1. Нападение Руси на Константинополь и заключение перемирия

В 860 г. в Восточной Европе произошло событие, взбудоражившее современников от Константинополя до Рима и оставившее заметный след в византийских хрониках, церковных источниках, правительственной переписке. Позднее оно отразилось и в "Повести временных лет".

Ранним утром 18 июня 860 г. Константинополь неожиданно подвергся яростной атаке русского войска. Руссы подошли со стороны моря, высадились у самых стен византийской столицы и осадили город.

Не раз и не два до этого на протяжении VIII - IX вв. руссы наносили удары по владениям империи. Но их нападения на византийские владения, переговоры в Крыму и в Пафлагонии, посольство 838 - 839 гг. не привели к решению принципиальных вопросов взаимоотношений между двумя государствами. Мощная Византийская империя, являвшаяся для причерноморского и восточноевропейского "варварского" мира своего рода государственным образцом, законодательницей "политических мод", не признавала складывающееся древнерусское государство, которое только-только выходило из своего племенного бытия на государственную дорогу и поступь которого была еще слабо слышна большому европейскому миру. Факт нападения русского войска на Константинополь в 860 г. значительно изменил характер взаимоотношений между Византией и Русью.

Прежде всего обращает на себя внимание тот резонанс, который имело это нападение. Еще в XI в. автор "Повести временных лет" отметил этот факт как явление экстраординарное в русской истории. Под 852 г. читаем: "Наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля. О семь бо уведахомъ, яко при семь цари приходиша Русь на Царьгородъ, яко же пишется в летописаньи гречьстемь. Тем же отселе почнем и числа положимъ..." Не вдаваясь в существо спора о том, верно или неверно отразил русский летописец дату начала царствования византийского императора Михаила III¹, обратим внимание на то, что именно в период его царствования в греческом летописании, оповестившем мир о нападении Руси на Царьград, русская земля стала называться русской землей.

Это необычное отношение летописца к факту нападения Руси на Константинополь давно заметили отечественные историки. Об этом писали М. В. Ломоносов, И. Н. Болтин, Д. И. Иловайский, С. А. Гедеонов, М. Д. Приселков, Ф. И. Успенский².

Таким образом, как отечественные, так и некоторые зарубежные историки, несмотря на различные методологические принципы подхода к изучению политической истории древней Руси, отметили конкретно-исторический факт нападения русских войск на Константинополь в качестве важного события не только русской, но и европейской истории.

Но что же так поразило византийцев? Почему донесли они известие о нападении руссов на столицу империи до далеких келий Печерского монастыря? И кто из византийцев писал о русском нашествии так, что сведения эти прожили долгую и добротную историографическую жизнь?

Первыми на событие откликнулись византийские современники. Сведения о нападении руссов на Константинополь содержатся в двух проповедях патриарха Фотия, видного византийского церковного и государственного деятеля той поры, непосредственного участника событий, и в его "Окружном послании" восточным митрополитам в 867 г.⁴.

Другой греческий современник - Никита Пафлагонский, биограф смещенного Михаилом III патриарха Игнатия, в "Жизни святого Игнатия-патриарха", написанной вскоре после его смерти (877 г.), скупо, но выразительно развертывает перед читателем конкретную картину нашествия⁵. Таким образом, нападение отразилось в масштабных, хорошо известных в Византии сочинениях, затрагивающих принципиальные внутри- и внешнеполитические вопросы и вышедших из-под пера видных деятелей империи.

В те же годы был создан еще один церковно-литературный памятник, сюжет которого непосредственно навеян событиями нашествия, - "Слово на положение ризы богородицы во Влахернах". "Слово" вышло в свет в 1648 г. в Париже и оказалось забытым до 1895 г., когда X. М. Лопарев опубликовал его в русском переводе. Он полагал, что "Слово" было написано по горячим следам событий и по заказу патриарха Фотия хартофилаксом собора св. Софии в Константинополе неким Георгием, известным в то время церковным автором. X. М. Лопарев считал, этот памятник прекрасным источником по истории русского похода 860 г. "Слово" повествует о том, как перед лицом грозного нашествия, когда храм Богородицы во Влахернах (район Константинополя, выходящий непосредственно к бухте Золотой Рог и окруженный лишь одной линией стен) подвергся прямой опасности захвата, возникла мысль о перенесении золотого и серебряного наряда храмовой раки, где хранилась так называемая риза богородицы, а также самой ризы в более безопасное место, что и было сделано. В "Слове" рассказывается о ходе нападения, о молениях, в которых приняли участие император и патриарх, о требованиях вождя нападавших встретиться с императором и утвердить с ним мирный договор и т. п.⁶.

Четвертое современное известие, отразившее факт нападения, принадлежит римскому папе Николаю I, который коснулся этого сюжета в своем письме византийскому императору Михаилу III от 28 сентября 865 г.⁷. Папа Николай I осенью 860 г. послал своих легатов в Константинополь на собор, посвященный делу низложенного патриарха Игнатия, и, видимо, от них получил информацию о нападении руссов на византийскую столицу⁸. В письме папа упрекал Михаила III за то, что враги ушли неотомщенными, хотя и натворили много всяких бед: убивали людей, пожгли церкви и дошли до самых стен города⁹.

От X в. дошло два оригинальных известия о нападении руссов. Одно принадлежит перу так называемого продолжателя хроники Феофана, другое - Симеону Логофету.

В труде продолжателя Феофана присутствуют два свидетельства о нападении руссов на Константинополь. В одной из частей приводится рассказ о нападении в период царствования Михаила III, в то время как сам император участвовал в походе против арабов. Тогда руссы "возвратились к себе", как только патриарх Фотий умилостивил бога, а некоторое время спустя в Константинополь явилось посольство руссов с просьбой о крещении Руси, что и было осуществлено¹⁰. Во втором отрывке более обстоятельно описан сюжет крещения¹¹.

Другим оригинальным источником, содержащим сведения о нападении Руси на Константинополь при Михаиле III, является так называемая хроника Симеона Логофета, автора первой половины X в., творившего во времена византийского императора Романа I Лакапина. Симеон Логофет, так же как и продолжатель Феофана, рассказывает об ужасах русского нашествия, приводит количество русских судов, подошедших к городу (200), описывает возвращение Михаила III из похода в Малую Азию и его моления вместе с Фотием в храме Богородицы во Влахернах, а далее сообщает, что благодаря заступничеству божественных сил на море разыгралась буря, которая опрокинула русский флот. Причем в древнерусском переводе этой хроники отмечено, что Русь "малем избегошимъ от беды"¹². Этих последних сведений нет ни у Фотия, ни у продолжателя Феофана.

Факт русского нашествия нашел отражение во многих известных византийских хрониках XI - XII вв. - Иоанна Скилицы, Иоанна Зонары, Михаила Глики, Льва Грамматика¹³.

В XI в. капеллан венецианского дожа Иоанн Дьякон сообщил, что при Михаиле III на Константинополь напали норманны на 360 судах, которые повоевали окрестности города, беспощадно поубивали "множество людей" и с триумфом возвратились домой¹⁴. Сторонники норманской теории¹⁵, естественно, рассматривали это сообщение как свидетельство, подтверждавшее норманский характер древнерусского государства и варяжский характер самого нашествия. Но существует и иная точка зрения: историки отмечали, что под норманнами Иоанн Дьякон мог иметь в виду просто северных жителей, каковыми и являлись руссы¹⁶.

В XII в. версию о чудесном спасении Константинополя от врагов при Михаиле III повторил в письме к византийскому патриарху Иоанну император Алексей II Комнин¹⁷. В XIII в. о фактах нападения руссов на столицу империи в 860 г. упоминал император Феодор Ласкарис¹⁸.

В 1894 г. профессор Гентского университета Франц Кюмон издал хранившуюся в Брюссельской библиотеке византийскую рукопись, которая включала ряд сочинений XI - XIII вв., в том числе и так называемую Хронику Манасии. Хроника состояла из перечня римских и византийских императоров и краткого комментария событий, при них происходивших. После имени византийского императора Михаила III следовало сообщение о том, что в период его правления, 18 июня 860 г., произошло нашествие Руси на Византию¹⁹.

Таким образом, нападение Руси на Константинополь в 860 г. на протяжении почти пяти веков неизменно становилось сюжетом греческих хроник, переписки, религиозных песнопений, благодарственных слов, проповедей, официальных циркуляров, речей. Думается, что не все сведения о нашествии дошли до современников, но и те, что стали достоянием истории, несомненно, свидетельствуют о том, что поход 860 г. не был для Византии ординарным пограничным конфликтом с одним из "варварских" племен, а вылился в противоборство с опасным и сильным противником, стал из ряда вон выходящим событием, может быть столь же прогремевшим на весь тогдашний европейский и ближневосточный мир, как и предыдущие нападения на Византию персов, аваров, арабов. Во всяком случае, значительность информации византийских источников не оставляет на этот счет сомнений.

Чем же поразило это нападение воображение греков? Почему оставило оно столь яркий и долгий след в византийской литературе? Почему вызвало такой горделивый восторг русского летописца? Ответы на эти вопросы следует искать в самой истории похода, в его масштабах, международном значении, последствиях, одним из которых явилось заключение между Византией и Русью первого известного нам межгосударственного соглашения. Характер этого соглашения, ход его заключения, на наш взгляд, также невозможно понять без анализа военной обстановки, его породившей.

Прежде всего следует отметить, что нападение руссов на Константинополь пришлось на время весьма трудное для Византийской империи, когда арабы теснили ее и с Запада, и с Востока.

Незадолго перед русским нашествием, весной 860 г., император Михаил III увел из Константинополя в Малую Азию 40-тысячное войско навстречу врагу. В это же время греческий флот ушел к Криту на борьбу с пиратами²⁰. Столица фактически оказалась беззащитной: в городе не было ни достаточных для обороны войск, ни флота, который мог бы воспрепятствовать высадке неприятельского десанта с моря. Оставшиеся во главе города адмирал флота патрикий Никита Орифа, видный военачальник и государственный деятель, принимавший активное участие в войнах с арабами²¹, и патриарх Фотий в случае вражеского нашествия могли надеяться лишь на мощь константинопольских стен.

Именно этот момент и выбрали руссы для нападения. Византийские источники единодушно отмечают неожиданность атаки и потому ее особенно впечатляющую силу. "Где теперь царь христолюбивый? Где воинство? Где оружие, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это?" - вопрошал Фотий в своей первой проповеди "На нашествие россов", в то время как неприятель подступал к городу. Он откровенно говорил о полной неготовности греков к отражению нашествия: "Мы услышали весть о них или, точнее, увидели грозный вид их", т. е. первой вестью о руссах явилось само их появление. "Неожиданное нашествие варваров, - продолжал Фотий, - не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности". А во второй проповеди, произнесенной перед паствой в храме св. Софии уже после прекращения осады, он говорил о "нечаянности нашествия" и "необычайной быстроте его"²².

"Ни на какое приготовление не надеялись", - отмечается и в "Слове" Георгия Хартофилакса. Согласно хронике продолжателя Георгия Амартола, греки узнали о нашествии лишь тогда, когда руссы были уже у Мавропотама, близ Константинополя. Ни у царя, ушедшего с войском в Каппадокию, ни у его сановников, записал хронист, и в уме не было, что предстоит нападение руссов ("иже не у цареви, ни от их же поучаваашеся и уме имеаше твориму безбожнихъ Русь възвести нашьствие...")²³.

Удачный выбор момента для нападения вслед за византийскими источниками подчеркивали и русские летописи. В "Повести временных лет", в разделе о нападении Руси на Константинополь (летопись датирует его 866 г.), есть упоминание о том, что поход начался тогда, когда Михаил III увел войско из города против арабов ("отшедшю на огаряны"). Никоновская летопись, связавшая этот поход с именами Аскольда и Дира, утверждает, что князья знали об обстановке, сложившейся в ту пору на границах империи. В тексте, озаглавленном "О пришествии агарян на Царьград", летописец сообщает, что "множество съвокупившеся агарян прихожаху на Царьград, и сиа множицею творяще. Слышавше же киевстии князи Аскольдъ и Диръ, идоща на Царьград и много зла сьтвориша"²⁴. В этом позднем тексте для нас важна интерпретация событий летописцем, его убежденность, что в Киеве располагали определенными сведениями о трудном внешнеполитическом положении Византии.

Неспокойно было в 860 г. и внутри империи. В конце 50-х годов вновь обострилась борьба с павликианами. Обосновавшись в Западной Армении, они поддержали в 860 г. наступление арабов в Малой Азии. Сторонники павликиан в столице с нетерпением ждали исхода военных событий на Востоке.

860 год был отмечен острыми распрями в среде господствующего класса Византии в связи с делом патриарха Игнатия.

Таким образом, момент нападения был выбран руссами настолько удачно, что естественно возникает мысль о сборе ими определенной военной и политической информации.

Еще Г. Эверс высказал предположение, что русский поход был тщательно подготовлен, что руссы собрали необходимые сведения о городе, на который они шли, и хорошо были знакомы с путями, по которым им предстояло идти на Византию. Д. И. Иловайский предполагал, что руссы знали об уходе греческой армии во главе с Михаилом III в Малую Азию. В. И. Ламанский отмечал, что неожиданность нападения и совпадение русской атаки с наступлением арабов в Малой Азии, по всей вероятности, указывают на обусловленность этих событий. М. Д. Приселков писал о возможном союзе Руси и арабов и закономерной синхронности их военных действий. Из зарубежных историков на эту сторону вопроса обратили внимание А. А. Васильев и Э. Арвейлер. "Вторжение было запланировано русскими заранее, - подчеркивал А. А. Васильев, - что позволяет предположить их знание положения в городе". Э. Арвейлер считала, что руссы готовили свой поход и особенно оснащение кораблей в районе Азовского моря, недоступном византийским пограничным постам, и явились с востока. И. Свеньцицкий, занимавшийся изучением болгаро-византийских и русско-византийских договоров, высказал предположение, что поход руссов на Константинополь в 860 г. находился в "определенной взаимосвязи" с антивизантийскими планами Болгарского царства. Д. Оболенский также считал, что руссы хорошо знали внешнеполитическую и военную обстановку в империи²⁵.

Из советских историков данному сюжету уделил внимание М. В. Левченко. Он полагал, что в Киеве были хорошо осведомлены о всех наиболее важных событиях, происходивших в Византии. Эти сведения могли поступать на Русь от захожих торговцев и руссов, служивших в императорской гвардии²⁶.

Практика военной и политической, в том числе дипломатической, разведки была известна с древних времен. Прибегали к ней и северные соседи Византии. Византийский дипломат и историк Приск Панийский (V в.) в своем труде "Византийская история и деяния Аттилы в восьми книгах" сообщил о системе политического шпионажа, дипломатической разведки, которую с успехом применяли друг против друга как Византийская империя, так и гуннская держава Аттилы. Аттила через своих шпионов при константинопольском дворе получал информацию о содержании секретных поручений византийского императора послам, направляемым к гуннам. Широко использовался для добывания нужных сведений и подкуп видных лиц в соответствующих столицах²⁷. История взаимоотношений антов с Византийской империей также дает основания считать, что их многочисленные нападения на столицу Византии в VI в. не проходили без участия их соплеменников, служивших в византийской армии. Новые восточнославянские государственные объединения, конечно, не прошли мимо старой "варварской" практики общения с Византией. В этой связи показателен эпизод с пребыванием славянского, киевского посольства в Византии и Ингельгейме в 838 - 839 гг.

Таким образом, дипломатическая практика восточноевропейского "варварского" мира и первые шаги древнерусской дипломатии вполне определенно указывают на традицию политической разведки. Внезапность нападения Руси на Константинополь в 860 г. лишний раз доказывает, что и в этом случае не обошлось без шпионажа, так как налицо тщательно продуманное и хорошо законспирированное военное предприятие. Не исключено, что наступлению руссов на Византию способствовали арабы, которые сами готовились к широкой военной кампании против империи, а возможно, и болгары, давние соперники Византии.

Но вернемся к событиям 18 июня 860 г., когда руссы обложили византийскую столицу со всех сторон. Их суда подходили со стороны бухты Золотой Рог, а войска - со стороны крепости Иерон. Именно в эти дни Фотий вопрошал в своей первой проповеди: "Что за удар и гнев столь тяжелый и поразительный? Откуда нашла на нас эта северная и страшная гроза? Какие сгущенные облака страстей и каких судеб мощные столкновения воспламенили против нас эту невыносимую молнию?" Характеризует Фотий и неприятеля: "Народ вышел от страны северной, устремляясь как бы на другой Иерусалим, и племена поднялись от краев земли, держа лук и копье; они жестоки и немилосердны; голос их шумит, как море"²⁸.

Оставив войска на Черной речке, Михаил III с большим трудом пробрался в осажденный город и возглавил его оборону вместе с патриархом Фотием, о чем сообщает группа хроник, примыкающих к сочинению Симеона Логофета, в том числе и "Повесть временных лет"²⁹.

Картину общественного потрясения империи рисует в "Слове на гюложение ризы богородицы во Влахернах" и хартофилакс Георгий. Первую ночь в Константинополе император провел в молениях. Покинув дворец и переодевшись в одежду простолюдина, он распростерся ниц на каменных плитах Влахернского храма, испрашивая заступничества у богородицы. Симеон Логофет позже отметил, что моления во Влахернах византийские императоры предпринимали либо по самым скорбным, либо по самым счастливым событиям в жизни империи. Вместе с императором усердно молился и патриарх. По всему городу проходили "лития и оплакивания". А в это время нападавшие опустошали пригороды Константинополя, грабили "священное и другое", как повествует "Слово". По сведениям Никиты Пафлагонского, руссы захватили и разграбили все селения и монастыри на близлежащих к Константинополю островах, безжалостно убивали пленных. Добрались руссы и до острова Теревинфа, где томился в ссылке низложенный патриарх Игнатий. Двадцать два его служителя были убиты. Об опустошении противником пригородов Константинополя вплоть до самых его стен упоминал в письме к императору Михаилу III и римский папа Николай I³⁰.

Опасность нарастала с каждым часом. "Город едва... не был поднят на копье", - говорил во второй проповеди патриарх Фотий. Духовные иерархи решили спасать церковные ценности и святыни, и в частности ризу богородицы, которая хранилась в раке Влахернского храма. Весь золотой и серебряный наряд раки рассекли топорами и секирами и перенесли в центр города. После ночной молитвы при огромном стечении народа ризу вынули из вскрытой раки, развернули и показали собравшимся. Люди падали ниц с возгласами: "Господи, помилуй!" Затем ризу перенесли в храм св. Софии, а моления продолжались³¹.

О чем же молили греки богородицу? Каким виделось им последующее развитие событий? Вопросы эти не праздные. Ответы на них помогают приоткрыть завесу над дальнейшим развитием отношений между Русью и Византией. Одолеть "варваров" силой не было никакой возможности, поэтому греки молили о мире. "Ясно покажи, что град укрепляется твоею силою; сколько душ и градов взято уже варварами, - воззови их и выкупи, яко ее всемогущая; даруй же и мир крепкий жителям града твоего"³², - взывали греки к богородице. Итак, не об отмщении и победе над врагом молили растерянные жители Константинополя свою заступницу, а о "мире крепком", который, как они думали, могла дать им только "божественная сила". И мир был получен. Ровно неделю продолжалась осада Константинополя, а 25 июня³³ руссы внезапно стали отходить.

Симеон Логофет излагает события несколько иначе. При огромном стечении народа край ризы богородицы был опущен в море, после чего разыгралась буря, разметавшая русские суда. Эта версия нашла отражение в хронике продолжателя Георгия Амартола и "Повести временных лет"³⁴. Но очевидцы событий Фотий и Георгий, автор "Слова", а также продолжатель Феофана молчат о буре, якобы послужившей причиной гибели русского флота. Напротив, в принадлежащих их перу источниках говорится о внезапном, неожиданном для греков отступлении руссов. "Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их", - говорил Фотий во второй проповеди, где дал религиозную оценку этому факту: руссы сняли осаду, как только ризу богородицы обнесли вдоль стен города³⁵. В точном соответствии с данными Фотия трактует этот вопрос продолжатель Феофана: "Руссы возвратились к себе, как только патриарх Фотий умилостивил бога"³⁶. Разумеется, истинная причина отступления руссов могла заключаться либо в каких-то событиях военного характера, либо в перемирии, одним из условий которого со стороны руссов было снятие осады и прекращение блокады Константинополя. Что касается военной стороны дела, то ни в одном источнике нет сведений о поражении руссов. Напротив, римский папа Николай I даже упрекал Михаила III за то, что враги ушли неотомщенными. Да и сам Фотий во второй проповеди говорил о том, что возмездие "варварам" не было воздано. Венецианский хронист Иоанн Дьякон отметил, что нападавшие вернулись на родину с триумфом³⁷.

На это обстоятельство обращалось внимание в дореволюционной, советской и зарубежной историографии.

М. Таубе, автор специальной работы о ранних русско-византийских отношениях, оспаривал мнение Лопарева и Шахматова и полагал, что ни о каком договоре в тот момент не могло быть и речи⁴².

В этой связи проанализируем еще раз сведения, содержащиеся в "Слове на положение ризы богородицы во Влахернах" и проповедях Фотия. "Слово" сообщает, что "начальник стольких тех народов для утверждения мирных договоров лично желал его (императора. - А. С.) увидеть"⁴³. Обращает на себя внимание категоричность утверждения о том, что заключение мирного договора уже состоялось. Автор "Слова" подчеркивает, что вождь напавших желал утвердить его с императором. Заслуживает внимания и сообщение Фотия о том, что "город не взят по их (руссов. - А. С.) милости"⁴⁴. События приобретают реальные черты: семидневная осада руссами Константинополя, разгром пригородов столицы, невозможность взять ее мощные стены, стремление греков к миру и как результат всего этого начало мирных переговоров под самыми стенами города. Мы можем лишь предположить, что их проводили сановные представители обеих сторон, но для утверждения выработанных мирных условий вождь руссов стремился лично встретиться с византийским императором. Затем последовало внезапное (для массы населения византийской столицы) прекращение осады и отход руссов от Константинополя.

Другим заслуживающим внимания аргументом в пользу заключения перемирия у стен Константинополя, ускользнувшим от исследователей, является факт упоминания Фотием об уходе руссов с огромными богатствами. Во второй проповеди, произнесенной, как известно, после снятия осады, Фотий говорил о руссах как о народе, получившем со времени осады "значение", "достигшем блистательной высоты и несметного богатства"⁴⁵. Если слова о "значении" и "высоте" характеризуют в основном возросший международный авторитет Руси, то упоминание о несметных богатствах, приобретенных руссами в Византии, говорит о материальных результатах похода. Два возможных способа могли использовать руссы для приобретения этого богатства: первый - сохранить за собой все награбленное в Византии имущество: товары, церковные ценности, предметы личного обихода греков; второй - получить за уход от города огромный выкуп, контрибуцию. Мы не знаем точно, что имел в виду Фотий, но и в том и в другом случае Русь могла добиться сохранения богатств путем перемирия. Если допустить, что руссы сохранили за собой богатства, захваченные в ходе нашествия, то, значит, ни о каком поражении их, ни о каком потоплении русских судов разыгравшейся бурей (версия Симеона Логофета) не может быть и речи, а сообщение Брюссельской хроники и Симеона Логофета о неудаче руссов (повторенное русскими летописями) следует расценить как общую оценку похода, который не достиг своей цели - Константинополь устоял. Греки были вынуждены согласиться на сохранение руссами награбленного имущества не в пример событиям в Амастриде, когда руссы обязались вернуть захваченные церковные ценности. Переговоры в данном случае вполне возможны, и не только потому, что они должны были зафиксировать этот почетный отход руссов от города, но и потому, что именно в ходе переговоров мог решиться вопрос о последующем русском посольстве в Константинополь для заключения договора о "мире и любви", сведения о котором содержатся у Фотия, в группе источников продолжателя Феофана. После серьезных межгосударственных конфликтов сами собой такие посольства не являлись.

Факт переговоров становится тем более реальным, если допустить, что руссы увезли с собой огромный выкуп. Возможно, что имело место и то и другое: сохранение руссами за собой награбленного имущества и получение выкупа, ведь Фотий говорит о приобретенных ими несметных богатствах.

Переговоры, прекращавшие военные действия и завершавшие военные кампании, давно уже стали не только прочной дипломатической традицией у других стран и народов, но и достоянием взаимоотношений Византии с "варварскими" государствами. Такого рода переговоры неоднократно проводились Византией с аварами, персами, арабами, вестготами, уграми, болгарами⁴⁶. В связи с этим необходимо отметить, что, разделяя точку зрения тех историков, которые считают, что в ходе осады 860 г. между руссами и греками состоялись переговоры, мы не можем согласиться с тем, что их результатом стал договор "мира и любви", как полагали X. М. Лопарев, А. А. Шахматов, М. Д. Приселков, В. В. Мавродин, авторы "Очерков истории СССР. Период феодализма. IX - XV вв." (ч. 1. М., 1953). Договор "мира и любви" или "мира и дружбы" представляет собой устное или письменное межгосударственное соглашение, регулирующее общие отношения между странами. Такие договоры связывали в ту пору Византийскую империю с некоторыми соседними государствами, но в данном случае речь может идти лишь о перемирии, прекратившем состояние войны. Нам не известны его условия, но в их числе, несомненно, был отход от города русского войска, прекращение блокады. Этот факт, по нашему мнению, сыграл большую роль в развитии дипломатических отношений Византии и Руси. Впервые в истории Византия и Русь вступили в государственные договорные отношения. Теперь дальнейшее урегулирование отношений двух стран Русь могла строить, опираясь на победоносный поход, на мирный договор, заключенный под стенами Константинополя и, возможно, утвержденный императором Михаилом III и вождем руссов.

В свете этих событий и следует, на наш взгляд, рассматривать наметившиеся перемены в отношениях между Византией и Русью. Впервые русское войско осадило Константинополь, этот вожделенный для "варваров" богатейший город, где находились огромные ценности. Византии противостояла возникшая из политического "небытия" держава, утверждавшая свою силу и свой престиж нападением на одно из сильнейших и богатейших государств тогдашнего мира.

Русь, ранее довольствовавшаяся локальными нападениями на византийские владения и заключением частных соглашений с имперскими чиновниками, добилась переговоров с греками у стен Константинополя. Вот эту метаморфозу отношений империи к восточным славянам и отразил во второй проповеди патриарх Фотий. "Народ неименитый, - говорил он, - народ не считаемый ни за что, народ, поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас, незначительный, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, - о, какое бедствие, ниспосланное нам от бога"⁴⁷. Гордые и надменные греки выуждены были признать "неименитый" и "неизвестный" в международном плане народ, который получил имя, авторитет и известность благодаря успехам в походе 860 г.

Так закончилась эпопея 860 г., которая послужила началом мирных межгосударственных отношений Руси и Византии, и последующая история это замечательно подтвердила.