Бийоне на чужое имя - предосторожность, как оказалось позднее, совсем не лишняя. В квартире на Каменноостровском осталось лишь написанное рукой автора подробное оглавление.

^* (Там же.- Т. 1.- С. XXIII. )

Чем объяснить прекращение работы над воспоминаниями? Отчасти, видимо, тем, что замысел оправдаться перед потомками и свести счеты с противниками был в основном выполнен. Витте запасся оружием, которое мог пустить в ход в случае утраты надежд на возвращение к власти и которое должно было прийти в действие после его смерти. Ни продолжение записок, ни литературно-редакционная правка ничего не изменили бы по существу, а Витте не настолько любил бумаготворчество, чтобы отдаваться ему без необходимости.

Но была, думается, и другая, еще более веская причина. В воздухе запахло порохом. С октября 1912 года международные кризисы следовали один за другим, пока не разразилась мировая война. В России столыпинская ночь сменилась заревом нового дня, наступление которого знаменовали забастовки и демонстрации протеста против Ленского расстрела. Кризисная обстановка вновь давала Витте надежду, что в один прекрасный момент он может понадобиться самодержавию. Следовало не упустить шанса.

В последние предвоенные годы Витте с особой настойчивостью напоминает о себе и своих финансово-экономических способностях. В Государственном совете он выступает в поддержку политики привлечения иностранного капитала, что отметила в первом номере большевистская "Правда"^*. В 1912 году выходят в свет вторым изданием ранняя работа Витте "По поводу национализма. Национальная экономия и Фридрих Лист", проникнутая идеей великодержавного протекционизма, и "Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве", содержащий квинтэссенцию виттевской финансово-экономической программы.

^* (См. Правда.- 1912.- 22 апр. )

Витте частью лично готовит, частью инспирирует издание документальных справок, рекламирующих его заслуги как государственного деятеля. В 1913 году появляется за его подписью "Справка о том, как был заключен внешний заем 1906 года, спасший финансовое положение России". В том же году издатель "Исторического вестника" Б. Б. Глинский помещает на страницах своего журнала материалы о роли Витте в составлении Основных законов^*. Через Глинского экс-министр намеревался опубликовать документы о своем вкладе в решение крестьянского вопроса. В начале 1914 года он переиздал свою известную записку о самодержавии и земстве под претенциозным заголовком "По поводу непреложности законов государственной жизни". В предисловии автор не только подчеркивал опасность для самодержавия местного самоуправления, но и предупреждал, что "несчастные войны быстро ускоряют в государстве расширение объема самоуправления, то есть власти большинства и даже толпы"^**.

^* (См. Исторический вестник.- 1913.- № 2 - 3.- Т. CXXXI. )

^** (Витте С. Ю. По поводу непреложности законов государственной жизни.- СПб, 1914.- С. III. )

В январе 1914 года Витте предпринял новую атаку против Коковцова - министра финансов. Он выступил в Государственном совете с резкими обличениями "пьяного бюджета" и гибельных последствий от него для "прогнившей от водки" русской жизни. Объективности ради следует напомнить, что именно при Витте была введена винная монополия и торговля водкой стала одним из главных источников бюджетных поступлений, а Коковцов лишь развил эту отрасль, придав водочным доходам невиданный размах. Витте и теперь не отказывался от казенной продажи "питий", но предлагал несколько ограничить ее размер и расширить попечительство о народной трезвости. Хотя его рекомендации не были приняты Государственным советом, виттевский "караул" получил широкий резонанс и очередной раз привлек к нему внимание общественности^*.

^* (См. Глинский Б. Указ. соч.- С. 906; Кони А. Ф. Указ. соч.- С. 47. )

Параллельно с этим выступлением один из связанных с Витте журналистов подготовил статью о нем как о государственном деятеле. Бывший премьер рекламировался в ней в качестве человека широких взглядов, являющегося одновременно твердым столпом монархии и другом социального прогресса. Высказывалась надежда, что он скоро будет иметь случай применить к делу свои богатые дарования - если не у руля правления, то по крайней мере при заключении торговых договоров с Германией и Австро-Венгрией^*. В конце января 1914 года министерская звезда Коковцова закатилась. Но его преемником на посту председателя Совета министров снова стал Горемыкин. Министерство финансов возглавил П. Л. Барк, вышедший из финансовой школы Витте и в свое время работавший под его началом, Это позволяло экс-премьеру ожидать, что новый министр будет прислушиваться к его голосу в Комитете финансов - надежда, оправдавшаяся лишь в малой степени.

^* (См. ЦГИА.- Ф. 1622.- Оп. 1.- Д. 291.- Л. 1 - 4. )

О том, сколь велики были разочарование и растерянность Витте, говорит его попытка обратиться к покровительству авантюриста Г. Распутина. Впервые Витте столкнулся с распутинской шайкой еще летом 1911 года, когда знакомый черносотенный журналист Г. П. Сазонов закинул удочку, не согласится ли он занять пост председателя Совета министров с А. Н. Хвостовым в качестве министра внутренних дел, "дабы дать авторитетность" проектируемому распутницами новому кабинету. Хвостов был известен Витте как "один из самых больших безобразников" среди губернаторов столыпинской эпохи, для которого "никаких законов не существует". Тогда он отвечал Сазонову, что остается в недоумении, кто из них сумасшедший: "они, которые мне такую вещь предлагают, или я, которому они считают возможным такую вещь предлагать"^*.

^* (См. Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 3.- С. 567. )

Теперь, после неудачной попытки унаследовать хоть одну из освобожденных Коковцовым вакансий, экс-премьер, в свою очередь, начинает искать пути к Распутину, и "старец" хвастает близким, что перед ним заискивает и просит о поддержке "сам Виття". Директор департамента полиции С. П. Белецкий свидетельствует со слов Распутина, что тот говорил о Витте "в высоких сферах"^*. Видимо, с этим связаны надежды последнего весной 1914 года "на возвращение к власти или, по крайней мере, к активной деятельности", о которых пишет Глинский^**. "Карьерный флирт" с царским временщиком, не служащий к чести Витте, оказался кратким и безрезультатным. Распутин, несомненно, почувствовал твердую антипатию Николая и Александры Федоровны к новому просителю и не рискнул настаивать.

^* (См. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний. Под ред. П. Е. Щеголева.- Т. III.- Л., 1925.- С.388. )

^** (См. Глинский Б. Указ. соч.//Исторический вестник.- 1915.- № 4.- Т. CXL.- С. 233. )

Между тем на политическом горизонте сгущались тучи будущей мировой войны. 14 марта Комитет финансов собрался для рассмотрения вопросов о деятельности Государственного банка за последние четыре года и о русском золотом запасе за границей ввиду тревожной международной обстановки. На этом заседании Витте выступил с предупреждением о неготовности России к войне с финансовой точки зрения: "В настоящее время в финансовом отношении мы гораздо менее подготовлены, чем десять лет тому назад".

Он винил в этом своих преемников, указывая, что если золотой фонд России вырос за указанные годы менее чем вдвое, то количество кредитных билетов в обращении увеличилось почти в три раза. При этом часть золотого запаса находится за границей и не может служить реальным обеспечением бумажно-денежной эмиссии. Витте делал вывод, что в случае политического кризиса Государственный банк оказался бы в крайне затруднительном положении и "пришлось бы добывать с самого начала средства на ведение войны путем печатного станка". Кроме того, золотой фонд за границей оказался бы под угрозой конфискации^*. Новый "караул" Витте был сочтен преувеличением. Впрочем, Комитет финансов наметил ряд мер, направленных на оттягивание золота в Россию.

^* (См. Сидоров А. Л. Указ. соч.- С. 102 - 103. )

В то время Витте еще сохранял надежду реабилитировать себя за 1904 год в намечавшихся торговых переговорах с Берлином. Как вспоминает Глинский, он, "безусловно, еще весною 1914 года был твердо уверен, что на него возложена будет миссия ведения переговоров с Германией о новом торговом договоре", и серьезно к ней готовился^*.

^* (См. Глинский Б. Указ. соч.//Исторический вестник.- 1915.- № 12.- Т. CXLII.- С. 907. )

Незадолго до трагических событий лета 1914 года Витте уехал в Германию, но в июле поспешно вернулся. Последние ожидания сыграть хотя бы эпизодическую активную роль разбились о суровую реальность. Шовинистический энтузиазм господствующих классов не захватил его. Витте не скрывал, что он враг этой войны, и полагал, что ее можно было бы избежать, если бы "вовремя прицыкнуть" на "сумасшедшего нахала" Вильгельма II^*. Всего четыре дня спустя после начала войны ему пришлось пережить конец своей финансовой системы: был прекращен размен кредитных билетов на золото, началась необеспеченная бумажно-денежная эмиссия, и курс рубля стал принудительным. Витте и в дальнейшем не ждал от кровавого конфликта никаких добрых последствий для России и пребывал в подавленном состоянии духа.

^* (Там же.- № 11.- Т. CXLII.- С. 593. )

А. Ф. Кони, наблюдавший Витте в Государственном совете, замечает, что 1914 - 1915 годы были для того особенно тяжелыми: "В перерыве заседаний он ходил по аванзале большими шагами, тяжело ступая, с довольно мрачным выражением лица, нехотя отвечая на вопросы разных собеседников и спеша от них отделаться. Видно было, что в этой кипучей натуре, лишенной возможности проявить себя не в слове, а в деле, жило "роптание великое души"... Со стороны казалось, что это своего рода Гулливер, связанный по рукам и ногам в царстве лилипутов"^*.

^* (Кони А. Ф. Указ. соч.- С. 38. )

Светлой стороной жизни Витте оставалась лишь семья. Война собрала в белом особняке на Каменноостровском всех его домочадцев. Особенно теплые отношения установились между дедом и уже достигшим гимназического возраста внуком, которого он мечтал сделать наследником своих заветных мыслей.

Прошло несколько месяцев, и Витте начал как будто отходить от своего мрачного оцепенения. В октябре 1914 года он участвовал в заседании Комитета финансов, где выступил в поддержку правительством частных банков при их расчетах с заграничными кредиторами. Той же осенью он подготовил публикацию в "Историческом вестнике" своего доклада 1894 года об устройстве военного порта на Мурмане. Публикация должна была показать дальновидность предложения Витте и ошибочность решения Николая II о сооружении морской базы в Либаве. Но военная цензура задержала ее. Не помогло и обращение к морскому министру И. К. Григоровичу. Тогда Витте предложил свой доклад вниманию Общества ревнителей истории, а размноженный текст публикации разослал в некоторые учреждения и частным лицам^*. Это был последний шаг в общественной жизни, который он успел сделать.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 1.- С. 547. )

В конце февраля 1915 года Витте простудился. Такое случалось с ним нередко - организм южанина так и не приспособился к столичному климату. Но теперь подвел возраст. Началось воспаление уха, перешедшее на мозг.

Когда он заболел, его перевели из спальни на втором этаже в кабинет на первом, чтобы изолировать от остававшихся наверху внучат. Любимец Лева старался как-то порадовать деда и писал ему не лишенные юмора письма о своей жизни и успехах в учебе. Тот, пока был в сознании, отвечал ему.

Болезнь прогрессировала быстро. В ночь на 25 февраля Сергей Юльевич Витте скончался, немного не дожив до 65 лет. Хоронили его, по свидетельству современника-журналиста, скромно, "по третьему разряду"^*. Никаких официальных церемоний не было. Согласно предсмертному желанию, он был погребен на кладбище Александро-Невской лавры^**.

^* (Кауфман А. Е. Черты из жизни графа С. Ю. Витте//Исторический вестник.- 1915.- № 4.- Т. CXL.- С. 231. )

^** (В дни подготовки рукописи, в сентябре 1987 года, автор побывал на могиле С. Ю. Витте. Она находится в запущенном состоянии. Невольно подумалось: не заслуживает ли память далекого нам по духу, но все же выдающегося государственного деятеля и дипломата прошлого большего уважения?)

Смерть Витте вызвала довольно широкий резонанс в русском обществе. Газеты пестрели заголовками: "Памяти большого человека", "Великий реформатор", "Исполин мысли" и т. п. Многие из тех, кто с ним в свое время сотрудничал или знал его по общественной деятельности, выступили с воспоминаниями.

Царское правительство реагировало в свойственной ему полицейской манере. Рабочий кабинет покойного был сразу же опечатан. Чиновники Министерства внутренних дел просмотрели и забрали его бумаги, кроме личных. Через некоторое время к вдове Витте явился один из царских генерал-адъютантов и передал, что император, ознакомившись с оглавлением мемуаров ее мужа, очень ими заинтересовался и хотел бы их прочесть. Матильда Ивановна отвечала, что, к сожалению, лишена возможности удовлетворить высочайшее желание, так как воспоминания хранятся за границей. Вскоре после этого чиновник русского посольства в Париже появился на графской вилле в Биаррице и, не стесняясь отсутствием хозяев, произвел тщательный обыск^*. "Бомба", предусмотрительно скрытая Витте, так и не была найдена и взорвалась несколькими годами позже, когда монархия Романовых и сам Николай II уже канули в Лету.

^* (Витте С. Ю. Указ. соч.- Т. 1.- С. LXXXI. )