Под 907 г. автор "Повести временных лет" помещает рассказ о новом походе русского войска на Константинополь и о заключении нового русско-византийского договора. На этот раз в летописи сохранилось сообщение и о заключении перемирия, и о ходе переговоров по поводу выработки мирного договора, и о его содержании¹.

В трудах историков XVIII в. версия "Повести временных лет" о договоре 907 г. была принята безоговорочно. В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, М. М. Щербатов, И. Н. Болтин не сомневались в достоверности этого договора. Многолетнюю дискуссию открыл А. Л. Шлецер, который поставил под сомнение летописное известие и о походе, и о договоре 907 г.² Он первым ввел в историографию для подтверждения своей позиции такой аргумент, как умолчание об этих событиях византийских источников.

На протяжении последующих 150 лет в дискуссии четко определились две линии: одни историки считали договор плодом вымысла автора "Повести временных лет"; другие полагали, что он является исторической реальностью, но по-разному оценивали его содержание, место в системе восточноевропейской дипломатии.

В течение XIX в. русская официальная и либеральная историография воспринимала договор традиционно: его содержание освещалось едва ли не во всех общих курсах по отечественной истории и в специальных исторических, историко-правовых, историко-церковных работах. А в начале XX в., опираясь на мнение А. Л. Шлецера, новый удар по достоверности договора 907 г. нанес Г. М. Барац. Он писал, что в договорах Руси с греками "ничего не поймешь", что это просто "изодранные лоскуты", случайно сцепленные между собой неумелой рукой плохого компилятора³.

Скептической линии по отношению к договору 907 г. придерживался В. И. Сергеевич. Он считал, что "причины, вызвавшие заключение нового мира (договора 911 г. - А. С.), остаются... неясными", да и само изложение договора 907 г., по Сергеевичу, выглядит отрывочно, он не имеет начала. Выступая против точки зрения ряда историков о том, что договор, возможно, носил прелиминарный (предварительный) характер и лишь предварял дальнейшее соглашение 911 г., В. И. Сергеевич писал, что эта концепция слишком искусственна по отношению к "таким примитивным деятелям, какими были руссы времен Олега"⁴.

Реальность договора 907 г. вызывала сомнения и у А. А. Шахматова. Он утверждал, что договор 907 г. - это вымысел летописца, причем вымысел хорошо продуманный, преднамеренный. А. А. Шахматов объясняет и мотивы этой древней фальсификации. Летописец, ознакомившись с текстом договора 911 г., обнаружил в его заглавии указание на то, что ему предшествовал какой-то договор, тождественный с договором 911 г., - именно так понял А. А. Шахматов начальные слова договора 911 г.: "Равно другаго свещания, бывшаго при тех же царьхъ Лва и Александра". Из заглавия летописец вывел, что первый мир относится ко времени Олегова похода на Царьград. Он высчитал и время похода - 907 г., просто-напросто взяв эту дату из народного предания, которое оказалось здесь же, в летописи, и говорило о смерти Олега через четыре года на пятый после его похода на Византию. Но в 907 г. еще не правил император Константин, венчанный на царство позднее. А он-то и упоминало в преамбуле соглашения 911 г. Тогда летописец вычеркнул из преамбулы имя Константина и оставил там имена царствовавших в 907 г. Льва и Александра, которые и заключили в 907 г. с Олегом какой-то договор, в чем-то "равный" договору 911 г. Но серия подделок на этом не кончается. Летописец изобретает и самый договор 907 г. К тому же, замечает А. А. Шахматов, в договоре Игоря 944 г. есть ссылки на статьи "ветхого мира", которые ведут к 911 г., но самих статей в договоре 911 г. нет. Значит, делает вывод А. А. Шахматов, их искусственно перенесли из 911 в 907 г. И вот итог: договора 907 г. не существовало, "Олег заключил с греками только один договор" - 911 г.⁵

Сомнения А. А. Шахматова в дальнейшем разделяли А. Е. Пресняков, С. П. Обнорский, С. В. Бахрушин⁶. Отзвуки скептического подхода к договору 907 г. ощущались и в советской историографии. Так, Д. С. Лихачев, с одной стороны, не сомневался в реалиях похода 907 г. и писал о четырех договорах (907, 911, 944 и 971 гг.). Руси с греками, включая в их состав и договор 907 г., а с другой - согласился с точкой зрения А. А. Шахматова, что договор 907 г. - это извлечение, "простая выборка некоторых статей из договора 911 г."⁷. Б. А. Рыбаков в своих работах проходит мимо как даты похода (907 г.), так и самого договора 907 г., хотя признает исторически реальными факты похода. А. А. Зимин упоминает о договоре 907 г., но опирается при этом на мнение тех ученых, которые считали его литературной компиляцией, основанной на материале договоров 911 и 944 гг. Так, он отмечает, что "договор 907 г. появился только под пером составителя "Повести временных лет" из имевшихся в его распоряжении материалов"⁸. Еще раз версия об искусственном происхождении текста договора 907 г. прозвучала в работах А. Г. Кузьмина и О. В. Творогова⁹.

Другая группа ученых - как дореволюционных, так и советских - не отрицает достоверности летописных сведений о договоре 907 г., но считает его прелиминарным миром, который был перезаключен в 911 г.¹⁰.

М. С. Грушевский, отрицая историческую достоверность факта нападения Руси на Константинополь, тем не менее признал, что какие-то походы русских ратей на Византию предпринимались, результатом чего и явилось заключение выгодных для Руси договоров с империей, включавших условия о выплате греками контрибуции, дани и иные благоприятные для Руси пункты¹¹.

В советской историографии мнение о прелиминарном характере договора высказали Б. Д. Греков, М. В. Левченко, В. Т. Пашуто, а в юридической литературе - Ф. И. Кожевников. Б. Д. Греков, не указывая, правда, дату похода, полагал, что под стенами Константинополя византийцы пошли на невыгодный для них мир, "после чего был заключен письменный договор, определявший отношения между Киевским государством и Византией". Договор 907 г., надо полагать, такие отношения еще не регламентировал. Анализируя договор 911 г., Б. Д. Греков рассматривал в его составе и статьи, помещенные летописцем под 907 г., т. е. он опирался на ставшее к тому времени традиционным понимание статей договора 907 г. как извлечения из текста договора 911 г.¹² . М. В. Левченко считал, что договор 907 г. не вполне соответствовал условиям развивавшихся русско-византийских отношений, чем и объяснялось направление в Византию посольства Олега и заключение нового соглашения 911 г.¹³. Эту точку зрения разделяет В. Т. Пашуто. "Кажется, правы те, - пишет он, имея в виду М. В. Левченко и польского историка С. Микуцкого, - кто считает его (договор 907 г. - а. С.) предварительным соглашением, судьбу которого и решил поход 911 г.". Договор 907 г. В. Т. Пашуто характеризует как "межгосударственный", "юридически зрелый". Он подчеркивает, что договор 907 г. "лишь зафиксировал и объединил нормы, уже бытовавшие в прежних соглашениях отдельных славянских земель с Византией"¹⁴.

Существует и третья версия, согласно которой договор 907 г. являлся основным, решающим в отношениях Руси и Византии в начале X в. и имел универсальное значение для последующих отношений двух государств в X - XI вв. Первым эту точку зрения высказал Н. А. Лавровский, а детально обосновал ее В. В. Сокольский в публичном выступлении в 1870 г. Он обратил внимание на то, что само оформление этого акта сопровождалось предварительным договором, что было свойственно лишь самостоятельным внешнеполитическим соглашениям. Договор же 911 г., по мнению; Сокольского, был только дополнением к договору 907 г., которое стало необходимым в ходе торгового и политического сотрудничества Руси и Византии¹⁵.

С. М. Соловьев дал на этот счет почти бытовую зарисовку, которая в общем достаточно четко укладывается в концепцию самостоятельности и универсальности договора 907 г. Допустив русских в Византию, писал С. М. Соловьев, "греческий двор должен был урядиться с киевским князем, как поступать при необходимых столкновениях русских с подданными империи". Так появился договор 911 г., который был утвержден "на основании прежнего ряда, заключенного тотчас после похода". Его точку зрения разделяли А. В. Лонгинов и Д. Я. Самоквасов. "Древний мир" стал основой для последующих соглашений - так определил Д. Я. Самоквасов значение договора 907 г. По его мнению, "договоры 911, 945 и 971 гг. представляли собой только подтверждения и дополнения договора 907 г."¹⁶.

В защиту этой концепции выступил советский ученый В. М. Истрин. Он считал, что соглашение 907 г. отвечало всем современным ему дипломатическим канонам, но оказалось недостаточным для дальнейшего регулирования отношений между двумя странами. Поэтому в 911 г. Олег отправил "особых послов" в Константинополь для восполнения недостающих взаимных условий. Они и появились в договоре 911 г., но позднейший летописец сократил их как простое повторение норм договора 907 г.¹⁷

Наконец, некоторые историки - как дореволюционные, так и советские, признавая самостоятельность договора 907 г., придавали ему ограничительный, торговый характер¹⁸.

Советские историки - авторы коллективных обобщающих трудов, несомненно, учитывали отсутствие единого мнения по поводу данного исторического сюжета. Отсюда и осторожные оценки. Так, в многотомных "Очерках истории СССР" говорится: "О соотношении текстов этих договоров (907 и 911 гг. - А. С.) в литературе существуют разногласия. Во всяком случае, факт заключения договора в 907 г. не подлежит сомнению и можно смело утверждать, что выгодный для Руси договор явился следствием удачного похода русских "воев" на Царьград. Несколько лет спустя авторы многотомной "Истории СССР с древнейших времен до наших дней" обошли молчанием этот спорный вопрос. Авторы двухтомной "Краткой истории СССР", напротив, признали как конкретно-исторический факт поход Олега 907 г., но посчитали, что условия мира 907 г. были оформлены позднее, в русско-византийском договоре 911 г., "весьма выгодном для Руси". В "Истории дипломатии" не нашли отражения ни поход, ни договор 907 г. В "Истории Болгарии" договор 907 г. оценивается как чисто "торговый". По-иному трактуются ход и итоги военной кампании 907 г. в "Истории Византии". Автор главы "Византия и Русь в IX - X вв." Г. Г. Литаврин не сомневается в достоверности похода и договора 907 г. По его мнению, в 907 г. у стен Константинополя было достигнуто соглашение, а в 911 г. был заключен еще один договор¹⁹.

В работах зарубежных историков отразилась острая полемика по этому вопросу в отечественной историографии. В XVIII - XIX вв. в обобщающих трудах по русской истории, выходивших за рубежом, история похода и договора 907 г. излагалась в соответствии с интерпретацией этого вопроса в русской историографии XVIII в.²⁰. Но уже в первой трети XIX в. на Западе раздавались голоса скептиков, выразивших недоверие сообщению "Повести временных лет". "Полностью мифической традицией" назвал события 907 г. немецкий историк Ф. Вилькен. Ему вторил англичанин С. Рэнсимэн. "Обычной сагой" считал историю Олегова похода и договора 907 г. немецкий историк Г. Лэр²¹. Эти ученые расценивали умолчание греческих источников в качестве основного аргумента в пользу отрицания реалий 907 г.

Особенно активно против достоверности сведений русской летописи о походе и договоре 907 г. выступили в 30 - 50-х годах XX в. бельгийский византинист А. Грегуар и английский историк Р. Доллей.

В. Грегуар в статье "Легенда об Олеге и экспедиции Игоря" писал, что князь Олег никогда, не существовал, что летопись Нестора "содержит столь же много ошибок, сколь и слов". В дальнейшем положения А. Грегуара о "неисторичности" похода развивал Р. Доллей, который аргументировал свою позицию опять-таки ссылками на умолчание греческих источников о походе и договоре 907 г. и последующие "заимствования" из истории болгаро-византийских отношений²².

В начале 60-х годов XX в. в Париже вышла в свет работа И. Сорлен "Договоры Византии с Русью в X в.". Не определив четко своей позиции в подходе к договору 907 г., И. Сорлен, с одной стороны, допускает, что "достоверность договоров может быть взята под сомнение, если сам поход, который им предшествовал, является только легендой", а с другой - отмечает, что если принять оба договора как реальные факты, то соглашение 907 г. "представляет собой документ, независимый от договора 911 г."²³.

В 70-е годы XX в. против достоверности договора 907 г. выступили Д. Оболенский и его ученик Д. Шепард. Д. Оболенский в труде "Византийское сообщество. Восточная Европа. 500 - 1453" принял версию о том, что договор 907 г. был лишь частью соглашения 911 г., но прошел мимо таких сюжетов переговоров 907 г., как заключение мирных отношений между двумя странами или выплата Византией дани Руси. Д. Шепард в небольшой студенческой работе о проблемах русско-византийских отношений с 860 по 1050 г., не утруждая себя аргументами, вообще опустил дату 907 г.²⁴.

Однако А. Грегуар был глубоко не прав, когда утверждал, что к концу 30-х годов XX в. не было слышно ни одного голоса в защиту достоверности русских летописных известий о событиях 907 г. В пользу правдоподобности похода и договора 907 г. выступил в 1938 г. американский историк Г. Рондал. В 1947 г. известный французский византинист Л. Брейе не только отметил реальность похода Олега и поражения греков, но даже настаивал на достоверности факта встречи Льва VI и Олега для утверждения мирного договора. В 1948 г. летописную версию похода и договора 907 г. принял канадский ученый А. Боак. Как и историки прошлых лет, он рассматривал переговоры 907 г. лишь как предварительное соглашение, которое было завершено "формальным договором" 911 г.²⁵

Но наиболее решительно в защиту достоверности летописных сведений о русско-византийских отношениях в 907 г. выступили Г. Острогорский и А. А. Васильев. В статье "Поход князя Олега против Константинополя в. 907 г." Г. Острогорский отметил, что русский летописный текст восходит к какому-то древнейшему источнику. Факт умолчания греческих хронистов о событиях 907 г. он объяснял тем, что все их сведения также восходят к общему корню - хронике Симеона Логофета, в которой действительно не упомянут поход 907 г. А. А. Васильев в книге "Второе русское нападение на Константинополь" подробно разбирает обстоятельства похода и договор 907 г. Правда, он считает Киевскую Русь норманским государством, а Олега - варяжским вождем, но ни минуты не сомневается в реальности самого Олега, его похода и договора 907 г. Как и Г. Острогорский, он не согласен с негативной оценкой договора 907 г. А. А. Шахматовым и попытался реконструировать его полный текст, утверждая, что в этом договоре имелась и статья о разрешении русским воинам служить в Византии. А. А. Васильев выступает против скептических оценок А. Грегуара. Такой взгляд на работы А. Грегуара разделяет и Г. Вернадский²⁶.